Реформы Петра I и северное

По инициативе нового иерарха были открыты миссионерские школы в Верхотурском и Кондинском монастырях¹⁴⁸. В 1706 г. Петром был издан указ, согласно которому церковные власти должны были заняться массовым крещением северного населения, исповедующего язычество. Предписывалось сжигать языческих идолов, строить на их местах церкви и часовни, а всех жителей приводить к святому крещению «от мала до велика»¹⁴⁹.

Не установлены точная дата и маршрут, по которому были отправлены первые миссионеры для крещения северных народов Сибири. Н. А. Абрамов сообщал, что первая экспедиция, которую митрополит Филофей направил к березовским хантам (остякам), закончилась полной неудачей: миссионеры встретили упорное сопротивление со стороны старейшин, которые даже не разрешили им приставать к берегу, где находились их поселения, и «успех ее был самый скудный»¹⁵⁰. Вероятно, это произошло на следующий год после издания указа, то есть в 1707 г. На эту же дату указывал и А. И. Сулоцкий.

Березовский протоиерей Михаил Путинцев, без ссылки на источники, писал, что «первые 114 лет со времени покорения русскими северной Сибири до 1707 г., времени первой посылки туда миссионеров, до первой поездки туда митрополита Филофея в 1712 г., ничего прочного в деле миссионерства не было положено в Березовском крае, где не было даже и миссионеров в собственном смысле»¹⁵¹.

Опять же без ссылок на какие-либо документы авторы XIX в. заявляют, что Филофей желал сам возглавить миссионерские экспедиции, но из-за тяжкой болезни не смог этого выполнить, а в 1709 г. принял схиму с именем Феодор и через два года был уволен на покой в Тюменский Троицкий монастырь. Сибирскую кафедру возглавил митрополит Иоанн (Максимович).

В 1711 г. сибирский губернатор М. П. Гагарин передал митрополиту требование Петра I начать повсеместное крещение северных аборигенов: «Сибирскому митрополиту Филофею ехать во всю землю Вогульскую и Остяцкую… и в Татары и в Тунгусы и в Якуты; и в волостях, где найдет их кумиры и кумирницы, и нечестивыя их святилища, и то… пожечь, и их вогуличев и остяков… Божиею помощию и своими труды приводить в христианскую веру, и о том явить им словесно, и сей наш указ сказать»¹⁵². На дорожные расходы, приобретение нательных крестов, рубашек, на подарки крещеным было выделено из государственной казны 2000 руб. Со стороны князя Гагарина в помощь миссионерам было направлено несколько солдат для охраны священнослужителем, толмачей и дощаник (судно) с походной церковью.

В 1712 г. митрополит отправился вниз по Иртышу и Оби в Белогорскую волость и Кондинские городки. Остановки во время поездки старались делать во всех селениях, расположенных по берегам этих рек. Вблизи Самарова (Ханты-Мансийск) жители одного из селений по призыву митрополита сожгли «кумирницу», где помещался деревянный идол, известный под именем «Бога рыб»; в Шеркальских юртах был уничтожен другой идол, имевший якобы серебряное лицо. О результатах первого миссионерского «вояжа» митрополита Филофея (Феодора) известно весьма мало. А. И. Сулоцкий отметил лишь момент крещения князя Алачеева «с тридцатью другими из его семейства и рода»¹⁵³.

На следующий 1713 год неутомимый Филофей предпринял вторую миссионерскую экспедицию вниз по Иртышу и Оби, которая прошла более успешно. Жители селений Воспохольских, Белогорских, Сухоруковских, Малоатлымских, Шоркарских, Казымских и многих других «соглашались на перемену религии, и реки Иртыш, Обь и их притоки послужили для них Иорданом». Даже один из уважаемых шаманов Малоатлымских юрт, некий Палемха заявил, что отказывается от язычества и переходит в «русскую веру». Вслед за ним навстречу Феодору вышли жители с просьбой о крещении. «Мы знаем, - говорили они, - что ты архиерей Божий, едешь крестить нас. Хотя нам и жаль прежней своей веры, но Бог нам не велит противиться тебе: крести нас». Малоатлымцы и их ближайшие соседи после краткого наставления были окрещены.

Однако в Большеатлымских юртах жители не позволяли судну миссионеров пристать к берегу. Но, как описывали современники, порыв ветра выбросил миссионерский дощаник на отмель, где преосвященный оказался среди разъяренных язычников. Лишь на третий день ему удалось уговорить их принять святое крещение. Во время этой поездки митрополиту Филофею (Феодору) удалось окрестить около 3500 человек.

В 1714 г. Феодор побывал в Пелыме и близлежащих селениях, где окрестил 600 вогулов (манси), принадлежавших к Тахтанской и Вогильской волостям. Действовал он на основании царского указа от 1714 г., которым предписывалось ехать «и в татары, и в тунгусы, и в якуты», где сжечь «кумиры и кумирницы»¹⁵⁴.

После Пелыма схимонах Феодор отправился в Тюмень и по дороге окрестил вогул на р. Тавде. Там на его спутников напали манси (вогулы), исповедующие мусульманство, во главе с кошуцким князем. Но нападавших разогнали пришедшие на помощь миссионерам крещенные ранее аборигены из соседних селений, а самого князя схватили и привезли в Тобольск, где он перешел в христианство, а затем стал добровольным помощником при миссионерах. При его содействии было окрещено около 300 соплеменников, исповедовавших мусульманство.

Общее впечатление, которое складывается после изучения документов и публикаций о первых шагах северного миссионерства, весьма противоречивое. Но ясно одно – все до одной поездки митрополита Филофея были непохожи одна на другую. И проводились они не ради статистических данных и хвалебных реляций о достигнутых успехах. И не было пищальных и пушечных залпов по толпам собравшихся на берегу язычников, чем долгое время объясняли масштабность христианизации сибирских народов, проведенной неутомимым Филофеем, советские историографы, привыкшие порой к необъективной отчетности партийных организаций любого уровня. Был диалог между умудренным жизнью и много повидавшим на своем веку старцем с седой бородой и горящими огнем истиной веры глазами и привлеченными его искренностью людьми. Еще ни разу никто не приходил к ним со столь необычайным предложением, которое заключалось в том, чтобы стать единым народом и поклоняться одному Богу. Нет, с них не требовали отдать дорогие шкуры или ценную рыбу, их не забирали в рабство или на непосильную работу – им предлагали равенство. Мы не в силах узнать, с какими словами обращался к ним великий проповедник, но ясно одно – это были слова добра и любви, а потому начальное неприятие вскоре сменялось любопытством, а потом и полным доверием.

Прибыв в Буренские юрты, где местные жители, не столь давно приняли мусульманство, миссионеры столкнулись с их ожесточенным сопротивлением под руководством старшины Ушанко, который выстрелил из ружья в митрополита, но промахнулся. Казалось бы, самое время расправиться с непокорными с позиций силы, как писали упоминаемые нами исследователи. Но ничего подобного - миссионеры продолжили свой путь вниз по реке, встречая далее более радушный прием. Старшину за покушение арестовали гражданские власти, увезли в Тобольск, где преосвященный в дальнейшем потратил немало времени на беседы с ним и добился успеха.

Тогда же приняли крещение «именитые люди» (местные князья, старшины): Юзорин из Казыма, Шекшин из юрт Ляпинских, Данила из Куновата, Луров и Тайшик-Мурзин из Обдорска. Зимой была предпринята поездка в Пелым, во время которой были «приведены ко Христу» вогулы и ясачные татары, жившие по р. Туре и ее притокам. В тот же год при непосредственном участии схимонаха Феодора были заложены церкви в следующих селениях: Троицкая – в юртах Белогородских, св. Духа – в юртах Сухоруковских, Преображенская – в Малом Атлыме, Спасская – в юртах Шеркальских.

В 1715 г. схимонах Феодор отправился на реку Конду. В юртах Нахрачевых местные жители не хотели вести переговоры с миссионерами, но после того, как их старейшина Нахрач Евплаев принял крещение, его примеру последовали все соплеменники. И вновь во время плавания по Конде миссионеры подверглись нападению вооруженных вогулов из рода князя Сатыги, но им удалось избежать смерти, найдя убежище в соседнем селении.

В 1715 г. умер митрополит Иоанн Максимович, и управление епархией вновь было поручено схимонаху Феодору. При этом с него не снималась задача дальнейшей христианизации сибирских инородцев. В 1716 - 1718 гг. отважный миссионер побывал у сургутских остяков, в Нарымском и Кетском уездах, в Мангазее и даже в Восточной Сибири, а в 1719 г. объехал Томскую, Енисейскую и Иркутскую губернии. Митрополиту удалось окрестить чулымских татар. В Туруханске он освидетельствовал и перенес из старой церкви в новую мощи месточтимого мученика Василия Мангазейского.

Для «утверждения» вновь окрещенных в православии митрополитом в Березовском крае были оставлены священники игумен Гедеон и иеромонах Зиновий, в Сургутском округе - иеродиакон Никодим, в Пелымкском – священник Михаил Степанов. А «для надзирания и смотрения тамошняго ведомства над ясашными людьми» митрополит назначил Григория Новицкого и православного шведа Карпа Андреева¹⁵⁵.

Вторичное управление Сибирскою епархиею митр. Феодора продолжалось 5 лет; в 1720 г. он просил себе увольнения на покой. По указу Петра I ему была назначена пенсия 200 руб. и 50 четвертей хлеба в год. Удалившись на покой, митрополит Феодор продолжал управлять епархией до приезда нового владыки Антония (Стаховского) (1731 – 1740). Но и затем, будучи 70-летним старцем, он продолжал проповедовать христианство остякам юрт Ларьятских, а в 1726 г. посетил Обдорск, где подвергся нападению 100 вооруженных остяков под предводительством тайши Гандина, но митрополит «по промыслу Господнему» остался жив.

Заботился митрополит и о том, чтобы обезопасить северные народы от посягательств наезжавших к ним русских казаков, купцов. 7 сентября 1725 г. он предложил митрополиту Антонию обратиться с просьбой в Св. Синод и Сенат о принятии указа «по защите инородцев». Такой указ был действительно принят правительством 29 июля 1726 г., но носил чисто декларативный характер. Согласно ему, «запрещалось притеснять инородцев», покупать их в рабство и т. п.¹⁵⁶. Умер Филофей (Лещинский) 31 мая 1727 г. на 77 году жизни в Тюмени. По разным данным им было окрещено около 40000 инородцев.

Второй этап миссионерской деятельности в Северо-Западной Сибири пришелся на середину – вторую половину XVIII в. Занявший сибирскую кафедру митрополит Антоний (Стаховский) назначил архимандрита Сильвестра из Верхотурского Никольского монастыря проповедовать «свет веры Христовой» от Тюмени и до Пелыма, а настоятелю Кондинского монастыря Зиновию вменялось в обязанности крестить язычников в северных пределах епархии. Но мы не располагаем данными, которые бы свидетельствовали об их действиях.

Активную позицию в миссионерской политике в Северо-Западной Сибири проводил митрополит Антоний (Нарожницкий) (1742-1748). При нем по ходатайству принявшего православие остяцкого князя Мурзина Тайшина (христианское имя – Василий) в 1748 г. в Обдорске была построена деревянная церковь во имя Святителя Василия Великого с назначением окладов священникам из «неокладных денег»¹⁵⁷. К тому времени практически все аборигены, проживавшие на территории Березовского и Сургутского уездов, были крещены. К концу XVIII в. на территории Березовского уезда функционировало 4, а в Сургутском – 7 приходов¹⁵⁸. Иначе обстояло дело с ненцами (самоедами), которые не желали принимать крещение ни под какими предлогами, и известны лишь единичные случаи перехода кого-либо из них в православие. В конце XVIII столетия в европейской части России возникли волнения среди ненцев-кочевников и осторожная Екатерина II «рекомендовала» для водворения порядка отказаться православной церкви от миссионерской деятельности по всей империи, что законодательно было подтверждено указом Сената в 1789 г. Через десять лет (в 1799 г.) Св. Синод направил запрос в Сенат о дальнейшей миссионерской работе среди северных народов, но ответ был отрицательным.

*** *** ***

24 декабря 1828 г. Св. Синод издал указ «Об учреждении в Тобольской и Казанской епархиях миссионеров для обращения в православие иноверцев», который стал отправной точкой для последующей миссионерской деятельности на севере Западной Сибири¹⁵⁹.

Занимавший тобольскую кафедру архиепископ Евгений (Казанцев) (1826-1831), по словам современников, давно мечтал «совершить миссионерский подвиг» в сибирских северных областях. Во время поездки в 1829 г. по Березовскому краю он был поражен тем, что большая часть местного населения, считавшего себя православным, не знали ни молитв, ни канонов, ни «имени Господа Иисуса Христа»¹⁶⁰. Понимая, что без активных действий церкви вряд ли положение дел изменится в лучшую сторону, он обратился в Св. Синод с предложением учредить на севере и юге Западной Сибири православные миссии. Но ответа из Св. Синода долгое время не поступало, и тогда владыка взял инициативу на себя и лично обратился к епархиальным архиереям ряда российских епархий с просьбой о присылке в Тобольск деятельных миссионеров из иноков, кто мог бы посвятить себя непростому делу проповедничества среди коренных сибирских народов.

Его обращение было услышано, и в 1829 г. в Тобольск прибыл архимандрит Макарий (Глухарев) (1792-1847) из Курской епархии, а двумя годами позже появился Макарий (Боголепов) – иеромонах Боровского Пафнутьева монастыря Калужской епархии. В дальнейшем Макарий (Глухарев) стал видным проповедником на Алтае, основав там Алтайскую миссию.

Макарий (Боголепов), на основании указа Св. Синода от 1 октября 1830 г., был направлен на север края для открытия миссии в Обдорске¹⁶¹. В помощники себе он взял ученика Тобольской семинарии Луку Вологодского, уроженца тех мест, знавшего языки северных народов. В качестве толмача в Обдорск отправился Никита Соловьев, приехавший вместе с Макарием (Боголеповым). 20 июня 1832 г. все трое миссионеров добрались до Обдорска, где и обосновались, но служба их на этом непростом поприще оказалась недолгой, и уже на другой год глава ее вернулся обратно в Тобольск.

Определенную роль в непонятном на первый взгляд решении сыграло обращение в Св. Синод Тобольского губернатора Муравьева, находившегося в то время с ревизией в Обдорске, который предложил временно закрыть миссию, ссылаясь на то, что ясачное население может лишить «казну исправно доселе платимого ясака». Св. Синод согласился с губернаторскими доводами (духовные власти вообще редко шли вразрез с мнением гражданского начальства) и приказал архиепископу Афанасию отозвать миссию из Обдорска. Таким образом, очередной благой порыв сибирского духовенства по просвещению и христианизации народов Севера оказался столь кратковременным, что, казалось бы, и не стоил нашего внимания. Но в канве исследования и анализа сибирского миссионерства он показателен. На его примере хорошо видно, к чему вели скоропалительные решения и столь же быстрое их претворение в жизнь. За этим малым эпизодом просматривается неуемное желание православного духовенства идти по пути древних апостолов «сеять слово Божие» и немедленно пожинать плоды своего сеяния. Увы, суровая российская действительность не сулила им успеха в подобных серьезных и непростых мероприятиях. И понадобились годы, десятилетия упорной и кропотливой работы на чрезвычайно трудном поприще миссионерства, чтобы увидеть и ощутить ростки новой культуры, принесенной на сибирские просторы российским духовенством.

На наш взгляд, причины столь быстрого прекращения едва затеплившейся «искры Божией» на северной оконечности Западной Сибири до конца не выяснены в силу отсутствия всего комплекса документов и недомолвок властей, скупо сообщивших о сворачивании Обдорской миссии. Вероятно, наряду с объективными причинами (отсутствием миссионерского опыта, неприятием проповедников местным населением и пр.) были и причины личностного характера, по которым начальник миссии Макарий (Боголепов) столь стремительно покинул сибирские пределы.

Нельзя не согласиться с мнением А. И. Сулоцкого, который утверждал, что результаты деятельности Обдорской миссии оказались «почти безуспешны». Объяснение тому он находил в том, что «инородцы Березовского края живут крайне разбросано и самыми малыми обществами, ездить к ним в юрты или стойбища можно было только в тех случаях, когда отправлялся к ним земский заседатель; путешествовать по таким огромным пространствам, на которых бродят самоеды и остяки, одним миссионерам и на свой счет не было средств; а главное то, что слух о миссии, сколько ни старались не разглашать о ней, каким-то образом скоро распространялся между инородцами и был истолкован ими в превратном смысле: будто миссионеры хотят крестить их всех, и не только волей, но и неволей; поэтому самоеды и остяки убегали от миссионеров и не хотели говорить с ними не только о вере, но и, вообще, о чем-то ни было»¹⁶².

Но и это далеко не все причины безуспешной деятельности Обдорской миссии. Родоплеменная знать, с которой гражданские власти преимущественно заигрывали и которую всячески поощряли и содействовали ее благополучию, увидела в лице безобидных монашествующих если не враждебные для себя фигуры, то реально несущие вместе с христианским учением опасность потери их влияния среди соплеменников. И если смириться с номинальным присутствием и подчинением «русской власти» они могли, то терпеть на своей земле духовных наставников они были не намерены. Наибольшее противодействие миссионерам оказал остяцкий князь Матвей Тайшин, предки которого были крещены еще во времена прихода первых поселенцев в Сибирь. Он даже совершал разбойничьи набеги на миссионеров, отбирал силой и уводил пожелавших креститься аборигенов и запретил миссионерам проповедовать в его владениях. Вероятно, с его же подачи среди аборигенов был распространен слух, что их будут крестить насильно, и они отказались приезжать в Обдорск для сдачи ясака.

В марте 1833 г. иеромонах Макарий был вынужден во исполнение приказа вернуться обратно в Тобольск, а его помощники по болезни еще какое-то время оставались в Обдорске. Официально миссия была закрыта в 1836 г. За этот небольшой временной период было окрещено не более двадцати человек.

Но Св. Синод и не планировал прекратить дальнейшую работу среди автохтонного населения на Северо-Западе Сибири и решил лишь несколько изменить тактику, для чего рекомендовал тобольскому архиерею составить азбуку и словарь остяцкого языка, а в дальнейшем заняться переводом Евангелия и краткого Катехизиса и, кроме того, открыть класс остяцкого языка при Тобольской семинарии. Не отказались духовные власти и от Обдорска как будущего плацдарма миссионерской работы. Туда рекомендовалось назначить «такого приходского священника, который своею жизнию и обращением привлекал бы к себе инородцев и, крестя, по крайней мере, немногих из них, уготовлял бы путь к будущему просвещению племени самоедского». Поскольку других кандидатур на тот момент найти не представлялось возможным, тобольский владыка решил назначить начальником миссии все того же Луку Вологодского значит его бывший начальник, Макарий (Боголепов), чем-то не устраивал свое руководство, коль пришлось временно свернуть всю миссию целиком для его удаления). Вряд ли мы сумеем сегодня ответить на этот вопрос, тем более что и Вологодского через довольно короткий срок возвратили обратно в Тобольск. Причина возврата заключалась в далеко нацеленном предписании Св. Синода по выполнению срочного перевода Евангелия на остяцкий (хантыйский язык.)

По сообщению А. И. Сулоцкого, Лука Вологодский блестяще справился с поставленной перед ним задачей: им были составлены как азбука, так и словарь остяцкого языка и, кроме того, он перевел «Символ Веры», христианские заповеди, молитвы и одно из Евангелий. По ознакомлении с переводом «Остяцкий словарь» был представлен Св. Синодом на утверждение в Академию Наук, откуда рукопись вышла с рекомендациями по частичному ее исправлению. По словам современников, Вологодскому даже прочили Демидовскую премию за «Словарь». Но, опять же по неизвестным причинам, автор от доработки отказался, а в середине 40-х гг. XIX века он скончался, и труд остался незавершенным¹⁶³. Поскольку ни азбука, ни словарь остяцкого языка не были утверждены Академией Наук, то класс остяцкого языка в Тобольской семинарии так и не был открыт.

Видимо, в Св. Синоде, рассмотрев перспективы развития миссионерской деятельности в северных сибирских регионах, решили, что «обдорский плацдарм» не совсем удобен в силу разных причин, и решением от 6 июня 1836 г. тобольскому архиерею было сообщено: «для проповеди слова Божия» избрать Кондинский мужской монастырь как миссионерский центр на севере епархии. Настоятель монастыря и все проживавшие в нем монашествующие должны были заниматься миссионерской деятельностью среди местного населения и вести обучение в монастырском училище на 10 человек для остяцких детей¹⁶⁴. И хотя решение (в очередной раз спущенное сверху) было принято, его реализация затянулась до 1844 г. Причин тому множество, и в первую очередь, неподготовленность «черного духовенства» к выполнению апостольского просветительского подвига среди иноязычного населения. Большинство монастырских настоятелей, сосланных за различные прегрешения в отдаленный от культурных центров монастырь, не могли стать действенными наставниками и просветителями среди колеблющегося в выборе веры населения сугубо в силу своих моральных и нравственных качеств. И сама обитель, которая не так давно неофициально слыла, да и являлась таковой, местом ссылки политических и уголовных элементов, каторжные работы которым были заменены заключением в монашеской келье, пользовалась недоброй славой в глухом краю, населенном главным образом потомственными рыбаками и охотниками¹⁶⁵.

Но и Тобольские власти, руководимые собственными интересами, не спешили претворять в жизнь указание синодского начальства по открытию миссионерского центра в Кондинском монастыре. Среди авторов XIX в. сложилось устойчивое мнение, будто архиепископ Афанасий хотел упразднить Кондинский монастырь как неперспективный, а поэтому не занимался его реорганизацией.

3. 
   Кондинская, Обдорская и Сургутская
   

Перемещение центра миссионерской пропаганды в Кондинский монастырь, куда по вызову уже нового тобольского епископа Владимира (Алявдина) (1842-1845 гг.) были выписаны из России три иеромонаха, завершилось в 1844 г. Иеромонах Воронежского Митрофанова монастыря Арсений (Куликовский), был возведен в сан игумена и назначен настоятелем¹⁶⁶. В то же время были набраны 10 остяцких мальчиков для начального училища, часть из них затем продолжила обучение в Тобольском духовном училище, а некоторые даже перешли в Тобольскую духовную семинарию. Монахи посещали инородческие селения Березовского края с проповедями, призывали язычников принять крещение и тем самым «спасти свою душу». Однако их успехи на этом поприще были весьма слабы: в первый год окрестили 10 человек, а в последующие и того меньше. Это объяснялось тем, что едва ли не все аборигены ранее уже перешли в православие, пусть даже формально. Игумен Арсений управлял миссией в течение 20 лет, был возведен в сан архимандрита и умер в Кондинском монастыре в 1864 г.¹⁶⁷. Встал вопрос о закрытии Кондинской миссии, но к конкретному решению власти так и не пришли. 12 марта 1872 г. был создан Тобольский епархиальный комитет Православного миссионерского общества, который, наряду с государственным финансированием, должен был собирать пожертвования на нужды северных миссий. Но Кондинская миссия получала лишь ежегодное пособие из казны в размере 571 р. 14 к. и на обеспечение училища при миссии – 285 р. 71 к.¹⁶⁸. Этих денег миссии хронически не хватало, но других источников финансирования не существовало. В 1882 г. Кондинский монастырь посетил видный миссионер, протоиерей Петр Александрович Попов и увидел полное его запустение, о чем не преминул доложить начальству. 7 августа 1883 г. он выступил на общем собрании членов Тобольского епархиального комитета Миссионерского общества о состоянии дел в Кондинской миссии. Члены комитета предложили, что поскольку в районе «Кондинской миссии кроме 519 душ язычников более таковых не находится, а все прочие кочуют по отдаленности от 700 до 1 500 верст, то деятельность Кондинской миссии может ограничиться лишь воспитанием инородческих детей, обитающих в районе этой миссии».

Но уже следующий тобольский епископ Авраамий (Литницкий) (1885 - 1889) выступил с предложением преобразовать Кондинский монастырь из мужского в женский. По его мнению, закрытие монастыря «отразится на нравственном настроении местного инородческого населения…»¹⁷¹. Управляющий Кондинским монастырем иеромонах Анастасий в своем донесении от 12 августа 1883 г. сообщил Тобольской духовной консистории:

• 
  миссионерская деятельность монастыря по обращению инородцев в христианскую веру прекратилась в 1879 г. по той причине, что служащий иеромонах был один он же и управляющий монастырем, которому предстояло много хлопот по устройству сего монастыря и по наблюдению за хозяйством оного, а другой монах был запрещен в священнослужении;
  
• 
  от миссионерского общества денежным пособием монастырь не пользуется, а получает из Березовского окружного казначейства 1600 руб. 47 коп. в год на содержание монастыря;
  
• 
  некрещеных инородцев в Казымской волости 579 человек, из них 343 – мужского и 236 – женского пола. Обитают они от Кондинского монастыря на расстоянии в 430 верст, а сообщение с ними удобно только в зимнее время через село Полноватское в Июльском городке, где они собираются для сдачи ясака в январе каждого года;
  
• 
  в училище при монастыре обучается 5 остяцких мальчиков и 22 русских; детей обучают иеромонахи Анастасий и Евграф, содержание инородческого воспитанника обходится в год – 90 руб.;
  
• 
  по выходе из училища остяцкие мальчики, не имея средств продолжить дальнейшее образование, возвращаются в свои семейства.
  

В 1891 г. решением Св. Синода Кондинский монастырь был преобразован в женскую обитель с исполнением сестрами миссионерских функций. В непосредственном подчинении он должен был находиться у Иоанно-Введенского монастыря. При общине продолжала существовать школа для детей, сестры оказывали посильную медицинскую помощь местным жителям, беседовали с ними, читали духовную литературу¹⁷². В 1909 г. Кондинская женская община была обращена в женский монастырь 3-го класса. Посетивший монастырь в 1915 г. епископ Варнава нашел там чистоту и порядок, хотя и неприкрытую бедность во всем. На тот период в стенах обители проживали 14 монахинь и 5 послушниц. Но монахини не могли вести просветительскую работу на территории всего Березовского края, а потому большая часть населения края не была вовлечена в миссионерскую деятельность.

Переместив центр духовного просвещения в Кондинский монастырь, сибирское духовное руководство не отказалось от мысли об открытии и развитии православной миссии в Обдорске, где проживало значительное число язычников, не пожелавших принять христианство (согласно 10-й ревизии, в Березовском крае проживало 11937 мужчин и 9700 женщин). При миссии планировалось открыть школу для детей автохтонного населения.

Если Владимир (Алявдин) сумел в 1844 г. привлечь миссионеров для работы в Кондинском монастыре, заслуга возобновления деятельности Обдорской миссии принадлежит тобольскому владыке Георгию (Ящуржинскому) (1845-1852 гг.), который во время поездки по северным округам епархии в ноябре 1846 г. посетил Обдорск. Там он убедился в плачевном состоянии проповеднического дела и направил в центр Низового края (название Приобья того времени) местного уроженца, выпускника Тобольской семинарии Петра Александровича Попова, который в 1847 г. открыл в Обдорске миссионерскую школу¹⁷³.

По инициативе тобольского архиепископа Евлампия в 1854 г. в Обдорске вновь была открыта Обдорская противоязыческая миссия с походной церковью во имя св. апостолов Петра Верховного и Андрея Первозванного, которая состояла из священника и двух причетников¹⁷⁴. Ее первым миссионером стал недавний выпускник Тобольской семинарии Дмитрий Алексеевич Попов (однофамильцы Петр и Дмитрий Поповы какое-то время совместно служили в Обдорске). На ее содержание из епархиальных средств было выделено 415 руб. серебром в год. Для желающих принять христианство в качестве подарков закупили комплекты нательных крестов и сорочек. Обдорским миссионерам поручалось проповедовать христианское учение среди народностей, кочующих между Обской губой и рр. Тазом и Енисеем¹⁷⁵. Проповедникам предстояло ездить с походной церковью по кочевьям, совершать требы, таинства и богослужения. Священнослужителям рекомендовалось делать небольшие подарки их пастве и заниматься врачебной практикой. Вероятно, плохо представляя, что значит без определенных навыков находиться практически круглый год в поездках по тундре, петербургское духовное начальство строго предписало в правилах для обдорских миссионеров: постоянно объезжать стойбища низовых самоедов, находиться вблизи их кочевий, чтобы они привыкали к присутствию духовных проповедников, устанавливать дружеские отношения с местными старейшинами. Посещать Обдорск разрешалось лишь по особо важным делам не более 2–3 раз в год. Рядовым служителям миссии также вменялось в обязанности находиться в Обдорске не более трех месяцев в году, а остальное время с походной церковью разъезжать по тундре и совершать службу в местах кочевий инородцев¹⁷⁶.

В отчете Обдорской миссии один из авторов, не пожелавший указать свою фамилию, писал с горечью: «Трудно и рискованно отправлять свои обязанности миссионерам низового края: то поездка зимою без дорог по тундрам и болотам, по необозримым снежным пространствам, иногда в неподходящей суровым условиям климата одежде, и опасность замерзнуть от северных ветров и метелей, то поездка летом на утлых ладьях по обширным водным пространствам могучих речных систем, о которых в России имеют весьма слабое понятие, и опасность от внезапно наступившей бури утонуть; то боязнь в самых чумах инородцев, где миссионеру приходится проживать немало времени, заразиться от общения с ними болезнями, которыми страдают остяки и частью самоеды, и болезнями весьма заразительными»¹⁷⁷.

Таким образом, деятельность миссионеров складывалась из нескольких этапов: первоначально они должны были отыскать кочевья аборигенов в необжитой тундре, затем попытаться уговорить их вступить в беседу, (поскольку не всегда старейшины рода соглашались это делать); и лишь потом привлечь к церковной службе и объяснить все выгоды от перехода в православие. Миссионер-священник Петр Попов писал по этому поводу: «Самоеды и остяки неохотно преклоняют слух и сердца к принятию новых начал веры, противных их чувственности, и начал новой жизни, не согласных с их вековыми обычаями; на все они смотрят весьма враждебно, а потому стараются избегать встреч с проповедниками Христовой веры. Привлечь же их к себе можно только постепенным сближением, долговременным знакомством, внушающим доверие, и материальной помощию». Зачастую, если аборигены не могли во время беседы с проповедником защитить свою веру, то все они вставали и уходили из чума, в котором оставались лишь проповедник и толмач.

Указывая на те трудности, которые возникали во время беседы с аборигенами, священнослужители отмечали: «К миссионерам инородцы-язычники относятся с явным предубеждением, и требуется немалое умение и осторожность, чтоб их вызвать на откровенный разговор. Раз это не удалось, то миссионеру остается лишь прекратить свою беседу и удалиться, потому что беседу его решительно никто не будет слушать»¹⁷⁸. Священник Е. Никитин описывал, как, прибыв в стойбище, он приглашал всех в одну юрту на службу и исповедь, но часто случалось, что на исповедь или вовсе не шли, или шли весьма неохотно, особенно женщины, которые упорно уклонялись от исполнения своего христианского долга¹⁷⁹.

Наиболее удобным периодом для встречи с кочевниками считалось время, когда они съезжались в Обдорск на Васильевскую ярмарку и когда сдавали ясак (с начала декабря и по февраль). Миссионеры приглашали их к себе в дом для беседы или шли в те места, где они останавливались. При этом многие и из непросвещенных еще св. крещением язычников приходили в храм Божий, покупали свечи и сами ставили их пред св. иконами и преимущественно пред храмовой иконою Св. Николая Мирликийского Чудотворца, которого считали своим покровителем и поклонялись ему по-своему¹⁸⁰. Отметим, что большинство аборигенов считали святителя Николая «своим богом» и называли его «Торым» или «Николай-Торым», св. Гурия - «живым Богом», а архиерея - «сыном Бога». Но, по словам настоятеля, остяки относились к православию «очень индифферентно по сравнению с самоедами, которые далеко восприимчивее их к религиозным вопросам, положительно устойчивее в однажды принятом намерении».

Во время богослужения наблюдали за инородцами служащий священник и псаломщики, благоговейно ли они стоят и молятся, складывают ли персты для крестного знамения. После богослужения их на некоторое время удерживали в храме, исправляли замеченные ошибки, спрашивали, ежедневно ли молятся, имеют ли дома иконы, шейные кресты, свечи и ладан. Если кто-то говорил, что у них нет креста или иконы, их тут же выдавали инородцам вместе с восковым огарком или 2-х копеечной свечкой и ладаном¹⁸¹.

Зачастую неожиданные препятствия миссионерам приходилось встречать на рыбопромышленных песках, арендуемых русскими промышленниками, нанимавшими на работу местных жителей. Они под любыми предлогами старались не допустить проповедников к работникам, заявляя, что те «и говорить с вами не будут»¹⁸². Вероятно, под влиянием хозяев их работники зачастую вступали в пререкания с миссионером, выдвигая в качестве аргумента следующее: «сами мы уже состарились и желаем умереть в нашем веровании, если можно, то крестите наших детей; они молодые, их следует окрестить».

Зато в поселке Аксарском, где был открыт консервный завод купцов Плотниковых, хозяева сами попросили миссионеров поставить походную часовню и отслужить молебен. Миссионеры заметили, что, хотя все рабочие на фабрике крещеные, рядом с поселком стоял вытесанный из камня «шайтан», которого миссионер хотел было забрать с собой, но остяки не захотели его отдать.

В своих отчетах Обдорские миссионеры сообщали, что им часто приходилось встречать и отпевать на кладбищах трупы умерших, не зарытых в землю, а положенных поверх земли в срубленные для этого особой формы ящики¹⁸³. Объяснить причину такого поведения родственников умерших миссионеры не могли. Им приходилось отпевать лишь умерших в больнице или доставленных земской полицией, а местные жители православный обряд не признавали, считая, что есть Бог самоедский и Бог русский, а выше их – верховное существо «Нум». Когда во время очередной эпидемии оспы вымерли целые семейства и число умерших достигло 1000 человек, миссионеры стали требовать повсеместного погребения умерших, но их призывы положительных результатов не принесли.

Зато после крещения аборигены проявляли желание венчаться в церкви, но одновременно не желали отказываться от обычая платить за невесту калым, несмотря на разъяснения миссионеров о «порочности» их традиций. Когда брак не складывался, то решающее слово оказывалось за старейшинами. Случалось, что «потерпевшая сторона» призывала на помощь миссионеров, но старейшины, невзирая на их уговоры, отдавали предпочтение более богатой и знатной стороне, будь то жених или невеста. Показателен случай, когда один из некрещенных аборигенов продал крещеную девочку-племянницу состоятельному старику. Девочка вскоре сбежала от него, муж обратился к старейшине, который присудил выплату калыма в пользу мужа. Попытки миссионеров «справедливо» решить вопрос ни к чему не привели. Но встречались и уникальные случаи принятия крещения, казалось бы, закоренелыми противниками православия. Так, в местности Хали-Пугоре неожиданно пожелал креститься ненец-шаман, который был очень болен и готовился к смерти. Он даже согласился отказаться от шаманства, после чего его окрестили.

В практике крещения были и нетипичные случаи, когда аборигены сами, что называется, «приходили к Богу». Миссионер стана Хэ иеромонах Феодосий сообщал, как однажды к нему пришел старшина Салиндер из ненецкого рода Няркагы по имени Хатю и просил окрестить его. На вопрос миссионера «Что подтолкнуло его к этому шагу?», ненец ответил, что прошлым летом у него в стане начался массовый падеж оленей. Он обратился к шаману за помощью, но его вмешательство не помогло. Тогда ему посоветовали обратиться с молитвой к Святителю Николаю. Он послушался совета, и олени стали выздоравливать. Миссионер окрестил оленевода и нарек его Иоанном¹⁸⁴.

Другой его соплеменник, Яннтик Николай, как-то горячо молился в храме у иконы Св. Николая и при этом даже плакал. На вопрос священника о причине его слез и молитвы ответил, что когда осенью ходил на промысел в Обскую губу, разломало лед и его понесло на льдине. Он просил своих богов о помощи, но его уносило все дальше. Тогда он обратился к Святому Николаю и потерял сознание. Через какое-то время он очнулся уже на берегу. Миссионер Феодосий отмечал, что Св. Николай очень почитаем у северных народов. Но подобные случаи были скорее исключением, чем закономерностью, особой тяги к кресту и молитве северные аборигены не испытывали.

Но и среди самих миссионеров встречались личности, не верившие в успех христианизации северных аборигенов и негативно относившихся к деятельности коллег и своей собственной. К ним можно отнести миссионера Миловского, который некоторое время занимал эту должность. В своих отчетах о поездках по тундре он сообщал: «Большинство же (аборигенов – Авт.) упорно держится своих заблуждений: веру свою считают лучшую в свете, предания и обычаи предков священными, а злоухищрения шаманов – выше действительных чудес»¹⁸⁵. С его слов, многие из крещенных ранее со временем стали рьяными защитниками веры своих предков и так оправдывали свои поступки: «… я был больной и обещал креститься, теперь я отдал долг Богу и как я буду жить потом – мое дело».

В 1867 г. по решению Св. Синода была устроена вторая походная церковь в честь Богоявления Господня и учреждены два стана: Обдорский и Тазовский. В Тазовский стан был направлен иеромонах Соловецкого монастыря Иринарх (Иван Яхонтов), в прошлом выпускник Тобольской духовной семинарии. Но далее Обдорска он не выезжал, а в 1869 г. покинул север. На его место назначили игумена Аверкия, который добровольно прожил во вновь открытом Тазовском стане около пяти лет, а всего на посту настоятеля в Обдорске пробыл двенадцать лет. По его инициативе и на средства березовского купца Окунева был построен молитвенный дом в юртах Шурышкарских (в 90 верстах от Обдорска).

В тот же период обдорским миссионерам было в 2 раза увеличено жалованье (вместо прежних 250 руб. в год). Подняли жалованье диакону до 250 руб. и причетникам до 200 руб. На подарки для местного населения епархиальный совет выделял 660 руб. в год. Однако этих средств было недостаточно для эффективной миссионерской деятельности. Один из проповедников Петр Попов писал по этому поводу: «И самая возвышенная ревность о славе Божией, и самая искренняя любовь к блуждающему и забытому человечеству могут ослабеть без материальных средств …»¹⁸⁶. Оказывали материальную поддержку северным миссионерам зажиточные слои сибирского общества. Так, в 1882 г. для более продолжительных остановок миссионеров в Шурушкальских юртах Березовского округа тобольским мещанином Иваном Уженцевым было собрано 17 руб. на строительство молельного дома. А известный сибирский меценат Александр Михайлович Сибиряков в честь 300-летия присоединения Сибири к России пожертвовал 10000 руб. на постройку каменной миссионерской церкви в Обдорске¹⁸⁷. За 1882 г. в кассу миссионерского комитета поступило 8650 руб.

В июле 1883 г. тобольский епископ Василий (Левитов) (1880 - 1885) как председатель Комитета миссионерского общества направил ряд вопросов настоятелю Обдорской миссии. Владыку интересовало: «За открытием в Обдорске училища от гражданского правительства есть ли надобность в дальнейшем существовании там двух миссионерских школ – мужской и женской? Поскольку население Обдорска незначительно, то не будет ли существование миссионерских школ излишней тратой денег?». В ответе епископу настоятель сообщал, что «открытие вновь школы в Обдорской миссии весьма полезно и даже необходимо, поскольку <…> в существующей в Обдорске гражданской школе не обучается ни одного мальчика из числа инородцев». Но денег для открытия миссионерской школы нет. В дальнейшем на устройство «инородческого пансиона» и школы было отпущено 2325 руб. единовременно с ежегодным содержанием в 2160 руб. Хотя, по мнению миссионеров, «инородцы своих детей в школу не отдают; да если бы и отдавали, то пришлось бы отказывать, во-первых, потому, что остяцкого или самоедского ребенка для обучения необходимо взять (его) на полное содержание с пищей и одеждой, а у миссии на это нет необходимых средств»¹⁸⁸.

Церковно-приходская школа при Обдорской Петропавловской церкви была открыта в 1846 г. В ней в разные годы обучалось различное количество учеников:

в 1857 г. в школе обучалось 18 мальчиков (из них 5 – инородцев);

в 1858 г. – 18 мальчиков (4);

в 1874 г. – 59 мальчиков (6) и 21 девочка;

в 1875 г. – 50 мальчиков (5) и 20 девочек (2);

в 1876 г. – 50 мальчиков (5) и 18 девочек (3);

в 1877 г. – 49 мальчиков (7) и 18 девочек (4).

Некоторые из выпускников Обдорской школы продолжили обучение в Тобольской Духовной семинарии: Николай Герасимов, Гавриил Гоголев, а Василий Собрин - в Тобольском Духовном училище¹⁸⁹.

В начале XX столетия на крайнем севере Западной Сибири находились две школы: при инородческом пансионе (миссионерская), с 16 учениками, где преподавание велось на русском языке по программе церковно-приходских школ; другая -государственная передвижная школа на 14 учащихся действовала в селении Хэ.

В 1894 г. был составлен проект реорганизации Обдорской миссии с целью улучшения ее тяжелого материального положения. Было предложено: передать в ведение миссионеров старую деревянную церковь в с. Обдорском, вместо которой уже была выстроена новая каменная; закрепить миссионеров за епархиальным епископом и духовной консисторией; увеличить жалование миссионеров: прослужившим 5 лет - на 100 руб., а 10 лет – на 200 руб.¹⁹⁰. Все миссионеры обязаны были изучать в течение двух лет остяцкий и самоедский языки.

По Обдорской миссии предлагалось:

1. 
   направить ее начальником священника Сергея Милославского, а прежнего, Федора Истлевского, «оставить до времени приходским священником с. Обдорска без всякого участия и вмешательства в дела миссии на половине его жалованья»;
   
2. 
   помощнику начальника миссии увеличить жалованье до 244 руб. 60 коп.; такую же плату определить второму помощнику;
   
3. 
   диакона, учителя миссионерской школы с. Обдорска оставить на прежних условиях, то есть с жалованьем из казначейства 176 руб. 40 коп., а кроме того доплачивать ему за преподавание в школе из миссионерских сумм 180 руб. и за миссионерскую работу 68 руб. 60 коп. – всего 425 руб.;
   
4. 
   трех существующих при миссии псаломщиков оставить на прежних условиях с жалованьем каждому по 172 руб. 40 коп.;
   
5. 
   новому начальнику миссии, как бесприходному, к 650 руб. добавить из миссионерских сумм 250 руб. и предоставить на текущие расходы 300 руб. Всего 1200 руб.
   

Тринадцать лет на посту настоятеля Обдорской православной миссии оставался иеромонах Иринарх (Шемановский), имя которого и до настоящего времени связывают с периодом наибольшего расцвета миссионерского дела на Северо-Западе Сибири. Он родился 28 января 1873 г. в семье потомственных дворян в г. Бела Соколовского уезда Седлецкой губернии (территория современной Польши). Образование он получил в Императорском Гатчинском Николаевском Сиротском институте. В 1898 г. иеромонах Иринарх был назначен исполняющим должность настоятеля Обдорской миссии. В тот же год им был открыт при Обдорской миссии инородческий пансион со школой, в содержание которых настоятель Иринарх вкладывал некоторое время собственные средства. В школе обучалось 16 подростков. В 1899 г. был устроен миссионерский стан в Хэ в 300 верстах от Обдорска. По собственной инициативе он создал при миссии библиотеку «для удовлетворения нужд миссии», число книг в которой ко времени отъезда настоятеля достигло 5 000 экз.

В 1904 г. при миссии было открыто Братство во имя святого Гурия, архиепископа Казанского и Свияжского чудотворца. «Деятельность братства, помимо духовно-просветительной, заключалась в организации ремесел при училище – специальной переплетной мастерской, привитии обдорским инородцам оспы, опеке малолетних и сирот инородцев, открытии книжной и иконной лавки и церковно-миссионерской библиотеки», - писал видный исследователь Обского Севера А. А. Дунин-Горкавич. Задачи Братства определялись как «ограждение православных инородцев Обдорского края, преимущественно от тлетворного влияния языческого населения, и обращение его ко святой церкви православной».

Православная церковь и лично Иринарх большое внимание уделяли строительству храмов на Обском Севере. С этой целью в Обдорске был создан комитет по храмовому строительству, состоявший из членов миссии и 16 представителей местного общества. В 1903 г. началось строительство молитвенного дома в селении Пуйко, где работы вел рыбопромышленник А. И. Туполев. Он закупил в Тобольске готовый сруб, доставил его на барже, и рабочие собрали его на месте. Им же был приобретен и установлен иконостас для молитвенного дома¹⁹³.

В тот же период в 300 верстах на северо-восток от Обдорска на берегу Обской губы в местности Хэ был открыт молитвенный дом в честь святителя Николая Мирликийского, в котором постоянно проживал один из членов Обдорской миссии и размещалась школа.

В самом Обдорске при миссии имелись храм во имя Божией Матери «Всех Скорбящих Радости», две походные церкви, молитвенные дома в Шурышкарах и Пуйко и часовни в Надыме и Нангах. Часовня в Надыме, построенная на средства иеромонаха Иринарха, была освящена в честь св. покровителей Обдорского края святителя Николая Мирликийского и Гурия Казанского чудотворца.

За плодотворную миссионерскую деятельность отец Иринарх был возведен в сан игумена. В 1906 г. по его инициативе и при его участии при миссии был создан музей, который посещали как местные жители, так и приезжие, оставившие свои отзывы в музейном журнале¹⁹⁴. Среди наиболее видных посетителей можно отметить: членов экспедиции И. Н. Шухова, направленной Императорской академией наук для исследования рр. Назыма и Таза, участников экспедиции Казанского университета, известного путешественника К. Д. Носилова, прибывших из Гамбурга через Ледовитый океан норвежских моряков, строителей телеграфной линии Березов-Обдорск и других. Все они весьма благожелательно отзывались о той работе, что была проделана работниками музея и его создателем¹⁹⁵.

За 1903-1905 гг. игумен Иринарх опубликовал в «Православном благовестнике» свои путевые заметки под общим названием «Из дневника Обдорского миссионера». В 1907-1911 гг. там же были напечатаны его очерки «В дебрях крайнего северо-запада Сибири», а в 1911-1916 гг. - большой исторический труд «Хронологический обзор достопамятных событий в Березовском крае Тобольской губернии, 1032-1910 гг.». Многие из учеников игумена Иринарха впоследствии стали видными творческими работниками и общественными деятелями. Среди них можно назвать Ивана Федоровича Ного, ненецкого драматурга, автора пьес «Ваули», «Шаман», и заслуженного учителя, автора первых учебников на языке ханты Петра Ефимовича Хатанзеева. В 1910 г. игумен Иринарх был переведен в Тверь. Уже при советской власти его именем назван Ямало-Ненецкий окружной краеведческий музей в городе Салехарде.

Крупным событием для православных верующих севера Западной Сибири стало празднование по Высочайшему указу 50-летнего юбилея Обдорской «противуязыческой миссии». Было проведено собрание миссионерского общества, на котором рассмотрели вопросы, связанные с расширением в Обдорской миссии переводческого дела, открытием при Хенском стане школы для инородческих детей, миссионерского Братства в Обдорске и приюта для девочек.

4 сентября 1904 г. в Обдорск прибыл владыка Антоний и сопровождающие его лица¹⁹⁶. В приходской Петропавловской церкви была отслужена заупокойная панихида по умершим российским императорам и тобольским архипастырям. Затем владыка освятил главный придел в новом храме во имя Пресвятой Богородицы в честь иконы «Всех Скорбящих радости», миссионерский храм и второй придел храма во имя св. Гурия Казанского и св. Николая Мирликийского.

7 сентября в здании «Инородческого училища» владыка сказал речь о пользе общественных учреждений, таких, как Братство, Общество трезвости и пр. После окончания торжеств владыка со свитой отбыл обратно в Тобольск.

По распоряжению епископа Антония при Обдорской миссии учредили «Особую переводческую комиссию», которая должна была заниматься составлением богослужебных книг на языках северных народов. В состав «Комиссии» вошли псаломщики Обдорской миссии А. Охранов, М. Мартемьянов, А. Козлов, члены Обдорского миссионерского Братства св. Гурия И. Егоров, П. Ф. Тележкин, Е. Я. Ерлыков, П. Г. Тарасов, Г. П. Кудрин¹⁹⁷. Переводчик Г. П. Кудрин характеризовался как «лучший в Обдорске знаток инородческих языков, всю жизнь свою служивший присяжным переводчиком у господ обдорских становых приставов и мировых судей». Силами переводческой комиссии решено было перевести на языки народов севера «Краткий катехизис» с объяснением символа веры, молитв и 10 заповедей. До этого по просьбе председателя Тобольского окружного суда было переведено «Клятвенное обещание», которое должно было читаться на родном языке участниками судебного процесса, если они не знали русского языка. Кроме этого было начато составление «Самоедо-русского» и «Русско-самоедского» словарей, в которые собирались включить до 2000 слов. В дальнейшем комиссия предполагала делать переводы с греческого языка.

Священником Иоанном Егоровым были составлены переводы книг на хантыйском языке - «Книга для обучения остякских детей читать и писать», «Священная история», «Предначинательные молитвы», «Слова и фразы в переводе на наречия остяков Сургутского уезда»; на ненецком языке - «Книга для обучения самоедских детей читать и писать», «Священная история». Но затем Иоанн Егоров был переведен в Тюменскую Ильинскую церковь, и всякая переводческая деятельность была прекращена.

После открытия в 1904 г. «Обдорского Миссионерского Братства во имя св. Гурия» перед Братством были поставлены следующие задачи:

1. 
   «ограждение православных инородцев от тлетворного влияния языческого населения и обращение язычников в христианство»;
   
2. 
   «распространение духовного просвещения среди инородцев, охранение чистоты их нравов и добрых обычаев»¹⁹⁸.
   

Некоторое время обязанности настоятеля исполнял священник Гурий Михайлов, игумен Иннокентий, а в 1914 г. - иеромонах Никон, пробывший на этом посту довольно короткий срок. Он предпринял ряд поездок по кочевьям инородцев в зимние месяцы, а летом посетил стойбища, прибыв на пароходе. Вновь начал действовать миссионерский стан в местности Хэ, где находился поселок из 20 домов. Там постоянно проживал один из миссионеров. Миссионеры добились закрытия в Обдорске винной лавки, что «благотворно повлияло на экономическое и нравственное состояние населения всего края и в особенности инородцев»²⁰⁰. Из-за слухов, что всех мужчин заберут в действующую армию, местные аборигены по несколько месяцев не показывались в Обдорске и не проводилась даже ежегодная январская ярмарка, что, впрочем, объясняется прекращением продажи спиртного.

В 1914 г. исполнилось 10 лет существования Обдорского миссионерского Братства во имя святителя Гурия Казанского и Свияжского Чудотворца. Из их отчета предстает безрадостная картина деятельности Братства. При игумене Иннокентии члены Братства отказывались делать пожертвования и платить взносы, начались взаимные нарекания. Некоторые прихожане перестали посещать миссионерскую церковь, поскольку приходские священники Обдорска неоднократно высказывали пренебрежительное отношение к миссии. Сами миссионеры такое отношение объясняли тем, что жалование у них намного выше, чем у приходских священников, что и влечет за собой рознь и неприятие²⁰¹.

Из-за отсутствия отчетной документации по Обдорской миссии не представляется возможным составить полную картину о последних годах ее существования. Г. Ш. Мавлютова указывает, что в 1919 г. в миссии еще служил священник А. Шихалев. Известно несколько предписаний Хэнского сельревкома о разрешении исполнения церковных обрядов в поселке Хэ. Дальнейшая деятельность Обдорской миссии, по-видимому, была прекращена.

Таким образом, к моменту произошедших в стране революционных событий в 1917 г. обдорские миссионеры не сумели в полной мере выполнить поставленные перед ними задачи, откладывая их выполнение из года в год. Новые власти подошли к решению этой проблемы с иных позиций. Число окрещенных на территории Обдорской миссии составляло всего 4313 человек, 157 венчаных, 304 погребенных.

Таблица 1

Ежегодные результаты миссионерской деятельности

Обдорской миссий с 1867 по 1914 гг.²⁰²

*** *** ***

Кроме Кондинской и Обдорской миссий, миссионерская работа велась священнослужителями сургутских приходов, а позднее там была открыта Сургутская миссия. До ее открытия местному священнику вменялось в обязанности проводить просветительскую работу с аборигенами, приезжавшими в город на ярмарку. Кроме этого, попечению Сургутского священника были поручены два училища (мужское и женское)²⁰³.

В 1867 г. в Сургуте был открыт миссионерский стан, и в него направили еще одного священника и причетника. Увеличили им почти в два раза оклады (до 350 руб. в год)²⁰⁴. Но из-за загруженности священников и невозможности совершать регулярные поездки миссионерская деятельность Сургутских проповедников значительных плодов не приносила. Сургутский благочинный Василий Кайдалов в письме от 3 марта 1869 г. сообщал : «По обязанности миссионерства с пономарем и толмачем в исходе ноябре прошлого 1868 г. с Божием благословением предпринял путешествие к самоедам и язычникам с целию их обращения в христианство. После трехдневного путешествия я встретил таких самоедов, кочующих с чумами в числе 80 человек, и, призвав Господа Бога на помощь, предложил им слово спасения; но не скоро мое предложение принято было неверующими: шаман их по имени Выбшу, вступил с нами в резкий разговор и от лица всех 80 самоедов объявил, что они решительно не хотят креститься, потому-де, что и деды, и прадеды их держались той же веры, что держатся и они»²⁰⁵. Кайдалову все же удалось окрестить 11 человек, несмотря на угрозы со стороны шамана. В дальнейшем, продолжив свою поездку по кочевьям, за 12 дней он сумел окрестить в общей сложности 311 человек.

Тот же Кайдалов указывал, что проповеднику прежде всего следует обращать внимание на старейшин того или иного рода и постараться склонить их на свою сторону, завоевать доверие подарками и различными обещаниями и при этом ни в коем случае не вступать с ними в какие-либо пререкания. Лишь после этого, если старейшины поверят речам проповедника, те дадут разрешение креститься и другим членам своего семейства. Немаловажное значение имело и поведение миссионера при общении с местными жителями: разделяет ли он с ними общую трапезу, играет ли с детьми, сочувствует ли жизни инородцев и пр. Лишь продолжительное общение и личное знакомство могли дать сколько-нибудь положительные результаты.

Но деятельность Сургутских миссионеров часто вызывала нарекания со стороны епархиальных архиереев, считавших, что они напрасно получают материальное обеспечение, неадекватное числу окрещенных ими аборигенов. В 1883 г. о деятельности Сургутской миссии докладывал епархиальному комитету побывавший в ней протоиерей П. Попов. По поручению епископа Василия он задал настоятелю вопросы, суть которых сводилась к следующему: «Есть ли надобность в дальнейшем ее существовании? Сколько в приделах миссии находится язычников? Действительно ли сургутские миссионеры так бедны, что необходимо устроить для них дом на миссионерские деньги, которых числилось в остатке 359 руб. 83 коп.?». Ответы сургутян были такими: «Язычников из самоедов и остяков в Сургутском округе нет, а если они и приезжают в Сургут, то из Обдорска для обмена товаров на короткое время, и приготовить для крещения их в один приезд невозможно».

Далее описывалось, насколько трудно миссионеру подвигнуть к крещению их прихожан, поскольку «торговля русских с самоедами происходит секретно и обычно в ночное время, а поэтому священнику с миссионерской целью проникнуть в дом во время самоедской торговли весьма трудно». Священнослужителям приходилось действовать изобретательно и неординарно, чтобы «при христианском участии некоторых сургутских торговцев притч имел случай к обращению в христианскую веру язычников», но «из-за значительности расстояний и незнании местонахождения язычников медлил просвещать их святым крещением и заботился лишь о сообщении им первоначальных понятий о Боге и христианской вере»²⁰⁶.

Тогда же (в 1883 г.) встал вопрос о закрытии Сургутской миссии, поскольку во всех шести приходах района числилось 5633 человека крещенных остяков, которым миссия, как таковая, была не нужна. Они ратовали за открытие церковных школ, которых не было ни при одной церкви Сургутского округа. На их устройство и предлагалось употребить деньги, ежегодно отпускаемые комитетом. Но миссия продолжала действовать еще многие годы.

В 1884 г. сургутские миссионеры совершили 7 поездок по Балыкской и Пимской волостям и окрестили 49 местных жителей. Наибольшую активность проявил Стефан Тверитин. Только в 1885 г. он окрестил (когда муж православный, а жена язычница, или наоборот) из «смешенного вероисповедания» 31 человека.

В январе следующего года Тверитин посетил временные квартиры самоедов, которые имелись преимущественно в домах торговых лиц, и через переводчика знакомил их с христианской верой, учением Христа, говорил «о смерти, воскресении и вознесении на небо». Им совершалось ежедневное богослужение в сургутской Троицкой церкви, которая посещалась преимущественно инородцами Пимской волости, принадлежавшей к приходу этой церкви. Здесь же инородцев обучали молитвам «Господи помилуй», «Во имя Отца». 26 человек из числа инородцев исповедались и на следующий день причастились, было «совершено три инородческих брака»²⁰⁷.

С 25 февраля по 1 марта священник Тверитин совершил поездку по Балыкской волости, где в каждой «юрте» прочел молитвы, положенные перед началом поста, и «убеждал инородцев стараться ежегодно очищать свою душу от грехов посредством св. исповеди». За поездку было окрещено двое новорожденных и отпето двое из числа инородцев.

С 8 по 16 марта им была совершена поездка в деревню Тундрину с целью богослужения и причащения запасными святыми дарами. Отпета одна инородка.

22 мая, сразу после весеннего ледохода, священник Тверитин с диаконом Вергуновым предприняли поездку по течению р. Оби и по ее притокам Вах и Юган по селениям инородцев. Было окрещено 4 младенца.

С 31 августа по 9 сентября Тверитин и псаломщик Лаврентьев объехали селения Балыкской волости, где «учили инородцев … правилам христианской жизни».

23 ноября предполагалась очередная поездка, но Тверитин «счел долгом сождать в г. Сургуте Его Превосходительство (тобольского губернатора) и представиться к нему как Товарищу Председателя Тобольского Миссионерского комитета».

С 7 по 23 декабря Тверитиным совершена последняя поездка прошедшего года до границ Томской епархии.

Во время своих поездок священник Тверитин «во исполнение особого распоряжения, последовавшего от епархиального Преосвященного, старался внушать инородцам отдавать детей своих в Абалакское инородческое училище, но инородцы все, безусловно, от того отказались». Тверитин обратился за помощью к окружному исправнику, но получил от него отказ.

Согласно указу Тобольской духовной консистории от 24 марта 1887 г., от настоятеля миссии требовалось выезжать с проповедями непосредственно в места постоянного проживания местных аборигенов, поскольку «в г. Сургуте приготовить инородцев, по их привязанности к пьянству, к причащению св. Таин весьма трудно». Настоятель обращался в миссионерский комитет с просьбой об устройстве в некоторых инородческих селениях молельных домов, где бы он мог останавливаться и совершать богослужение во время своих поездок. Комитет ответил на это предложение согласием, если инородцы этих селений сами построят дома или выделят для того подходящую «юрту». Тверитин договорился об устройстве молитвенных домов в Пимской волости с инородцем Александром Кантеровым (здесь находилось 7 инородческих стоянок и проживало около 125 человек); в Балыкской – в юртах Салтыковых, где находилось 8 стоянок со 108 жителями мужского пола. Кроме того, исправник инородческой управы Резанов обязался совместно с жителями деревни Тундриной построить там молитвенный дом окружностью в 7 аршин с алтарем в 4 аршина.

В августе 1888 г. Тверитин с дьяконом Вергуновым отправились в селения Балыкской волости в связи с тем, что там вспыхнула эпидемия так называемого «кровавого поноса». «Во время этой поездки случаи заболевания давали священнику Тверитину тему для беседы с инородцами о причинах постигающих нас болезней»²⁰⁸. При этом он рекомендовал больным не употреблять в пищу никакой зелени и рыбы, особенно в сыром виде, и пить лишь кипяченую воду, избегать простуды и при появлении первых признаков болезни немедленно обращаться к врачу. Поездка продолжалась с 3 по 12 августа. Окрещено было 5 инородческих детей, двое инородцев отпеты, 7 больным оказана помощь гомеопатическими средствами. Инородческих браков освещено 3 и, кроме того, один смешенный брак «католика-язычника с православной».

За 1890 г. члены Сургутской миссии, согласно изданной специальной инструкции Тобольского епископа, действовали по трем направлениям:

1. 
   просвещали самоедов (ненцев);
   
2. 
   выступали с проповедями перед крещеными инородцами;
   
3. 
   служили в храме для русских жителей г. Сургута.
   

За 1890 г. сургутские миссионеры совершили 9 поездок по Сургутскому краю, во время которых им удалось исповедовать и приобщить к святым Тайнам 35 человек.

В 1894 г. на собрании епархиального Братства Дм. Солунского предлагалось закрыть Сургутскую миссию, а членам причта «ввиду крайней скудности средств» назначить жалование от казны: старшему священнику – 400 руб., младшему – 300 руб., двум псаломщикам по 150 руб. и 200 руб. – на благотворительность и поездки по округу (не менее двух раз в год). Но это предложение не было поддержано тобольским владыкой

Закрытие Сургутской миссии произошло в 1898 г., согласно распоряжению Св. Синода, на том основании, что в районе ее действия практически не осталось некрещеных инородцев. А направлять их в русло православной веры могли и священники местных церквей²⁰⁹.