ЦЕЛИ ОБРАЩЕНИЯ ИССЛЕДОВАТЕЛЯ

Таблица 2.1

Количество суждений в анализируемой газете

Пример этот достаточно хрестоматиен¹ и он послужил в качестве образца для многих исследователей, которые ставили перед собой аналогичную задачу ¾ выйти на характеристики коммуникатора с помощью анализа произведенных им текстов. В частности, анализ текстов на уровне отдельных высказываний позволил проверить, насколько в реальности выдерживаются декларации отдельных информационных источников, что современные средства массовой коммуникации придерживаются принципа «фактографичности» информации, проходящей по каналам радио, телевидения, в газетах. Так, зачастую утверждается, что мнения самой редакции выражаются только в редакционных статьях; информационные же сообщения должны быть свободны от всякого выражения мнения журналистов по поводу сообщаемых событий.

Это, кстати, полностью соответствует одному из «канонов журналистики», принятых в 1923 году Американским обществом редакторов, который гласит: «Нужно проводить четкую границу между информационными сообщениями и выражением мнений. Информаци­онные сообщения должны быть свободны от выражения какого бы то ни было мнения или пристрастия в любом виде»¹.

Это считается одним из основных принципов демократической прессы, которая таким образом обеспечивает плюрализм мнений раз­ных политических сил.

На самом деле практика, как всегда, далека от рекомендаций. Есть и чисто эмпирическое доказательство этому на примере прессы США, хотя в профессиональной прессе имеется масса подтверждений, что эта рекомендация часто нарушается и в других странах. Группа уче­ных Института исследований в области журналистики Стэнфордского университета под руководством Ч. Баша провела в свое время ис­следование с помощью метода «анализа содержания», чтобы посмот­реть, насколько это положение из «Канонов» приложимо к практике того времени. В качестве предмета исследования было взято то, как пресса Калифорнии отражала острую предвыборную конкуренцию Никсона и Дугласа в сенаторской кампании в 1950 г. Исследователи задались целью узнать, влияла ли точка зрения самой газеты на того или иного кандидата, выраженная в редакционных статьях ¾ на пода­чу этого кандидата в новостях.

Были проанализированы все информационные сообщения о ходе предвыборной кампании, которые появились в анализируемых газе­тах за два с небольшим месяца (в наиболее горячее время кампании). Отобранные газеты отличались друг от друга по своим политическим симпатиям. Одни в своих редакционных статьях выглядели «прониксоновски», их было девять, другие отдавали свои симпатии лидеру де­мократической партии, таких нашлось две. Для сравнения была взята и так называемая «нейтральная» газета. Единицей анализа (и счета) было суждение, определяемое как «выражение, которое обозначает законченную мысль». Чтобы быть определенным как нужное суждение, оно должно было содержать один из следующих символов: Дуглас, демократическая партия, руководство и лидеры демократической партии, и все то же самое для республиканцев. Каждое суждение также классифицировалось по его знаку отношения ¾ благоприят­но, неблагоприятно или нейтрально оно описывает находящийся там символ.

В результате исследования оказалось, что две газеты, в редакцион­ных статьях придерживающиеся дугласовской ориентации, имели соответствующую окраску суждений и в новостях. «Нейтральная» газета также имела перевес благоприятных суждений по адресу Дугласа. Только две прониксоновские газеты имели больше благоприятных суж­дений в адрес Дугласа в новостях, остальные семь и в новостях остались верны симпатиям, провозглашенным ими в своих редакционных статьях.

Таким образом, границы альтернативы «news not views» оказались размытыми².

Возможности анализа как разных источников информации в одно время, так и одного источника в динамике, т.е. на протяжении ряда лет, продемонстрировало исследование в конце 40-х годов американскими аналитиками Г. Лассвеллом, Н. Лейтесом, Д. Лернером, И. Де-Сола Пулом и другими идеологии в различных средствах массовой информации и пропаганды XX века (исследование известно под названием «World Attention Survey», оно было финансировано Институтом Гувера и Библиотекой книг о войне, революции и мире при Стэнфордском университете в Калифорнии)¹.

Для анализа были выбраны так называемые «престижные» газеты, которые читаются политической элитой всего мира и могут считаться достаточно надежным индикатором идеологических трансформаций, происходящих в тех странах, где они издаются.

Были проанализированы редакционные статьи газетных выпусков первого и пятнадцатого дня каждого месяца следующих газет (что со­ставило в общей сложности 20000 статей):

Англия	The Times	1890 ¾1949
Россия	Новое время	1892 ¾1917
	Известия	1918 ¾1949
США	The New York Times	1900 ¾1949
Франция	Le Temps	1900 ¾1942
	Le Monde	1945 ¾1949
Германия	Nordeutsche Аllgemeine Zeitung	1910 ¾1920
	Frankfurter Zeitung	1920 ¾1932
	Volkisiher Beobachter	1933 ¾1945

Единицей анализа был взят символ ¾ 416 имен политических деятелей, политических институтов (конгресс, парламент, премьер, фю­рер и т.д.), стран, политических сил (масса, пролетариат), обозначе­ние политических актов и состояний (мир, война, революция) и наи­менования идеологий (коммунизм, либерализм, демократия и т.д.) ¾ язык политики, по терминологии авторов исследования.

Методологическая посылка авторов состояла в том, что эти симво­лы ¾ ключевые, ударные моменты в любой политической информации с точки зрения коммуникатора, но это и те узлы, на которых застревает внимание аудитории. Таким образом, в политическом словнике конк­ретизируется это двувекторное внимание.

Анализ состоял в фиксации частотности употребления каждого символа и в фиксации оценки, которой сопровождался каждый сим­вол (благоприятной, неблагоприятной и нейтральной) в тексте.

Для сравнительного анализа политического содержания взятых газет были использованы следующие операции: частотность употреб­ления одного и того же символа сравнивалась как по разным газетам, так и в разные периоды; вариации употребления различных оценок при символах; вариации употребления одинаковых оценок при одних и тех же символах в разных газетах и в разные периоды.

Авторы осознавали, что есть границы интерпретации данных исследования газет разных стран ¾ в разных языках политическая терминология иногда насыщается своими обертонами, имеются приме­ры, когда на таком большом временном отрезке меняется значение одного и того же слова. Представим себе, что на отрезке в одно десятилетие фиксировалось значение слова «демократия» сначала в советской, а затем российской прессе. Можно было бы подумать, что речь идет о кардинально противоположных явлениях, воспроизводимых с помощью этого понятия.

Тем не менее, по свидетельству самих авторов, это исследование стало опытной базой для многих теоретических обобщений, которые на сегодня составляют методологическую основу контент-анализа.

Сами возможности сравнения различных информационных орга­нов в статике и одного органа в динамике на сегодня являются уже хрестоматийными. Пожалуй, только исследование прессы разных стран по одной методике ¾ что непосредственно восходит к постановке за­дачи в только что процитированном проекте ¾ не исчерпало признаков своей уникальности, когда речь идет о сравнительных исследованиях прессы разных стран.

В этом смысле заслуживает упоминания сравнительное иссле­дование телевидения СССР и США, осуществленное факультетом журналистики МГУ совместно с американскими специалистами в 1987¾92 гг. Ставилась задача снять картину с коммуникационного процесса на всех его этажах. Предполагалось специально проанализировать механизм функционирования организаций, процессов принятия решения в той сфере, где определяются стратегические цели инфор­мационной политики; изучить ситуацию на уровне собственно производителя информации: редакционного коллектива, журналистов, телеведущих; отдельно ставилась задача анализа содержания того информационного потока, который являлся определенным итогом как стратегических заказов, формулируемых сферой управления, так и тех представлений о своих целях, которые имеют каждый редакционный коллектив, телесеть, отдельный журналист (изучение аудитории не входило в задачи, так как это требовало подключения профессиональ­ных служб по изучению аудитории и не могло быть профинансирова­но в рамках этого проекта)¹.

Группа анализа эффективности телевидения факультета журна­листики МГУ осуществляла как раз ту часть проекта, которая была связана с анализом содержания. Нет нужды повторять, как важны были такие характеристики этого метода как объективность, возможность получения одинаковых выводов, если текст анализируется двумя исследователями, работающими по одной методике.

Действительно, какие только характеристики американского телевидения мы не находили в периодике! В одном из номеров журнала «Иностранная литература» (1988, №6) была напечатана статья венгер­ского литературоведа и социолога Э. Ханкиша «В кривом зеркале? (О воздействии венгерских и американских телепрограмм)». Как го­ворит сам автор, это результаты просмотра в течение ряда вечеров программ американского телевидения. Сравнение их с передачами венгерского телевидения автор делает глубокое: по ряду характери­стик эти информационные источники противоположны.

В статье немало интересных наблюдений, сопоставлений, которые автору удалось в ряде случаев выстроить в оппозиционные пары. Для американского телевидения, считает Э. Ханкиш, характерны веселость, оптимизм, торжество справедливости, победа над злом. Для венгерс­кого ¾ хмурость, пессимизм, «жизненные ситуации, отнюдь не спо­собствующие укреплению в человеке веры в справедливость».

В статье все это подкреплено примерами, и тем не менее это субъективные выводы автора. Действительно, если мы познакомимся с результатами обобщенного анализа «Массовые коммуникации и дове­рие общественности», предпринятого Ганнетовским Центром по исследованиям массовых коммуникаций Колумбийского университе­та США¹, мы найдем там ссылки на общественное мнение американ­цев, которые утверждают, что «средства информации делают упор на том, что в Америке плохо, и недостаточно дают того, что хорошо»². Но в этом отчете есть и прямо противоположные мнения. Анализ, собственно, и был предпринят Центром для того, чтобы внести ясность в «опрос, как же действительно относится американская публика к сво­им средствам коммуникации.

Если мы столкнем эти два вывода, чтобы задать вопрос, кто же прав, мы поступим некорректно. Как первое приближение к истине выскажем предположение, что эти два источника ¾ венгерский социо­лог и американская аудитория ¾ по-разному трактовали вопрос, сколь­ко же надо сообщать «плохого», чтобы все-таки картина оставалась хорошей. Ведь и Э. Ханкиш пишет, что «американские телепрограм­мы до предела нашпигованы всевозможными конфликтами, бедст­виями, проявлением сил зла, однако, в конечном итоге...»³.

Если бы мы действительно задались целью выяснить, кто тут прав, то мы должны были бы прояснить картину: что же действительно пе­редается с американского экрана и в каком количестве. Это был смысл и первичная задача того сравнительного советско-американского ис­следования, о котором мы начали разговор.

Все это было максимально востребовано в ситуации, когда иссле­дование замышлялось ¾ это было начало советской, а потом россий­ской перестройки, которая, в частности, характеризовалась тем, что впервые после падения «железного занавеса» исследователи двух стран получили уникальную возможность работать в одном исследователь­ском проекте.

Когда мы говорим о первичной задаче, то имеем по большому сче­ту задачу фундаментальную ¾ получить количественное распределе­ние внимания коммуникатора к ряду характеристик (их может быть две, двадцать две, или сто двадцать две) текста.

Именно во имя обеспечения этой задачи были необходимы рабо­чие встречи двух исследовательских коллективов, на которых следо­вало решить, какие стороны, черты, характеристики, особенности эфир­ного вещания окажутся в фокусе внимания исследователей. Создание этого программного перечня, при всей важности его для результатов исследования (все итоги заложены именно здесь, если что не попало в программу ¾ не будет этого и в результатах), оказалось вполне посиль­ным делом для коллективов, давно профессионально занимающихся такого рода деятельностью.

Следующая ступень состояла в том, чтобы каждая выбранная характеристика была описана, соотнесена с возможными ее социальны­ми ипостасями, лексическими формами ¾ обычная процедура состав­ления методики контента: это необходимо, чтобы каждая такая ха­рактеристика была описана так подробно, чтобы могла быть иденти­фицирована кодировщиками при просмотре конкретных реальных те­лепередач. Проводился анализ одной недели телевещания основных общенациональных коммерческих телесетей США (Эй-би-си, Эн-би-си, Си-би-эс) и одной недели Центрального телевидения.

Какие же задачи ставило перед собой это исследование? Их можно сгруппировать следующим образом:

• задачи изучения реальной деятельности источников информа­ции для обмена профессиональным опытом и для обучения будущих журналистов профессиональному мастерству (не забудем, что коллек­тив исследователей базировался в рамках учебных структур ¾ как с советской, так и с американской стороны)

• политологические задачи изучения реальной деятельности источников по освещению очередной встречи в верхах руководителей СССР и США (поскольку анализируемый период времени был выб­ран не случайно, он совпал с визитом М.С. Горбачева в США ¾ 511 декабря 1987 г.)

• социополитические задачи изучения деятельности телевидения двух стран по созданию образа «другой» страны

• социокультурные задачи сравнения телевидения двух стран в пла­не их усилий по созданию приоритетов в социальных ценностях, мо­ральных ценностях своего и «другого» общества.

Еще следовало бы выделить одну задачу, поскольку она выходила за рамки логического ряда, выстроенного выше. По важности же она не уступает ни одной из вышеперечисленных. По сути дела, это иссле­дование было экспериментом по научному сотрудничеству двух кол­лективов: американского и советского.

Какие характеристики содержания эфирной информации следова­ло фиксировать, чтобы решить поставленные задачи?

Самое общее представление о содержании недельного вещания телевидения двух стран дает функциональный разрез этого содержа­ния. В современных информационных каналах традиционно сложились определенные способы, формы подачи материала, как бы олицетворяющие собой информирование, развлечение и утилитарно-праг­матическую функцию. Конечно, в каждом материале эти функции настолько сплавлены, что разделение их иногда становится весьма искусственной операцией. В передачах информационных, публици­стических содержание подается как сумма сведений о реальном, внеэкранном мире.

Ярким отличительным признаком обладает и так называемая рекреативная, развлекательная часть телевизионных передач. В них потенциально заложена эстетическая реакция зрителя, реализуется фун­кция релаксации, снятия напряжения; зачастую зрителю специально рекомендуется (в качестве таковых они анонсируются) потреблять их в часы досуга.

Отдельно существует группа материалов, где как бы утилизиру­ются цели коммуникатора: эффективность такого рода материалов предусматривает немедленное и конкретное действие со стороны ауди­тории. По этому признаку в один ряд попадают объявления о погоде («возьмите зонтик, пойдет дождь»), ритмическая гимнастика и утрен­няя физзарядка («делай с нами») и реклама, которая для того периода развития советского телевидения была экзотическим явлением (по одному этому можно было фиксировать принципиальное несовпаде­ние этих двух телевещательных систем).

В реальных материалах эти функции довольно часто существуют в сплавленном виде. Покажем это на ряде примеров. В свое время зри­тели яростно возражали против того, что по программе «Время», рас­считанной на часовые пояса европейской части СССР, передавался прогноз погоды только для этих областей Союза. Среди аргументов, появившихся в прессе, были такие: «Нам интересно знать, какая по­года будет там, где живут наши близкие (после распада СССР населе­ние страны очень хорошо узнало, как далеко, оказывается, жили их близкие ¾ они сразу оказались в разных странах)», «нам интересно знать, какая погода будет в районах свеклосеяния ¾ там закладывает­ся основа будущего урожая (и цен на внутреннем рынке, как мы поня­ли гораздо позднее ¾ уже в ситуации зарождения рынка в стране)», «нам просто интересно знать, где сегодня самая холодная, а где самая жаркая погода».

Или взять рекламу. Когда мы наблюдали рекламу в то время (а это была американская реклама, которая шла в рекламных паузах во вре­мя двух телемостов «Капитолий¾Кремль» в 1987 г.), можно было за­метить, что иногда реклама подверстывалась к информационному сю­жету таким образом, что составляла единое целое. Трудно пренебречь, воздействием этого рекламного потока, выходящим за рамки утилитарных целей¹ ¾ рекламировать продукт, предназначенный для прода­жи. Мы уже не говорим о том, что в хорошей рекламе всегда налицо элементы, роднящие ее с развлекательными передачами: ритм зритель­ного ряда, музыкальное оформление, песни, танцы.

Соответственно, соотношение в системах телевещания двух стран разных пластов информации может быть их фундаментальной характеристикой. Какие ценности прокламируются в рекламе, в кинофильмах ¾ эти вопросы уже являются самоценными для оценки деятельно­сти телевидения. Но поскольку параллельно анализируется с этих же позиций мир реальностей ¾ информационные и публицистические передачи ¾ то появляется дополнительная основа для сравнения.

С каких же позиций анализировался здесь мир реальностей? Поскольку наше исследование было социологическим, оно должно было оперировать категориальным аппаратом социологической теории, ко­торая рассматривает реально функционирующее общество с его экономической жизнью, социально-политическими отношениями и духовной жизнью в совокупности. С другой стороны, это исследование имеет дело как со своим объектом не с самой действительностью, а с ее отражением в передачах телевидения.

Отвлекаясь сейчас от степени соответствия этой новой реальнос­ти, сконструированной СМК, реальности «как она есть», нужно сказать, что массовые средства коммуникации обращаются с этой дей­ствительностью как с в высшей степени ситуационным процессом. Они берут факты из жизни общества в плоти и крови, сохраняя всю их конкретность и адресность, все их соответствие определенной сфере действительности.

Таким образом, социологический взгляд на общество не исключа­ет того положения, что иногда для решения определенных задач соци­олог будет оперировать категориальным аппаратом, понятиями, не данными каждому индивиду в его непосредственном ежедневном лич­ном опыте (например, при рассмотрении общества как системы, или общества как культуры). Глядя же на общество сквозь тексты СМК, социолог имеет перед собой сферы общественной жизни, сферы дей­ствительности в их предельно конкретном виде (тут будут и промыш­ленность, и спорт, и преступность в обществе и т.п.). Выяснив в результате количество внимания коммуникатора к каждой из них, мы представим информацию уже достаточно расчлененной. Она переста­нет быть чем-то аморфным, совокупностью сведений: станет ясно, из каких именно областей действительности поступают на аудиторию эти сведения.

Этот вопрос настолько важен при исследовании СМК, что практи­чески ни один аналитик содержания не обходился без этого темати­ческого разреза всего содержания. Разница всегда оказывалась чисто методической: с какой степенью дробности представить эти темати­ческие пласты.

Например, исследование 1979 г. по освещению новостей газета­ми, радио и телевидением 29 стран, спонсором которого выступало ЮНЕСКО, пользовалось тематической классификацией новостей в 17 позиций¹.

В советско-американском исследовании телевидения было предусмотрено 102 темы, по которым анализируется вся информационная и публицистическая часть телевизионного вещания. В качестве обоснования такого количества укажем, что это разнообразие дает больше возможностей сравнить телевидение двух стран: ведь они могут отли­чаться друг от друга как раз в нюансах.

Кроме того, поскольку предполагался сравнительный анализ информационно-публицистического блока наряду с содержанием филь­мов, в тематической классификации определенный вес занимала классификация межличностных отношений.

Помимо этого в 1987 г. дополнительную степень дробности сфер общественной жизни привнесла сама тематика освещаемой в декабре встречи в верхах СССР ¾США (например, реакция на встречу в раз­ных странах, выгодность предстоящих переговоров для стран-участ­ников, эффективность проверки соблюдения подписанных договорен­ностей и т.д.).

Важная задача ¾ социополитологическая ¾ изучения телевидения двух стран по созданию образа «другой» страны решалась в рамках более широкой цели: выяснения того, о каких вообще странах говорит то или иное телевидение, какую «политическую» карту мира воссоз­дает оно для своей аудитории.

Социологи, например, неоднократно квалифицировали культурную политику США как гомогенную, однородную, как и уже цитируемый мною венгерский социолог Э. Ханкиш: «В течение многих недель (в Америке) можно не увидеть на телеэкране ни одной документаль­ной или художественной ленты, созданной за рубежом. Американская культура в значительной степени автономна и полагает, что способна обеспечить себя всем тем, что ей необходимо. Венгерская культура, как, впрочем, на мой взгляд, и культуры других малых стран Европы, гораздо более открыты для международного культурного рынка. И в этом немалое наше преимущество: внимание телезрителя то и дело переключается, отрывается от его собственной культурной среды, пе­ред ним распахивается весь мир, и он учится воспринимать жизнь нео­днозначно, во всей ее сложности и многозначности»¹.

Заметим попутно, что и это мнение нуждалось для своей обоснованности в определенных количественных параметрах. И это тоже было задачей нашего исследования.

Особенность поставленной задачи в этом исследовании ¾ помимо объема чисто количественного внимания к каждой из упомянутых стран фиксировалось, какое отношение к этой стране высказывает, демонстрирует как «человек телевидения», так и его собеседник: выступаю­щий, «герой». Не в меньшей степени интересна сама структура всех выступающих как источников информации: из каких слоев общества попадают эти герои на телеэкран, в какой мере сопоставимы эти струк­туры, когда речь идет о телевидении разных стран.

Такая информация при всей лаконичности может быть очень ем­кой. Так, сравнивая одну только эту характеристику в деятельности программы «Время» в 1984 и 1987 гг., мы получили весьма точное пред­ставление о процессах, которые происходили в обществе в эти годы: если в 1984 г. среди выступавших в этой главной телеинформацион­ной программе страны были: 31% ¾ политические лидеры, 18% ¾ руководители предприятий, колхозов, учреждений, главные специалис­ты, 7% ¾ творческая интеллигенция, 5% ¾ руководители подразделений предприятий, то в 1987 г. мы имели принципиально иное распределение лиц, выступавших в программе «Время»: 5% ¾ полити­ческие лидеры, 28% ¾ руководители предприятий, колхозов, учреждений, главные специалисты, 11% ¾ творческая интеллигенция, 12% ¾ руководители подразделений предприятий².

На фоне других обсуждаемых нами характеристик текста такие признаки, как то, в какой ипостаси появляется на экране сам коммуникатор (как диктор, ведущий, корреспондент, комментатор или как профессионал ¾ не человек телевидения), кажутся более формаль­ными признаками, чем содержательными. Но это нисколько не снижа­ет фундаментальности этих признаков. Само изображение ¾ это природа телевидения; роль автора ¾ комментатора ¾ это природа публици­стики; систему информирования от лица диктора или от лица ведущего можно трактовать в терминах монополизма или плюрализма точек зрения.

Без структурных изменений в этой сфере нельзя понять той эво­люции в американском телевидении, которая произошла там за после­дние тридцать лет. Усиление кабельного телевидения, использование «на дому» видеокассет, появление «независимых» телевизионных стан­ций составило мощную конкуренцию общенациональным сетям США.

Если раньше аудитория трех коммерческих телесетей в самое «смотрибельное» время составляла 90%, то за период с 1978 по 1983 г. она; опустилась до 70%¹.

В последние же 40 лет национальные телесети стали ощущать еще более мощного конкурента: местное вещание. До определенного вре­мени структура местного вещания была такова, что оно не могло быть конкурентом общенациональных телесетей в информационном веща­нии. Когда видеозапись пришла на смену кинопроизводству, новости в принципе стало возможным делать очень оперативными; местные студии стали широко использовать возможности компьютеров для со­здания графического обрамления новостей, карт погоды и техники подключения эфира к живой подаче события репортером на месте. К 1970 г. по крайней мере 50 станций в США использовали форму пере­дачи, рожденной в Филадельфии, ¾ «Новости глазами очевидца», ког­да несколько корреспондентов находились на линии «живой» связи с ведущим в студии.

Именно тогда зародился стиль «неформального» общения на экра­не, отличный от того, что был принят на телеэкране общенациональ­ных сетей: как штрих к этому общению обычно упоминается ситуа­ция, когда во время раскованного рассказа обозревателя о необычном для тех мест снегопаде репортеры принесли в студию снежки и закидали ими обозревателя. Чикагский телекритик, приводя этот пример, говорит, что этот стиль пришел на смену ведущим, которые не говорили, а изрекали, это был «глас божий» во время Страшного суда.

Связывая воедино этот изменившийся стиль общения и наметив­шийся сразу же рост популярности местных информационных программ, аналитики отмечают, что само содержание новостей отнюдь не улучшилось. Наоборот, после того как увеличение популярности влекло за собой увеличение рекламы, а значит, и доходов от нее, производители информационных программ стали усиленно вводить в них струю «развлекательности»: «Плохая новость или хорошая, вы почувствуете себя лучше, если услышите ее из уст веселых, дружелюбно настроенных к вам людей» ¾ вот приблизительная формула такой ситуации.

После же того, как местные станции подключились к спутниковой системе связи и смогли иметь своих репортеров в любой точке земно­го шара на любом событии (землетрясение в Италии или политиче­ский кризис в Израиле могли быть особенно интересны для местно­стей с большой долей выходцев из Италии или лиц еврейской на­циональности), общенациональные сети осознали, что они не могут продолжать вести свои информационные передачи, не учитывая все более острую конкуренцию местных программ. И прежде всего они сменили форму: называние событий сопровождается более длитель­ными аналитическими сюжетами, проводятся многосерийные иссле­довательские репортажи, двусторонние интервью между ведущими и репортерами, более частые «живые» включения корреспондентов с мест. Попытка объяснить мир кажется тут заменой практике просто освещать его.

Советско-американское исследование фиксировало такие привыч­ки, имеющие хождение в обществе, как курение, употребление нарко­тиков, преступность, насилие. Это давняя тема исследований, прово­димых в США под руководством соисполнителя с американской сто­роны Джорджа Гербнера, бывшего тогда деканом Анненбергской школы коммуникаций Пенсильванского университета¹.

В публицистике, в научных статьях мы довольно часто находим свидетельства того, что общественность впрямую связывает насилие на экране и насилие в жизни (курение на экране и курение в жизни, употребление спиртных напитков на экране и в жизни и т.п.) как при­чину и следствие, по принципу «чем больше, тем больше».

По-видимому, в реальности процессы эти носят более сложный характер, не исключено, что они подчиняются закону «нормального распределения», по выражению статистиков. Если справедлив этот до­пуск, тогда можно было бы утверждать, что небольшие экстремаль­ные группы ведут себя прямо противоположным образом: одних на­силие на экране отвращает от насилия в жизни, другие воспринимают его как руководство к действию. Есть свидетельства, что в обществе находятся как те, так и другие примеры.

Хочу продемонстрировать пример восприятия, так сказать, с позитивным знаком, поскольку он как раз касается телевидения. Анализи­руя природу американского телевидения, советский критик М. Туровская приводит пример освещения войны во Вьетнаме, чтобы подчерк­нуть возможности телекамеры. «Первая телевизионная война, ¾ пишет М. Туровская, ¾ показала, что непосредственность изображения со­бытий заключает в себе больше правды, чем могут предусмотреть со­здатели телевизионных передач. Первоначально было запланировано серией передач вызвать у "простого американца" сочувствие к "на­шим парням", воюющим и умирающим во Вьетнаме, создать благо­приятное общественное мнение по отношению к этой войне.

Но для нации, давно не видевшей своими глазами ужасов настоя­щей войны, почти постоянное присутствие этих ужасов у себя в доме в какой-то момент оказалось катализатором антивоенных настроений. Постепенно сквозь ежедневную порцию ужасов проступил вопрос ¾ а за что, собственно, умирают наши парни? В кого они превращаются? Что они делают? В отношении значительного числа зрителей к вьет­намской хронике произошел перелом». Таков, как утверждает иссле­довательница, механизм, сделавший телевидение обличителем войны: «Именно телевидение создало самое широкое общественное мнение вокруг войны во Вьетнаме»².

Об этом же говорит известный фотомастер В. Генде-Роте: «Несколь­ко лет назад мы с американским режиссером Милошем Форманом разговаривали о фотографии, о ее общественном значении. И он ска­зал тогда, что огромную роль в развитии пацифистских, антивоенных настроений в американском обществе во время вьетнамской войны сыграли как раз средства визуальные: кинохроника, телевидение и особенно документальные фотографии. Такие, скажем, как известные всему миру кадры: расстрел вьетнамского патриота, или полыхающие соломенные хижины, или люди, обожженные напалмом, и, что осо­бенно сильно потрясло американцев, они увидели, как их мальчики плачут на войне. "Если бы, ¾ сказал тогда Форман, ¾ советские сред­ства массовой информации печатали правдивые фотоматериалы о ва­шей афганской войне, то война эта давно бы кончилась"»¹.

Гораздо более частыми и в публицистике, и в научных статьях, и в рассуждениях на уровне здравого смысла являются умозаключения ¾ и естественно, что именно они вызывают наибольшую обеспокоен­ность ¾ что насилие обнародованное, показанное по телевидению, в свою очередь порождает насилие. И естественно, что возможность этого вызывает обеспокоенность. И в такой ситуации истинно гуманистиче­ской оказывается позиция исследователя, призывающего бить трево­гу, предъявляющего каналу информации свой счет, ставящего вопрос об особой ответственности самих средств массовой коммуникации.

Таким образом, комплекс характеристик, который становится предметом внимания исследователей телевидения двух стран, позво­ляет ответить на вопрос, какое содержание сегодня продуцируется для граждан этих двух стран на том конвейере индустрии социальной ин­формации, каким является телевидение. Такого рода исследования обладают возможностью по истечении срока, когда их информация особенно актуальна и может быть даже востребована лицами, прини­мающими решения в сфере производства этой информации, стать историческим материалом, в ходе воспроизведения истории печати, радио и телевидения в той или иной стране.

Исследователям удается иногда с помощью одной-двух характери­стик содержания реконструировать существенное в самих задачах, которые ставит перед собой коммуникатор. Так, в социологическом исследовании системы массовых коммуникаций, существующей в сред­нем промышленно развитом городе СССР (1967¾74 гг.), в ходе анали­за содержания местных печати, радио и телевидения как источников информации была поставлена задача выявить распределение инфор­мации в этих каналах по хронологии.

При достаточно широко распространенных взглядах на газету, ра­дио и телевидение как на средства оперативного, злободневного осве­щения событий мы не должны исключать из поля зрения чрезвычайно важную функцию СМК по установлению связи времен. Осознание народом таких важных понятий, как «моя родина», «моя история», «мой народ», невозможно без ощущения живой связи сегодняшнего с про­шлым.

Как выяснилось, доля «прошлого» (табл. 2.2) в информации мест­ных газет, радио и телевидения колебалась от 23% (максимально ¾ на областном телевидении) до 10% ¾ минимально ¾ в областной партийной газете).