Современные политические теории. Опыт запада

Еще один крупный марксистский политический теоретик, с творче­ством которого интересно познакомиться, — это Никое Пуланзас. По­жалуй, для нас наибольший интерес представляет его работа «Государ­ственная власть и социализм» (1978). По-видимому, сильное влияние при подготовке этой книги на него оказал французский структурализм и, в частности, труды Луи Альтюссера.

ПУЛАНЗАС, Никое (1936—1979) — родился в Афинах в семье профессора. Со студенческих лет увлекался проблемами марксизма. Участвовал в моло­дежном социалистическом движении, подвергался репрессиям. В 1960 г. пе­реехал в Мюнхен, затем в Париж, где в 1964 году защитил докторскую дис­сертацию «Природа вещей и закон». Преподавал философию права и социо­логию в университетах Пантеон-Сорбонна и Париж 111, в Высшей школе общественных наук. В 1968 году опубликовал книгу «Политическая власть и социальные классы капиталистического государства», которая принесла ему мировую известность. Постепенно он отошел от ортодоксального марксизма в сторону еврокоммунизма. Был членом антисталинского крыла Коммуни­стической партии Греции, принимал участие в борьбе против военной хунты в Греции (1967—1974). Политическим завещанием философа стали слова: «Или социализм будет демократическим, или его не будет совсем».

В самом начале книги «Государственная власть и социализм» Пу­ланзас представил исключительно важный парадокс для современной теории государства. Очевидно, утверждает он, что мы все

«тесно окружены государством, чья максимально детализированная практика демонстрирует его связь с конкретными и крайне точными ин-

249

Приняв концепцию относительной автономии Альтюссера, Пуланзас сделал вывод о том, что если капиталистическое государство хочет ус­пешно действовать именно как классовое государство, защищая долго­срочные интересы буржуазии, то оно должно сохранять какую-то сте­пень автономии от правящего класса. Иными словами, если капитали­стическое государство исключит хотя бы один класс из управления, то у него не будет возможности скрыть свою классовую природу. Делая вид, что государство выражает интересы всех классов, оно может говорить об общем благе всего народа.

В процессе защиты классовой гегемонии, государство находится в состоянии нестабильного равновесия бесчисленных компромиссов ме­жду господствующими классами и подчиненными. В результате оно может принимать меры, от которых выигрывают массы. Соглашаясь со взглядами Альтюссера, что политический и идеологический уровни относительно автономны, Пуланзас все же замечает, что дело обстоит именно так, поскольку политический и идеологический уровни уже присутствуют в производственных отношениях, без которых их вос­производство невозможно. Иными словами, роль политического и идеологического не ограничивается воспроизведением внешних усло­вий, в которых производство принимает участие. Скорее, это важней­ший компонент общественных отношений производства.

Для Пуланзаса капиталистический способ производства обязательно включает процесс классовой идентификации и классовой борьбы. А коль скоро эти отношения должны постоянно воспроизводиться, оче­видно, что государство должно играть в этом какую-то роль. Его не ин­тересует только идеологическая манифестация, оно самым активным образом участвует в воспроизводстве капиталистического производст­венного процесса. Это большой шаг вперед по сравнению с Альтюссе-ром.

АЛЬТЮССЕР, Луи — французский философ-марксист. Профессор Высшей нормальной школы в Париже. Член Французской коммунистической партии. Участник гражданской войны в Испании, движения Сопротивления во время второй мировой войны.

Альтюссер стремился осмыслить марксизм как научную и философскую революцию. Альтюссер концептуалогически проанализировал «Капитал» Маркса с позиций, близких к структурализму. Он отрицал положение о пере­ворачивании диалектики Гегеля «с головы на ноги», указывая на эпистемо-

250

Государство, по Пуланзасу,

«действует и функционирует с помощью подавления и идеологической манипуляция и ничего больше. Это предполагает, что действенность Го­сударства лежит в том, что оно запрещает... В соответствии с Концепци­ей, экономика способна к самовоспроизводству и саморегуляции, тогда Государство способствует этому только с помощью введения негатив­ных правил в экономическую игру»⁵.

Капитализм поддержал идею демократии — «один человек — один го­лос» как необходимое условие массового демократического общества. Тем самым он перенес классовую борьбу из экономической сферы в политическую. В последних работах Пуланзаса этой проблеме уделяет­ся существенное внимание. Он рассматривает ее в качестве части про­цесса атомизации классовых субъектов и их превращения в индивиду­альные юридические субъекты, тем самым снимая конфликт между классами. Этот процесс индивидуализации не только маскирует классо­вые отношения (капиталистическое государство никогда не заявляет о себе как о классовом государстве), но также играет немаловажную роль в расколе и изоляции народных масс. Кроме того, Пуланзас вводит раз­личие между умственным и физическим трудом, буржуазным правом и народом-нацией как важнейшим сюжетом в процессе воспроизводства атомизированных индивидов.

Капиталистическое производство характеризуется общественным разделением труда. С наступлением капитализма умственный труд от­делился от труда физического. Одновременно произошло разделение технологий труда. Наука начала использоваться ради рационализации власти. По мнению Пуланзаса, государственный аппарат стоит на том, что массы постоянно исключаются из его деятельности, будучи обре­ченными на физический труд. Государство не только обладает возмож­ностью контролировать целое поколение знания, но и тем, каким обра­зом это знание может быть использовано.

В работах Пуланзаса, посвященных буржуазному праву, превалиру­ют две темы. Во-первых, в противоположность тезису Грамши о согла­сии, Пуланзас не устает подчеркивать наличие репрессивного элемента в праве. Он пишет, что

251

Государство обладает монополией на легитимацию физического на­силия, считает Пуланзас.

Во-вторых, он полагает, что еще одной функцией права является воспроизведение индивидуальных субъектов через представление их союза как народа-нации. И в этом случае так же, как и в других, этот процесс служит классовым отношениям и предотвращению политиче­ского кризиса. Вызванное к жизни классовой борьбой рабочих на поли­тической сцене, капиталистическое право «гасит» политический кризис таким образом, что он не приводит к кризису самого Государства. В этих теоретических рамках буржуазное право выполняет двоякую функ­цию легитимации отчуждения рабочего от средств производства и постоянного объединения субъектов «под зонтиком» народа-нации. Государство активно участвует в объединении и разъединении. Оно воспроизводит атомизированных индивидов как юридических субъек­тов (предотвращая их объединение, которое происходит в классовых производственных отношениях), и воспроизводит единство в рамках народа-нации.

Большая часть «Государственной власти и капитализма» детально описывает процессы воспроизведения государством индивидов как юридических субъектов. При этом государство рассматривается, преж­де всего, как сцена, на которой разворачивается классовая борьба. Пу­ланзас любые формы и функции рассматривает через уравновешиваю­щий классовый конфликт. Более того, если государство будет действо­вать с учетом долгосрочных политических интересов господствующих сил, то народ также должен быть включен в это государство. Так, он пишет:

«Государственный аппарат освящает и воспроизводит гегемонию, вклю­чая властный блок и господствующие классы в переменную игру со вре­менными компромиссами. Государственный аппарат организует и объе­диняет блок господствующей власти, постоянно дезорганизуя — разделяя господствующие классы»⁷.

Таким образом, Пуланзас не просто подчеркивает наличие конфлик­та по поводу государственной власти, но показывает, что этот конфликт имеет место в рамках институционального аппарата самого государства. При этом государство рассматривается как разорванная политея, разди­раемая противоречиями и всевозможными разделениями. Различные сферы и секторы государства действуют как самостоятельные центры

252

Таким образом, работа Пуланзаса отражает развитие и трансформа­цию структуралистского подхода к государству, делая его исторически обусловленным, при этом социальные движения играют в этом решаю­щую роль. Здесь следует выделить два момента.

Во-первых, капиталистическое государство и производственные от­ношения претерпели существенные изменения и носят исторически оп­ределенный характер, то есть связаны с конкретной стадией в развитии способа производства.

Во-вторых, произошло смещение классовой борьбы из сферы произ­водства в государственную сферу. Нельзя сказать, в каком-то абстракт­ном смысле, что формы и функции государства предопределяются клас­совой борьбой. Правильнее будет утверждать, что они являются истори­ческим выражением этих отношений в форме классовой борьбы. В рамках концепции государства как стратегического плацдарма, госу­дарственная политика объясняется с точки зрения стратегических при­чин. Это процесс, предполагающий стратегический расчет, не прини­мающий во внимание расчеты индивидуальных субъектов.

Как мы видим, концепция относительной автономии имеет для Пу­ланзаса важное значение, однако способ ее применения, равно как и смысл, претерпели существенные изменения между выходом двух его книг — «Власть и социальные классы» (1974) и «Государственная власть и социализм» (1978). В более ранней работе концепция относи­тельной автономии относилась к уровню институциональной автоно­мии, предполагавшей необходимость организации единства фракций господствующего класса с тем, чтобы защитить их гегемонию над на­цией-народом.

Среди авторов, которые обнаруживают склонность к «левым», об­щепризнанной практикой стало «сокрытие» классовой борьбы под гру­дой метафор, позволяющих представить более широкое и гибкое объяс­нение разных элементов, составляющих социалистический проект. Се­годня модно говорить об «альтернативных местах борьбы» или подчер­кивать значение социальных движений. Эта тенденция, по-видимому, во многом стала следствием систематических попыток освободить мар-

253

ксизм от редукционизма и разработать концепции, обосновывающие хотя бы частичную связность природы социальной реальности. В сущ­ности, это довольно серьезный отход от «классического» марксизма, поскольку, помимо всего прочего, современные марксисты отказывают­ся и от положения, что общество неизбежно будет развиваться по впол­не определенному пути, и что классовая борьба неизбежно ведет к «ко­нечной цели истории — к Коммунизму. Такой теоретический пересмотр основополагающих положений марксизма связан с фундаментальными изменениями в развитии капитализма — трансформацией трудовых отношений, ростом Кейнсианского «государства всеобщего благоденст­вия», упадком влияния профсоюзов и т.д. Во всех этих явлениях клас­совая борьба прослеживается не столь очевидно, и решающая роль ра­бочего класса в борьбе за социализм отнюдь не гарантирована. Подъем движений за охрану окружающей среды, а также феминизма, представ­ляются современным марксистам огромным потенциалом и новым ис­точником политической борьбы, способным трансформировать общест­во. Лишь немногие авторы-марксисты и сегодня защищают «классиче­скую» марксистскую теорию государства. Большинство же предлагают специфически исторический анализ в рамках универсалистской концеп­ции отношений между государством и экономикой. Отброшен инстру-менталистский интерес к тому, кто правит государством. Значительно более популярен подход, предполагающий, что либо классовая природа государства находит свое выражение в «структуре» капиталистического развития, либо государство является политическим аппаратом, с помо­щью которого осуществляется контроль над конкуренцией господ­ствующих и подчиненных классов и социальными движениями.

Критическая теория является продуктом группы немецких неомар­ксистов, неудовлетворенных состоянием марксистской мысли в первой половине XX века, в особенности тенденцией к экономическому детер­минизму. Авторами критической теории стала группа исследователей, работавших в начале 20-х годов в Институте социальных исследований во Франкфурте (Германия). Позднее они получили название «Франк­фуртской школы». После прихода к власти нацистов в 1933 году инсти­тут был закрыт, а многие из его сотрудников вынуждены были эмигри­ровать в Соединенные Штаты и продолжить работу в институте при Колумбийском университете (Нью-Йорк). После окончания Второй ми­ровой войны некоторые из группы вернулись в Германию

254

(М.Хоркхаймер, Т.Адорно), другие, например, Маркузе, остались в США. Следует сказать, что критическая теория вышла за пределы Франкфуртской школы и имеет большое влияние в американской поли­тической теории. Тем не менее, по своим ориентациям она носит преж­де всего европейский характер. Среди наиболее известных участников Франкфуртской школы следует назвать основателя школы Теодора Адорно, а также ее видных представителей — М.Хоркхаймера, Г.Маркузе, Э.Фромма, Ю.Хабермаса, Ф.Поллока и других.

Будучи одной из вариаций марксистской теории, критическая теория начала с критики именно марксизма. В наибольшей степени ее пафос был направлен против экономического детерминизма, или, иначе, меха­нистического марксизма. Некоторые из критиков (например, Юрген Хабермас) попытались обнаружить экономический детерминизм в ори­гинальных трудах самого Маркса, однако большинство занималось кри­тикой неомарксизма, воспринявшего многие из марксистских положе­ний в механистическом ключе. Критики не считали, что экономический детерминизм был ошибочным, поскольку обращал приоритетное вни­мание на экономическую сферу, но они считали его односторонним, поскольку следовало бы обратить не меньшее внимание и на другие сферы социальной жизни. Стремясь восстановить баланс, критическая «школа» перенесла акцент на культурную сферу. Критика была обра­щена не только к марксистским теориям, но и к практике, например, Советского Союза, которая, как они полагали, строилась на основании марксизма (например, Маркузе).

Объектом критики стали также некоторые методы философского ис­следования, в частности, позитивизм. Отчасти эта критика связана с критикой экономического детерминизма, признающего в какой-то сте­пени позитивистскую теорию познания. Как известно, одним из важных постулатов позитивизма является утверждение, что один и тот же науч­ный метод может применяться во всех сферах знания. В качестве стан­дарта точности и определенности позитивисты взяли естественные нау­ки и распространили его на все остальные науки. Позитивисты считали,

255

Критическая «школа» выступала против позитивизма по нескольким основаниям.

Во-первых, позитивизм обнаруживал тенденцию к упрощению.

Во-вторых, тот факт, что социальный мир рассматривается ими по аналогии с естественным. Представители критической теории делали акцент, в отличие от позитивистов, на человеческой деятельности и ее влиянии на социальные структуры. Иными словами, по мнению Хабер-маса, позитивизм упускал действующих лиц (актеров) из виду, низводя их, по существу, до пассивных элементов, приводимых в движение «природными силами». Поэтому Хабермас полагал, что нельзя согла­ситься с тем, что общие законы науки могут быть прямо применены для объяснения человеческих действий.

В-третьих, позитивизм уделял особое внимание средствам, исполь­зуемым для достижения определенных целей, но он не сумел осмыслить сами цели. В результате критики пришли к выводу, что позитивизм по сути своей весьма консервативен и не способен бросить вызов сущест­вующей системе. Позитивизм обрекает актера и исследователя на пас­сивность. Марксисты, даже новейшего типа, разумеется, не могли со­гласиться с теорией, которая не связывает теорию и практику.

Многие неомарксисты вообще отвергали позитивизм (например, адепты структурализма, аналитического марксизма) и даже полагали, что сам Маркс грешил позитивизмом.

Тем не менее, большая часть критической литературы посвящена анализу современного общества и различных его компонентов. Ранние труды Маркса были посвящены главным образом изучению экономики. Критическая теория перенесла свой акцент с экономики на уровень культуры в свете того, что сегодня считается реальностью капиталисти­ческой системы. Иными словами, центр господства сместился из эко­номики в сферу культуры. Критическая «„школа», таким образом, со­хранила свой интерес к проблеме господства, хотя и считает, что в со­временном мире это, скорее, будет господство, состоящее из культур­ных, а не экономических, элементов. Она говорит о культурной репрес­сии по отношению к индивиду в современном мире.

Критическая теория сформировалась не только под влиянием мар­ксизма, но также и теории Макса Вебера, акцентировавшего значение рациональности в формировании современного мира. Представители критической теории сделали вывод, что экономическая репрессия сме­нилась репрессией со стороны рациональности, и именно это стало до-

256

минирующей социальной проблемой. Они приняли веберовское разли­чие между формальной и субстантивной рациональностью, а также его взгляд на значение разума. Для представителей критической теории формальная рациональность связана с вопросом о выборе эффективных средств для достижения поставленной цели. Такой подход рассматрива­ется как «технократическое мышление», в котором цели служат цели господства, а отнюдь не освобождению людей от этого господства. Технократическое мышление противостоит разуму, который, по мне­нию теоретиков, является надеждой общества. Разум предполагает оценку средств достижения цели с точки зрения высших человеческих ценностей справедливости, мира и счастья.

Несмотря на кажущуюся рациональность современной жизни, кри­тическая теория воспринимает ее как наполненную иррациональностью. Таким образом, ее сторонники говорят об иррациональности рацио­нальности, а точнее — иррациональности формальной рациональности. Так, например, Герберт Маркузе считает, что, хотя современность и кажется воплощением рациональности, на самом деле общество в целом иррационально. Это происходит потому, что рациональный мир разру­шает индивида, деформирует его потребности и способности. Мир под­держивается благодаря постоянной угрозе войны. И, несмотря на нали­чие вполне достаточных ресурсов, в мире сохраняется нищета, эксплуа­тация, репрессии и по-прежнему далеко не всякий человек имеет шанс на самореализацию.

Критический метод был направлен главным образом только на одну форму формальной рациональности — современную технику. Маркузе, например, посвятил немало страниц своих трудов суровой критике тех­ники, по крайней мере, в том виде, как ее использует капиталистическое общество. Он полагал, что господство техники в современном мире ве­дет к тоталитаризму. По его мнению, развитие техники неизбежно ведет к появлению новых, весьма эффективных и даже более «приятных» ме­тодов внешнего контроля за индивидом. Например, телевидение служит не только социализации, но и «умиротворению» населения. Той же цели служит спорт и секс. Маркузе отверг идею о том, что техника может быть нейтральной в современном мире, и рассматривал ее как средство господства над людьми. Она эффективна, поскольку кажется нейтраль­ной, в то время как на самом деле она служит закабалению. Она служит подавлению индивидуальности. Внутренняя свобода подверглась напа­дению и слому благодаря современной технике. В результате, пишет Герберт Маркузе в работе «Одномерный человек», сформировалось

257

Кроме того, Франкфуртская «школа» много внимания уделяла сфере культуры. Мишенью критики стало то, что они называли «культурной индустрией», то есть рационализированные, бюрократизированные структуры (например, телевизионные сети), которые контролируют со­временную культуру. Вспомним, что Маркс называл культуру «над­стройкой» над «экономическим базисом». Сторонники критической теории не отвергали этот марксистский тезис. Они полагали, что «куль­турная индустрия», занимающаяся производством того, что обычно называют «массовой культурой», это бюрократизированная, искусст­венная структура, а отнюдь не реальный феномен. При этом они делали акцент на двух аспектах проблемы:

1. Они полагали, что она носит фальшивый характер. На эту мысль

наводит наличие заранее подготовленной совокупности идей, ко­торые затем доносятся до масс с помощью СМИ.

2. «Культурная индустрия» осуществляет «умиротворяющую» ре­прессивную, оглупляющую функцию по отношению к людям.

Рассмотрим, например, работу телевидения, показанную Дугласом Келлнером. Он связал телевидение с корпоративным капитализмом и соответствующей политической системой. Более того, он рассматривал телевидение не как монополию или организацию, контролируемую ка­кой-то корпорацией, а как высоко конфликтное средство массовой ин­формации, в котором пересекаются конкурирующие экономические, политические и культурные интересы. Таким образом, хотя Келлнер и работал в рамках критической теории, он не признал ее положения о том, что капитализм — это полностью управляемый мир. Тем не менее, для Келлнера телевидение — угроза демократии, индивидуальности и свободе, и он предлагает несколько способов борьбы с этой напастью. В частности, он считает, что для борьбы с этим «злом» необходимо доби­ваться большей демократической открытости, большего политического участия со стороны граждан, более широкого разнообразия телевизион­ных компаний и программ.

Эта теория столь же критична была по отношению к «индустрии знания» (университетам и научно-исследовательским институтам), ко­торые стали, по существу, автономными структурами в современном западном обществе. Их автономность позволила им выйти далеко за пределы поначалу установленных функций. Они превратились в струк-

258

Критический анализ капитализма Марксом вызвал у него надежду на будущее. В отличие от него многие представители критической теории пришли к разочарованию и безнадежности. Они рассматривали пробле­мы современного мира не как специфически присущие капитализму, а как неизбежные в рационализированном мире. Они видели будущее, если употребить терминологию Вебера, как «железную клетку», со­стоящую из все более рационализированных структур, что лишает че­ловека всякой надежды на свободу.

Для критических теоретиков вообще характерно давать больше кри­тики, нежели конструктивных предложений.

Представители критической теории попытались переориентировать марксистскую теорию в направлении субъективности. Гегелевские ис­точники теории Маркса представляют особый интерес с точки зрения проблем субъективности. Их легко заметить, например, в одной из ран­них работ Маркса «Экономико-политические рукописи 1844 года». Та­кой угол зрения был и до критической теории. Еще в 20-е годы XX века Карл Корш и Джордж Лукач, которые пытались соединить интерес к субъективному с объективными структурами, описанными Марксом. Однако Корш и Лукач еще не пытались осуществить фундаментальный пересмотр теории Маркса. Представителей критической теории отлича­ла куда большая амбициозность.

Это легче всего увидеть на подходе критической теории к проблеме культуры. Как уже было показано выше, критическая теория перенесла свой интерес с экономического базиса на культурную «надстройку». Один из факторов, спровоцировавших этот переход, заключался в том, что критическая «школа» сочла, что Маркс и его последователи пере­оценили значение экономических структур и в результате они уделили недостаточное внимание другим аспектам социальной реальности, в особенности культуре. Кроме того, в обществе произошел целый ряд внешних изменений. В частности, процветание в американской эконо­мике после окончания Второй мировой войны создало впечатление, что внутренние экономические противоречия исчезли в целом, и классовые конфликты в том числе. Ложное сознание представлялось почти уни­версальным: все социальные классы, включая и рабочий класс, начали восприниматься как участники и сторонники капиталистической систе­мы. Еще одним фактором было то, что хотя в Советском Союзе сущест­вовала социалистическая экономика, в целом государственный строй, по мнению критической теории, был столь же репрессивным, как и ка­питалистический. А поскольку экономические системы были разными, то пришлось искать источник подавления где-то еще. В конце концов, они обратились к культуре.

259