Современность

Любой официальный источник отражает объективную реальность прошлого. Но каждый отражает ее субъективно. Они составлены людьми, на которых влияли обстоятельства общественного и личного свойства.

Официальные источники 1930 - начала 1953 гг. носят печать личности И.В. Сталина и подчинения других авторов его мнению. Отношение к мнению Сталина как к абсолютной истине, выраженное в документах, - «камень» о который спотыкается большинство начинающих исследователей. Возникает соблазн согласиться без размышлений и выразить версию источника как собственное убеждение.

Мнение, с которым соглашаются, имеет убедительную аргументацию, либо принадлежит признанному авторитету. Для людей науки система доказательств имеет первостепенное значение. Положительное значение авторитета для них ограничено и условно. Игнорировать авторитетные мнения глупо и невежественно. Но чрезмерное подчинение им равнозначно фактическому банкротству ученого.

Система государственного управления и партийного руководства в СССР была предельно централизованной и бюрократической. Каждый уровень власти полновластно распоряжался нижестоящими уровнями. Критическое отношение к подчиненным и беспощадная требовательность были обязательными качествами сталинских управленцев. Большинство документов, адресованных подчиненным, указывают на недостатки их деятельности в подчеркнуто сердитой форме и содержат категорические требования исправить их в предельно короткие сроки. Часто это подкреплялись угрозами наказания и распоряжениями о наказаниях. В свою очередь, все начальники, кроме И.В. Сталина, были подчиненными всех вышестоящих инстанций власти. И там относились к ним тоже требовательно и критически. Критика, направленная сверху вниз была повседневной практикой. Подчиненных постоянно подстегивали, стращали и часто наказывали.

Критика начальства подчиненными, напротив, была ограниченной, регламентированной. Она допускалась в виде доносов или жалоб, и адресовалась более высокому начальству, в том числе самому И.В. Сталину и его ближайшим соратникам. Иногда она проводилась в виде ритуала публичного разоблачения с санкции высших инстанций власти. Негативная информация о руководителях разных рангов поступала в высшие инстанции власти, в основном, от инспекционных ведомственных комиссий. Важным ее источником были также донесения параллельных ведомств. Нарком мог критиковать работу другого наркома, директор завода мог жаловаться на директора смежного предприятия и т. д. Многочисленные негативные материалы о начальниках различных ведомств и уровней содержатся в сводках и отчетах сотрудников органов ОГПУ – НКВД – МГБ, осуществлявших контроль за общественной ситуацией по должности.

Сталин был, определенно, вне критики. Судить о других руководителях и их действиях, по их отчетам и директивам, без учета критических мнений всех других учреждений и уровней, указанных выше, и без собственного самостоятельного критического анализа, практически бесплодно. Это будет – некритическим воспроизведением одной из многих возможных версий.

В отчетах о состоянии дел на предприятии или в организации, сначала показывали достижения. Затем следовало перечисление нерешенных проблем и их причин. После этого сообщался план мероприятий, направленных на устранение недостатков, и содержались просьбы о помощи (содействии). Наконец, выражалась оптимистическая уверенность в том, что все задания партии и правительства будут выполнены, несмотря на трудности. Здесь присутствовали самокритика, критика подчиненных и, иногда, критика смежных параллельных учреждений, неподчиненных авторам отчетов, но и не имевших власти над ними. Но никогда прямо не высказывались сомнения по поводу распоряжений начальства, тем более протест против них. Это часто вводит неопытного исследователя в заблуждение. И он добросовестно повторяет вслед за автором отчета, что во всех недостатках были виноваты плохие исполнители мудрых решений.

В констатирующей части директивных документов обычно также фиксировались достижения. Затем перечислялись недостатки. Но, в отличие от отчетов начальству, без самокритики и без указания на дефицит ресурсов, необходимых для улучшения положения. Таким образом, ответственность целиком возлагалась на подчиненных. Далее, в постановляющей части, содержались категорические требования, часто с указанием лиц, персонально отвечающих за их исполнение.

Анализ информации предполагает отказ исследователя от доверчивого отношения к ней. Достижения, указанные в источнике, должны быть придирчиво проверены по количественным и, особенно, по качественным параметрам. Следует иметь ввиду высокую степень вероятности приписок. Следует предполагать также вероятность искажения смысла понятий «качество», «рационализация», «забота об интересах трудящихся» и т.п.

При рассмотрении проблем и их причин, главное внимание исследователю следует обратить на те из них, которые упомянуты кратко, а не на те, которые подчеркнуты и особо выделены. Кратко упоминаемые проблемы и причины – внешние, решение которых зависело не от составителя отчета и его подчиненных, а от вышестоящего начальства. Составители отчетов прекрасно понимали, что именно они – главные. Но писали они ведь не для потомков и историков, а для своих начальников. И на огрехи организации, на плохое обеспечение выполнения заданий ресурсами как на вину начальника не указывалось. Начальников смиренно просили помочь улучшением снабжения, дать распоряжение о содействии, разрешить самостоятельно предпринять те или иные действия. Иное дело – подчиненные. Они безответны и, одновременно, обязаны отвечать за все: и за собственные провинности и за огрехи организации, срывы снабжения и т. д., и т. п. Вот и выпячены в отчетах и постановлениях второстепенные, третьестепенные и, даже, малозначительные причины недостатков. Зачем? Для демонстрации самокритики и служебного рвения. Мол, видим свои недостатки. А вот и план стандартных (а потому, не вызывающих у начальства сомнений и возражений) мероприятий по их исправлению.

Не надо воспринимать всерьез такие клише как: «покончить с благодушием и беспечностью», «усилить воспитательную работу», «покончить с бюрократизмом» и десяток других, им подобных. Не следует наивно верить в адекватность определений и понятий их обычному смыслу, если они являются стандартными ярлыками вроде: «антисоветский», «антигосударственный», «несознательные», «бюрократический», «забота о нуждах трудящихся», «почин передовых рабочих», «вредительство» и т.п. Однако самое серьезное внимание следует обращать на расшифровку этого специфического языка сталинской «номенклатуры». Что понималось под этими определениями и понятиями? Сами авторы источников информации и их адресаты весьма четко представляли зашифрованный в них смысл.

Ярлыки навешивались на подчиненных. Поэтому в документах дело почти всегда выглядит так, что основные достоинства в руководящих и направляющих инстанциях, а главные недостатки у исполнителей. Чем выше уровень руководства, тем больше у него достоинств. Чем ниже статус исполнителей, тем неприглядней представлено их поведение. В определенной мере, эта особенность маскируется персональным выделением передовиков и других «сознательных» (то есть, послушных) исполнителей в самом низу, а также утверждениями, что «основная масса» исполнителей в морально – политическом отношении «вполне здоровая». Картина достижений и проблем перевернута. Основные достижения Советской державы присвоены теми, кто создавал проблемы, а недостатки возложены на тех, кто эти проблемы реально преодолел.

Копирование стиля исторических источников допустимо только в документальных публикациях и цитатах. Весьма значительная часть сталинских выдвиженцев состояла из малообразованных людей. Особенно в учреждениях госбезопасности и внутренних дел. Но и директорский корпус, партийные, советские органы, и прочие инстанции, включали таковых в немалом числе. Другой типичной особенностью времени было широкое использование политического и «профессионального» жаргонов. Например: «категории заключенных по окраске» и т.п. Сленг необходимо переводить на литературный язык, а не копировать.

Исследование часто бывает затруднено оперативным и, как следствие, отрывочным характером отчетности. Контроль сверху был придирчивым и постоянным. Однако строгой системы в нем не было. Отчет или справку могли потребовать в любой момент, за любой период. Весьма часто поэтому информация повторяется, накладывается на другую, а по некоторым временным отрезкам может быть восстановлена только после длительного кропотливого поиска.

После смерти И. В. Сталина документированная информация значительно меняется. Осязаемо смягчение режима контроля власти над обществом. Применение клише и ярлыков, принятых в сталинское время, встречается все реже. И вскоре они полностью выходят из употребления. Применение этих клише и ярлыков современными исследователями истории 1930-х – начала 1950-х гг. вне цитат абсурдно. Сама «номенклатура» в меняющихся условиях предпочитала изъясняться иначе.

В отчетах и констатирующих частях постановлений о достижениях говорится не меньше, чем прежде, но менее конкретно, в более обобщенном виде. Проблемы и недостатки излагаются спокойно, без прежнего надрыва и эмоционального возмущения. В брежневский период «стабильности» и «развитого социализма» сама центральная власть мягко советовала «не драматизировать» проблемы и недостатки. Зачем бездумно заимствовать оценки обстановки сталинского периода сегодня, слепо верить им, если даже высшая «номенклатура» КПСС, взращенная и выпестованная в тот период, этого стала избегать уже с середины 1950-х гг.?

Среди причин проблем и недостатков на первое место выходят из тени «объективные». И это закономерно, хотя объективными причинами по-прежнему называются просчеты планирования, срывы снабжения, то есть причины внешние для исполнителей, но субъективные по своей сути. За «объективные» причины не надо ругать и наказывать: никто не виноват. Н.С. Хрущев и его соратники еще время от времени делали «разносы», но предпочитали методы «убеждения и воспитания». Сам характер этого воспитания изменился. При Сталине воспитание состояло в призывах выполнять волюнтаристские задания и угрозах тем, кто проявит нерадивость, принудительной «популяризации» якобы добровольных починов передовиков, показательных наказаниях тех, кто оказался «крайним», а потому,- во всем виноватым. После Сталина главный метод партийного воспитания состоял в прельщении обещаниями улучшения условий жизни и призывах для этого работать (всего лишь) «по способностям». В документах только оптимистическая уверенность, вроде бы, осталась прежней. Но и она после окончания эпохи «хрущевского волюнтаризма», быстро утрачивает эмоциональную окраску и убедительность.

Изучать историю СССР середины 1950-х – середины 1980-х гг. по документам не менее сложно. Достижения в них так же, как и в предшествующий период, преувеличены. Проблемы и недостатки сглажены. Для периода после Хрущева сглажены почти до идиллической картины. Поэтому и здесь копирование версий источников, вместо недоверчивого их анализа, также ведет исследователя в тупик.

Надо задать себе вопрос: Почему очевидно позитивные достижения, в смягчении политического режима, росте материального обеспечения населения, его образования и культурного уровня, в развитии науки, во внешней политике СССР, сопровождались замедлением темпов экономического роста Советского Союза и медленным, но неуклонным падением престижа государственной власти и правящей партии? Готового ответа в документах, конечно, нет. Его надо выделить и получить из «сырья» архивной информации.

Собственно основной смысл этой статьи состоит в убеждении: письменный (печатный) источник, в том числе и документальный, для историка – исследователя дает золото знания не в рафинированном виде. Прежде, чем его крупицы получить, необходимо «промыть» информацию, очистить ее от «пустой породы» и обманки, похожей на золото, но золотом не являющейся. Это – анализ. А чтобы работа имела логическое завершение, нужно переплавить крупицы в «золотой слиток».

Д. А. Винокуров

«ПРОСВЕТИТЕЛЬ» ИОСИФА ВОЛОЦКОГО: ТРУДНЫЙ ПУТЬ

Значение выдающегося памятника русской средневековой политико-богословской мысли – «Просветителя», написанного Иосифом Волоцким, как исторического источника общеизвестно. Именно этот памятник является в целом современным новгородско-московской ереси конца XV – начала XVI вв. и, несмотря на предпринимавшиеся в историографии попытки снизить его информативное значение, остается основным источником по реконструкции мировоззрения и религиозной практики «ереси жидовствующих». Значение «Просветителя» как источника для изучения формирования политической доктрины неограниченной самодержавной власти оспаривалось очень редко. Немаловажным является и влияние «Просветителя» на формирование русской литературы XVI–XVII вв. Фактически пространная редакция «Просветителя», сложившаяся, по мнению Я.С. Лурье в 1502 – ок. 1515 г.²¹² или 1490 – второй половине 1510-х гг. (точка зрения А.И. Плигузова²¹³) стала совершенно необходимым источником не только для исследователей-медиевистов, но и для филологов, культурологов, философов, а также, разумеется, церковных историков и богословов.

Тем не менее, не может не удивлять тот факт, что данный памятник до сих пор не имеет академической публикации. Поэтому специалисты вынуждены пользоваться текстом «Просветителя», опубликованного Казанской духовной академией в качестве приложения к журналу «Православный собеседник» еще в 1857 г.²¹⁴ Текст приводился всего лишь по нескольким спискам (следует отметить, что в 1955 г. Я.С. Лурье оперировал уже более чем 97 списками), в основу которых был положен Соловецкий список одиннадцати-«словной» редакции «Просветителя». Издание было осуществлено только на старославянском языке, без литературного перевода на современный русский язык, пагинация страниц также давалась буквенными кириллическими знаками, научный аппарат фактически отсутствовал. Однако, несмотря на эти особенности, делающими чтение текста неудобным уже в XIX в., издание было важным шагом вперед и выдержало еще три издания (1882, 1896 и 1904 гг.).

Введение в научный оборот этого памятника раскололо русскую научную мысль на два лагеря, которые с известной долей условности можно назвать «критическим» и «апологетическим». Уже в 1859 г. в том же «Православном собеседнике» появилась анонимная статья, где поднимался вопрос степени самостоятельности Иосифа Волоцкого как автора. Неизвестный пришел к выводу, что «книгу эту едва ли даже можно назвать самостоятельным или в строгом смысле русским произведением»²¹⁵. Из ряда критических отзывов о «Просветителе» особенно выделяются построения А.Н. Пыпина и М.Н. Сперанского. По мнению Пыпина, «Просветитель» «не принадлежит истории литературы…это – памятник полуофициальной, деловой письменности, исторический материал и res litteraria»²¹⁶, не содержащий необходимого для литературы «поэтического» элемента. Сперанский утверждал, что «Просветитель» не добился своей прямой цели – не уничтожил ереси жидовствующих, и только из-за литературной несамостоятельности: «автор ухитряется ничего не говорить от себя, а говорит все от лица отцов церкви, говорит выдержками из Священного Писания и предания… нагромождая их по возможности больше числом на одну и ту же тему»²¹⁷. При этом такие построения тесно увязывались в либеральной историографии с идеологией Иосифа Волоцкого, однозначно трактуемой в качестве консервативной, ортодоксальной и обскурантистской.

Такой трактовке противостояло мнение, признающее за «Просветителем» вполне самостоятельный если не литературный, то богословский характер. В 1860 г. С.П. Шевырев так выразил эту точку зрения: «новые издатели Просветителя хотят отнять значение оригинальности у сего творения; но совершенно в характере древней Руси этот способ богословствования, посредством которого всякая мысль духовного писателя выражается или словом Священного писания или словом отеческим»²¹⁸. Выступая против современной критики богословского содержания «Просветителя», Е.Е. Голубинский резонно заметил, что современные богословы фактически стоят на том же фундаменте в своих рассуждениях, что и Иосиф, и поэтому «утверждать, будто все богословствование Иосифа состоит только в голых выписках из отцов, без всякого участия его собственного богословствующего разума, значит доказывать, что книга совсем не читана»²¹⁹.

Любопытно, что уже в XIX в. многие ученые понимали идеологическую значимость «Просветителя». И.П. Хрущов, посвятивший в 1868 г. объемный труд литературным сочинениям Иосифа Волоцкого, в 1900 г. говорил, что Иосиф Волоцкий дал книгу «верующим, но не ученым… людям»²²⁰, для борьбы с ересью. Понимание «Просветителя» как «оружия» сложилось еще раньше²²¹. К сожалению, текстологические изыскания, посвященные «Просветителю», начавшиеся в предреволюционные годы были остановлены до 1950-х гг²²².

Значение советского периода в изучении «Просветителя» представляется весьма неоднозначным. С одной стороны, Я.С. Лурье и А.И. Плигузовым были проведены тщательные архивные изыскания, в результате чего текстологическая история «Просветителя» может быть признана в общих чертах написанной. В книге Я.С. Лурье и Н.А. Казаковой в 1955 г. было опубликовано «Сказание о новоявившейся ереси» в двух редакциях (Краткой и Пространной), представляющее как бы введение к «Просветителю» и ряд антиеретических посланий Иосифа Волоцкого²²³. Почему же не был опубликован весь «Просветитель», если была проделана громадная археографическая и палеографическая работа? Вопрос будет еще более закономерным, если учитывать, что в 1959 г. были опубликованы отдельным изданием «Послания Иосифа Волоцкого». Сам Яков Соломонович в одной из последних своих работ так объяснял этот казус: «В 1955 г…. «Сказание о новоявившейся ереси» было издано в приложении к монографии о еретических движениях; вся «Книга на еретиков» в приложение, естественно, включена быть не могла»²²⁴. Думается, это скорее часть причины, чем действительная причина. В.И. Алексеев, один из малоизвестных эмигрантских авторов писал, что «Просветитель», представляющий в основной своей части православный богословский компендиум, по определению не мог быть издан при советской власти²²⁵. Действительно, если «Сказание о новоявившейся ереси» подавалось под видом источника по воссозданию мировоззрения антифеодальной, прогрессивной идеологии еретиков, то основное содержание «Просветителя» не могло быть спрятано под этой ширмой²²⁶. Другой причиной, вероятно, можно считать то обстоятельство, что «Просветитель» как основной источник по истории новгородско-московской ереси подвергся в советской историографии очень серьезным нападкам. Не последнюю роль в этом процессе, кстати, сыграл и сам Я.С. Лурье. Именно Лурье в своей классической монографии 1960 г. сделал попытку уйти от «тенденциозных» данных «Просветителя» к более объективным с его точки зрения памятникам еретической литературы²²⁷. Наиболее стойким приверженцем такой концепции стал известный медиевист А.И. Клибанов²²⁸. Хотя ряд историков возразил против их конструкций, никто, разумеется, принципиально не мог критиковать «объективность» еретических источников.

После 1991 г. ситуация с изданием «Просветителя» изменяется парадоксальным образом. С одной стороны, ученые начинают все настойчивее говорить о проектах издания этого памятника. С другой, издательскую инициативу перехватывают совсем не академические силы. Уже в 1993 г. появляется русский перевод издания «Просветителя» 1904 г., выполненный Е.В. Кравец и Л.П. Медведевой²²⁹. Издание не имело ни справочного аппарата, ни указателя имен, ни библиографии. Перевод носил ярко выраженный авторский характер; переводчики, по меткому замечанию В.М. Кириллина, «совсем не озаботились проблемой адекватного восприятия (читателем – Д.В.) всего содержания книги преподобного Иосифа»²³⁰. Действительно, труд такого объема как «Просветитель» без подробного научного и богословского комментария никогда «не сделается достоянием… современного сознания». Поэтому В.М. Кириллин предложил свой перевод «Сказания о новоявившейся ереси». Однако перевод 1993 г. лег в основу и последующих изданий. Издание 2003 г., хотя и обозначено как репринтное, не является таковым, т.к. отсутствует «Послесловие», входящее в издание 1993 г. и основанное на «Предисловии» издания 1904 г. Издание содержит посвящение весьма провокационного характера: «Посвящается 500-летию Собора 1504 г. против еретиков»²³¹.

Абсолютно мифологизирован труд Иосифа Волоцкого в издании некоего «Опричного Братства св. преп. Иосифа Волоцкого» (2006), изданного в серии «Русская ариософская библиотека», в которой печатаются в основном писатели фашистского толка. Само издание выполнено настолько небрежно, что достаточно упомянуть, что анонимное «Предисловие» 1993 г. опубликовано в книге два раза – причем первый раз как «Предисловие», а второй раз – в «Приложениях» под названием «О преподобном Иосифе Волоцком и ереси жидовствующих» и приписывается известному митр. Санкт-Петербургскому и Ладожскому Иоанну (Снычеву). В статьях, приложенных к изданию, проводится неприкрытая фашистская пропаганда. Иосиф Волоцкий выступает в роли антисемита, борющегося с мировой сионистской закулисой, ведь «те же самые силы, которые в XV – начале XVI веков стремились сокрушить алтарь и трон в Московской Руси, теперь победили в целом ряде стран Запада и сегодня навязывают миру ярмо антихристовой глобализации»²³² (sic! – Д.В.). Идеология новгородско-московской ереси, не изученная до сих пор в полном объеме, таким образом, оказывается экстраполированной на современность, приобретая политический оттенок.

Думается, подобные антинаучные и антицерковные построения ни в коей мере не могут приниматься ни академической наукой, ни наукой церковной. Фактически и та, и другая сегодня заинтересованы в скорейшем прекращении политизации образа Иосифа Волоцкого, процесс которой заходит слишком далеко. Единственным верным решением проблемы, на наш взгляд, будет издание «Просветителя» совместными силами академических и церковных структур, обеспечивающее объективный исторический и историко-богословский комментарий к одному из важнейших текстов русской средневековой мысли XV – XVI веков.

С.В. Воробьев
Екатеринбург

ВСЕРОССИЙСКАЯ ПЕРЕПИСЬ ЧЛЕНОВ РКП(б) 1922 г.

В КОНТЕКСТЕ ВНУТРИПАРТИЙНОЙ БОРЬБЫ ЗА ВЛАСТЬ

Источниковедческий анализ исторических документов предполагает рассмотрение вопросов, связанных с происхождением источника, а именно: исторические условия его возникновения, причины и обстоятельства создания, проблема авторства. Такой подход позволяет установить ценность исторического источника для реконструкции событий или процессов ушедших эпох. В этом плане партийная перепись 1922 г. оставила значительный комплекс документов массового и делопроизводственного характера, опираясь на который можно изучать социальный и политический аспекты ранней советской истории. В данной работе делается попытка через призму источниковедческого подхода показать место партийной переписи во внутриполитической борьбе начала 1920-х гг.

Подготовка и проведение партийной переписи пришлись на период начала болезни В.И. Ленина и его пока еще временного отхода от непосредственного руководства партией и государством. В этой ситуации функции управления взяла на себя «тройка» из числа его ближайших соратников – Л.Б. Каменев, заместитель Ленина в СНК и СТО, который вел заседания Политбюро в его отсутствие, И.В. Сталин, руководивший аппаратом ЦК партии, и Г.Е. Зиновьев, возглавлявший исполком Коминтерна²³³. Сложившийся триумвират не имел официально закрепленного статуса, а действовал «де-факто», на основании существующего расклада сил в советской партийно-государственной системе.

С одной стороны, этот триумвират выступал в качестве коллективного руководителя, стараясь компенсировать отсутствие высокого личного авторитета политического лидера, каким обладал В.И. Ленин. Данное обстоятельство заставляло членов тройки действовать более или менее консолидировано в ходе выработки и принятия значимых решений и относиться друг к другу достаточно лояльно. В то же время логика политического процесса неизбежно толкала их к соперничеству, конкуренции за высшую ступеньку политического Олимпа. Претенденты на роль партийного лидера подспудно искали эффективные способы, формы и инструменты борьбы, способные обеспечить им доминирующие позиции в политической системе советской России.

жүктеу/скачать 1.92 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: