Сорос жизнь, деятельность и деловые секреты величайшего в мире инвестора

ГЛАВА 14

Еще саднили воспоминания о том, с каким отношением он сам столкнулся в Лондоне, со стороны еврейского совета попечителей; и это во многом сформировало его взгляды на оказание любой помощи. «Поймите же, что я действительно противник благотворительных фондов, — говорил он репортеру. — В них заложена коррупция в виде влияния учредителя. Единственным оправданием таких фондов я считаю то, что мы хотим добиться чего-то большего, чем существование самого фонда». Он полагает, что любая организация, включая его собственную, подвержена опасности «эрозии и коррупции», ибо ее сотрудники стремятся к достатку, власти и комфорту.

Он постоянно вспоминает о некогда организованном им «фонде», небольшой группе под названием «Сентрал парк комьюнити фанд», поставившем своей целью обновить Центральный парк в Нью-Йорке. Оказалось, что другая организация, «Охрана Центрального парка», преследовала ту же цель, но преуспела намного больше. Когда его «фонд» обрушился на соперников с нападками, Сорос был потрясен до глубины души. Он не только перестал участвовать в операциях с акциями, но и «убил» (по его выражению) «Комьюнити фанд». Он утверждал, что от разрушения этого фонда испытал большую гордость, чем от его создания.

И все же Сорос знал, что у него нет другого выбора, если он хочет творить добро. Придется создавать благотворительные фонды. Нужно только убедиться, что они будут действовать должным образом.

Следующий вопрос: как ему распределять деньги? Поскольку сам Сорос еврей, не было бы естественным шагом помочь своим соплеменникам?

Сорос никогда не скрывал и не отрицал своего иудейского происхождения; он просто обходил этот вопрос. Он сознательно избегал любых пожертвований Израилю до 1986 года, когда он подружился с Даниэлем Дороном, израильским политическим обозревателем, и пожертвовал небольшую сумму иерусалимскому мозговому центру Дорона. Несколько позже Гур Офер, профессор экономики из иерусалимского Еврейского университета, обратился к инвестору с предложением учредить фонд для полумиллиона советских евреев, нахлынувших в Израиль в предыдущие два года. Но Сорос остался глух к этой идее и даже не пожелал обсуждать ее.

Почему Сорос упорно не желал помогать Израилю? Офер вспоминает: «Тут сложная ситуация: он считал Израиль слишком социалистическим государством и полагал, что пока Израиль не изменится сам, нет смысла ему помогать. Его мышление содержит некую несионистскую или антисионистскую компоненту. Он полагает, что евреи должны действовать в тех обществах, где живут сейчас».

Сорос подыскивал место, куда мог бы въехать на белом коне, и, естественно, считал водоразделом в своей жизни бегство из «закрытого общества», воцарившегося в его родной Венгрии. Покинув Венгрию, он познал вкус свободы, сначала в Англии, а потом в США. Почему бы не предоставить другим жителям Восточной Европы и Советского Союза такую же возможность?

Сорос решил направить свою финансовую мощь на поддержку .открытых обществ, где люди могут действовать самостоятельно, выражать свои мнения и преследовать собственные свои интересы.

Субсидируя усилия по подрыву коммунизма, Джордж Сорос фактически финансировал переворот в Восточной Европе и СССР. Эта революция происходила не на баррикадах, не на улицах, но в умах граждан. Она будет мирной, -медленной, постепенной, но неостановимой. И может привести к рождению демократии в этих странах.

Задуманное Соросом не так-то просто было осуществить. Препятствия могли отпугнуть кого угодно. Коммунистические режимы вряд ли бросятся в его объятия. И он понимал, что не сможет пробить себе дорогу в каждой стране. Где-то усилия дадут плоды, а где-то нет. Он знал и то, что его возможности ограничены. Поэтому важно выбрать такие точки, где он и его благотворительность принесли бы максимальную пользу. Подобно Ротшильдам, он использует свое богатство для перекройки политической карты Европы.

Поначалу, когда коммунизм все еще царил в этих странах, влиять на них было легче, чем после ухода коммунизма с арены. Сорос отметил: «Если показать альтернативы догме, она рассыплется, потому что станет ясна ложность всякой догмы, которую можно с чем-то сравнивать».

Но Сорос знал и то, что не преуспеет в Восточной Европе и бывшем СССР, просто расходуя деньги. Кроме того, нужно воспитать Восток в духе уважения к западным идеям. Ведь именно на Западе, и конце концов, расцвела идея открытого общества.

Сорос озадачил тех, кто не привык к столь щедрой раздаче денег. Говорит Джеффри Сакс, профессор международной экономики Гарвардского университета и экономический советник правительств Польши, России и Эстонии: «Джорджа Сороса рассматривали с самых разных точек зрения, и не все они лицеприятны. В среде политических руководителей его воспринимают гораздо лучше, чем в антисемитских, крайне националистических и других ксенофобских группировках. Там его воспринимают крайне негативно».

Да. Сорос с трудом захватывал плацдармы в восточноевропейских странах. Румынам он не нравится. потому что он венгр. Венграм он не нравится, потому что еврей. А в Словакии венгерский еврей вызывает двойную неприязнь.

На Западе он тоже подвергался нападкам. Приходилось как-то отвечать на обвинения, будто он новоявленный Робин Гуд, отнимающий деньги у богатого Запада и отдающий их бедному Востоку. Когда он вложил все свои денежки в сентябре 1992 года в сделку с английским фунтом стерлингов — и выиграл, — раздались злобные замечания, будто Сорос «украл» примерно 12,5 фунта у каждого жителя Великобритании. Сорос воспринял эти нападки с иронией: «Да, я думаю, что Запад и раньше, и теперь должен делать для Востока больше, и я счастлив сделать это от его имени».

Однако не всех англичан беспокоили благотворительные акции Сороса. На вопрос, что он думает об обвинениях Сороса в «краже» 12,5 фунта у каждого англичанина и передаче их на нужды Восточной Европы, Нил Маккиннон, главный экономист «Ситибэнк» в Лондоне, ответил: «Это недорогая цена за свободу».

Благотворительные акции Сороса начались в 1979 году в Южной Африке. Кейптаунский университет показался ему подходящим местом для воплощения идеи открытого общества. Поэтому он выдал средства на оплату стипендий чернокожим студентам. Но его усилия оказались напрасными: Сорос обнаружил, что деньги выплачивают в основном старшекурсникам, и лишь небольшая часть средств идет на помощь начинающим. Он отказался помогать университету. Впоследствии Сорос пояснял: «Южная Африка была сплошной юдолью слез. Там очень трудно что-то сделать, не становясь частью системы».

Однако в коммунистической Восточной Европе он чувствовал в себе больше сил для противостояния системе: «Это героично, возбуждающе и самоокупаемо. И, вдобавок, очень забавно. Мы занимались подрывом системы. Мы поддерживали всех. Мы выделяли очень много мелких субсидий, так как любое самостоятельное действие подрывает тоталитаристскую догму».

Решив сосредоточить свои усилия на Восточной Европе, Сорос ощутил потребность в некой витрине. Выбор пал на родную Венгрию. Вышло так, что некоторые из реформаторски настроенных членов консервативного правительства Яноша Кадара тоже заприметили Сороса. Они желали заполучить для своего слабеющего режима твердую валюту.

Одним из них был Ференц Барта, в то время отвечавший за внешнеэкономические связи. Когда Барта и Сорос встретились в 1984 году, Сорос объяснил, что хочет учредить благотворительный фонд. Вскоре начались переговоры. Со стороны правительства их вел Дьердь Ачель — единственный еврей в венгерском Политбюро, неофициальный король культурной жизни Венгрии и доверенное лицо премьер-министра Кадара.

Своим личным представителем в Венгрии Сорос избрал грозного венгерского диссидента Миклоша Васархеи. Впервые они встретились в 1983 году, когда Васархеи работал в Институте международных исследований при Колумбийском университете в Нью-Йорке. Васархеи был пресс-секретарем и членом узкого круга приближенных венгерского премьер-министра Имре Надя во время иосстания в 1956 году. После подавления революции советскими войсками Надя повесили, а Васархеи исключили из компартии и приговорили к пяти годам лишения свободы.

Васархеи полагал, что шансы на учреждение такого фонда более чем проблематичны. На руку Соросу играло желание венгерского правительства улучшить свой имидж за рубежом, чтобы получить западные кредиты и валюту. Однако были и свои минусы: Сорос вынуждал коммунистическое государство, не имевшее ранее дела с чужаками во главе благотворительных фондов, не мешать попыткам этих чужаков содействовать формированию «открытого общества».

Даже если венгерский режим согласится с планом Сороса, вряд ли он предоставит фонду свободу действий. Сорос же настаивал на независимости. «Я буду приезжать d Венгрию и давать деньги тем, кому сочту нужным!» — дерзко заявил он. Политики ответили в том смысле, что дело мистера Сороса — перевести сюда деньги, а уж они сами распределят их.

Переговоры тянулись целый год. Сорос хотел внести только два или три миллиона долларов, но политиков такая сумма не устраивала. Правительство предпочло бы финансировать научные исследования, а Сорос стремился спонсировать тех, кто путешествует, пишет или творит произведения искусства. Правительство хотело, чтобы фонд закупал научное оборудование; Сорос хотел вкладывать деньги в людей.

Наконец, Сорос и Барта как будто преодолели все разногласия. Когда венгры подписали соответствующие документы, один из них воскликнул: «Отлично! Ваш секретариат будет сообщать нашему управлению по культурным связям с заграницей, что он желает сделать, и мы это сделаем!» Другими словами, венгерский режим настаивал на том, что деятельность соросовского фонда относится к компетенции министерства культуры. К ужасу венгров, Сорос встал из-за стола и вышел за дверь. Он не подписал документы.

— Как жаль, столько времени и сил затрачено впустую! — сказал он, признанный мастер переговоров. Он был уже готов бросить все, когда бюрократы вдруг смягчились. Они готовы дать фонду Сороса почти полную свободу.

Добившись уступок, Сорос подписал бумаги. Сорос пообещал выделять фонду один миллион долларов ежегодно в обозримом будущем. К 1993 году эта сумма возросла до 9 млн. долларов.

Предпринимая столь неожиданный поворот, правительство Кадара явно надеялось, что фонд Сороса, помогая научным исследованиям, смягчит недовольство венгерских ученых и других интеллектуалов. Но вышло совсем иначе. Исследователи — стипендиаты фонда, уезжавшие за границу, возвращались на родину но всеоружии новых западных идей о рыночной экономике и демократии.

Эпизод с ксероксами стал важным прорывом фонда Сороса в Венгрии, создав ему репутацию активной реформаторской силы. Ранее венгерские власти жестко контролировали всю технику, которую можно использовать с подрывными целями, окажись она в распоряжении неофициальной прессы. Ксероксы в Венгрии почти никто и не видел. Сорос решил предоставить 400 ксероксов венгерским библиотекам, университетам и НИИ, оговорив, ito он подарит технику только в том случае, если правительство согласится не контролировать ее использование. Каким-то образом он добился одобрения правительства.

Может быть, оно приняло его оговорку, ибо остро нуждалось в валюте.

Сорос и его фонд столкнулись с неистребимым недоверием властей. В первые четыре года — с 1984 по 1988 — фонду запрещали рекламировать свои программы почти во всех венгерских средствах массовой информации. Не могли в большинстве газет упоминаться имя Сороса или слова «фонд Сороса». Столь урезанная гласность о Соросе и его фонде казалась правительству вполне оправданной. Напряжение достигло апогея в 1987 году.

Фонд предоставил стипендию молодому журналисту, желавшему написать биографию Матьяша Ракоши, премьер-министра Венгрии в начале 50-х годов. Статья о будущей биографии появилась в журнале «Уорлд экономи», единственном венгерском журнале, которому разрешили рекламировать фонд. Янош Кадар, тогдашний премьер-министр, увидел статью и подумал:

«Недопустимо! Завтра Сорос даст стипендию ко1ду-то, кто напишет мою биографию». Кадар расширил запрет на рекламу фонда и на журнал «Уорлд экономи».

Возмущенный подобным отношением к своему фонду и к себе лично, Сорос был готов закрыть фонд в Венгрии. «Следующие две-три недели были очень тревожными, — отметил Миклош Васархеи. — Но потом все улеглось». Журналу снова разрешили упоминать имя Сороса и его фонд. Биографию Ракоши вскоре опубликовали, но к тому времени буря уже стихла.

В 1988 году Кадар и почти все партийные руководители были отстранены от власти. Вскоре после смены руководства Сороса пригласил Карой Грос, новый генеральный секретарь. Это был жест благоволения к фонду, поскольку встречи с предыдущим руководством Сорос удостоен не был.

Отношения с правительством улучшились на непродолжительное время, только до 1989 года. К тому времени в правительстве стали заметны антисемитские настроения, и положение фонда в Венгрии пошатнулось. Нигде в Восточной Европе правые радикалы не критиковали Сороса острее, чем в Венгрии. Одна из статей, опубликованная 3 сентября 1992 года, носила такой заголовок: «Трутни изводят нашу нацию. Размышления о соросовском режиме и соросовской империи». В статье говорилось о «схожей роли, которую сыграли коммунисты и евреи в борьбе за власть в Венгрии». Сорос дал понять, что его не запугают нападки националистов. «Эти люди, на самом деле, стремятся установить закрытое общество, основанное на этническом признаке. Поэтому я совершенно искренне с ними не согласен и рад иметь их своими противниками».

К 1994 году, через десять лет после учреждения, соросовский фонд в Венгрии осуществлял 40 программ, помогал библиотекам и медицинскому образованию, предоставлял множество стипендий. Приоритетами были заграничные стажировки и молодежные программы. Одна из них даже служила поощрению дискуссий в школах. «Идея дискуссий тут нова, — сказал Ласло Кадош, чернобородый директор фонда. — Здешняя атмосфера была пропитана духом беспрекословного подчинения приказу».

Однако, несмотря на все успехи, директора фонда считали, что сделано еще слишком мало. По словам Кадоша, «Венгрия все еще не стала открытым обществом. Нужно изменить очень много в структуре и психологии. Можно основать партию, выступать в парламенте, участвовать в свободных выборах. Все это уже есть в Венгрии. Но это не делает ее открытым обществом. Мы только на исходных рубежах к нему».

Сорос не скрывал целей, которых надеялся добиться с помощью стипендий своего фонда. «Вместо прямого пути к цели, вроде политических акций против правительства, мы косвенно подрывали догматическую систему мышления. Ведь самой сутью демократии является борьба идей».

Учредив фонд в Венгрии в 1984 году, Сорос "решил расширить поле своей благотворительности. В 1986 году он отправился в Китай, одержимый идеей учредить подобный фонд в крупнейшем в мире коммунистическом государстве. Его вклад был невелик, всего несколько миллионов долларов, и целых три года Сорос пытался проникнуть в сердцевину «непостижимого» Востока. Но попытка позорно провалилась. И на то были веские причины. Он обвинял китайские спецслужбы в диверсиях. Немало трудностей возникало на почве китайской культуры. «Конфуцианская этика во многом отличается от иудео-христианской. Если вы кому-то помогли, он становится вашим должником и считает, что вы должны заботиться о нем до конца жизни, а он будет платить вам преданностью. Это полная противоположность концепции открытого общества». Несмотря на неудачу в Китае, Сорос не прекратил попыток проникновения в Восточную Европу и бывший Советский Союз.

В 1987 году он предпринял первые шаги в СССР; потом, в 1988 году, подался в Польшу, а в 1989 году — в Чехословакию. Но одним из самых дерзких вызовов в его жизни стала Румыния.

Одним из худших плодов коммунистического режима в Румынии была жестокая нищета. Средняя зарплата не превышала 50 долларов в месяц. Когда я приехал в Румынию » марте 1994 года, люди выстраивались в длиннющие очереди перед убогими магазинами, чтобы купить дешевое, дотируемое из бюджета молоко. Набор продуктов был очень скуден по сравнению с Западом. Инфляция, достигавшая в предыдущие годы 400%, пожирала покупательную способность; многие молодые люди хотели покинуть страну.

В 1989 году Румынию потрясла революция или, как называют се сами румыны, «события», происшедшие в течение шести декабрьских дней. Сорос беседовал в Нью-Йорке с чиновниками ведомства по контролю за состоянием прав человека, и все время доказывал; «Нужно что-то делать. Мы должны что-то сделать. Ведь эти люди поубивают друг друга...»

Открытое столкновение еще не вспыхнуло, но Сорос чувствовал приближение пожар. Он не ошибся. 16 декабря 1989 года румынская служба безопасности расстреляла демонстрацию в городе Тимишоара; сотни людей были похоронены в братских могилах. В связи с растущими беспорядками в других городах Чаушеску объявил о введении в стране чрезвычайного положения.

Через пять дней, 21 декабря, беспорядки начались в самом Бухаресте, где спецслужбы обстреляли демонстрантов. На следующий день к мятежникам присоединилась армия. Группа лиц, назвавших себя «Комитетом национального спасения», заявила о свержении правительства.

Чаушеску исчез, и бои возобновились: армия, опираясь на авторитет нового правительства, пыталась подавить верные Чаушеску силы. Сбежавший диктатор был схвачен 23 декабря и через два дня (после скорого суда, признавшего его и его жену виновными в геноциде) казнен.

Казалось, теперь-то самое время вмешаться Соросу.

Группа по контролю за выполнением хельсинкских соглашений 1 января 1990 года направила в Румынию миссию наблюдателей. В качестве гида и переводчика к ним присоединилась румынка Сандра Пралонг, которая в 1974 году, в возрасте 15 лет, оказалась в Швейцарии, а потом училась в дипломатической школе флетчера при университете Тафта в Бостоне. В Нью-Йорке она сотрудничала с правозащитными организациями. Перед отъездом из США ей позвонил Сорос и сказал, что он хочет помочь филадельфийской организации «Брат братьев», которая посылает в Румынию лекарства и другую гуманитарную помощь. «Я хотел бы оплатить перевозку партии лекарств, но я не желаю, чтобы они попали в чужие руки». Сорос просил ее проследить, чтобы все лекарства раздали самим нуждающимся, минуя бюрократические каналы.

Пралонг обещала сделать для этого все от нее зависящее.

Потом Сорос решил приехать в январе в Румынию, надеясь учредить свой фонд и там. На должность руководителя он наметил одного из известнейших диссидентов, Алина Теодореско, тридцатидевятилетнего лидера организации бывших диссидентов под названием «Группа за общественный диалог». 22 декабря 1989 года, когда начались по-настоящему революционные события, дом Теодореско окружили пять машин с агентами спецслужб. Телефон отключили, и он какое-то время находился под своеобразным домашним арестом.

Теодореско слыхом не слыхивал о Соросе и понятия не имел, какой фонд тот собирается учредить. Неудивительно, что его первая встреча с Соросом 6 января 1990 гола прошла негладко. Сорос явился к Теодореско без приглашения, в сопровождении Миклоша Васархси, своего личного представителя в Венгрии.

Теодореско тогда проводил встречу за встречей, и когда один из коллег сообщил, что его «ждут во дворе двое американцев, один из которых утверждает, что он миллиардер », на Теодореско это не произвело никакого впечатления. «Ну, хватит! Пошли их подальше!» — весьма невежливо ответил он. После революции нахлынули целые толпы американцев, уверявших Теодореско и других диссидентов в наличии у них больших денег и желания помочь. Поэтому он заставил Сороса прождать почти два часа. Наконец, в кабинет Теодореско ворвался его секретарь и сказал, что эти двое не уходят.

«Тогда пусть войдут». Миллиардер и помощ­ник не заставили себя долго ждать.

— Привет, меня зовут Джордж Сорос.

— Отлично, — без особого энтузиазма откликнулся Теодореско.

Потом представился Васархеи.

Теодореско слышал о Васархеи, известном диссиденте, узнике, снискавшем славу героя для многих в Восточной Европе. Именно присутствие Васархеи побудило Теодореско уделить время Соросу. Миллиардеры не впечатляли румынского диссидента. Иное дело, когда к нему приезжают другие диссиденты.

На следующий день троица встретилась за завтраком в столичной гостинице « Интсрконти-ненталь». Первые полчаса заняла болтовня румына с венгром. Наконец, вмешался Сорос:

— Я миллиардер, — скромно начал он.

— Отлично, — только и нашелся, что ответить, Теодореско.

— Я хотел бы учредить в Румынии благотворительный фонд.

— Какой еще фонд? — простодушно осведомился Теодореско.

Сорос терпеливо пояснил:

— Вы получаете от меня деньги. Подбираете совет. Объявляете, что у вас есть деньги, и люди приходят за ними. И вы им эти деньги выдаете.

Сорос заявил, что хотел бы видеть Теодореско во главе этого фонда и что предоставит в его распоряжение миллион долларов. Теодореско счел довольно странной и труднообъяснимой идею учреждения иностранцем благотворительного фонда в его стране. Через месяц, когда Сорос снова приехал в Румынию, он захотел выяснить причину колебаний Теодореско. Наконец, Сорос спросил его в лоб:

— Вам нужна помощь в учреждении фонда? — Да, — сразу ответил бывший диссидент. —

Мне нужна помощь. Я не знаю, как учредить благотворительный фонд.

Сороса это не смутило. Он знал, к кому обратиться. К Сандре Пралонг.

— Вам нужно увидеться с ней. В жизни не встречал более искрометной личности. Она даже немножко нервная.

Вернувшись в Нью-Йорк, Сорос позвонил Сандре Пралонг.

— Что вы думаете о моем благотворительном фонде?

— Каком еще фонде? — недоуменно спросила Пралонг. Она понятия не имела, о чем он говорит.

— Он еще не действует. Не хотите поехать в Румынию и учредить его?

Сандре Пралонг показалось, что Сорос предлагает ей работу, и она оживилась. Наконец, он официально предложил ей стать первым исполнительным директором фонда, и она согласилась. В апреле 1990 года Сорос снова встретился с Теодореско и на этот раз добился его согласия стать президентом фонда. Теперь, когда кандидаты на две высшие должности были подобраны, фонд мог приступить к работе.

Фонд начал действовать в июне 1990 года под названием «Фонд в поддержку открытого общества>. В сентябре Сандра Пралонг прибыла в Румынию и приступила к своим новым обязанностям.

Для Алина Теодореско работа с Соросом оказалась непростой, поскольку Сорос отличался нетерпеливостыо. Он хотел быстро израсходовать деньги и заняться новыми странами и проектами. Теодореско привык к дискуссии. « Когда я познакомился с ним, он походил на босса», — вспоминает Теодореско. Он использовал словечко «босс» в уничижительном смысле, подразумевая, что подобная личность ожидает от своих служащих активных действий без лишних объяснений и вопросов к самому боссу.

Однако по прошествии некоторого времени Теодореско стал буквально благоговеть перед инвестором. У него сложилось свое мнение о Джордже Соросе: тот намного порядочнее большинства остальных людей. По его словам, разгадкой тайны Сороса служит представление о нем как о борце с самим собой, а не с другими. Эту идею Теодореско вынес из философского учения Иммануила Канта.

Нелегко было создавать фонд наспех. Даже объявление в газете о наборе сотрудников фонда стало прецедентом. А уж о рекламе первых стипендий и говорить нечего. Несмотря на разрыв с коммунизмом, Румыния оставалась подозрительной и скрытной. Когда 3 января 1991 года первая группа из 60 соросовских стипендиатов прибыла на бухарестский вокзал, одна из участниц, направлявшаяся в университет Эдинбурга, плакала. Она призналась, что, увидев объявление в газете, заподозрила подвох. Раньше заграницу выезжали только высокопоставленные лица, а она, разумеется, к таковым не относилась. Поэтому она и плакала.

Даже персоналу оказалось трудновато действовать в «открытой» атмосфере фонда. Анка Харасим, высокая симпатичная женщина лет 30 стала работать в фонде координатором программ в октябре 1990 года, а в 1993 году сменила Сандру Пралонг на посту исполнительного директора. Тогда управляемый ею бюджет равнялся почти шести миллионам долларов.

Харасим вырастала в убеждении, что любая деятельность требует централизованного принятия решений. Работа в фонде расшатала эту установку. Поначалу она скрывала свой страх за постоянной улыбкой. Но к концу 1994 года вполне могла заявить следующее: «Я целиком прониклась идеологией фонда и признаюсь даже, что перенесла ее на свои личные дела. Я стала более ответственной. Теперь я поднялась на ступень выше. Нужно делиться властью. Это гораздо труднее, чем быть просто исполнителем».

Сорос не мог забыть о своих венгерских корнях. Во всяком случае, в Румынии. При населении в 23,1 млн. человек в Румынии проживает 2,4 млн. венгров. Приезд в Румынию миллиардера — уроженца Венгрии для проповеди капитализма, экономических реформ и открытого общества казался многим румынам замаскированной попыткой настроить венгерское меньшинство против правительств:!.

Нападки на Сороса начались вскоре после начала деятельности фонда. Газеты обвинили его в попытке «продать» Венгрии Трансильванию, где проживали 1,8 млн. венгров. Фонд стремился сохранять объективность и не отдавать предпочтения живущим в Румынии венграм, как, впрочем, и невенграм. Сделать это было непросто. В городе Клуж в фонд чаще всего обращались именно венгры, и фонду приходилось финансировать их, так что количество грантов венграм могло показаться чрезмерным.

Сорос не обращал внимания на эти нападки. Поскольку от него не поступало никаких указаний, сотрудники фонда отвечали на враждебные заявления максимальной гласностью о деятельности фонда. До начала нападок фонд не публиковал имен стипендиатов. Но теперь стал это делать. «Этим мы показывали другим, что не только не продаем Трансильванию венграм, но и творим добро», — говорит Анка Харасим.

Уже само название фонда — «Фонд в поддержку открытого общества» — могло возбудить подозрения в том, будто сотрудникам есть что скрывать. К тому же фонд не носил имени Сороса. Поэтому Пралонг просила Теодорсско переименовать его: фонд Сороса вместо фонда «поддержки открытого общества». Она надеялась, что имя Сороса на вывеске убедит людей, что фонд не является тайным каналом, по которому венгерские деньги передаются венграм в Румынии.

Но никакой вывески нет до сих пор. Стоящим в огромном сквере Победы в центре Бухареста перед зданием, где разместился фонд, сразу бросается в глаза отсутствие каких бы то ни было знаков, указывающих, что внутри находится соросовский фонд в поддержку открытого общества. В коридоре на третьем этаже, вне занятых фондом помещений, тоже нет никаких обозначений, И это не простое упущение.

Тщетно искать фотографии Джорджа Сороса на стенах. Хотя он оплачивает все счета, и это место носит его имя, такое нарочитое замалчивание может означать только косвенное восхваление. Никто нг говорит о нем и не отпускает шуточек по поводу его личности. Но Джордж Сорос всегда ощутимо присутствует здесь. Он носится в воздухе, его имя через каждые несколько фраз врывается в разговор. * Открытое общество» служит воплощением всепоглощающей миссии и стратегии Сороса. Сотрудники знают: если они предложат программу, содействующую выполнению этой миссии, Сорос всегда ее поддержит.

Хотя жизнь всех сотрудников бухарестского фонда тесно связана с Соросом, никого, похоже, не беспокоит, что он может, хотя бы из мимолетного каприза, прикрыть эту «лавочку». Всего за несколько недель до моего приезда в Бухарест Джордж Сорос потерял 600 млн. долларов, ошибочно поставив на японскую иену. По словам же Лнки Харасим, ее не беспокоили финансовые убытки Сороса или угроза закрытия им фонда. Убытки были лишь частью Игры, ц которую играл Джордж Сорос. Иногда везет, иногда нет.

В 1987 году Сорос решил открыть новый благотворительный фронт в «образцовом закрытом обществе», как он назвал Советский Союз. В марте, через три месяца после освобождения Андрея Сахарова, ставшего символом для русских диссидентов, Сорос начал переговоры с советскими властями, добиваясь у них разрешения на любую зацепку в Советском Союзе. Он надеялся, в основном, содействовать проведению экономических реформ в стране.

Целый год он совещался с отдельными представителями советской эмиграции в США. Алекс Гольдфарб, ученый из Москвы и ветеран диссидентского движения, присутствовал на первой встрече в нью-йоркской квартире Сороса. Гольдфарб и его друзья были настроены весьма скептично. «Мы в самом деле относились к его идее отрицательно. Мы говорили, что КГБ немедленно использует его усилия в собственных интересах и перехитрит его, как бы хитер он ни был». Сорос отверг их пессимистические утверждения.

И, как ни странно, выиграл! В 1990 году он учредил фонд «Открытая Эстония» и аналогичные фонды в Латвии и Литве для подготовки бизнесменов и менеджеров, зарубежных стажировок для исследователей, стипендий и обучения английскому языку. Программой, посвященной подготовке менеджеров, руководила давняя приятельница Сороса Герта Зайдман. В рамках этой программы специалисты — от Албании до СССР — обучались основам управления предприятиями. В апреле 1994 года завершилось обучение 35 русских бухгалтерскому учету. «По мере развития экономики этих стран, — говорит Зайдман, — им понадобятся местные профессионалы по оказанию подобных услуг. Вот именно их -мы и стараемся подготовить».

В декабре 1992 года Сорос объявил о начале одной из своих крупнейших программ, выделив 100 млн. долларов для поддержки ученых и научных исследований в бывшем СССР. Изрядно разбогатев на английском фунте в сентябре 1992 года, Сорос сказал: «Я ищу такую сверхпрограмму, которая оказала бы максимальное воздействие». Его субсидия была призвана замедлить утечку мозгов: к тому времени около 50 тысяч ученых покинули бывшие советские республики, сменив свою исследовательскую работу на высокооплачиваемые должности в странах вроде Ливии и Ирака. Яркий образчик действий Сороса: пока США и Европейский Союз спорили о том, как помочь распадающемуся академическому сообществу России, Сорос просто отважился на решительный шаг, учредив программу помощи ученым.

С 1987 года Сорос открывает свои фонды по всему бывшему советскому блоку. В 1990 году его деятельность в Восточной Европе получила дальнейшее развитие, когда он основал Центральноевропейский университет с отделениями в Будапеште и Праге. Университет с 400 студентами из 22 стран был давней мечтой Сороса, проектом, осуществление которого было очень важно для него лично. К весне 1994 года соросовская благотворительная империя охватывала 89 отделений в 26 странах. За предыдущие два года он пожертвовал им 500 млн. долларов и пообсщлл пожсртвоиать еще полмиллиарда.

Некоторые аналитики цинично полагают, что единственная цель благотворительности Сороса — получение доступа к сведениям, позволяющим обезопасить спои инвестиции. Один из скептиков заметил, что устраиваемые соросовскими фондами в Европе конференции посещают члены правительств тех стран, куда он инвестирует свои средства. Даже Теодореско считает, что Сорос преследует двойную цель, рекламируя свою благотворительность: связи, налаженные в ходе работы благотворительных фондов, позволяют ему лучше понять состояние мировой экономики. «Не случайно он стал особенно преуспевать после того, как начал тратить деньги на подобную благотворительность», — утверждает Теодореско.

Удар Сороса по британскому фунту стерлингов в сентябре 1992 года привлек к нему пристальное внимание журналистов. Они хотели узнать о его способе ведения инвестиционного бизнеса буквально все. Отнюдь не желая раскрывать секреты, Сорос прибег к тактике отвлекающих ударов. Заставляя журналистов разъезжать вместе с ним по Восточной Европе, Сорос добился изменения прессой акцентов: меньше внимания уделялось его инвестициям, а больше — программам помощи,

Бригада английских теледокументалистов, чем материал вышел в эфир 3 декабря 1992 года, с удовольствием описывала его благородную деятельность. В самолете, по пути в Прагу, они выслушивали речи Сороса о том, как мало он занят сейчас инвестициями. «Почти все мои силы уходят на эти программы помощи, возможно, 80 или 90 процентов. Я каждый день звоню к офис, но почти все решения принимают без меня. Бизнесом управляет хорошая команда... Оказывается, деньги намного легче заработать, чем потратить, правда».

Сказав это, Джордж Сорос улыбнулся во весь рот. Самолет приземлился в Праге, и Сорос вышел на трап. Его перехватили чешские тележурналисты, и один из них спросил, какого рода капиталистом считает себя Сорос. «Я вовсе не считаю себя бизнесменом. Я инвестирую в предприятия, которыми управляют другие люди. На самом деле, я критик. Можно сказать, самый высокооплачиваемый критик в мире •>. И телекамера снова запечатлевает широкую улыбку Сороса.

Он колесил по Праге, проверяя фонд и Центральноевропейский университет, и просто сиял от удовольствия. «Мне денег хватает, поэтому я намерен расширить свою благотворительную деятельность. Я думаю выделить еще четверть миллиарда долларов и хочу, чтобы их потратили как можно быстрее».

Четверть миллиарда долларов?! Мало кто расстается с такими суммами так буднично, как Джордж Сорос.

Следующий сюжет документального фильма: открытие учебного года в Центральноевропейском университете. Сорос стоит рядом с Вацлавом Гавелом — диссидентом, ставшим президентом, а микрофон установили слишком высоко, он как бы висит у Сороса под носом. Правую руку он спрятал в карман пальто, а левой оживленно жестикулирует.

«Сначала я выделял пять миллионов долларов ежегодно п течение пяти лет. Итого двадцать пять миллионов. На нужды университета. Наш нынешний уровень расходов уже заметно выше этой цифры». Толпа студентов достаточно хорошо знает английский, чтобы сообразить — настала пора для аплодисментов.

К чести Сороса скажем, он не пытался сотворить из себя кумира с помощью этих программ помощи. Конечно, он добивается признания и уважения, но отнюдь не настаивает, чтобы его имя и портреты были на виду во всех финансируемых им учреждениях. Он даже не слишком заинтересован в пропаганде своих идей с помощью благотворительных фондов. Когда я навещал соросовские фонды в Восточной Европе весной 1994 года, я не смог найти там ни одного экземпляра книг Сороса. Даже библиотека Центральноевропейского университета в Будапеште, которая гордилась обилием источников, не имела ни одной его книги. Сам университет был назван Центральноевропейским, а не Соросовским. Однажды он огрызнулся: «Мне не нужен мавзолей имени меня после смерти. Я хочу влиять на то, что происходит сейчас».

Сорос-благотворитель намного счастливее Сороса-дельца. Вся его жизнь, казалось, озарилась новой целью. Если многие в Восточной Европе и бывшем СССР считали его святым или Дедом Морозом, Сороса это устраивало. Когда критики клеймили его, он просто отметал их, словно докучливых мух. Он был миссионером и ревностно осуществлял свою миссию, действуя, как всегда, чрезвычайно практично. Сорос с удовлетворением отметил, что работа благотворительных фондов «позволила ему испытать чувство подлинного удовлетворения гораздо полнее, чем зарабатыпание колоссальных сумм».

В конце 1993 года это чувство было особенно заметно. Майкл Льюис, автор «Покера лжеца», сопровождал его в двухнедельной поездке по Восточной Европе. «Когда я поинтересовался, сидя в хвосте его самолета, как лучше изобразить... до смешного запутанную паутину его действий от Германии до Китая, Сорос развернулся на сиденье напротив меня и сказал: «Просто напиши, что бывшую Советскую империю называют теперь Соросовской». Потом он отвернулся и засмеялся».

Управляя столь разбросанными владениями, будучи столь активным в самых разных местах, Сорос, видимо, считал своим долгом быть вездесущим. Иногда он с трудом выдерживал график Нередко поддавался капризам и менял свои планы в последнюю минуту, к немалому раздражению людей, уже приступивших к выполнению его первоначальных замыслов. В конце 1992 года он должен был лететь из Тираны в Вену, но, уже сев в самолет, вдруг изменил маршрут: «Летим в Лондон!» — велел он пилоту. — «Мистер Сорос, — сказал летчик, — вы самый переборчивый из всех наших клиентов!» Сорос лишь засмеялся в ответ.

Этой гонкой за все новыми программами Сорос словно старается наверстать утраченное время. Обычные программы, пусть и важные, не привлекают такого внимания с его стороны, как программы масштабные. Он хочет добиться эффекта, и притом немедленного. «Он всегда хочет начать новый проект, — объясняет Васархеи. — Если что-то уже налажено и действует само по себе, ему это уже не очень интересно. Его решения не всегда самые удачные, но он умеет исправлять свои ошибки: видя, если что-то не так, он сразу это признает».

Тибор Вамош, активный участник соросовских программ помощи в Венгрии, отнес импульсивность Сороса в благотворительных программах к. его «перекошенным фондовой биржей мозгам... Он может изменять свои мнения через запятую. Это действительно ум биржевика. В половину десятого утра вы покупаете акции какой-нибудь текстильной фирмы, а через 15 минут продаете все и покупаете что-то в совершенно другой отрасли. Поэтому он так нетерпелив, когда мы говорим о долгосрочных результатах, а не видимой отдаче».

К весне 1994 года Сорос получил немалый моральный кредит на Западе за свои программы помощи. «План Маршалла одиночки», как окрестил его журнал «Ньюсуик», получил в целом весьма одобрительные оценки. Однако Сорос понимал, что предстоит сделать намного больше, прежде чем Восточная Европа и бывший СССР смогут считаться по-настоящему открытыми обществами.

Хотя он и сотрудники его фондов часто выражали пожелания, чтобы правительственные и частные учреждения Запада поддержали действия соросовских фондов, на самом деле Сорос мало верит в то, что другие смогут дополнить его усилия. Он ни во что не ставит правительственную помощь, считая ее «новейшим образчиком командной экономики, так как помощь предоставляется к выгоде дающих се, а не получающих». Одному из чиновников Совета Европы в Страсбурге он заявил буквально следующее: «На самом деле вы ничего не можете сделать. У вас недостаточно сил, чтобы изменить Восточную Европу».

Сорос, пользуясь выгодным положением волка-одиночки, мог действовать по своему усмотрению, не дожидаясь одобрения своих замыслов. Джеффри Сакс, экономист из Гарвардского университета, подвизавшийся ранее советником польского и российского правительств по экономической реформе, говорил: «Джордж Сорос... действует исключительно гибко. В кризисных ситуациях, подобных наблюдаемой, доступны лишь малые суммы денег. Но даже малые суммы могут кого-то выручить, позволив оплатить, скажем, авиабилеты или поездку в целом. Всемирный банк может решать такие вопросы по два года, а то и дольше. Джордж оплатит авиабилет уже на следующий день».Именно проявленная Соросом щедрость заставила газету «Нью рипаблик» назвать его «самым влиятельным иностранцем во всей бывшей Советской империи». Передовица в «Бизнес уик» описывает его как «самого влиятельного гражданина между Рейном и Уралом».

Но несмотря на все эти похвалы, к началу 90-х годов Сороса начал угнетать медленный рост его программ помощи. Поначалу он надеялся, что ему достаточно зажечь запал, и вспыхнет революция. «Я думаю, что залез несколько глубже, "ем мог себе представить, а это, в конце концов, опустошает всю душу».

ГЛАВА 15