Стивен Кинг. Сердца в Атлантиде

прямоугольник парусины. Он лежал на земле, залитый водой с плавающими в ней

комочками снега. Тут мне в кроссовки начала просачиваться вода, и я перестал

оглядываться по сторонам. Подмораживало, и дождь колол мою беззащитную кожу

иголками, которые частично состояли изо льда.

На Этапе Беннета воды было по щиколотку, и мои ноги уже немели от

холода. Скип поскользнулся, я ухватил его за локоть, Нат поддержал нас обоих

сзади и не дал упасть навзничь. Впереди послышался отвратительный звук -

полукашель, полухрип. Стоук лежал в воде, будто набухшая коряга, по его

бокам колыхалась шинель, а вокруг головы колыхалась черная грива волос.

Кашель был надсадным, бронхиальным. При каждом пароксизме из его губ

вырывались крохотные брызги. Один костыль лежал рядом с ним. Другой уплывал

в сторону Беннет-Холла.

Вода накатывалась на бледное лицо Стоука. Его кашель переходил в

придушенное бульканье. Глаза у него были устремлены прямо в дождь и туман.

Казалось, он не заметил нашего появления, но когда я встал на колени с

одного его бока, а Скип с другого, он начал отпихивать нас руками. Ему в рот

затекла вода, и он, казалось, забился в судорогах. Он тонул у нас на глазах.

Больше меня не тянуло смеяться, но с тем же успехом я мог бы и продолжать.

"Сначала они шутили, - сказала Кэрол. - Сначала они шутили. Включи радио,

Пит, я люблю старые песни".

- Поднимем его, - сказал Скип и ухватил Стоука за плечо. Стоук слабо

хлопнул его рукой, как у восковой фигуры. Скип не обратил никакого внимания,

может, даже не почувствовал. - Да побыстрее же. Бога ради.

Я ухватил Стоука за другое плечо. Он плеснул мне в лицо водой, словно

бы мы валяли дурака в бассейне на чьем-то заднем дворе. Я поглядел поверх

намокшего распростертого тела на Скипа. Он кивнул мне.

- Готовсь.., есть... ВЗЯЛИ!

Мы напряглись. Стоук частично поднялся над водой - от пояса вверх, - но

и все. Меня поразил его вес. Рубашка выбилась у него из штанов и колыхалась

в воде вокруг его талии, будто пачка балерины. Ниже я увидел его белую кожу

и черную ямку пупка, точно продырявленную пулей. И еще там были шрамы,

зажившие рубцы - путаница веревочек в узлах.

- Помоги, Натти! - прохрипел Скип. - Поддержи его, хрена ради!

Нат встал на колени, обдав водой всех нас, и обнял Стоука со спины. Мы

старались вытащить его из ледяной похлебки, но теряли равновесие в скользком

снежном месиве, и нам не удавалось объединить усилия. Полуутонувший Стоук

тоже мешал нам, сотрясаясь от кашля, барахтаясь в попытке вырваться. Стоук

хотел вернуться назад, в воду.

Подошли остальные во главе с Ронни.

- Хренов Рви-Рви, - пропыхтел он, все еще хихикая, но вид у него был

ошарашенный. - Ну ты даешь, бля, ну и даешь!

- Да не стой столбом, дубина! - крикнул Скип. - Помоги нам!

Ронни еще помедлил, не злясь, а просто решая, как будет лучше всего,

потом оглянулся проверить, кто еще пришел. Он поскользнулся, и Тони ДеЛукка,

который тоже еще похихикивал, ухватил его и удержал на ногах. Они столпились

на затопленном Променаде, все мои карточные приятели из гостиной третьего

этажа, и почти все по-прежнему не могли удержаться от смеха. Они были

похожи.., не знаю на что. Я так, наверное, и не узнал бы, если бы не

рождественский подарок Кэрол., но, конечно, это было потом.

- Тони, ты, - сказал Ронни, - Брад, Ленни, Барри берем его за ноги.

- А я, Ронни? - спросил Ник. - А что я?

- Чтобы его поднимать, ты мелковат, - сказал Ронни, - но, может, он

прочухается, если его пососут.

Ник попятился. Ронни, Тони, Брад и Барри Маржо проскользнули слева и

справа от нас. Ронни и Тони подсунули руки под икры Стоука.

- Ох, черт! - взвизгнул Тони с омерзением и все еще почти смеясь. - Это

надо же! Ноги, как у пугала!

- Ноги, как у пугала! Ноги, как у пугала! - злобно передразнил его

Ронни. - Поднимай, мудак, итальяшка трахнутый, нимрод! Это тебе не выставка

искусства. Ленни и Барри, подхватите его под обездоленную жопу вместе с

ними. И сбросьте...

- ..когда другие ребята его поднимут, - докончил Ленни. - Усек. И не

обзывай моего paisan <Здесь: земляк (исп.).> итальяшкой.

- Уйдите, - выкашлянул Стоук. - Прекратите, убирайтесь.., неудачники

хреновы... - Он снова задохнулся в пароксизме кашля. Жуткие рвотные звуки. В

свете фонаря его губы выглядели серыми и скользкими.

- Это кто же про неудачников вякает? - сказал Ронни. - Хренов

полуутопший педик. - Он посмотрел на Скипа, из волнистых волос на прыщавое

лицо стекала вода. - Командуй, Кирк.

- Раз.., два.., три... ВЗЯЛИ!

Мы выпрямились. Стоук Джонс появился из воды, как затонувший корабль,

поднятый со дна. Мы зашатались под его тяжестью. Передо мной на мгновение

повисла его рука, а затем скрепленная с ней кисть описала дугу и больно

хлестнула меня по лицу. Бац! Я снова начал смеяться.

- Положите меня! Мудаки трахнутые, положите меня! Мы пошатывались,

выделывали па в снежном месиве. С него стекала вода, с нас стекала вода.

- Эколлс! - заорал Ронни. - Марчант! Бреннен! Чтоб вам, да помогите,

мудаки безмозглые, а?

Рэнди и Билли зашлепали к нам. И еще трое-четверо, привлеченные криками

и всплесками (почти все любители "червей" с третьего этажа), ухватили

Стоука. Мы неуклюже перевернули его - наверное, смахивая на самую фанатичную

группу поддержки, по какой-то причине репетирующую под проливным дождем.

Стоук перестал вырываться. Он неподвижно лежал на наших руках, его руки

свисали справа и слева, ладони были повернуты вверх, точно чашечки,

подставленные под дождь. Все уменьшающиеся каскады низвергались из его

намокшей шинели и штанин. "Он взял меня на руки и отнес к себе домой, -

сказала Кэрол, говоря о мальчике с ежиком коротких волос, мальчике, который

был се первой любовью. - Нес всю дорогу вверх по Броуд-стрит в один из самых

жарких дней года. Он нес меня на руках". Я не мог выбросить ее голос из

головы. В каком-то смысле так никогда и не смог.

- Общежитие? - спросил Ронни у Скипа. - Тащим его в общежитие?

- Дьявол, не туда! - сказал Нат. - В амбулаторию.

Поскольку мы вытащили его из воды (а это была большая трудность и уже

преодоленная), то амбулатория была именно тем, что требовалось. Она

помещалась в маленьком кирпичном здании сразу за Беннет-Холлом, и до нее

было триста - четыреста ярдов. Стоит нам выбраться с дорожки на асфальт

проезда - и дальше идти будет нетрудно.

И мы отнесли его в амбулаторию - несли на высоте наших плеч, будто

сраженного героя с поля брани. Кое-кто из нас еще испускал хихиканье или

фыркал. В том числе и я. Один раз я перехватил взгляд Ната: он смотрел на

меня так, будто я и презрения был недостоин, и я попытался подавить

рвавшиеся наружу звуки. Несколько секунд я держался, а потом вспомнил, как

он крутился на своем костыле ("Олимпийские судьи все.., дают ему десять

очков"), и начинал снова.

Пока мы несли Стоука вверх по склону к амбулатории, он заговорил всего

раз.

- Дайте мне умереть, - сказал он. - Хоть разок в глупых все мне-мне-мне

"Золотого дна" неизвестно кому. В те дни они еще не умели толком настраивать

цвет, и лицо папаши Картрайта было цвета свежего авокадо. Наверное, мы

шумели, точно стадо бегемотов, выбирающихся на берег, и дежурная сестра

сразу выбежала к нам. Следом за ней - санитарка (скорее всего студентка,

отрабатывающая стипендию вроде меня) и щуплый тип в белом халате. На шее у

него висел стетоскоп, а из уголка рта торчала сигарета. В Атлантиде курили

даже доктора.

- Ну, что с ним? - спросил врач у Ронни, то ли потому, что Ронни

выглядел главным, то ли потому, что он стоял к нему ближе всех.

- Шлепнулся на Этапе Беннета, когда шел в Холиоук, - ответил Ронни. -

Чуть не утоп. - Помолчав, он добавил:

- Он безногий.

Словно в подтверждение этих слов Билли Марчант взмахнул костылем

Стоука. Видимо, никто не позаботился подобрать второй.

- Опусти эту штуку, ты что, бля, хочешь мне мозги вышибить? - сердито

спросил Ник Праути, стремительно наклонившись.

- Какие еще мозги? - откликнулся Скип, и мы все расхохотались так, что

чуть не уронили Стоука.

- Отсоси у меня наискось, ослиная жопа, - сказал Ник, но он и сам

смеялся. Врач нахмурился.

- Несите его вон туда, а свои выражения приберегите для своих сборищ.

Стоук снова закашлялся, басисто, надрывно. Так и казалось, что изо рта

у него посыпятся сгустки крови, таким тяжелым был этот кашель.

Мы извивающейся змеей пронесли Стоука через приемную, но пройти сквозь

дверь смотровой в таком строю не могли.

- Дайте-ка мне, - сказал Скип.

- Ты его уронишь, - сказал Нат.

- Нет, - сказал Скип. - Не уроню; только погодите, чтобы я ухватил

покрепче.

Он встал рядом со Стоуком, потом кивнул мне справа и Ронни слева.

- Опускаем! - сказал Ронни, и мы послушались. Скип крякнул, приняв на

себя всю тяжесть Стоука, и я увидел, как вздулись жилы на его шее. Потом мы

попятились, Скип внес Стоука в смотровую и положил на стол. Тонкий бумажный

лист, прикрывавший кожаную поверхность, сразу промок. Скип отступил на шаг.

Стоук пристально смотрел на него со стола, лицо у него было смертельно

бледным, если не считать двух красных пятен на скулах - красными, как

румяна, были эти пятна. Вода ручейками стекала с его волос.

- Извини, - сказал Скип.

Стоук отвернул голову и закрыл глаза.

- Выйдите отсюда, - сказал врач Скипу. От сигареты он где-то избавился.

Он оглядел нас, кучку из десятка мальчишек, большинство которых все еще

ухмылялось, и со всех на пол приемной стекала вода. - Кто из вас знает, что

у него с ногами? Эти сведения нужны для выбора медикаментов.

- Так это же что-то обычное, верно? - спросил Ронни. Оказавшись перед

совсем взрослым человеком, он утратил визгливый апломб. Голос у него звучал

неуверенно, даже опасливо. - Мышечный паралич или там церебральная

дистрофия?

- Дурак ты, - сказал Ленни. - Дистрофия мышечная, а церебральный...

- Автомобильная катастрофа, - сказал Нат. Мы все оглянулись на него.

Нат все еще выглядел аккуратным и безупречно подтянутым, хотя и промок

насквозь. В этот день на нем была лыжная шапка городской школы Форт-Кента.

Футбольная команда Мэна наконец-то забила гол и освободила Ната от голубой

шапочки. "Давайте, "Черные Медведи!" - Четыре года назад. Его отец, мать и

старшая сестра погибли. Он единственный уцелел из всей семьи.

Наступила тишина. Я заглядывал через плечи Скипа и Тони в смотровую.

Стоук на столе все еще истекал водой, повернув голову набок, закрыв глаза.

Сестра измеряла ему давление. Штанины облепляли ноги, и мне вспомнился парад

Четвертого Июля у нас в Гейтс-Фоллсе, когда я был малышом. Позади школьного

оркестра двигался Дядя Сэм ростом футов в десять, считая высокую звездную

синюю шляпу, но когда ветер прижимал штанины к ногам, их секрет становился

явным. Именно так выглядели ноги Стоука Джонса внутри мокрых штанин -

трюком, скверной шуткой, подпиленными ходулями с насаженными на их концы

кроссовками.

- Откуда ты знаешь, Натти? Он тебе рассказывал?

- Нет. - У Ната был пристыженный вид. - Он объяснил Гарри Суидорски

после заседания комитета сопротивления. Они.., мы.., были в "Медвежьей

берлоге". Гарри прямо спросил, что у него с ногами, и Стоук ответил.

Мне показалось, что я понял выражение на лице Ната. После заседания,

сказал он. ПОСЛЕ. Нат не знал, о чем говорилось на совещании. Нат не был

членом комитета сопротивления;

Нат был мальчиком на линии, и только. Он мог соглашаться с целями и

тактикой комитета.., но ему надо было думать о своей матери. И о своем

будущем стоматолога.

- Повреждение позвоночника? - спросил врач. Даже еще энергичнее.

- Кажется, да, - сказал Нат.

- Ну, ладно. - Врач начал махать на нас руками, словно мы были стаей

гусей. - Отправляйтесь к себе в общежития. Мы о нем позаботимся.

Мы начали пятиться к двери приемной.

- А почему, ребята, вы смеялись, когда принесли его? - внезапно

спросила сестра. Она стояла рядом с врачом, держа в руках манжету тонометра.

- Почему вы ухмыляетесь сейчас? - Голос у нее был сердитый.., черт, голос у

нее был полон ярости. - Что смешного в беде этого мальчика? Что вас так

рассмешило?

Я не думал, что кто-нибудь ответит. Мы просто стояли и смотрели на свои

переминающиеся ноги, осознав, что мы куда ближе к четвероклассникам, чем нам

казалось. Но кто-то все-таки ответил. Скип ответил. Он даже сумел взглянуть

ей в глаза.

- Его беда, мэм, - сказал он. - Вы правы: вот почему. Смешной была его

беда.

гнева. - Как вы ужасны.

- Да, мэм, - сказал Скип. - Думаю, вы и тут правы. - Он отвернулся.

Мы поплелись за ним в приемную - мокрая приунывшая кучка. Не могу

утверждать, что самой скверной моей минутой в университете была та, когда

меня назвали ужасным ("Если вы помните о шестидесятых много, значит, вас там

не было", - как однажды сказал хиппи, известный под прозвищем Корявый

Кудрявый), но не исключаю этого. В приемной все еще было пусто. Теперь на

экране красовалась физиономия маленького Джо Картрайта - такая же зеленая,

как у его папаши. Майкла Лэндона тоже убил рак поджелудочной железы - это

было общим между ним и моей мамой.

Скип остановился. Ронни, опустив голову, прошел мимо него к двери. За

ним шли Ник, Билли, Ленни и все остальные.

- Погодите, - сказал Скип, и они обернулись. - Я хочу кое о чем

потолковать с вами, ребята.

Мы столпились вокруг него. Скип поглядел на дверь смотровой, убедился,

что мы одни, и заговорил.
Глава 36
Десять минут спустя мы со Скипом шагали к общежитию в полном

одиночестве. Остальные ушли вперед. Ват некоторое время держался наравне с

нами, но затем, наверное, уловил из воздуха, что я хотел бы поговорить со

Скипом с глазу на глаз. Нат всегда умел улавливать нюансы из воздуха. Держу

пари, что он хороший стоматолог и что он особенно нравится детям.

- Я покончил с "червями", - сказал я.

Скип не отозвался.

- Не знаю, может, уже поздно нагнать, чтобы сохранить стипендию, но вес

равно попытаюсь. Да и вообще мне все равно. Не в засранной стипендии дело.

- Да. Дело в них, верно? В Ронни и всех прочих.

- По-моему, они только часть. - Когда день угас, стало очень холодно.

Холодно, сыро и мерзко. Ощущение было такое, что лето больше никогда не

настанет. - Черт, мне не хватает Кэрол. Ну почему она должна была уйти?

- Не знаю.

- Когда он упал, начался настоящий сумасшедший дом, - сказал я. - Не

студенческое общежитие, а дерьмовый сумасшедший дом.

- Ты тоже смеялся. Пит, как и я.

- Знаю, - сказал я. Возможно, будь я один, я бы не стал смеяться. И

будь мы со Скипом вдвоем, так тоже, возможно, не стали бы, но как знать? От

того, что произошло, никуда не денешься. А я все время вспоминал Кэрол и

мальчишек с их бейсбольными битами. И вспоминал, как Нат посмотрел на меня,

будто я и презрения недостоин. - Знаю.

Некоторое время мы шли молча.

- Думаю, жить с тем, что я смеялся над ним, я смогу, - сказал я, - но

не хочу проснуться в сорок лет и ничего не вспомнить, когда мои дети начнут

расспрашивать меня про университет. Ничего не вспомнить, кроме Ронни

Мейлфанта с его польскими анекдотами и бедного мудака Макклендона,

наглотавшегося детского аспирина, чтобы покончить с собой. - Я вспомнил, как

Стоук Джонс крутился на своем костыле, и мне захотелось смеяться, вспомнил,

как он лежал на столе в амбулатории, и мне захотелось заплакать. И знаете

что? Насколько я могу судить, это было одно и то же чувство. - Просто мне

из-за этого скверно. Совсем дерьмово.

- И мне, - сказал Скип. Вокруг хлестал дождь, пронизывающий и холодный.

Окна Чемберлен-Холла светили ярко, но неприветливо. Я увидел на траве желтую

парусину, которую полицейские присобачили к стене, а над ней смутные

очертания букв, напыленных из пульверизатора. Их смывал дождь, и на

следующий день от них почти ничего не осталось.

- Мальчишкой я всегда воображал себя героем, - сказал Скип.

- Черт, и я тоже. Какой мальчишка воображал себя в толпе линчевателей?

Скип посмотрел на свои промокшие ботинки, потом на меня.

- Можно я буду заниматься с тобой пару недель?

- Сколько захочешь.

- Ты правда не против?

- Какого хрена я должен быть против? - Я говорил ворчливо, потому что

не хотел, чтобы он понял, какое облегчение я испытал, какая меня охватила

радость. Потому что это могло сработать. Помолчав, я сказал:

- А это.., ну, то.., по-твоему, у нас получится?

- Не знаю. Может быть.

Мы почти дошли до северной двери, и я кивнул на смываемые буквы перед

тем, как мы вошли.

- Может, декан Гарретсен и этот тип, Эберсоул, оставят дело без

последствий? Краска Стоука ведь не успела засохнуть. К утру все смоет.

Скип покачал головой:

- Не оставят.

- Но почему? Отчего ты так уверен?

- Потому что Душка им не позволит. И, конечно, он оказался прав.

промокшие картежники сушились и переодевались. Многие из них учли кое-что из

того, что Скип Кирк говорил в приемной амбулатории. Однако когда Нат, Скип и

я вернулись после ужина, в гостиной снова кипела жизнь - заняты были три

столика.

- Эй, Рили, - сказал Ронни, - Туиллер говорит, что ему надо к завтрему

позаниматься. Если сядешь на его место, я поучу тебя играть.

- Не сегодня, - сказал я. - Мне тоже надо заниматься.

- А как же! - сказал Рэнди Эколлс. - Искусством насилия над собой.

- Верно, деточка. Еще пара недель прилежных занятий, и я научусь менять

руки плавно, вот как ты. Я пошел дальше, но тут Ронни сказал:

- Я ж тебя накрыл, Рили.

Я обернулся. Ронни развалился на стуле, улыбаясь этой своей мерзкой

улыбочкой. Там под дождем в течение нескольких минут я видел другого Ронни,

но тот мальчик снова исчез.

- Нет, - сказал я. - Ничего подобного. У меня все было на мази.

- Никто не сшибает луну в партии без сброса, - сказал Ронни, еще больше

откидываясь на спинку. Он почесал щеку, содрав головки у пары прыщей. Из них

засочился желтоватый крем. - Во всяком случае, за моим столом. Я тебя поймал

на трефах.

- У тебя треф не было, если только ты не сжулил на первой взятке. Шприц

Ленни ты взял тузом. А в червях у меня была вся королевская фамилия.

Улыбка Ронни на мгновение поблекла, затем снова расцвела. Он указал

рукой на пол, с которого все карты были подобраны (окурки остались,

перевернутые пепельницы остались - почти все мы росли в семьях, где это была

мамина работа).

- Все старшие черви, так? Жаль-жаль, что проверить никак нельзя.

- Да, жаль. - Я снова пошел к двери.

- Ты отстанешь в турнирных очках! - крикнул он мне вслед. - Знаешь это?

- Можешь забрать их себе, Ронни. Мне они больше не нужны.

Больше в университете я в "черви" не играл. Много лет спустя я научил

этой игре моих детей, и они ее сразу освоили. Каждый август в летнем

коттедже мы устраивали турниры. Турнирных очков у нас не было, но имелся

приз - чаша любви. Один раз ее выиграл я и поставил на письменный стол,

чтобы постоянно видеть ее. В наших чемпионатах я дважды сшиб луну, но не в

партии без сброса. Как мой старый университетский дружок Ронни Мейлфант

сказал однажды: никто не сшибает луну в партии без сброса. С тем же успехом

вы можете надеяться, что Атлантида поднимется из океана, помахивая пальмами.

в учебник по антропологии. Обе пятерни он запустил в волосы, будто у него

раскалывалась голова. Нат за своим столом писал работу по ботанике. Я

растянулся на кровати, корпя над моей старой подружкой геологией. На

проигрывателе кружила пластинка, и Боб Дилан пел: "Веселей хохотушки не

знала долина, чем прабабушка мистера Клина". В дверь дважды резко постучали:

"бам-бам".

- Собрание этажа! - крикнул Душка. - Собрание этажа в клубном зале в

девять! Присутствие обязательно!

- О черт! - сказал я. - Сожжем секретные документы и съедим рацию.

Нат выключил Дилана, и мы услышали, как Душка идет по коридору,

выстукивая "бам-бам!" на каждой двери и вопя про собрание в клубном зале.

Скорее всего большинство комнат были пусты, но значения это не имело: их

обитателей он найдет в гостиной за травлей Стервы.

Скип посмотрел на меня.

- Я же говорил, - сказал он.

помимо гостиных в середине этажа, имелось большое клубное помещение в

полуподвале, включавшее альков с телевизором, где зрители в основном

собирались по субботам и воскресеньям на спортивные программы, а в будние

дни на мыльную оперу с вампирами под названием "Темные тени"; затем буфетный

угол с полудюжиной автоматов; стол для пинг-понга и порядочное число шахмат

и шашек. А также место для собраний с трибуной и несколькими рядами

деревянных откидных стульев. У нас там было собрание этажа в начале учебного

года, на котором Душка объяснял правила общежития и подчеркивал жуткие

последствия неудовлетворительных комнатных проверок. Не могу не упомянуть,

что проверки комнат были главным в жизни Душки. То есть наравне с РОТС.

Он стоял за маленькой деревянной трибуной, на которую положил тонкую

папку. Думаю, с его заметками. Он все еще был в мокрой и грязной форме РОТС

и выглядел усталым после целого дня разгребания снега и посыпания песком, и

еще он выглядел возбужденным... "включенным", как мы называли это года два

спустя.

подкрепление. У зеленой блочной стены, сложив руки на чинно сдвинутых

коленях, сидел Свен Гарретсен, мужской декан. На протяжении всего собрания

он не сказал почти ни слова и хранил вид благожелательности, даже когда

атмосфера накалилась. Рядом с Душкой стоял в черном пальто поверх

темно-серого костюма Эберсоул, заместитель ректора по дисциплине, и у него

вид был самый деловой.

После того как мы расселись, а те из нас, кто курил, закурили, Душка

сначала посмотрел через плечо на Гарретсена, потом на Эберсоула. Эберсоул

чуть-чуть ему улыбнулся.

- Начинайте, Дэвид. Прошу вас. Это же ваши мальчики. Меня слегка

пробрало. Я мог быть и таким, и сяким - в том числе дерьмом, способным

смеяться над калеками, когда они падают в лужи под проливным дождем, - но

только не мальчиком Душки Душборна...

Душка вцепился в край трибуны и поглядел на нас с торжественной

суровостью, быть может, думая (в глубинном уголке его сознания, отведенном

исключительно для сладких грез), что настанет день, когда он вот так

обратится к своим штабным офицерам, чтобы привести в движение могучую армию,

нацеленную на Ханой.

- Джонс исчез, - сказал он наконец. Это прозвучало зловеще и

двусмысленно, будто реплика в фильме Чарльза Бронсона.

- Он в амбулатории, - сказал я и насладился удивлением на лице Душки.

Эберсоул тоже как будто удивился. Гарретсен продолжал благожелательно

смотреть куда-то перед собой, как человек, в меру нанюхавшийся.

- Что с ним такое? - спросил Душка. Это не входило в сценарий - ни в

тот, который он разработал сам, ни в тот, который подготовили они с

Эберсоулом, - и Душка начал хмуриться. И еще он крепче ухватился за трибуну,

словно опасаясь, что она вспорхнет и улетит.

- Ее упадала и бум! - сказал Ронни и приосанился, услышав смех. - Кроме

того, он вроде схватил пневмонию, или двусторонний бронхит, или что-то там

такое. - Он перехватил взгляд Скипа, и мне показалось, что Скип слегка

кивнул. Это было шоу Скипа, а не Душки, но если нам повезет - если повезет

Стоуку, - троица перед нами никогда об этом не узнает.

- Ну-ка расскажите с самого начала, - сказал Душка. Он уже не просто

хмурился, а горел яростью. Точно так же, как в ту минуту, когда обнаружил на

своей двери крем для бритья.

Скип поведал Душке и новым друзьям Душки, как мы увидели из окна

гостиной на третьем этаже, что Стоук направляется к Дворцу Прерий, как он

упал в лужу, как мы вытащили его и отнесли в амбулаторию, как доктор сказал,

что Стоук тяжело болен. Врач этого не говорил, но это было бы лишним. Те из

нас, кто прикасался к коже Стоука, знали, что он весь горит, и все мы

слышали его жуткий кашель. Скип промолчал о том, что Стоук рвался вперед

так, словно хотел убить всех и вся, а затем умереть и сам, и он ничего не

сказал о том, как мы смеялись - Марк Сент-Пьер так безудержно, что обмочил

штаны.

Когда Скип кончил. Душка неуверенно покосился на Эберсоула. Эберсоул

улыбаться безмятежной улыбкой Будды. Намек был ясен. Это шоу Душки; и для

него будет лучше, если это шоу хорошо подготовлено.

Душка перевел дух и снова уставился на нас.

- Мы считаем, что Стоукли Джонс виновен в вандализме и публичном

нарушении нравственности, запачкавших северную стену Чемберлена сегодня

утром. Точное время нам неизвестно.

Я сообщаю вам слово в слово то, что он сказал, не изменив ни единого. И

если не считать "возникла необходимость уничтожить деревню, чтобы ее

спасти", это, пожалуй, самый блистательный пример начальственного

красноречия, какой я только встречал в своей жизни.

Полагаю, Душка ожидал, что мы заахаем и заохаем, как статисты в зале

суда, где Перри Мейсон под занавес начинает все расставлять по своим местам.

А мы молчали, Скип внимательно следил за Душкой и, когда тот снова набрал

воздуха для следующей тирады, спросил:

- А почему ты думаешь, что это он, Душка? Хотя у меня нет полной

уверенности - я никогда его об этом прямо не спрашивал, - но я не

сомневаюсь, что Скип употребил это прозвище нарочно, чтобы еще больше

вывести Душку из равновесия. Но так или нет, а оно сработало. Душка почти

сорвался, посмотрел на Эберсоула и изменил тактику. Над его воротником

появилась красная полоска. Я зачарованно наблюдал, как она ширится. Просто

диснеевский мультфильм: Дональд Дак старается совладать со своей яростью.

Знаешь, что это ему не удастся, и взвешиваешь, насколько его хватит, прежде

чем он сорвется.

- Думаю, тебе известен ответ на этот вопрос, Скип, - наконец сказал

Душка. - Стоукли Джонс носит верхнюю одежду с особым символом на спине. - Он

схватил свою папку, достал лист бумаги, посмотрел на него, потом повернул

так, чтобы мы все могли увидеть. Никто из нас не удивился тому, что было

изображено на листе. - Вот этот символ. Он был изобретен коммунистической

партией вскоре после окончания Второй мировой. Он означает "победу через

инфильтрацию", и подрывные элементы называют его "Сломанный крест". Кроме

того, он приобрел популярность у таких внутренних групп, как "Черные

мусульмане" и "Черные пантеры". Поскольку на спине Стоука Джонса этот символ

появился гораздо раньше, чем на стене нашего общежития, мне кажется, не

требуются конструкторы ракет, чтобы...

- Дэвид, это же полное дерьмо! - сказал Нат, вставая. Он был бледен и

дрожал, но больше от гнева, чем от страха. Слышал ли я когда-нибудь прежде,

чтобы он сказал "дерьмо" прилюдно? По-моему, нет.

Гарретсен улыбнулся моему соседу по комнате благожелательнейшей

улыбкой. Эберсоул поднял брови с вежливым интересом. Душка словно обалдел.

Полагаю, уж от кого-кого, а от Ната Хоппенстенда он возражений не ожидал.

- Этот символ основан на английских военно-морских сигналах флагами и

подразумевает ядерное разоружение. Его придумал знаменитый английский

философ. По-моему, он даже получил "сэра". И говорить, будто его сочинили

русские? Господи помилуй! И этому вас учат в РОТС, такому вот дерьму?

Нат гневно смотрел на Душку, уперев руки в бока. Душка пялился на него,

окончательно сбитый с толку. Да, именно этому его учили в РОТС, и он

заглотнул наживку целиком. Это наталкивало на вопрос: а чего еще наглотались

ребята из РОТС?

- Полагаю, эти сведения о Сломанном Кресте очень интересны, - мягко

вмешался Эберсоул, - и это полезная информация.., разумеется, если она

точна.

Английские ребята носили этот знак, когда пять лет назад протестовали против

того, что в английских портах базируются атомные подлодки США.

- Блядский А! - крикнул Ронни и замахал кулаком над головой. Примерно

год спустя или чуть позже Пантеры - которым, насколько мне известно, символ

мира Бертрана Рассела был до лампочки - вот так же взмахивали кулаками на

своих митингах. И, разумеется, двадцать лет спустя или еще дальше по линии

времени все мы, подмытые детки шестидесятых, проделывали то же на

рок-концертах. "Брюууууу-уууус! Брюууууууус!"

- Давай, детка! - со смехом добавил Хью Бреннен. - Давай, Скип! Давай,

большой Нат!

- Не выражайся в присутствии декана! - рявкнул Душка на Ронни.

Эберсоул проигнорировал и похабщину, и выкрики с галерки. Его полный

интереса и скептичности взгляд был устремлен на моего соседа по комнате и на

Скипа.

- Даже если все это правда, - сказал он, - проблема все равно остается,

нравственности остается. И он имел место в дни, когда налогоплательщики

смотрят на учащуюся молодежь еще более взыскательным взглядом. А

существование этого учебного заведения, господа, зависит от

налогоплательщиков. И мне кажется, что нам всем подобает...

- Подумать об этом! - внезапно прокричал Душка. Щеки у него к этому

моменту почти полиловели, по лбу пошли жуткие красные пятна, будто клейма, а

прямо между глаз быстро пульсировала вздувшаяся артерия.

Прежде чем Душка успел сказать что-нибудь еще - а у него, видимо,

имелось много чего сказать, - Эберсоул прижал ладонь к его груди, будто

зажимая ему рот. Душка сразу съежился. У него был его шанс, но он все

испортил. Позднее он, возможно, скажет себе, что причиной была усталость.

Пока мы проводили день в тепле гостиной, играя в карты и протирая дыры в

нашем будущем. Душка снаружи разгребал снег и посыпал песком дорожки, чтобы

старенькие профессора психологии не падали и не ломали бы ноги. Он устал,

утратил быстроту реакции.., да и в любом случае этот мудак Эберсоул не дал

ему законной возможности показать себя. Только в данный момент от всего

этого толку было мало - его оттерли на задний план. Вернувшиеся взрослые

опять всем распоряжались. Папочка все уладит.

- Мне кажется, всем нам подобает определить виновного и позаботиться,

чтобы он был наказан с надлежащей строгостью, - продолжал Эберсоул. Смотрел

он главным образом на Ната. Как ни удивительно казалось мне это тогда, но он

определил в Нате фокус сопротивления, которое ощущал вокруг.

Нат, да благословит Бог его глазные зубы и зубы мудрости, был вполне в

силах противоборствовать таким, как Эберсоул. Он продолжал стоять, упирая

руки в бока, и его взгляд ни разу не дрогнул, и уж тем более он не отвел

глаз под взглядом Эберсоула.

- И как вы предполагаете это сделать? - спросил Нат.

- Как вас зовут, молодой человек? Скажите, будьте так добры.

- Натан Хоппенстенд.

- Так вот, Натан, я считаю, что виновный уже указан, не так ли? -

Эберсоул говорил с терпеливостью преподавателя. - А вернее, сам на себя

указал. Мне сказали, что этот бедняга Стоукли Джонс носил на спине символ

Сломанного Креста с самого...

- Перестаньте так его называть! - сказал Скип, и я даже подскочил,

такое бешенство было в его голосе. - Ничего сломанного в нем нет. Это знак

мира, черт возьми!

- А ваше имя, сэр?

- Стэнли Кирк, Скип для друзей. Вы можете называть меня Стэнли. - Это

вызвало придушенные смешки, которых Эберсоул словно не услышал, - Что же,

мистер Кирк, ваша семантическая придирка учтена, но она не меняет того

факта, что Стоукли Джонс - и один только Стоукли Джонс с первого дня

семестра демонстрировал указанный символ на территории университета. Мистер

Душборн сообщил мне...

- Мистер Душборн, - сказал Нат, - понятия не имеет о знаке мира и его

происхождении, а потому, мне кажется, вы напрасно так уж доверяете тому, что

он вам сообщает. Например, мистер Эберсоул, на спине моей куртки я тоже ношу

знак мира, так откуда вы знаете, что не я брызгал краской на стену?

У Эберсоула отвисла челюсть. Не слишком, но достаточно, чтобы

подпортить сочувственную улыбку и журнальное благообразие его лица, А декан

Гарретсен нахмурился, словно столкнулся с совершенно непонятной идеей. Так

редко видишь, чтобы хороший политик или университетский администратор был бы

застигнут врасплох! Эти моменты следует бережно хранить в памяти. И этот я

все еще бережно храню и сегодня.

- Вранье! - сказал Душка более обиженно, чем сердито. - Ну зачем ты

врешь, Нат? Ты последний человек на третьем, о ком бы я...

- Это не вранье, - сказал Нат. - Пойди в мою комнату и достань из шкафа

мой бушлат, если не веришь мне. Проверь.

- Да, а заодно и мою, - сказал я, вставая рядом с Натом. - Мою старую

школьную куртку. Ты ее сразу узнаешь. Ну, та, со знаком мира на спине.

Эберсоул вглядывался в нас слегка прищуренными глазами. Потом спросил:

- А когда точно вы нарисовали этот так называемый знак мира на своей

одежде, молодые люди?

На этот раз Нат соврал. К тому времени я настолько хорошо его узнал,

что понимал, как это было ему тяжело.., но он не Дрогнул.

- В сентябре.

Это доконало Душку. "Ну прямо выдал ядерный взрыв", - как выразились бы

мои дети, только это было бы неточно. Выдал Душка Дональда Дака. Не то чтобы

он запрыгал, хлопая руками и испуская "кря-кря-кря", как делал Дональд,

впадая в гнев, но он таки испустил вопль возмущения и хлопнул себя по

пятнистому лбу кулаками. Эберсоул снова его осадил, на этот раз ухватив за

плечо.

мягко.

понравился стоуковский. И еще чтобы показать, что у меня есть кое-какие

вопросы о том, что мы делаем во Вьетнаме.

Душка вывернулся из-под руки Эберсоула. Он выпятил подбородок, губы у

него растянулись так, что открыли полный набор зубов.

- Помогаем нашим союзникам, ты, дебил! - закричал он. - Если у тебя не

хватает собственного ума сообразить это, рекомендую тебе прослушать курс

полковника Андерсона - введение в военную историю. Или ты еще один подлый

трус, который...

- Тише, мистер Душборн, - сказал декан Гарретсен. Его тихость каким-то

образом казалась оглушительней криков Душки. - Здесь не место для дебатов по

поводу внешней политики и не время для личных выпадов. Как раз наоборот.

Душка опустил пылающее лицо, уставился в пол и начал грызть губы.

- И когда же, мистер Рили, вы поместили этот знак мира на вашу куртку?

- спросил Эберсоул. Голос его оставался вежливым, но в глазах пряталась

злость. Думаю, он к тому времени уже понял, что Стоук ускользнет, и это ему

крайне не нравилось. Душка был мелочишкой в сравнении с ему подобными -

теми, кто в 1966 году появились в американских университетах. Времена

призывают своих людей, сказал Лао-Цзы, и вторая половина шестидесятых

призвала Чарльза Эберсоула. Он не был деятелем на ниве просвещения, он был

стражем правопорядка и по совместительству представителем по связи с

общественностью.

"Не лги мне, - сказали его глаза. - Не лги мне, Рили. Ведь если ты

солжешь и я это узнаю, я из тебя фарш сделаю".

Да плевать! Вероятно, к 15 января меня в любом случае здесь уже не

будет; к Рождеству 1967 года я могу быть уже в Пу-Бай, согревая местечко для

Душки.

- В октябре, - сказал я. - Нарисовал его на своей куртке не то перед

- У меня он на куртке и нескольких фуфайках, - сказал Скип. - Они все у

меня в комнате. Если хотите, могу показать.

Душка, багровый до корней волос, все еще глядел в пол и размеренно

покачивал головой.

- И у меня он есть на паре фуфаек, - сказал Ронни. - Я не мирник, но

знак тот еще. Он мне нравится.

Тони ДеЛукка сказал, что и у него есть знак на спине фуфайки.

Ленни Дориа сообщил Эберсоулу и Гарретсену, что нарисовал его на

переплетах нескольких учебников, а также на первой странице записной книжки

с расписанием. Если они хотят, он сейчас ее принесет.

У Билли Марчанта знак был на куртке.

Брад Уизерспун вывел его чернилами на своей студенческой шапочке.

Шапочка лежит у него где-то в шкафу, возможно, под бельем, которое он забыл

отвезти домой, чтобы мама постирала.

Ник Праути сказал, что нарисовал знаки мира на конвертах своих любимых

пластинок: "Начхаем на заботы" и "Уэйн Фонтана с Умопомрачителями".

- Да у тебя ума не хватит, чтобы помрачиться, яйца зеленые, -

пробормотал Ронни, и ладони загородили хихикающие рты.

Еще несколько человек сообщили, что у них есть знаки мира на учебниках

или предметах одежды. И все утверждали, что нарисовали их задолго до

появления граффити на северной стене Чемберлен-Холла. И последний,

сюрреалистический штрих: Хью встал, вышел в проход и задрал штанины джинсов

настолько, чтобы показать желтые носки, обтягивающие его волосатые голени.

На обоих носках был нарисован знак мира маркером для меток на белье, который

миссис Бреннен дала своему сыночку с собой в университет - скорее всего за

весь семестр хренов маркер был использован в первый и последний раз.

- Как видите, - сказал Скип, когда признания и демонстрирования

завершились, - сделать это мог любой из нас.

Душка медленно поднял голову. От багровой краски на его лице осталось

только пятно над левой бровью, смахивавшее на ожог.

- Почему вы врете ради него? - спросил он, выждал, но никто не

отозвался. - До каникул Дня Благодарения ни у кого из вас не было ни единого

знака мира ни на одной вещи, хоть под присягой покажу и ставлю что угодно,

до этого вечера почти ни у кого из вас его не было. Почему вы врете ради

него?

ее чувствовали. Но кому она принадлежала? Им или нам? Ответа не было. И все

эти годы спустя настоящего ответа пока так и нет.

Затем к трибуне направился декан Гарретсен. Душка не смотрел в его

сторону, но тут же попятился. Декан оглядел нас с веселой улыбочкой.

- Это глупость, - сказал он. - То, что написал мистер Джонс, было

глупостью, а эта ложь - еще большая глупость. Скажите правду, ребята.

Признайтесь.

Никто ничего не сказал.

- Мы поговорим с мистером Джонсом утром, - сказал Эберсоул. - Быть

может, после этого кому-нибудь из вас, ребятки, захочется слегка изменить

свои истории.

- Я бы не стал особенно доверять тому, что вам может наговорить Стоук,

- сказал Скип.

- Верно, старина Рви-Рви опупел, как крыса в сральне, - сказал Ронни.

Послышался странный сочувственный смех.

- Крыса в сральне! - заорал Ник. Его глаза сияли. Он ликовал, как поэт,

которого наконец-то осенило Ie mot juste <требуемое слово (фр.).>. -

Крыса в сральне, вот и весь старина Рви. - И в том, что явилось, пожалуй,

заключительным триумфом безумия над рациональностью, Ник Праути с

совершенством изобразил Фогхорна Легхорна:

- Говорю же, говорю вам, мальчик спятил! Потерял колесо колясочки!

Потерял две трети карт из колоды! Он...

Мало-помалу до Ника дошло, что Эберсоул и Гарретсен смотрят на него -

Эберсоул с брезгливостью, Гарретсен почти с интересом, будто на новую

бактерию под микроскопом.

- ..немножко головой тронулся, - докончил Ник, уже никому не подражая

от смущения, этого бича всех великих артистов. Он торопливо сел.

- Я имел в виду не совсем это, - сказал Скип. - И не то, что он калека.

Он чихал, кашлял, и из носа у него текло с того дня, как вернулся. Даже ты

должен был это заметить. Душка.

Душка не ответил, даже на этот раз не отреагировал на прозвище. Да,

пожалуй, он действительно очень устал.

- Я только хотел сказать, что он может наговорить много чего, - сказал

Скип, - и даже сам этому верить. Но он тут ни при чем.

Улыбка Эберсоула вынырнула из небытия, но теперь в ней не было и

крупицы юмора.

- Мне кажется, я понял соль ваших аргументов, мистер Кирк. Вы хотите,

чтобы мы поверили, будто мистер Джонс не отвечает за надпись на стене, но

если он все-таки признается, что причастен к ней, мы не должны верить его

словам.

Скип тоже улыбнулся - тысячеваттной улыбкой, от которой сердца девушек

- Вот именно, - сказал он. - В этом соль моих аргументов. Наступило

мгновение тишины, а затем декан Гарретсен произнес то, что можно счесть

эпитафией нашей краткой эпохи:

- Вы меня разочаровали, ребята, - сказал он. - Идемте, Чарльз. Нам тут

больше нечего делать.

Гарретсен взял свой портфель, повернулся на каблуках и пошел к двери.

Эберсоул как будто удивился, но поспешил следом за ним. Так что Душке и

его подопечным с третьего этажа осталось только смотреть друг на друга с

недоверием и упреком.

- Спасибо, парни. - Дэвид почти плакал. - Спасибо в целую кучу говна.

Он вышел, опустив голову, сжимая в руке свою папку. В следующем

семестре он покинул Чемберлен и вступил в землячество. Учитывая все,

пожалуй, так было лучше всего. Как мог бы сказать Стоук: Душка утратил

убедительность.