Stephen king стивен Кинг podpaľAČKA
жүктеу/скачать 3.46 Mb.
|
7x x xCharlie sa vrátila. A zasa uplakaná. Чарли вернулась. Она плакала. „Čo sa stalo, dieťatko?“ — Что случилось, крошка? „Mám peniaze, ale… ocko, zasa mi to ušlo… bol tam jeden človek… vojak… nemohla som si pomôcť…“ — Я достала деньги, но… у меня опять вырвалось, папочка… там был, был… солдат… я не могла удержаться… Andy cítil, ako v ňom stúpa hrôza. Tlmila ju bolesť usídlená v hlave a v zátylku, ale bola tu. Энди почувствовал приступ страха — сквозь боль в голове и шее он дал себя знать. „Charlie, a bol… bol z toho oheň?“ — Опять огонь, Чарли? Nemohla hovoriť, len prikývla. Slzy jej tiekli po lícach. Она не могла говорить, кивнула. По щекам текли слезы. „Ach, božemôj.“ šepol Andy a vstal. — О, боже, — прошептал Энди и заставил себя встать. To Charlie zlomilo úplne. Zakryla si rukami tvár, bezmocne sa rozvzlykala a pritom sa knísala dozadu a dopredu. Это окончательно расстроило девочку. Она закрыла лицо руками, и, раскачиваясь взад вперед, беспомощно зарыдала. Skupinka ľudí postávala okolo vchodu na ženskú toaletu. Dvere boli otvorené, ale Andy nič nevidel, až teraz. Dvaja strážcovia, ktorí tam predtým vbehli, vyvádzali z umývame mladého grobiana vo vojenskej uniforme a viedli ho do svojej kancelárie. Vojak im hlasno nadával a niektoré jeho kliatby boli mimoriadne vynaliezavé. У дверей женского туалета собралась толпа. Дверь была открыта настежь, но Энди не мог разглядеть… Затем он увидел. Двое охранников, прежде пробежавших туда, вели крепкого молодца в армейской униформе из туалета к своему отделению. Парень орал на них, и большая часть произносимого была виртуозно непристойной. Nohavice mu siahali sotva niže kolien a v ruke niesol dva mokré sčerneté kusy čohosi, čo voľakedy mohli byť topánky. Vošli do kancelárie a zavreli za sebou dvere. Budovou letiska prebehol šum vzrušenej konverzácie. Брюк ниже колен у него почти не было, а в руках он нес два почерневших предмета, которые раньше, вероятно, были ботинками, с них капала вода. Все трое вошли в отделение — дверь захлопнулась. В зале аэровокзала стоял возбужденный гомон. Andy si opäť sadol a rukou objal Charlie. Rozmýšľalo sa mu ťažko, myšlienky boli štíhle strieborné rybky plávajúce okolo v obrovskom čiernom mori pulzujúcej bolesti. Ale bolo treba urobiť to najlepšie, čo sa dalo. Na to, aby vyviazli, potreboval Charlie. Энди сел, обнял Чарли. Думалось с трудом; мысли походили на серебряных рыбок, плавающих в огромном темном море пульсирующей боли. Однако ему необходимо было сделать все возможное. Если они хотят выбраться из этой заварухи, ему нужна помощь Чарли. „Tomu človeku sa nič nestalo, Charlie. Nič mu nie je. Odviedli ho len do kancelárie. A teraz mi to všetko porozprávaj.“ — Он в порядке, Чарли. Все в порядке. Они его просто отвели в полицейский участок. Ну, так что случилось? Cez ustávajúce slzy mu to Charlie vyrozprávala. Ako vypočula, o čom vojak telefonuje. Ako naňho viac ráz náhodou myslela, ako cítila, že skúša rôzne triky na dievča, s ktorým hovoril. Утирая высыхающие слезы, Чарли рассказала. Услышала разговор солдата по телефону. В связи с этим возникли какие то беспорядочные мысли, чувство, что он хочет обмануть девушку, с которой разговаривает. „A keď som sa vracala k tebe, zbadala som ho, a prv, než som to mohla zastaviť… sa to stalo. Ušlo mi to. Ocko, mohla som mu ublížiť. Mohla som mu veľmi ublížiť. Ja som ho podpálila!“ — А затем, когда возвращалась к тебе, я увидела его… и не могла остановиться… это случилось. Просто вырвалось… Я могла ему сделать больно, папочка. Я могла причинить ему сильную боль. Я его подожгла. „Hovor trochu tichšie,“ povedal. „Dobre ma počúvaj, Charlie. Myslím, že to, čo sa stalo, je v tejto chvíli jediná povzbudzujúca vec.“ — Говори тише, — сказал он. — И слушай меня, Чарли. Думаю, что случилось самое обнадеживающее событие за все последнее время. „Myslíš?“ pozrela naňho úprimne prekvapená. — Думаешь? — Она посмотрела на него с откровенным удивлением. „Hovoríš, že ti to ušlo,“ pokračoval Andy, bojujúc so slovami. „A je to tak. No je to iné než predtým. Ušlo ti to, ale len trochu. Čo sa stalo je nebezpečné, zlatko, ale… mohla si mu podpáliť vlasy. Alebo tvár.“ — Говоришь, это вырвалось у тебя, — сказал Энди, подчеркивая каждое слово. — Именно. Но не так, как прежде. Вырвалось лишь совсем немного. Это — опасно, малышка, но… ты же могла сжечь ему волосы. Или лицо. Mykla sa vystrašená takou myšlienkou. Andy nežne obrátil jej tváričku k svojej. Она в ужасе отшатнулась, представив себе это. Энди снова ласково повернул ее к себе. „Je to záležitosť podvedomia, ktoré sa prejavuje vždy a u hocikoho, aj keď sa mu to nepáči,“ vysvetľoval. „Ale… tomu chlapíkovi si vlastne neublížila, Charlie. Ty si…“ Ale zvyšok toho sa stratil a ostala len bolesť. Hovoril ďalej? V tej chvíli to vôbec nevedel. — Это происходит подсознательно и направлено на того, кто тебе не нравится, — сказал он. — Но… ты и вправду не повредила этому парню, Чарли. Ты… — Все куда то исчезло, и осталась одна боль. Разве он продолжал говорить? На какое то мгновение он перестал соображать. Charlie to cítila, to zlé, ako sa jej to preháňa v hlave a chce znovu ujsť, aby to vykonalo ešte čosi. Vypustíš to z klietky, aby ti to pomohlo trebárs vybrať peniaze z telefónnych automatov… a ono to urobí ešte čosi navyše, čosi naozaj zlé Чарли по прежнему чувствовала, как Плохой поступок вертится у нее в голове, норовя вырваться снова, сотворить что нибудь еще. Он как маленький, злобный и довольно глупый зверек. Стоит лишь выпустить его из клетки, чтобы сделать что нибудь, вроде добывания денег из телефонов, и он может обернуться чем то совсем ужасным, (ako s mamičkou v kuchyni ach mami je mi to tak veľmi ľúto) prv než to zavrieš. Ale teraz to nie je dôležité. Nebude teraz na to myslieť, nebude myslieť na (КАК С МАМОЧКОЙ НА КУХНЕ, ОХ, МАМ, ПРОСТИ) прежде чем загонишь его назад. Но сейчас это не имело значения. Сейчас она не будет думать об этом, она не будет думать об (obväzy mamička musí mať obväzy lebo som jej ublížila) nič také. Teraz bol dôležitý otec. Zosúval sa zo stoličky pred televízorom, v tvári mal bolesť. Bol biely ako papier. Oči mal podliate krvou. (БИНТЫ, МОЯ МАМОЧКА ДОЛЖНА НОСИТЬ БИНТЫ, ПОТОМУ ЧТО Я ОБОЖГЛА ЕЕ) этом совсем. Сейчас важно, что с папой. Он как то обмяк в кресле перед телевизором, лицо его искажено болью. Он бел, как бумага. Глаза налились кровью. Ach, ocko, rozmýšľala, sme na tom celkom rovnako. V tebe je čosi, čo ti ubližuje, ale nikdy to nevyjde zo svojej klietky. Vo mne je čosi veľké, čo mi neublíži, ale niekedy dostávam taký strach… Ой, папочка, думала она, если бы я могла, я поменялась бы с тобой местами. В тебе сидит что то, оно причиняет боль, но никогда не вырывается из клетки. Во мне что то большое, совсем не причиняет мне боли, но, ой, иногда так страшно… „Mám peniaze,“ povedala. „Nešla som do všetkých automatov, lebo taška už bola veľmi ťažká a bála som sa, že sa roztrhne.“ Pozrela sa naňho znepokojená. „Ocko, kam ideme? Mal by si ležať.“ — Я достала деньги, — сказала она. — Я обошла не все телефоны, пакет стал тяжелым, боялась — прорвется. — Она озабоченно взглянула на него. — Что нам делать, папочка? Тебе нужно прилечь. Andy siahol do tašky a pomaly začal prekladať plné hrste drobných do vreciek menčestrového saka. Pýtal sa sám seba, či táto noc vôbec niekedy skončí. Nechcel nič, len chytiť ďalší taxík a ísť do mesta a dať sa vyložiť pri prvom hoteli alebo moteli na ceste… Ale mal strach. Taxíky sa dajú sledovať. A mal silný pocit, že ľudia zo zeleného auta sú blízko. Энди медленно пригоршнями стал перекладывать мелочь из пакета в карманы своего вельветового пиджака. Он спрашивал себя: кончится ли когда нибудь сегодняшняя ночь. Ему хотелось поймать другое такси, отправиться в город и попасть в первый попавшийся отель или мотель… Но он боялся. Такси могут выследить. У него сильное ощущение, что зеленая машина где то поблизости. Skúšal si dať dokopy, čo vie o letisku v Albany. Po prvé je to okresné letisko. V skutočnosti nie je v Albany, ale patrí do jeho správy. Je to kraj náboženskej sekty shakerov – nevravel mu to raz starý otec, že je to kraj shakerov? Alebo je to všetko už minulosť? Ako je to s hlavnými trasami? Diaľnica s mýtom? Odpoveď prichádzala pomaly. Bola tu akási cesta… niektorá diaľnica. Severná alebo Južná, zdalo sa mu. Otvoril oči a pozrel na Charlie. Он попытался вспомнить все, что знал об аэропорте Олбани. Прежде всего это был аэропорт округа Олбани; по существу он находился не в самом Олбани, а в городке Колони. Район секты трясунов — разве дедушка не говорил ему когда то, что это район трясунов? Может, они уже повымерли? А как насчет шоссе? Автострад? Ответ приходил медленно. Была тут одна дорога… какая то Уэй. Нортуэй или Саутуэй, подумал он. Открыл глаза, взглянул на Чарли: „Budeš vládať ísť kus pešo, dievča? Možno aj niekoľko kilometrov?“ — Сможешь идти, детка? Пару миль? „Samozrejme.“ Pospala si a cítila sa pomerne svieža. „A ty?“ — Конечно. — Она поспала в такси и чувствовала себя сравнительно бодрой. — А ты? To bola otázka. Nevedel. В этом вопрос. Он не знал. „Pokúsim sa,“ povedal. „Myslím, zlatko, že budeme musieť prejsť pešo na hlavnú cestu, a tam sa pokúsime s niekým sa zviezť.“ — Попробую, — сказал он. — Мне кажется, мы должны выйти на главную дорогу и поймать машину, малышка. „Stopom?“ spýtala sa. — Проголосовать? — спросила она. Он кивнул: Prikývol. „Sledovať stopárov je ťažké, Charlie. Ak budeme mať šťastie, niekto nás zoberie a ráno môžeme byť v Bufalle.“ A ak nie, budeme ráno za svitania ešte vždy stáť na odstavnom páse so zdvihnutým palcom, až kým sa k nám nedovalí zelené auto. — Выследить уехавшего на попутной машине довольно трудно, Чарли. Если повезет, кто нибудь подхватит нас, а к утру уже домчит до Буффало. Если нет, мы будем стоять на обочине и голосовать, пока не появится зеленая машина. „Dobre, ak myslíš,“ súhlasila neisto Charlie. — Если так надо, — сказала нерешительно Чарли. „Poďme,“ povedal, „pomôž mi.“ — Давай, — сказал он, — помоги мне. Postavil sa na nohy a pocítil gigantický šíp bolesti. Zaknísal sa trochu, zatvoril oči, potom ich znovu otvoril. Ľudia vyzerali neskutočne. Farby sa zdali priveľmi žiarivé. Okolo prešla žena na vysokých opätkoch a každé klopnutie na dlažbe haly zvučalo ako zabuchnutie trezora. Он поднялся на ноги — сильнейший удар боли. Покачнулся, закрыл глаза, снова открыл. Люди выглядели нереальными. Цвета казались чересчур яркими. Мимо прошла женщина на высоких каблуках, и каждый их стук по плитам пола походил на звук захлопывающегося стального сейфа. „Ocko, si si istý, že vládzeš?“ Hlas mala slabý a veľmi vystrašený. — Папочка, ты правда сможешь? — Ее голосок звучал слабо, испуганно. Charlie. Len Charlie vyzerala pravá. Чарли. Но Чарли выглядела нормально. „Myslím, že áno,“ odpovedal. „Poďme.“ — Думаю, смогу, — сказал он. — Пошли. Vyšli inými dverami, než predtým vošli. Letiskový zriadenec, ktorý si ich všimol, keď vystupovali z taxíka, sa plne venoval vykladaniu kufrov z batožinového priestoru akéhosi auta. Nevidel ich. Они вышли в другую дверь; служащий аэропорта, заметивший их, когда они вылезали из такси, на сей раз был занят разгрузкой чемоданов из грузовика. Он не видел, как они вышути. „Kam teraz, ocko?“ spýtala sa Charlie. — В какую сторону, папочка? — спросила Чарли. Pozrel sa na obe strany a zbadal Severnú diaľnicu, ktorá sa tiahla ďaleko dolu, napravo od letiskovej budovy. Jedinou otázkou bolo, ako sa tam dostať. Všade okolo sa prepletali cesty – nadjazdy, podjazdy, ZÁKAZ ODBOČOVANIA VPRAVO, STOP, CHOĎTE VÍ.AVO, ZÁKAZ PARKOVANIA. Svetlá semaforov ako nepokojní duchovia monotónne blikali v čierňave noci. Он посмотрел в обе стороны и увидел Нортуэй, огибающую здание вокзала ниже и справа. Но как попасть туда — вот вопрос. Повсюду тянулись дороги — сверху, снизу, знаки ПРАВЫЙ ПОВОРОТ ЗАПРЕЩЕН, ОСТАНОВКА ПО СИГНАЛУ, ДЕРЖИТЕСЬ ЛЕВЕЕ, ПАРКОВКА ЗАПРЕЩЕНА В ЛЮБОЕ ВРЕМЯ. Огни светофоров, словно встревоженные призраки, мигали в предутренней темноте. „Myslím, že pôjdeme tadiaľto,“ navrhol a vykročili popri dlhšej strane budovy, po príjazdovej ceste k diaľnici, nad ktorou bol nápis NAKLADANIU A VYKLADANIE. Chodník sa končil tam, kde budova. Okolo nich ľahostajne prešiel veľký strieborný mercedes a oblúky výbojkových lámp odrážajúce sa v jeho laku vyvolávali dojem, že sa pohybuje prískokmi. — Думаю, сюда, — сказал он. Они прошли вдоль вокзала по вспомогательной дорожке со знаками ТОЛЬКО ПОГРУЗКА И РАЗГРУЗКА. Тротуар кончился в конце вокзала. Мимо них равнодушно промчался большой серебристый «мерседес», отраженный блеск ртутных светильников на его поверхности заставил Энди вздрогнуть. Charlie sa naňho spýtavo pozrela. Чарли вопросительно посмотрела на него. Энди кивнул: Andy kývol. „Drž sa čo najviac pri kraji. Je ti zima?“ — Идем дальше, в сторону. Тебе не холодно? „Nie, ocko.“ — Нет, папочка. „Chvalabohu, je teplá noc. Mamička by…“ — Слава богу, ночь теплая. Твоя мама… Nedopovedal. Он не мог говорить. Do tmy odchádzali dvaja ľudia, urastený muž so širokými plecami a dievčatko v červených nohaviciach a zelenej blúzke, ktoré ho držalo za ruku, až to skoro vyzeralo, že ho vedie. И они ушли в темноту — крупный широкоплечий мужчина и маленькая девочка в красных брючках и зеленой блузке, державшая его за руку, словно поводырь. жүктеу/скачать 3.46 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|