Сто великих любовников москва "вече" 2003

Васильевича и другие родственники свидетельствовали официально, что они питали к

m-lle Симон искреннюю симпатию и уважение, убедившись в ее бескорыстном чувстве

к Александру Васильевичу. Сам Сухово-Кобылин сообщал, что его подруга питала

"глубокое уважение и привязанность" к его матери и сестре и была с ними в

"близком дружестве".

Ровно восемь лет прожила Луиза Деманш в России. Положение ее было

неопределенное, двойственное и странное. Принятая в семье Сухово-Кобылиных, она

не считалась его женою и в обществе не могла с ним появляться. "Писала себя

вдовою, но была девица". Сухово-Кобылин дал ей капитал на заведение винно-

торгового магазина - около 60 тысяч рублей ассигнациями. И вот блистательная

парижанка получила тяжеловесное звание "московской купчихи". Мало склонная к

коммерческой деятельности, она вела дело без особенного успеха и "по скудости

доходов" прекратила его в 1849 году. Винную торговлю заменяет другая лавка на

Неглинной, где изящная куртизанка ведала продажей патоки и муки из

наследственных вотчин Кобылиных. "Образ ее жизни, - вспоминал Сухово-Кобылин, -

был самый скром-

598

ный, уединенный, наполненный домашними занятиями, довольно правильный, при самом

малом числе знакомых".

Сухово-Кобылин обедал обычно у Деманш, она вела общее хозяйство, закупала

провизию, приобретала столовое вино, "разливкою которого она и занималась даже

перед последним днем своей жизни..."

Общий фон налаженного полусупружеского существования часто омрачался бурными

вспышками ревности. Горячая натура Сухово-Кобылина беспрерывно бросала его в

новые увлечения, сильно тревожившие его подругу.

С годами все реже становились минуты спокойствия и счастья. Один из таких

моментов уже в конце сороковых годов запомнился писателю. В дневнике его 16

сентября 1857 года было занесено живое воспоминание о далеком и неоцененном

прошлом.

"Один только раз в жизни случилось мне вдохнуть в себя эту живую, живящую и

полевым ароматом благоухающую атмосферу. Живо и глубоко залегло в глубине

воспоминание. Это было в 1848-1849 годах (т. е. мне было или 31 или 32 года), мы

были с Луизой в Воскресенском. Был летний день, и начался покос в Пулькове, в

Мокром овраге. Мы поехали с нею туда в тележке. Я ходил по покосу, она пошла за

грибами. Наступил вечер, парило в воздухе, было мягко, тепло и пахло кошеной

травой. Мерно и тихо шуркали косы. Я начал искать ее и невдалеке между двух

простых березовых кустов нашел ее на ковре у самовара в хлопотах, чтобы

приготовить мне чай и добыть отличных сливок. Солнце было уже низко, прямо

против нас. Я сел, поцеловал ее за милые хлопоты и за мысль устроить мне чай. По

ее белокурому лицу пробежало вольное ясное выражение, которое говорит, что на

сердце страх как хорошо. Я вдохнул в себя и воздух и тишину этой мирной картины

и подумал - вот оно где мелькает и вьется, как вечерний туман, это счастье,

которое иной едет искать в Москву, другой - в Петербург, третий - в Калифорнию.

А оно вот здесь, подле нас вьется каждый вечер, когда заходит и восходит солнце,

и вечерний пар оседает на цветы и зелень луговую".

Но в то время Сухово-Кобылин недостаточно ощущал и мало ценил свое счастье. В

конце сороковых годов он уже охладел к своей верной спутнице.

В 1850 году Сухово-Кобылин начал явно тяготиться своей долголетней связью. Новый

роман с блистательной красавицей московского высшего света торопил его

ликвидировать затянувшиеся отношения с француженкой Ему удалось убедить Луизу

вернуться во Францию. Поняв всю безнадежность дальнейшей борьбы, молодая

женщина, видимо, уступила и готовилась к отъезду. Приближавшийся разрыв она

переживала крайне болезненно и мучительно.

К этому времени, по-видимому, относится ряд писем Симон к Кобыли-ну, полных

тяжелых упреков и резких обвинений, о которых писатель говорил впоследствии

следователям: "Симон-Деманш вообще отличалась живым и вспыльчивым характером и в

выражениях своих всегда преувеличивала действительность, но вскоре потом,

приходя в себя, примирялась с ней и просила забыть сказанные слова или писанные

письма".

Летом и осенью 1850 года происходили бурные сцены, тяжелые объяснения. По

свидетельству одной из горничных Деманш Пелагеи Алексеевой,

599

бы с сердцем, хлопнет дверью и уйдет". Они все чаще ссорились. Деманш упрекала

его увлечением Нарышкиной. По словам кучера, с которым по вечерам часто уезжала

Деманш, она все кружилась около дома Нарышкиной, высматривая, не там ли Сухово-

Кобылин и где сидит он. О любовной связи Кобылина с Нарышкиной нередко говорила

ей и сама Деманш. Разлука, видимо, была делом решенным.

"В 1850 году, - рассказывал о героях этой любовной драмы Феоктистов, - одна из

любовных его интриг возбудила в ней, между прочим, сильное беспокойство. В это

время в московском monde'e засияла новая звезда - Надежда Ивановна Нарышкина,

урожденная Кноринг, которая многих положительно сводила с ума; поклонники этой

женщины находили в ней прелесть, на мой же взгляд, она далеко не отличалась

красотой: небольшого роста, рыжеватая, с неправильными чертами лица, она

приковывала, главным образом, какою-то своеобразною грацией, остроумной

болтовней, тою самоуверенностью и даже отвагой, которая свойственна так

называемым "львицам". Нарышкина страстно влюбилась в Кобылина..."

Есть основание предполагать, что эта женщина не была чужда тщеславия. Уехав

через месяц после убийства Симон в Париж, Нарышкина сошлась с братом Наполеона

III, герцогом Морни, бывшим одно время послом в Петербурге. Этот виднейший

государственный деятель Второй империи был отчасти и драматургом. Первые чтения

его водевилей происходили, по словам его биографа, в интимной обстановке, при

закрытых дверях, у г-жи Нарышкиной, урожденной баронессы Кноринг.

Нарышкина, по словам биографа Морни, была начитанной, образованной, красивой

женщиной с замечательными "ручками и ножками ребенка", весьма ценившей людей и

дела театра. Ибо после ее сотрудничества с Морни она вышла замуж за одного из

первых мастеров французской сцены - Александра Дюма-сына. Французскому биографу

осталось неизвестным, что в ряду поклонников Нарышкиной находился также один из

первых мастеров русского театра.

В то же время желание мучительно ранить соперницу было ей, видимо, весьма

свойственно. >

Нет основания не доверять в основном рассказу Сухово-Кобылина, переданному нам

Дорошевичем. Здесь имеется и такой эпизод.

"Сухово-Кобылин безуспешно ухаживал в эту зиму за одной московской аристократкой

В один из вечеров у этой аристократки был бал, на котором присутствовал Сухово-

Кобылин

тогдашнему обыкновению для кучеров, на противоположном тротуаре кутавшуюся в

богатую шубу женщину, пристально смотревшую на окна.

Дама monde'a узнала в ней Симон-Деманш, сплетни о безумной ревности которой

ходили тогда по Москве.

Ей пришла в голову женская злая мысль.

Она подозвала Сухово-Кобылина, сказала, что ушла сюда, в нишу окна,

600

потому что ей жарко, отворила огромную форточку окна и поцеловала ничего не

подозревавшего ухаживателя на глазах у несчастной Симон-Деманш.

В тот вечер, вернувшись, Сухово-Кобылин не нашел Симон-Деманш дома..."

Не вызывает сомнений, что Нарышкина страстно влюбилась в Кобыли-на, и в обществе

уже ходили слухи об интимных отношениях, а вскоре эти отношения перестали быть

тайной для кого бы то ни было вследствие страшного события: за одной из

московских застав, недалеко от кладбища, мадемуазель Симон была найдена убитой.

Труп ее нашли с перерезанным горлом и следами жестоких побоев. Следственное

мнение склонялось к убийству на почве ревности.

Один из современников писал: "7 ноября 1850 года Луиза, застав у Александра

Васильевича Нарышкину, оскорбила ее. Вне себя от ярости Сухово-Кобылин ударил ее

тяжелым подсвечником и, попав в висок, убил наповал".

Споры о виновности или невиновности писателя продолжаются и по сей день. Однако

причастность к трагедии Нарышкиной несомненна. Через несколько дней после

убийства, в декабре 1850 года, она уехала в Париж.

Правда, была еще одна причина срочного отъезда во Францию "для поправки

здоровья" - Надежда Нарышкина ожидала ребенка, отцом которого был Сухово-

Кобылин. В 1851 году родилась девочка, которая жила в доме своей матери под

именем сироты Луизы Вебер (случайное ли совпадение имен - ведь убитую госпожу

Симон тоже звали Луизой!). Кстати, под старость, когда Александра Васильевича

мучило одиночество, он обратился к императору Александру III с просьбой об

удочерении Луизы. Разрешение было получено. В 1889 году Луиза вышла замуж за

графа Исидора Фаллетана, и от их брака родилась дочь Жанна.

...Через девять лет после гибели Симон-Деманш Александр Васильевич женился на

француженке Мари де Буглон. Уже через год молодая жена его умерла от

туберкулеза. Еще через девять лет, в 1868 году, он женился снова, на англичанке

Эмилии Смит; не прошло и года, как его жену унесло в могилу воспаление мозга. С

пятидесяти лет Сухово-Кобылин жил уже бобылем, отдавая всю свою нежность

единственной дочери Луизе, которую он горячо любил. По-прежнему он уделял много

внимания и сил всевозможным хозяйственным заботам: построил в своем имении

стеариновый завод, потом торфяной, паточный, сахарный, винокуренный, - но все

эти предприятия не оправдывали его ожиданий. Занятия философией отнимали массу

времени, но также не приносили настоящего удовлетворения - Сухово-Кобылин то

"ссорился с Гегелем", то мирился с ним и ни разу даже не попытался издать свои

философские переводы и оригинальные сочинения. Жизнь постепенно отходила в

прошлое, он по-стариковски оглядывался: "Сколько событий, катастроф, забот,

огорчений, планов, превратившихся в дым, и действительно существовавшего, но

исчезнувшего навеки. Я погружен в свои бумаги по самое горло, переношусь в это

прошлое, которое часто представляется настоящим". Эти горькие строки написаны в

1896 году, за семь лет до смерти.

601

(1892-1980)

Президент Югославии (с 1953), председатель Президиума СФРЮ (с 1971), маршал

(1943), трижды Народный герой Югославии (1944, 1972, 1977),

Герой социалистического труда Югославии (1950). В 1915 году оказался в России

как военнопленный. Работал в Москве в Коминтерне (1935-1936). Во время Народно-

освободительной войны в Югославии (1941-1945) был верховным главнокомандующим

НОЛЮ.

маршалом Югославии йосипом Броз Тито овеян легендами. Ей было тридцать, ему - за

пятьдесят. Естественно, он казался ей глубоким стариком. Но как он ухаживал!

"Наши отношения были в высшей степени романтическими, - рассказывала актриса. -

Он замечательно говорил по-русски, и у него было прекрасное чувство юмора. Я

вспоминаю его посещение театра... И розы... Целый год на каждый мой спектакль он

присылал из Югославии роскошную корзину черных роз Восхитительных!"

Он обещал ей в Югославии все - вплоть до киностудии, но она не мыслила себя без

России. Потом возникла классическая ситуация любовного треугольника: помощник

маршала Попович, приносивший цветы, очаровал прекрасную Татьяну. Однако

Окуневская до сих пор вспоминает именно черные розы от Тито...

В свое время вопрос, сколько у Тито было жен, югославы обычно встречали смешком

и разводили руками: "Да разве кто их считал? Вот резиденции - другое дело. Тут

все подсчитано". Действительно, после смерти маршала вилл оказалось больше

тридцати. Когда-то даже эфиопский император Хайле Селиссие, побывав у Тито на

острове Бриони, не удержался и воскликнул1 "Здесь живут по-царски!" И на склоне

лет Тито (умер он на 88-м году жизни) выглядел если не как "огурчик", то дай Бог

каждому! Загорелый, в прекрасно сшитом костюме, во рту гаванская сигара, на

пальце дорогой перстень, купленный, кстати, на Кузнецком мосту в бытность

сотрудником Коминтерна. Волосы под старость, правда, стал красить. Лежали они

волнами, конечно, не такими, как прежде, но все-таки.

Тито любил вкусно поесть и выпить. На Бриони Тито частенько навещали и звезды

кино. Была роскошная итальянка Джина Лоллобриджида, американская пара Лиз Тейлор

и Ричард Бартон. Бартон тогда снялся в роли Тито в одном югославском

партизанском боевике. Тито даже не смутило, что до этого Бартон сыграл роль

Троцкого в фильме, демонстрация которого в Югославии была запрещена: дабы не

прогневать Москву.

Итак, женщины, жены Тито... Во время войны рядом с Верховным главнокомандующим

постоянно находилась молоденькая секретарша Даворьянка Паунович. Однажды был у

нее конфликт с одним из офицеров партизанского штаба Тому поручили наладить

освещение в штабе, который в ту пору размещался в пещере. Даворьянка же не могла

усидеть на месте и все советовала

602

100 ВЕЛИКИХ ЛЮБОВНИКОВ

взбесился офицер. Девушка в слезах выбежала. Потом, когда офицера представили к

награде (нет, не за электричество), его имени в списке не оказалось. Наградные

списки печатала любимица Тито...

До войны, когда Тито был еще не Тито, а Иоси-пом Брозом, членом Политбюро ЦК

КПЮ, сотрудником Коминтерна и, наконец, генсеком, была у него любимая женщина.

Звали ее Герта Хаас, была она наполовину словенка, наполовину австрийка. Герта

работала курьером ЦК КПЮ и колесила по Европе с важными бумагами. Впрочем, брак

Хаас и Тито был гражданским. В конце 1930-х годов кто-то донес в НКВД, что

супруга Тито работает на гестапо. Будущему генсеку это чуть было не стоило

головы. Но обошлось. В 1940 году у Хаас родился сын, которого нарекла Мишо. Так

у Тито появился второй ребенок. В войну Герту арестовали ус-таши, но затем

партизаны обменяли ее на пленных немецких офицеров. Говорят, приказал сам

маршал.

под Омском, куда после Октябрьской революции судьба забросила пленного унтер-

офицера австрийской армии Иосипа Броза. В 1921 году супруги приехали в

Югославию, где у них родился сын Жарко. Спустя семь лет Тито (тогда секретарь

загребской парторганизации) был арестован. Арестовали и Пе-лагею. Через год,

правда, ее выпустили, и она с сыном вернулась в СССР. Тито, впрочем, никому и

никогда не говорил о причинах, почему он и Пелагея расстались. Было это в 1935

году, когда Тито приехал в Москву, в Коминтерн. Дальнейшая жизнь у Пелагеи

Денисовны была очень трудной: в 1938 году ее арестовали, как арестовывали тогда

многих югославских коммунистов и тех, кто был с ними связан. В 1948 году, в

разгар антиюгославской кампании, - снова арест. В общей сложности 20 лет провела

первая супруга Тито в сталинских застенках. Говорят, все это время писала

бывшему мужу, но, похоже, этих писем он никогда не видел. Потом была

реабилитация. Только в 1966 году советские власти разрешили Жарко приехать в

Москву и увидеть мать. По такому случаю ей моментально дали двухкомнатную

квартиру в доме 30 по Староконюшенному переулку. В апреле 1968 года Пелагея

Денисовна умерла от сердечного приступа. Тито распорядился, чтобы от его

президентского имени югославский посол в Москве возложил венок на могилу бывшей

супруги. Что было написано на ленте, к сожалению, никто не запомнил.

...Законным браком маршал Иосип Броз Тито и майор Йованка Будисав-левич

сочетались весной 1952 года. Жениху вот-вот должно было стукнуть 60. Невеста

была на 32 года моложе. Родом Йованка из села Печани, близ Гос-пича - городка,

затерявшегося в горном массиве Велебит. Место это, расположенное недалеко от

Адриатического побережья, на границе Хорватии и Боснии, называют еще Ликой.

Родители Йованки были простые сербские кре-

603

предки ее были благородных кровей, чуть ли не генералы.) Лику, впрочем, издавна

населяли сербы. Те самые, что несли службу по охране рубежей австро-венгерской

монархии, вроде наших казаков.

В годы оккупации Йованка, как и большинство молодых сербок, воевала в

партизанском отряде, была санитаркой. Говорят, была очень храброй. Во всяком

случае, после войны Йованка в чине капитана оказалась в команде санитарных

врачей, обслуживающих "дом на Ужицкой". Туда к тому времени вселился маршал

Тито.

Генерал Джока Йованич, родом тоже из Лики, вспоминал: "Йованку заприметил

хозяйка была. Я нашел, но Ранкович положил глаз на Йованку. Потом я узнал, что

не для себя он старался... Слышал я, как во время одной прогулки Ранкович и

Гошняк (министр обороны) вдруг предложили Тито жениться на Йованке. "Я уж

несколько раз был женат. Как-то неловко. Вы-то как думаете?" - Маршал

засомневался. "Вы, товарищ Тито, - глава государства. Вам нужен верный человек,

который всегда был бы под рукой. Таким человеком может стать только супруга.

Вот, к примеру, Йованка. Берите ее в жены".

Таким образом простая деревенская девушка, словно по волшебству, оказалась во

дворце. Поначалу вела себя очень скромно. Но, как говорится, аппетит приходит во

время еды. Появились и любовь к накопительству, и властолюбие. Говорят, виной

тому был сам Тито, который был невнимателен и груб, постоянно окружен красивыми

женщинами. По всей видимости, Йованка так никогда и не была довольна своим

положением, ибо взаимоотношения супругов так и не стали равноправными.

Как бы там ни было, но первые признаки властолюбия появились у Йованки Броз в

1965 году, что не прошло незамеченным. В газетных отчетах о визитах президента

безличная формулировка "с супругой" была заменена на более конкретную - "с

супругой Йованкой". Обычным явлением стало ее знакомство с важными

государственными документами, закрытыми сообщениями, предназначенными

исключительно для руководства страны, армии и органов внутренних дел. Все чаще

Йованка вмешивалась в решение кадровых вопросов. В 1966 году со всех постов был

снят ее покровитель серб Александр Ранкович. Сербскому "лобби" в руководстве, к

которому причисляли и Йованку Броз, был нанесен чувствительный удар. В 1973 году

последовал еще один. Со здоровьем у Тито в то время было неважно, и его

ближайшее окружение на одном секретном совещании (Йованка на нем присутствовала)

решило создать "координационный комитет" под предлогом того, чтобы разгрузить

президента. Во всяком случае, узнав, что задумало руководство, Йованка в знак

протеста совещание покинула и поспешила к мужу. Но тот все знал, ибо заранее дал

согласие на создание комитета. Престарелого президента, таким образом,

постепенно изолировали от государственных дел, и Тито, похоже, не очень

сопротивлялся этому. Сил уже оставалось мало.

Светозар Вукманович-Темпо, один из бывших высокопоставленных руководителей

вспоминал: "В 1978 году я последний раз виделся с Тито. Разго-

604

варивал три часа. Он мне сказал следующее: "Нет Югославии. Югославии больше не

существует. А есть восемь государств, которые никто ни в мире, ни у нас не

уважает". В 1978 году, за два года до смерти Тито, борьба за высшие

государственные посты в Югославии разгорелась с новой силой. Вот тут-то Бранко

Микулич и курировавший в партии все и вся Стане Доланц (люди из второго эшелона

"титовской гвардии") почувствовали, что пробил их час. Кто им мог помешать?

"Отец самоуправления Эдвард Кардель к тому времени умер, а Владимир Бакарич,

лидер Хорватии, не выходил из больницы". Кто? Так и появилось "дело о

государственном перевороте", который якобы замышляли Йованка вкупе с генералами.

Тито, под старость ставший очень мнительным, поверил в "заговор". "Два зайца"

были убиты: жену изолировали от супруга, а супруга - от возможности быть в курсе

происходящего вокруг и реагировать.

Два года Йованка Броз не показывалась на публике. В траурном черном платье

появилась лишь в мае 1980 года на похоронах маршала.

Через два-три дня после похорон поздно вечером к Йованке на Ужиц-кую, 15,

приехала группа офицеров. Из кабинета президента забрали бумаги, осмотрели все

комнаты, вплоть до спальни, упаковали вещи. Вдове было приказано покинуть

помещение. Разрешили взять с собой только дамскую сумочку. Так, по крайней мере,

рассказывала Йованка своему адвокату. Она писала письма и депеши в разные

инстанции, но безуспешно. Потом настал черед дележа наследства. Как утверждают,

списки вещей Тито составлялись четыре года! То ли вещей было слишком много, то

ли просто тянули время. А делить было что. Одних лимузинов семь - "роллс-ройс",

два "кадиллака", "линкольн" и т. д. И все подарки, подарки...

В списке имущества, которое должны были поделить между собой прямые наследники -

Йованка, Жарко и Мишо, - 869 предметов. Отрезы, шубы, кинокамеры, магнитофоны,

сервизы из серебра и фарфора, часы, вазы, картины, ковры, скульптуры, охотничьи

ружья и ножи, книги... Даже удочки.

Первая дама Югославии, которая славилась своим влиянием на супруга, утверждала:

"Настоящего Иосипа Броз, думаю, знала я одна. Он никому не позволял приближаться

к себе, всегда держал дистанцию. Он был человек крутого нрава, дурного

характера, а я всегда точно знала, как себя вести с ним. Если он злился на

своего соратника по партии - доставалось неизбежно мне, бывшей "под рукой".

Значит, надо было оставить его наедине с самим собой, исчезнуть из поля зрения.

Чуть позже он вел себя как ни в чем не бывало".

Она отказалась от собственной жизни, чтобы жить для него. Друзья Иосипа

становились ее друзьями, а собственных никогда у Йованки не было. Трудно

поверить, что такую брачную пару, где один супруг безоговорочно доверял другому,

могли разлучить какие-нибудь внешние силы. Но оказалось, что судьба крупного

политика может выйти из под его собственного контроля. Так случилось и с семьей

Тито. "На Иосипа оказали страшное давление: перед ним положили документ и

сказали: "Ты должен выбрать наконец - жена или государство"". Знаю, что он

никогда той страшной бумаги не подписал. Но

605

котором мы жили вместе, и последнюю пару лет его жизни я его почти не видела".