Статья С. В. Федулова Москва

Глава 6

Карманная книжка путешествующего по железной дороге, 1862

' Известно, что представления о микропространствах трудны для изучения.'Во-первых, как заметил Вернер Гейзенберг (Werner Heisenberg, 1930), говоря, правда, о квантовой физике, сам акт исследования меняет исследуемое явление. Во-вторых, такие представления имеют глубоко личностный характер, так как касаются тех пространств, которые человек лучше всего знает и к которым в наивысшей степени привязан. Спросить кого-нибудь, какое значение для него имеет его дом, или комната, или любимое кресло,-значит начать долгий разговор. В этом случае вызываемые к жизни представления отличаются предельной сложностью, богаты подробностями и наполнены символами, весьма трудными для расшифровки. Так, поэт Лори Ли (Laurie Lee, 1976) показал, как восьмилетний ребенок легко может вообразить и ясно увидеть своим внутренним взором вместо зарослей кустарника в пригородном парке африканские джунгли, загадочную землю, одновременно соседствующую с Индией и с Антарктидой. Чем не представление и о микропространстве, и о всем мире сразу!

- При исследовании таких представлений одним из наиболее обещающих является подход, в основе которого лежит изучение территориальности. Заимствованное из работ по этологии [I], понятие территориальности обозначает совокупность процессов и разного рода механизмов, посредством которых живые существа провозглашают, демаркируют и защищают территорию своего обитания для того, чтобы не допустить на нее посторонних;» Основные принципы функционирования этого феномена установлены при изучении животных, однако считается, что они применимы к аналогичному феномену человека." Как бы там ни было, исследования показывают, что люди, живущие в самых разных частях света, обнаруживают по отношению к пространству собственнические чувства в том смысле, что у

 ==98

них у всех существуют «пространственные потребности», а также и территории, объявленные их собственностью, которые без специального приглашения не могут посещать посторонние .у Действительно ли человек воспринимает свое непосредственное окружение так же, как и животные, или же существуют принципиальные различия, которые позволяют считать территориальность в понимании человека несколько большим, чем простой аналогией территориальности в мире животных?

В этой главе рассматриваются различные свидетельства, относящиеся к указанной проблеме. В ней дается обзор характерных видов территорий у животных, устанавливаются происхождение и значение феномена территориальности в человеческом обществе и предлагается развернутая классификация территорий, находящих отражение в пространственном опыте человеческой жизни [2]. Но для начала необходимо уточнить два момента. Во-первых, хотя ряд авторов (Soja, 1971; Gottmann, 1973) применяют понятие территориальности к пространственным единицам размером с район или даже страну, в нашем изложении использование этого термина ограничено лишь уровнем микропространства. Дело в том, что обширные территории настолько отличаются по своему характеру от микропространств, что употребление применительно к ним терминов этологии становится бессмысленным. Например, защита национальной территории нередко принимает форму различных действий далеко за пределами государства и часто состоит в чисто символическом ответе на «угрозу». Подобные действия даже по аналогии никак нельзя считать адекватными психическим реакциям или поведению представителей животного мира.

Во-вторых, необходимо устранить некоторую путаницу, возникающую при рассмотрении взаимоотношений между территориальностью и различными другими понятиями, отражающих использование человеком микропространств, таких, как приватность, личностное пространство, самоощущение в толпе, восприятие плотности населения и социальное доминирование. В настоящее время выдвинуто много гипотез о соотношении между этими понятиями. Так, Дэвис (Davis, 1958) предложил рассматривать территориальность и социальную иерархичность двумя полюсами континуума форм поведения, зависящих от плотности населения; Альтман (Altaian, 1975) полагает, что территориальность и личностное пространство есть механизмы обеспечения частной жизни человека, а Делонг (Delong, 1973) считает, что между территориальностью и социальным доминированием существуют взаимосвязи, определяемые конкретной ситуацией. Предпринимались попытки создания концепций, связывающих воедино все эти явления. Например, Холл (Hall, 1966) выдвинул идею формирования единой науки о пространственных отношениях близости [З], но все эти усилия при отсутствии взаимно непротиворечивых определений оказываются недостаточно эффективными.

^Для прояснения ситуации следует сказать, что понятие территориальность, в данном выше определении, используется здесь как широкий по содержанию термин, обозначающий мотивированные познавательные и поведенческие структуры, которые человек демонстрирует по отношению к окружающей его физической среде обитания, на которую он предъявляет право собственности и которой он один или вместе с другими людьми пользуется по преимуществу частным образом» (см.: Edney, 1976). Для достижения терминологической ясности подчеркнем, что^в состав понятия территориальности мы включаем и смысл, обычно вкладываемый в термин «личностное пространство», определяемое как невидимая территория вокруг тела человека, нарушение границ которой другими людьми не допускается^ (Sommer, 1969). Некоторые авторы (напр., Altaian, 1975) считают, что личностное пространство - это понятие, далекое от понятия террито-

 ==99

риальности, поскольку личностное пространство «передвигается» вместе с человеком, в то время как, говоря о территориальности, обычно подразумевают и соответствующую жестко фиксированную и неподвижную территорию. Все это верно, однако обратите внимание на слово «обычно». Территории также могут представлять собой частичное или временное занятие пространства. Например, садясь на скамейку в парке, человек занимает определенную территорию, сохраняя при этом и свое личностное пространство (от характера которого будет зависеть число умещающихся на скамейке людей)·. Поэтому представляется более корректным считать личностное пространство и территориальность компонентами принципиально единого механизма, работающего на достижение специфических целей в непосредственной среде окружения.

Одной из таких целей является обеспечение приватности, определяемой как избирательный контроль доступности к индивиду или группе людей (Altman, 1975). Другая цель-это достижение социального доминирования, когда пространственные размеры территории символизируют уровень или статус личности в социальной иерархии. Наоборот, скопления людей и их плотность являются двумя сторонами качества жизни, регуляция которых происходит при помощи феномена территориальности. Эти два понятия широко используются, причем иногда как синонимы, однако целесообразнее считать их обозначающими разные, хотя и родственные явления. Плотность - чисто материальное понятие, отражающее количество человек, приходящихся на ту или иную единицу территории. С другой стороны, скопление людей обозначает как чисто физическое, так и социально-психологическое состояние - «давка», вызванная скоплением людей, существует лишь, если она ощущается. Конечно, ощущение скученности частично зависит и от имеющейся физической плотности, и в этом смысле феномен территориальности может содействовать ее снижению через регуляцию доступа людей на данную территорию, однако очень важную роль играют здесь установки. Ощущение стеснительной «многолюдности» может возникнуть даже в присутствии всего нескольких человек, скажем, когда человек хочет остаться в одиночестве; в то же время можно прекрасно себя чувствовать в самой гуще толпы, как это часто случается во время массовых спортивных мероприятий. Очень многое зависит и от намерений индивида в каждой конкретной ситуации.

Понятие территориальности является центральным в теории этологии. В книгах ученых-натуралистов прошлого описание различных проявлений этого феномена занимает многие страницы. В качестве хорошей иллюстрации этого может послужить выдержка из работы преподобного Гилберта Уайта, старейшины британских естествоиспытателей: «... во время весеннего тока чувство ревности у самцов птиц достигает такой силы, что они едва переносят присутствие друг друга в одной клетке или на одной лужайке. По-моему, в это время большинство песнопений и повышенный тонус птиц являются следствием соперничества и соревнования; именно этот дух ревности и объясняет, по-видимому, равномерность распределения птиц по территории страны в весенний период» (White, 1789; см.: Mabey, 1977, 137).

Однако систематические обследования феномена территориальности начались лишь с наступлением нашего века-сначала у птиц (Howard, 1920; Huxley, 1934), а затем и у многих других животных (Burt, 1943; Lorenz, 1952; Wynne-Edwards, 1962). Затем эти работы были выпущены в единой серии

 ==100

под общей редакцией (см., напр.: Esser, 1971a; Lorenz, Leyhausen, 1973; Alcock, 1975). Уже накоплено достаточно данных для показа того, что территориальность, хотя она характерна для поведения не всех видов животных, широко распространена среди многих из них-летающих, живущих на суше и в воде, у позвоночных и беспозвоночных, экзотических и самых обычных.

Подробное изучение этой особенности поведения показывает наличие многочисленных общих характеристик, относящихся как к конфигурации территорий, так и к процессам, лежащим в основе их выделения. Начиная с рассмотрения морфологии территорий, отметим, что выявились два основных вида последних: твердо закрепленные и пространственно ограниченные, постоянные и временные, принадлежащие одному животному или их группе; существуют и эгоцентричные «пузыри» личностного пространства, перемещающиеся вместе с животным.

Установление закрепленных территорий является для животных высокоэффективным средством приспособления к окружающей природной среде. Хотя дух дарвинизма, пронизывающий этологию, ведет к сильному преувеличению значения «борьбы за существование», не приходится сомневаться в том, что поведение животных определяется главным образом их фундаментальными потребностями. Как отмечалось ранее, эти потребности имеют физиологическую основу, и самыми важными среди них являются потребности в пище, убежище (для защиты как от хищников, так и от природной стихии) и воспроизводстве. Наличие у животного закрепленной за ним территории создает хорошие предпосылки удовлетворения каждой из этих потребностей. Обеспечение пищей гарантируется, если ее спокойно можно искать на определенном пространстве, существование которого обусловлено феноменом территориальности. Защита от хищников обеспечивается убежищем, а также возможностью убежать и спрятаться. Ватсон и Мосс (Watson, Moss, 1971) в работе, посвященной исследованию территориального поведения шотландской куропатки, показали, что обладание территорией является необходимым условием успешного разведения потомства для многих видов.

У несоциальных животных (то есть не организованных в группы) территории обычно определяются отдельными самцами таким образом, чтобы их размеры и конфигурация позволяли удовлетворять потребности самого животного, а также его самки и потомства. Маркировка границ таких территорий позволяет различать их и другим животным этого вида (Ardrey, 1966); она создается при помощи запахов (семейство псовых), отметками на самых обычных предметах (у медведей) или звуками (у птиц, у обезьян-ревунов). Размеры территории должны обеспечивать ее полный обзор, хотя необходимо понимать серьезное отличие характера территориальных границ, например, певчих птиц, способных обозревать всю свою территорию с самой высокой точки округи, и наземных млекопитающих, для которых отсутствие достаточных возможностей наблюдения за территорией означает, что она будет перекрываться чьей-то другой (Leyhausen, 1971). Вход на территорию без приглашения автоматически считается незаконным вторжением, вызывающим сопротивление оккупанту, обычно принимающее форму ритуальной демонстрации своей агрессивности-действа, понятного обеим сторонам и делающего ненужным настоящее сражение. Силу этого ритуала показывают исследования английской малиновки, нетерпимой к нарушениям своей территории. Находясь в клетке внутри своих владений, малиновка пыталась прогнать нарушителей своим пением и угрожающими позами, хотя была лишена возможности что-либо сделать. Когда же ее вместе с клеткой перенесли на территорию соперника, она порывалась возвратиться назад и улетела бы, если бы была такая возмож-

 ==101

ность (Fitter, 1969). Однако, несмотря на то что настоящего сражения часто и не происходит, даже символическое поражение в таком противостоянии может многого стоить для проигравшего, иногда оставляя его без потомства или даже приводя к гибели.

Большая часть сказанного справедлива и для животных, имеющих групповые или социальные территории, но в этом случае установление, маркирование и защита территории становятся задачей прежде всего группы, а не отдельной особи. Впрочем, по мнению Хедигера (Hediger, 1961), социальные территории призваны выполнять еще три дополнительные функции: обеспечивать возможность коммуникации, так чтобы при нахождении пищи и приближении опасности об этом легко можно было сообщить другим членам группы; координировать деятельность животных, входящих в группу, и сохранять ее единство; и наконец, обеспечивать основу существования как такового.

Личностное пространство является существенным компонентом в структуре внутренней динамики групповых территорий. Многие звери живут группами, однако избегают при этом физических контактов друг с другом. Поступая так, они соблюдают важнейшие правила личностного пространства, состоящие в обязательном обеспечении цельности и сохранности невидимых «пузырей» вокруг каждого животного. Их предельными размерами являются расстояния, которые животное поддерживает между собой и своими соседями для обеспечения личного самосохранения. Они серьезно различаются по отдельным видам и в пределах данной группы в соответствии с занимаемым местом в иерархии силы. Само личностное пространство, его размер, является показателем статуса: более могущественные особи, обладающие большим весом и авторитетом, имеют и личностное пространство большего размера, чем их менее влиятельные соседи. Несмотря на то что этот тип пространства отличается динамичностью, перемещаясь вместе с животным (Hall, 1972), границы его предельных размеров обнаруживаются всякий раз, когда данное животное вступает в контакт с другими. Это служит существенным фактором сохранения внутренней гармонии в пределах данной социальной территории.

Последнюю мысль хотелось бы подчеркнуть. Может показаться, что личностное пространство является чем-то антисоциальным по самой своей сути и что в крайнем случае его роль в социуме сводится к устранению потенциальных конфликтов. Однако, если как следует осмыслить это явление, окажется, что феномен территориальности выступает одним из основных гарантов сохранения социальной организации данного вида животных, обеспечивая нормальное функционирование группы. Дело в том, что, будучи однажды установлены, территории затем очень редко ставятся под сомнение сколько-нибудь серьезным образом. Следует еще раз повторить, что они представляют собой пространство, в котором протекает большая часть жизни тех или иных животных.

Необходимо отметить еще два момента. Во-первых, пространственное поведение не является неизменным; наоборот, оно изменяется, следуя в общем сезонным и суточным ритмам, как изменяется и характер поведения, лежащего в основе феномена территориальности. Так, многие птицы заботятся о сохранении своих территорий лишь в определенное время года, и даже для птиц тех немногих видов, которые берегут такие пространства круглый год, всегда остается проблема удовлетворения при этом и других потребностей. Голодная малиновка, занятая поиском корма, в холодный сезон вполне может проигнорировать нарушение границ ее территории другой малиновкой. Во-вторых, большинство специалистов рассматривают феномен территориальности неотъемлемым компонентом инстинктивного поведения, обусловленного необходимостью удовлетворения физиологиче-

 ==102

ских потребностей. Характер современного поведения определен многими веками эволюционно-исторического процесса и отражает результаты успешного приспособления к природному окружению. Конечно, объяснение поведения животных остается сложной проблемой, вызывающей многие споры, но на практике не существует ни одного убедительного доказательства того, что целеполагание играет сколько-нибудь реальную роль в функционировании феномена территориальности и как-либо влияет на конфигурацию или структуру определяемых им территорий.

Пределы аналогии

Мы рассмотрели суть явления территориальности у животных. Какие же уроки можно извлечь из этого для понимания принципов восприятия микропространств человеком? Внешне все очень похоже. Можно легко убедиться, что и у людей есть закрепленные за ними территории, а также личностное пространство, что и они устанавливают границы и борются за обладание правом решать, кого можно допустить к себе, а кого нет. Эти особенности поведения напоминают те, что встречаются у животных, хотя бы часть своей жизни проводящих в организованных группах; и все же они не более чем внешние совпадения. Если взглянуть на процессы, определяющие территориальность у людей, то обнаружатся глубокие различия с соответствующим феноменом у животных. Возможно, эта мысль будет более понятной после краткого обзора происхождения и анализа значения территориальности у человека.

Спор о происхождении территориальности является продолжением упомянутой дискуссии о том, что определяет развитие человека: «инстинкт или научение». В пользу первого подхода высказывались авторы, работы которых захватили воображение широких кругов общественности. Его придерживались Ардри (Ardrey, 1966), Моррис (Morris, 1967), Тайгер (Tiger, 1969) и особенно Лоренц (Lorenz, 1966, 1970). Лоренц выводит явление территориальности из теории инстинктов, утверждая, что люди, как и большинство животных, обладают врожденным инстинктом «агрессивности». Территориальность является выражением агрессивной природы человека, будучи как результатом потребности в обладании какой-либо частью пространства и контроле над ней, так и средством достижения «прочного положения» в иерархии человеческого общества. Ардри развивает эту идею, отстаивая абсолютность территориального принципа. Следующая цитата отчасти передает суть его аргументации: «... непрерывность процесса эволюции от мира животных до мира человека убеждает в том, что поведение групп людей должно соответствовать универсальным правилам, вытекающим из территориального принципа. Чувство, называемое патриотизмом, иными словами, надежная сила, предсказуемо проявляемая в определенных ситуациях, порождает человеческие поступки, по характеру ничем не отличающиеся от действий других видов территориальных животных» (Ardrey, 1966, 213).

Для описания способа передачи этого инстинкта от одного поколения к другому предлагались различные объяснения. Например, Эссер (Esser, 1970, 1972) и Гринби (Greenbie, 1975) предположили, что территориальность передается через сформировавшиеся в процессе эволюции отделы коры головного мозга, ответственные за трансляцию унаследованных впечатлений, полученных в далеком прошлом [4]. А Майер (Maier, 1975) попытался дать объяснение территориальности, используя вариант психоанализа Юнга. Юнг считал (см., напр.: Jung, 1964), что инстинкты могут передаваться от одного поколения к другому через центральное ядро психики. По его

 ==103

мнению, оно существует у всех живых организмов и эволюционировало точно так же, как центральная нервная система. Как видно из рис. 6-1, эта идея позволяла установить связи индивида и социальной группы, к которой он принадлежит, с их предками среди людей и даже животных. Именно таким путем территориальность как врожденное свойство должна была передаваться от животных людям.

Рис. 6-1. Природные корни феномена территориальности. Maier (1975, 19).

Сторонники второго подхода подчеркивают роль культуры и пространственного научения в овладении феноменом территориальности. Важнейшим манифестом этого направления явилась книга Холла «Скрытое измерение» (Hall, 1966), имевшая большой резонанс. Холл изучал поведение людей при ежедневных контактах и пришел к выводу, что существует множество общих черт в характере и манерах взаимодействующих индивидов. Особенно любопытным было то, что исследуемые, общаясь друг с другом, строго соблюдали определенную дистанцию, которая всегда су-

 ==104

ществует между людьми, выполняющими совместные действия. Величина этой дистанции различалась в зависимости от вида взаимодействия, места взаимодействующих в социальной или структурной иерархии и культурной принадлежности индивидов. Полагают, что культура является особенно важным фактором. Например, оказалось, что арабы во время разговора находятся друг от друга на более близких расстояниях, чем европейцы, особенность, которая легко может привести к недоразумениям в ходе контактов представителей разных культур. Холл приходит к выводу, что эти различия пространственных характеристик поведения мало связаны с наследственными механизмами; по его мнению, причиной их образования выступают различия культур, а от поколения к поколению эти особенности передаются в процессе социализации.

Выводы Холла опираются на результаты эмпирических исследований, касающихся в основном изучения личностного пространства, однако их можно применить и к феномену территориальности. Считать, что у людей, как и у животных, в основе феномена территориальности лежат инстинкты, отмечается в работе Иттельсона (Ittelson et. al., 1974),-значит совершенно игнорировать те самые особенности человека, благодаря которым он и отличается от более низших организмов. Не вызывает никаких сомнений, что существование территориальности у людей действительно обусловлено необходимостью удовлетворения весьма насущных и фундаментальных потребностей, однако она, вероятнее всего, не передается по наследству, а формируется под влиянием той или иной культуры. Наглядным подтверждением этой мысли является поведение людей в ситуациях, «возраст» которых в масштабах эволюции пренебрежимо мал. Такой вид поведения можно, в частности, наблюдать в городах на общественном транспорте в часы пик. Массированное вторжение в личностное пространство в этом случае отнюдь не делает людей более агрессивными из-за включения защитных механизмов, направленных на создание ощущения непричастности (например, при помощи «отсутствующего взгляда» или путем глубокого погружения в чтение газеты). Подобные культурогенные механизмы приспособления позволяют человеку чувствовать себя как дома в самом центре людского круговорота, тогда как у животных такие механизмы отсутствуют. Кроме того, необходимо отметить, что результаты большей части исследований, на которые опираются биологические теории, вызывают серьезные сомнения. Так, методика экспериментирования на животных, использованная Лоренцом, а также применимость получаемых результатов для объяснения поведения человека подверглись серьезной критике (Eisenberg, 1972; Nelson, 1974). К тому же сторонники многих таких теорий необоснованно полагаются на представления чисто умозрительного характера. Например, отношение к идеям Майера зависит от оценки психоанализа Юнга. Конечно, здесь не место для критического анализа работ Юнга, но все же нельзя не отметить очень малое число сколько-нибудь убедительных доказательств в пользу существования «центрального ядра психики» (Neel, 1971) или того, что символические взаимодействия, связанные с феноменом территориальности, являются врожденными (Alland, 1972).

Подводя итоги, можно сказать, что проделанный анализ причин возникновения территориальности убеждает в существовании заметных различий в характере этого феномена у животных и у человека. Они особенно ощутимы, если принять во внимание значение территориальности для человека и для животных. Если территориальность животных служит для удовлетворения их физиологических потребностей, а именно потребностей в еде, убежище и воспроизводстве, то установление тех или иных видов территорий человеком направлено и на обеспечение социальных личностных запросов. Это замечание особенно справедливо по отношению к

 ==105

индивидуальным и социальным фиксированным территориям, которые широко используются с целью обеспечения определенного статуса и уважения, а также для демонстрации внешнему миру собственного представления владельца (или владельцев) о себе.

Наиболее ярким примером сказанного служит «дом»-территория, имеющая повсеместно признаваемое высокое значение и являющаяся центром пространственного мира индивида. Само богатство содержания, передаваемого словом «дом», которому в Оксфордском словаре английского языка посвящено две с половиной страницы, создает значительные трудности при его определении. Кроме обозначения некоего физического пространства, это понятие очень часто применяется при описании мест, порождающих в человеке состояние глубокой взволнованности, мест, которые кажутся ему замкнутым крошечным миром, известным до мельчайших деталей (Lenz-Romeiss, 1973). С этим словом всегда ассоциируются чувства эмоциональной безопасности, защищенности и уюта. Дом часто является местом рождения человека, а также местом получения первых жизненных впечатлений; другими словами, он является пространством, в пределах которого человек впервые осознал среду своего окружения, где, прежде всего под влиянием семьи, протекала его социализация и где происходило усвоение специфических норм данной культуры по отношению к пространству. Связи между человеком и его «домом» обычно настолько сильны, что не прерываются даже в случае их физического удаления друг от друга. Мучающая переселенцев ностальгия с ее крайними проявлениями в виде чувства глубокой тоски по родине, разъедающей душу, свидетельствует о всеохватности и серьезности этой привязанности к родному очагу (Lowenthal, 1975).

• Рассматривая различные аспекты истинного значения дома через анализ потребностей, удовлетворению которых он предназначен, можно глубже постичь смысл этого понятия как территориального ядра личного пространственного мира. Портеус (Porteous, 1976; 1977) выделяет три главные функции, в основном социального и личностного характера, которые должен выполнять дом и обеспечение которых происходит вследствие обладания территориальными образованиями подобного вида.

Первая функция состоит в обеспечении безопасности. Выполняя эту функцию, дом прежде всего должен обеспечивать физическую неприкосновенность, которая обычно гарантируется установлением четко обозначенных границ и правил, регулирующих способы проникновения в дом. Обеспечение физической неприкосновенности, личной или групповой, всегда влияет на традиции и характер поведения людей, однако в настоящее время дом очень редко служит только для этой цели [5]. Почти столь же важным, как чувство личной безопасности, является ощущение материальной обеспеченности и всего, что с ним связано, вызываемое обладанием территорией подобного вида. Недостаток безопасности в сочетании со стрессом, вызываемым неполным удовлетворением жизненно важных потребностей, отчасти объясняет озлобленность и агрессивность бездомных.

Вторая функция дома заключается в повышенны тонуса. В изложенной выше дискуссии о природе мотиваций (гл. вторая) было показано, что временами люди стремятся придать своим отношениям со средой более острый характер и ищут повышенного возбуждения точно так же, как в другое время жаждут прямо противоположного. Все дело в проблеме контроля. Представляется вполне естественным, что человек в самом деле стремится максимально снизить яркость впечатлений от среды каждодневного окружения, чтобы таким образом облегчить выполнение каких-либо специфических видов деятельности, скажем маятниковых миграций, однако достаточно вероятно, что в пределах контролируемой среды своего жилища

 ==106

он будет стремиться к получению каких-нибудь острых ощущений. Дом обеспечивает пространство, где может происходить удовлетворение таких потребностей. Повышение тонуса достигается посредством свободного формирования и трансформации внутренней среды, а также ощущением безопасности, которое дает дом. Оно может достигаться решением разнообразных задач, больших и малых, встающих перед человеком в ходе формирования внутренней среды своего жилища и поддержания ее в должном порядке.

В-третьих, дом удовлетворяет потребность в обеспечении индивидуальности. Индивидуальность создается в процессе оформления дома, при заполнении его знакомыми и близкими человеку вещами. Индивидуальность, неповторимость среды особенно важна для детей младшего возраста, обеспечивая ребенку характерный колорит повседневно обитаемого пространства. Кроме того, что характер дома в значительной мере влияет на личностные особенности его обитателей, жилище и его оформление служат еще и средством передачи этих неповторимых особенностей внешнему миру (Duncan, Duncan, 1976; Becker, 1977). Любой дом имеет две стороны: внутреннюю, видимую лишь людьми, имеющими в него доступ, и внешнюю, видимую всеми остальными (Cooper Marcus, 1974). Хотя в литературе прослеживается заметная тенденция к переоценке роли жилища в обеспечении индивидуальности, представление о том, что его внутренняя среда является сокровенным пространством, символизирующим представление человека о себе, в то время как внешнее оформление есть публичная часть дома, та его особенность, которая выставляется на всеобщее обозрение, по-видимому, можно считать истинным. Интерпретация символов, связанных с домом, определяется культурой, в контексте которой они проявляются (Rapoport, 1969). Например, в англоязычном мире позитивно оценивается оригинальность, когда один дом не похож на другой и несет на себе глубокий отпечаток индивидуальности, особенно сейчас, когда массовое возведение типовых зданий сделалось нормой. С другой стороны, по мнению Купера Маркуса (Cooper Marcus, 1974, 132), сложившемуся у него при исследовании американского общества, «отдельный дом не должен слишком выделяться, поскольку это обычно означает что-либо непривычное или нонконформистское... то есть то, чего следует избегать».

Если принять во внимание тот факт, что жилище человека не просто место, обозначенное общепризнанными социальными символами, но также и территория, находящаяся под защитой специальных законов, то разница значений территорий для животных и для человека станет еще более очевидной. Кустарники, посаженные вокруг дома, или табличка «Вход воспрещен», поставленная у садовых ворот, означают границу действия законных прав собственности. Владельцы этих территорий могут потребовать, чтобы посторонние покинули их, или даже подать в суд иск с обвинением в совершении таких преступлений, как умышленное нанесение убытков или нарушение личных прав; эти поступки являются уголовно наказуемыми, даже если владелец территории отсутствовал в момент их совершения (как, например, собственник земельных угодий, проживающий в городе). Нет никаких доказательств того, что животные так же чтут права собственности, особенно в том смысле, чтобы выдвигать претензии к их нарушителям или к кому бы то ни было по выбору хозяина территории.

Глубина различий территориальности у человека и животных станет еще более явной, если рассмотреть значение социальных территорий для тех и для других. Социальные территории существуют и в отсталых и в высокоразвитых странах. Например, у народов Новой Гвинеи, находящихся на родоплеменной стадии развития, есть обычай выполнять время от времени воинственные ритуалы на границах своих земель просто для того, чтобы

 ==107

проверить силу соседних племен. И если те оказываются малочисленны, слабы или просто в «плохой форме», считается, что настал момент для вторжения на их территорию и грабежа ближайших деревень (Attenborough, 1975).

Групповые территории также являются заметным компонентом пространственной структуры западноевропейских и североамериканских городов. Первыми этот факт установили представители чикагской школы экологии человека (Park et al., 1925; Hawley, 1950), указавшие на существование ясно различимых социальных территорий: «... так же как в экологии растений, где в процессе борьбы за существование схожие физико-географические районы постепенно населяются похожими друг на друга «сообществами» растений, приспособившихся друг к другу и к условиям данного ареала, в экологии человека в ходе межгородской конкуренции и в результате действия определенных устойчивых процессов население города постепенно дифференцируется по его природным микрорайонам в органические подгруппы» (Zorbaugh, 1926, 192).

Однако исследования этой школы давали лишь самое общее и отчасти социал-дарвинистское представление о социальных территориях. Более ценные, хотя и весьма специфические свидетельства существования социальных территорий были получены при выполнении серии включенных наблюдений в районах города, разделенных на сферы влияния различных уличных компаний (Whyte, 1943; Suttles, 1968; Patrick, 1973), и при исследовании «позолоченных гетто» верхнего класса (Firey, 1947). Эмпирические результаты этих работ будут подробно рассмотрены в десятой главе, здесь же лишь отметим, что эти исследования показали существование устойчивых организованных групп, провозглашающих те или иные права на различные территории и объединяющих свои силы для отражения внешней угрозы их нарушения.

Хотя исследования показывают, что социальные территории служат для удовлетворения фундаментальных потребностей, их выделение тем не менее не обязательно полностью или главным образом обусловливается обеспечением выживания. Даже в примитивных обществах, вроде тех, что существуют у упомянутых выше народностей с общинно-племенной структурой в Новой Гвинее, защита территории имеет своей целью прежде всего поддержание престижа племени. Очень часто конкретные причины, в свое время определившие границы территорий, постепенно просто забываются. Хорошим примером этого могут послужить ежегодные скачки «Палио» по улицам Сиены в Италии. Начало им было положено в XVII в., когда они служили выпускным клапаном территориальной враждебности пятидесяти двух районов (контрад) города. В современных скачках участвуют представители семнадцати существующих ныне контрад Сиены, и, хотя они до сих пор протекают в страстной эмоциальной борьбе, главной целью сегодня является защита престижа и статуса своей контрады.

Подводя итоги этому разделу, можно сказать, что применительно к поведению человека феномен территориальности является в лучшем случае лишь внешней аналогией такого же феномена у животных. Как и всякая аналогия, она при корректном ее использовании может помочь выяснению многих вопросов. Личностное пространство, дом, местное сообщество - все эти явления можно изучать через призму феномена территориальности, признавая существование у всех них таких общих черт, как наличие границ, их маркеров, а также защитных механизмов. Знание территориальности позволяет понять причины крайней притягательности некоторых мест. Проблемы начинаются при переносе на взаимоотношения людей характеристик чисто этологических процессов, что при отсутствии понимания принципиальных различий между ними нередко приводит к такому истол-

 ==108

кованию различных по своей сути явлений, которое содержит изрядную долю того, что Райзер (Rieser, 1973) назвал «территориальной иллюзией». Вместо попыток объяснить поведение человека в рамках чисто биологических концепций нужно стремиться к пониманию таких мотиваций и познавательных элементов человеческого поведения, которые принадлежат к феномену территориальности во всей его истинной сложности. Изучение территориальности обеспечивает свежий взгляд на взаимоотношения человека и его непосредственного пространственного окружения, при этом сам феномен ни в коем случае несводим к некоей совокупности взаимосвязей, подчиняющихся какому-то механистическому закону (или законам), жестко определяющему представление человека о пространстве и само пространственное поведение.

Виды территорий, используемых людьми

Как лучше всего классифицировать различные особенности феномена территориальности, опираясь на полученные выше выводы? В литературе встречается множество типологий, однако большинство их них применимо главным образом к описанию основных видов существующих территорий и почти ничего не дает для понимания лежащих в основе их выделения процессов мыслительной деятельности и поведения. Например, Лайман и Скотт (Lymon, Scott, 1967) разработали классификацию, в основу которой положено понятие эгоцентрического пространства, а сами пространства выстраиваются в последовательный ряд от внутренних (умозрительных) пространств, пространства тела человека и свободных территорий (любые земли, на которые распространяется социальный контроль) до самых крупных по площади общественных территорий. Даже не касаясь правомерности рассмотрения в одном ряду умозрительных представлений о пространстве и реально существующих территорий, нетрудно заметить, что эта классификация полезна скорее как наглядная иллюстрация для целей обучения, а не как типология, отражающая фундаментальные принципы пространственного поведения человека.

Возможно, типология, предложенная Альтманом (Altman, 1975), который произвел классификацию территорий по таким признакам, как легкость проникновения на них, уровень личной причастности, значение в обыденной жизни человека или группы людей и устойчивость их существования во времени, лучше передает их сущностные особенности. Согласно этой классификации, выделяется три вида территорий: основные, вторичные и общественные.

Единственными хозяевами и пользователями основных территорий являются индивиды или группы людей, причем правомерность этого безоговорочно признается другими членами общества. Над этими территориями осуществляется относительно постоянный контроль, и они имеют наибольшее значение в обыденной жизни их владельцев. Наиболее ярким примером территорий этого вида является дом, проникновение или вход в который без разрешения, во всяком случае по нормам западной культуры, считается очень серьезным нарушением правопорядка.

Уровень отождествления индивидов со вторичными территориями значительно ниже, а их использование носит гораздо более открытый характер. К ним относится широкий спектр пространственных единиц: от общественных зданий различного социального назначения, вроде больниц, тюрем или студенческих общежитии [б], до территорий, непосредственно окружающих всякий жилой дом. Нередко вторичные территории являются одновременно общественными или квазиобщественными, контролируясь и регулярно

 ==109

используясь некоторыми группами их постоянных обитателей. Так, по вечерам то или иное внутригородское пространство, которое, после того как признанные групповые обладатели его возвращаются с работы или учебы, полностью контролируется ими, в течение всего остального времени остается полноценной общественной территорией. Иногда вход на вторичные территории и пребывание на них регулируется какими-либо традициями и правилами. Это относится, например, к частным клубам. Но даже и внутри принадлежащего им пространства очень часто образуются зоны постоянного неформального контроля, когда преимущественные права на них закрепляются за теми или иными членами данного клуба. Таким образом, вторичные территории являются как бы мостиком между основными территориями, которые находятся под полным и всеобъемлющим контролем их обладателей, и общественными, которые доступны всем. Иногда благодаря своему квазиобщественному характеру пользование вторичными территориями регулируется расплывчатыми правилами, что иногда приводит к столкновению интересов посещающих их различных групп людей.

Общественные территории имеют временный характер и могут использоваться практически любым человеком, доказавшим свое лояльное отношение к существующим социальным правилам и нормативам. Эти территории не могут быть собственностью частного лица, но считаются принадлежащими ему в то время, когда он находится на них. Записки на столах в библиотеке или на скамейках в парке (эту же роль отлично играют газета или сумка) как раз и обозначают такую ситуацию - ведь всем понятно, что такое занятие территории является временным.

Рассмотренная классификация имеет ряд недостатков, среди которых отметим отделение личностного пространства от феномена территориальности, что, как указывалось выше, является нецелесообразным. К тому же в настоящее время она представляет собой скорее основание для дальнейших теоретических разработок, чем обобщение окончательного характера (Edney, 1976). Вместе с тем в ней действительно рассматривается тот спектр ситуаций, к которым применимо понятие территориальности и в которых раскрывается его значение для пространственного поведения индивидов и групп людей. В ней учитываются также более или менее эффективные способы организации пространственной среды и контроля над ее использованием со стороны человека. Благодаря этой классификации, в частности, ярко высвечиваются проблемы вторичных территорий, возникающие из-за неопределенности правил, регулирующих их функционирование и использование. Вопросы создания материальной среды таких территорий через использование средств современного пространственного дизайна, а также влияние материальных форм пространственного окружения, находящегося вне контроля проживающих в нем людей, на их существование является темой, которая будет более детально исследована в четвертой части книги.