Сто великих любовников москва "вече" 2003

нарочного: объявил, что намерен провести у нее вечер. Ответ пришел весьма

неожиданный: княгиня была счастлива, польщена, просила его величество вычеркнуть

в прилагаемом ею списке имена тех дам, которых неугодно было бы ему у нее

встретить. Александр вычеркнул всех, оставив на листе лишь имя самой княгини. Та

тотчас же послала за мужем - и князь Эстергази, вместе с женой, встретил его

величество. Осведомитель отмечал, что император оставался у Эстергази всего

несколько минут.

Неудача не особенно серьезная. Александр Павлович продолжал ухаживать. Быстро

проходили увлечения и забавы. Мальчишеского осталось в нем очень много... С

графиней Зичи он поспорил о том, кто скорее может переодеться - мужчина или

женщина. Заключили пари. В одной комнате переодевалась графиня, в другой -

Александр. Он вышел первым, в мундире, специально доставленном с камердинером.

Присутствовавшие рассыпаются в комплиментах... Самодержец всероссийский, вождь

великой коалиции, одержал новую победу!

Не гнушался он и дам более скромного происхождения. Госпожи Шварц и Шмидт, жены

петербургских немцев, прибыли в Вену. Обе - его бывшие любовницы, и обе в Вене

возобновили связь с царем, чем вызывали всеобщее негодование.

Отметим, что Мария Антоновна тоже была в Вене во время конгресса и связи с нею

Александр Павлович вовсе не порывал. В Вене была и Елизавета: "Аспазии" и

"Психее" надлежало, конечно, присутствовать при всех его торжествах... Царицу

жалели, и венский свет весьма неодобрительно отнесся к тому, что Александр

Павлович заставил ее пойти на бал к княгине Багратион. Впрочем, хоть Елизавета и

имела право почитать себя жертвой крайне легкомысленного супруга, она все же не

была лишена некоторого утешения, ибо в Вене вновь встретила князя Адама

Чарторыйского, и прежняя идиллия на миг между ними возобновилась.

Итак, Александр Павлович проводил время в Вене как будто бы весьма беспечно.

Было бы, однако, совершенно ошибочным полагать, что любовные развлечения, хоть в

малой мере, мешали ему исполнять свои обязанно-

135

политикой России, импонируя своей настойчивостью и знанием дела всем прочим

монархам, предпочитавшим уклоняться от прямого участия в дипломатических

распрях.

он умел не поддаваться даже самым обольстительным любовным чарам.

Страсть, которую питала к нему прекраснейшая и умнейшая королева Луиза Прусская,

так и осталась в конце концов без ответа. Зная себя и не желая полюбить

королеву, боясь уступить ей и оказать Пруссии поддержку, царь хотел охранить

независимость своей политики. Александр Павлович, когда гостил в Мемеле, у

королевской четы, "страшась" по ночам прихода этой обаятельной женщины,

запирался от нее на замок... Позднее, после разгрома Пруссии, поехала она с

мужем в Санкт-Петербург, надеясь завладеть полностью сердцем Александра; он

обласкал ее, но когда на балу увидел ее, в роскошном туалете, декольтированную,

сверкающую каменьями, рядом с Марией Антоновной, в гладком белом платье, без

единой драгоценности, как всегда, ослепляющей одной своей красотой, любовным

взглядом окутал свою избранницу, и королева поняла, что ей не достичь своей

цели.

Мальмезоне, в 1814 году, обворожил он своей любезностью всеми покинутую

императрицу Жозефину. Известно, что она умерла от простуды, схваченной ночью в

парке, где она гуляла под руку с Александром Павловичем. Русская гвардия воздала

почести праху бывшей жены Наполеона, чьей последней земной радостью была дружба

с русским царем. В это же время Александр сблизился с ее дочерью, королевой

Гортензией. Посещал ее часто, подолгу беседовал с ней. Победив Наполеона,

восстановив на престоле Людовика XVIII, всячески подчеркивал свое расположение к

семье императора и к его сподвижникам. Таков уж был его характер - и

"противочув-ствиями" любил он щеголять. Падчерице Наполеона говорил он как-то,

вернувшись от короля: "Как изменился Тюильрийский дворец. Прежде ведь обитал в

нем великий человек, а ныне!.." Но ему было ясно, что королева Гортензия

стремится воспользоваться его благосклонностью для осуществления политических

планов, которым он не хотел потворствовать. И потому, хоть, по-видимому, она и

была в него действительно влюблена и, несомненно, ему очень нравилась, отношения

между ними не перешли границ сентиментальной дружбы.

Две королевы тщетно пытались, таким образом, снискать его любовь. Между тем ему

случалось ухаживать и за горничными. И если он и умел, когда это требовали

обстоятельства, сопротивляться соблазну, с наслаждением отдавался он весь той

высшей силе, которой он не страшился, ибо она была бесконечно ему любезной,

истинно частью его существа, вечной женственности, началу, над ним

владычествовавшему и его окутывавшему. И знаменитая его улыбка, и покорявшее

сердца обаяние его личности были овеяны мягкой, пленительной женственностью.

Как известно, венский "карнавал" омрачился весьма неприятным со-

136

100 ВЕЛИКИХ ЛЮБОВНИКОВ

другом на конгрессе, волей-неволей вновь объединились для борьбы. Русскому царю

предстояло еще раз ратовать за "свободу народов".

Настал час последней схватки с "узурпатором". За две недели до Ватерлоо

Александр Павлович прибыл в вюртембергский город Гейльбронн, чтобы оттуда

послать в бой вновь вызванные из России войска. Состояние его духа было

подавленное. Кампания начиналась без его участия: англичане и пруссаки опередили

его. Снова считал он, что нужно подымать народы на борьбу с Наполеоном. Но

прежней власти над Европой у него не было, и хотя настаивал и в этот раз, что

войну надо довести до полной победы, былого священного огня он уже в себе не

ощущал. Ему теперь было ясно, что какую-то новую цель, совсем иную, чем прежде,

надлежит ему преследовать в жизни.

Внезапная смерть Павла на всю жизнь испугала Александра. Воспоминание об этой

смерти настолько сильно и в продолжении всей жизни влияло на него и мучило его,

что одно время многие были убеждены в том, что эта смерть не обошлась без

участия Александра. Спасение от этих ужасных воспоминаний Александр находил в

мистериях религиозного мистицизма, все добрые начинания, которые он имел в виду

для блага своей родины, были забыты, все идеалы его полиняли, и земные желания

его исчезли.

Мечтательница баронесса Крюденер после бурно проведенной молодости бросилась в

объятия религии и мистицизма; она имела на своих современников, даже на самых

высокопоставленных, такое сильное влияние, которое в настоящее время кажется нам

необъяснимым.

Александр Павлович заинтересовался баронессой Крюденер, и не случайно. Слава

этой романистки, "прорицательницы" и "учительницы", а в прошлом женщины

достаточно легкомысленного поведения, к этому времени уже начинала меркнуть. Но

так как была она наделена немалой настойчивостью, то решила во что бы то ни

стало завоевать вновь прежнее свое влияние на умы и души, жаждущие откровений. А

для этого - так правильно она рассудила - не было лучшего способа, чем

привлечение в число своих почитателей самого императора Александра. Сблизившись

с фрейлиной Струдзой, она стала писать ей о нем, восхваляя его на все лады,

называя его "орудием милосердия" и выражая уверенность, что она может помочь ему

в его исканиях. Баронесса добилась своего: письма эти были показаны Александру,

и тот загорелся желанием встретиться с этой замечательной женщиной, столь хорошо

его понимавшей... "Не успел я остановиться на этой мысли, - писал он дальше, -

как я услышал стук в дверь. Это был князь Волконский; с видом нетерпения и

досады он сказал мне, что поневоле беспокоит меня в такой час только для того,

чтобы отделаться от женщины, которая настоятельно требует свидания со мною, и

назвал г-жу Крюденер. Вы можете судить о моем удивлении! Мне казалось, что это

сновидение. Такой внезапный ответ на мою мысль представился мне не случайностью.

Я принял ее тотчас же..."

Эффект, таким образом, получился полный. Александр слушал эту востроносую,

немолодую женщину, и притворность ее речей его не покоробила - воспринимал их

как манну небесную.

||1Ч

137

не приблизились к Богочеловеку... Вы еще не смирились перед Иисусом...

Послушайте слов женщины, которая также была великой грешницей, но нашла прощение

всех своих грехов у подножия Распятия".

Говорила она много о "суетной гордости", о пиэтизме, дарующем спасение, и о той

роли, которую она призвана играть при нем.

Баронесса могла праздновать победу. В письме к фрейлине Струдзе Александр

говорил, что ее появление оказалось для него благодеянием, ей же самой он сказал

буквально: "Вы помогли мне открыть в себе вещи, которых я никогда в себе не

видел; я благодарю Бога".

Так произошло обращение Александра Павловича в усердного мистика, последователя

и почитателя прогремевшей на всю Европу подданной своей - баронессы Крюденер.

Баронесса Крюденер участвовала советами во всех его духовных исканиях. Некоторые

историки склонны думать, что она вдохновляла в эту пору его политику. В таком

суждении кроется коренная ошибка. Александр, который, по словам Меттерниха,

соединял все женские слабости со всеми качествами мужчины, никогда в политике не

находился под непосредственным влиянием - не только Марии Антоновны, но и какой-

либо другой женщины. Известное исключение составляет, может быть, лишь любимая

сестра его Екатерина Павловна. Как бы то ни было, подлинной эгерии не встречаем

мы в его жизни. Фаворитки его, точнее - женщины, которыми он увлекался

мимолетно, ибо фавориткой в полном смысле слова была только Нарышкина, не

разоряли государственной казны, и с мнением их в вопросах чистой политики он,

конечно, очень мало считался. Строго говоря, не влияли на политику Александра ни

жена его, хоть в грозные минуты и укрепляла она его волю, ни даже мать -

властная Мария Федоровна, волю свою проводившая только в том, что касалось самой

династии. Но женщины, некоторые, во всяком случае, создавали в нем известное

душевное настроение, которое косвенно могло отражаться на его решениях.

Баронесса Крюденер была женщиной изворотливой, но никогда ее ум не был способен

породить какой-то новый план охранения порядка в Европе. Однако не подлежит

сомнению, что именно благодаря ее поучениям, в значительной степени даже

благодаря самой галиматье, в которой выражала она свои сумбурные мистические

теории, "Белый Ангел" созрел окончательно для Священного союза.

И в то время как Александр отдался религии, управление государством всецело было

предоставлено таким любимцам его, как Аракчеев. Хуже всего было то, что этот

самый Аракчеев был вовсе не самостоятельным человеком, а куклой в руках его

многочисленных любовниц, перед которыми, однако, унижались самые

высокопоставленные лица империи.

Прошло десять лет. В последнюю пору своего царствования, перед таинственным

отъездом в Таганрог, император Александр Павлович, вероятно, часто спрашивал

себя, чего достиг он, что осуществил? Увеличил размеры своей империи, население

ее - на двенадцать миллионов душ, водил свой народ по Европе от края до края и

сломил могущество Наполеона, но что, кроме славы да новых земель, дал он России?

Не осуществил того, к чему

138

стремился в юности, не поставил на ноги молодую Россию, не усовершенствовал, не

обновил русской нации; некогда готов был обещать ей чуть ли не все свободы, а

теперь уже ничего обещать не мог и вызвал против себя раздражение своих же былых

сподвижников, предоставив полякам больше прав, нежели русским, нежели создателям

империи. Не слишком ли часто дела Европы отвлекали его внимание от нужд народа,

им управляемого? Возможно, уже не знал он сам, был ли прав, направив всю мощь,

всю энергию России на далекие походы, борьбу с врагом, который ей больше не

угрожал. Конечно, винить себя одного ему не следовало - не настало еще время для

коренных реформ. Но грусть, вероятно, охватывала его, когда вспоминал, что

собирался освободить крестьян, а через почти два с половиной десятилетия после

вступления своего на престол ничего решительного так и не предпринял для этого -

и знал, что уже не может предпринять.

Что в содеянном им, в трудах его и в плодах этих трудов могло бы дать ему

утешение? Священный союз... То было действительно его детище. Замыслил он этот

союз в Париже в 1815 году. Договор христианского единения... Монархи обязывались

"пребывать соединенными узами братской дружбы, оказывать друг другу помощь и

содействие, управлять подданными своими в том же духе братства, для охранения

веры, правды и мира..."

Людская молва породила слухи после его кончины в Таганроге в 1825 году, что

монарх не умер; вместо себя схоронил кого-то другого, а сам ушел в Сибирь, где

вел жизнь странника и скончался в глубокой старости.

ЧИНГИСХАН (ТЭМУДЖИН, ТЕМУЧИН)

(1155-1227)

Основатель и великий хан монгольской империи (с 1206), организатор военных

походов против народов Азии и Востока Европы, сопровождавшихся

опустошениями и гибелью целых народов, что привело к установлению татаро-

монгольского ига в завоеванных странах.

Говорят, Есугай-баатур из рода Броджигин, кости Кият, отец Тэмучжи-на, будущего

Чингисхана, имел много жен из разных племен. А старшую из них, Оэлун, мать

Тэмучжина, он силой отбил у меркитского Эке-Чиледу.

В те далекие годы монгольские девушки не выбирали себе мужей. Отцы или слепой

случай решали их судьбы. Монгольский род был экзогамным, то есть монгол не мог

взять в жены девушку из своего рода. Роды жили на общей пастбищной территории,

часто поблизости не было других родов, и за женой приходилось ехать в дальние

края. Поэтому девушек умыкали или отбивали силой при каждом удобном случае. Мы

не знаем, как Оэлун досталась Чиледу - по сговору ли с ее родителями, или он

тоже умыкнул ее. Но ясно одно - Чиледу нравился Оэлун. Иначе не подарила бы она

в прощальный час возлюбленному свою рубашку, не оплакивала бы его и свою судьбу.

Тэмучжин был первенцем Оэлун и Есугай-баатура. Как раз накануне его

139

появления на свет Есугай участвовал в походе монголов против другого татаро-

Есугай-баатур, считая рождение сына в час победы над врагом счастливым

предзнаменованием, назвал его именем своего знатного пленника - Тэмучжином.

Некоторые ученые предполагают, что имя Тэмучжин в переводе с древнемонгольского

означало "кузнец".

В 1161 году (Тэмчужину было тогда шесть лет) чжур-чжэни в союзе с татарами

нанесли монголам поражение в районе озера Буир-Нур, что еще больше углубило

вражду монголов и татар.

Есугай-баатур был главой улуса, который объединял несколько монгольских племен.

Жизнь его проходила в боях и походах, и из страха перед его отвагой и натиском

большинство друзей и врагов покорились ему ради спасения своей жизни, поэтому

положение и дела его были в блестящем состоянии.

Когда Тэмучжину исполнилось девять лет, Есугай решил сосватать ему невесту из

того же олхонутского рода, из которого была и мать Тэмучжина Оэлун. Взяв с собой

мальчика, он отправился в путь. В дороге повстречался им Дай-сечен из племени

унгират: "Куда держишь путь, сват Есугай?" "Я еду, - говорит Есугай-баатур, -

сватать невесту вот этому своему сыну". Дай-сечен посмотрел на Тэмучжина: "У

твоего сына взгляд, что огонь, а лицо, что заря. Снился мне, сват Есугай, этой

ночью сон, будто слетел ко мне на руку белый сокол, зажавший в когтях солнце и

луну. Что-то он предвещает? - подумал я, как вижу, подъезжаешь ты, сват Есугай,

со своим сыном. Унги-ратское племя с давних пор славится, нет в том соперников

нам, красотою наших внучек и пригожестью дочерей. Зайди ко мне, сват Есугай.

Девочка моя малютка, да свату надо посмотреть!"

Взглянул Есугай на Борте, десятилетнюю дочь Дай-сечена, а лицо у нее - заря, очи

- огонь. Переночевали гости ночь, а на утро началось сватовство. Столько,

сколько требовало того приличие, торговался Дай-сечен, заманивший знатного

жениха, желавший породниться с Есугаем. Поторговался и сказал: "То не женская

доля - состариться у родительского порога. Дочку свою согласен отдать. Оставляй

своего сынка в зятьях-женихах".

На том и поладили. Подарил Есугай Дай-сечену своего заводного коня, попросил его

присмотреть за сыном: "Страсть боится собак мой мальчик. Ты уж, сват, побереги

мальчонка от собак1"

С тем и уехал Есугай, по старинному монгольскому обычаю оставив 9-летнего

Темучжина у его 10-летней невесты в зятьях у Дай-сечена из племени ингират.

На обратном пути повстречались Есугаю пирующие татары. Полагая, что никто из

этих татар не знает его в лицо, решился Есугай задержаться на их празднике,

немного передохнуть. Но кто-то из татар опознал Есугая. Не рискнув в открытую

убить его, татары подмешали Есугаю в питье отраву. Уже в пути почувствовал

Есугай неладное, а добравшись через трое суток домой, заболел и слег. Перед

смертью он подозвал своего приближенного Мунли-ка. "Дитя мое, Мунлик! Ведь у

меня малые ребята. Извели меня тайно тата-

140

I

ры. Дурно мне. Прими же на свое попечение всех моих: и малюток, и осиротевших

поскорее моего Тэмучжина!"

И с этими словами он скончался, шел 1165 год.

Мунлик был верным соратником Есугая и выполнил его наказ. Боясь за Тэмучжина, он

не сразу объявил о смерти Есугая. А Дай-сечену сказал: "Старший брат Есугай-

баатур очень болеет душой и тоскует по Тэмучжину. Я приехал за ним".

"Раз сват так горюет о своем мальчике, пусть Тэмучжин съездит, повидается, да и

скорехонько назад".

Так и привез Мунлик Тэмучжина обратно, в опустевшую отцовскую юрту, в тот

трудный час, когда бывшие под рукой Есугая-баатура монголы покидали его семью,

уходя каждый своим путем.

Если монгола спрашивали, сколько ему лет, он отвечал, что столько, сколько в его

жизни было весен, сколько раз наново молодой травой зеленела степь. Древние

монголы не знали письменности.

Чтобы жениться, надо было купить жену. Причем любой мог взять столько жен,

сколько пожелает, хотя бы сотню, если имел возможность их содержать. Приданое

отдавалось матери жены, а жена мужу ничего не приносила. Первую жену они

почитали за старшую и самую милую. Богатые скотоводы, родовые старейшины

устраивали пышные свадьбы.

Ни одна вдова не выходила замуж, поскольку у монголов считалось, что все, что

служит им в этой жизни, будет служить и в будущей; следовательно, вдова после

смерти обязательно вернется к первому мужу. По одному из обычаев, сын брал всех

жен своего отца, за исключением матери. Двор отца и матери доставался всегда

младшему сыну, который должен был заботиться о всех женах своего отца. При

желании он пользовался ими как женами, так как он не считал, что наносит отцу

обиду,, ведь жена по смерти вернется к отцу. С чужой женой спать считалось делом

скверным.

Брачные контракты часто заключались родителями тогда, когда будущие супруги были

еще малолетними детьми. Безбрачие, по-видимому, считалось недопустимым и

позорным. Во всяком случае, один описанный Марко Поло обычай свидетельствует о

том, что родители стремились добиться заключения брачных договоров даже для

умерших детей: "Если у двух людей помрут, у одного их женят; мертвую девку дают

в жены мертвому парню, потом пишут уговор и сжигают его, а когда дым поднимается

на воздух, говорят, что

141

уговор понесло на тот свет, к их детям, чтобы те почитали друг друга за мужа и

свет... А кончат все это, почитают себя за родных и родство блюдут так же, как

если бы их дети были живыми".

Тэмучжин вырос и стал великим воином. Он был ханом. От предело государства

Алтан-хана до земель найманов и кэрэитов простирался теперь его улус Тэмучжин

был наречен Чингисханом - владетелем мира, ханом великим и могущественным. И

пришло время, когда он решил избавить землю от татар. Однако по тому, как

принимали смерть татары, ему стало ясно, что кто-то проговорился о решении

истребить их. Когда было выяснено, что тайну разгласил Бельгутай, его надолго

лишили права участвовать в заседаниях семейного совета.

Тогда же произошла и следующая история. Чингис взял себе в наложницы татарскую

красавицу Есуган-хатун. Есуган нравилась ему и была у него в милости. Как-то

Есуган сказала Чингису: "Хаган может почтить и меня своим попечением и сделать

настоящей ханшей, если будет на то его хаганская милость. Но ведь более меня

достойна быть ханшей моя старшая сестра по имени Есуй. Она только что

просватана. Куда ей деваться теперь, при настоящей-то суматохе?"

"Если уж твоя сестра еще краше, чем ты, то я велю ее сыскать. Но уступишь ли ты

ей место, когда она появится?"

"С хаганского дозволения, я тотчас же уступлю сестре, как только ее увижу".

Приказал Чингис разыскать Есуй. Ее поймали вместе с женихом в то время, когда

они пытались укрыться в лесу. Есуган, как только увидела старшую сестру, сразу

встала и посадила ее на свое место. Есуй действительно понравилась Чингису, и он

сделал ее своей женой. Жених Есуй сумел скрыться.

Как-то раз уже после похода на татар Чингис сидел у своей юрты, пил кумыс. Тут

же рядом сидели ханши. Вдруг Есуй глубоко и скорбно вздохнула. Чингис заподозрил

неладное, смекнул, не любимого ли увидела Есуй, и приказал: "Расставьте-ка по

семьям и местам работы всех собравшихся здесь аратов. Людей посторонних

выделяйте особо".

Расставили людей. И остался в стороне только один юноша. Волосы у него были

заплетены в косу, как у человека благородного.

"Кто ты такой?" - спросил Чингис.

Он ответил: "Я нареченный зять дочери татарского Еке-Церена, по имени Есуй.

Враги громили нас, и я в страхе бежал. Сейчас как будто все успокоилось, и я

пришел. Я думал, меня не опознают среди столь большого числа людей".

Сказал Чингис приближенным: "Что ему еще здесь шпионить, этому непримиримому