Сто великих любовников москва "вече" 2003

возвращено поэту и звание камергера. Он служил чиновником по особым поручениям

при государственном канцлере, старшим цензором в Министерстве иностранных дел

{1848-1858), затем председателем Комитета цензуры иностранной, немало сделал для

ослабления цензурного гнета.

"Тютчев - лев сезона", - отозвался о нем П.А. Вяземский, очевидец его первых

успехов в петербургском светском кругу. Таким бессменным "львом сезона",

увлекательным собеседником, тонким острословом и любимцем салонов Тютчев остался

вплоть до конца своих дней.

Когда началось увлечение Тютчева Денисьевой, неизвестно. Имя ее впервые

появилось в семейной переписке Тютчевых за 1846 и 1847 годы. Елена Александровна

принадлежала к старому, но обедневшему дворянскому роду. Она рано лишилась

матери. Отец ее, майор А.Д. Денисьев, женился вторично и служил в Пензенской

губернии. Елена Александровна осталась на попечении своей тетки, инспектрисы

Смольного института, в котором воспитывались по переезде в Петербург дочери

Тютчева от первого брака, Дарья и Екатерина. Там же училась и Денисьева. Она

была на 23 года моложе поэта.

590

Вместе со своей теткой Елена Александровна бывала в доме поэта. Встречался с нею

Тютчев и в Смольном институте при посещении своих дочерей. По свидетельству

родственника Денисьевой Георгиевского, увлечение поэта нарастало постепенно,

пока не вызвало наконец со стороны Денисьевой "такую глубокую, такую

самоотверженную, такую страстную и энергическую любовь, что она охватила и все

его существо, и он остался навсегда ее пленником..."

В августе 1850 года Тютчев вместе с Денисьевой и старшей дочерью Анной совершил

поездку в Валаамский монастырь. Дочь поэта, по-видимому, еще не подозревала о

близких отношениях, которые установились между ее отцом и Денисьевой.

В глазах той части петербургского общества, к которой принадлежали Тютчев и

Денисьева, любовь их приобрела интерес светского скандала. При этом жестокие

обвинения пали почти исключительно на Денисьеву. Перед ней навсегда закрылись

двери тех домов, где прежде она была желанной гостьей. Отец от нее отрекся, ее

тетка А.Д. Денисьева вынуждена была оставить свое место в Смольном институте и

вместе с племянницей переселиться на частную квартиру.

Любовь Тютчева и Денисьевой продолжалась в течение четырнадцати лет, до самой ее

смерти. У них было трое детей. Все они по настоянию матери записывались в

метрические книги под фамилией Тютчевых. Поэта она любила страстной, беззаветной

и требовательной любовью, внесшей в его жизнь немало счастливых, но и немало

тяжелых минут.

Федор Иванович писал: "...Не беспокойтесь обо мне, ибо меня охраняет преданность

существа, лучшего из когда-либо созданных Богом. Это только дань справедливости.

Я не буду говорить вам про ее любовь ко мне; даже вы, может статься, нашли бы ее

чрезмерной..."

Если Денисьева была отвержена обществом, то Тютчев по-прежнему оставался

завсегдатаем петербургских аристократических салонов, постоянно бывал на раутах

у великих княгинь Марии Николаевны и Елены Павловны. Тютчев не порывал со своей

семьей. Он любил их обеих: свою законную жену Эрнестину Дернберг и внебрачную

Елену Денисьеву и безмерно страдал оттого, что не в состоянии ответить им той же

полнотой и безраздельностью чувства, с каким они относились к нему.

"Поклонение женской красоте и прелестям женской натуры, - подтверждали

мемуаристы, - было всегдашнею слабостью Федора Ивановича с самой ранней его

молодости, - поклонение, которое соединялось с очень серьезным и даже очень

скоро проходящим увлечением тою или другою особой".

Первая книга стихов Тютчева появилась только в 1854 году. В феврале И.С.

Тургенев с гордостью сообщил СТ. Аксакову: "...Уговорил Тютчева (Ф.И.) издать в

свет собранные свои стихотворения..." Начиная с середины 1860-х годов личная

жизнь Тютчева омрачилась рядом тяжелых утрат.

В стихотворении "Накануне годовщины 4 августа 1864 года" Тютчев пишет: "Завтра

день молитвы и печали, // Завтра память рокового дня. ." В этот день умерла от

чахотки Елена Александровна Денисьева, "последняя любовь"

591

Тютчева. История этой любви запечатлена в цикле стихотворений, составляющем

тревожь меня укорой справедливой...", "Предопределение", "Я очи знал, - о, эти

очи...", "Последняя любовь" и др.).

Смерть любимой была ударом, от которого поэт долго не мог оправиться "...Только

при ней и для нее я был личностью, только в ее любви, в ее беспредельной ко мне

любви я сознавал себя..." Горе, раскаянье, поздние сожаления, чувство

обреченности, надежда на примирение с жизнью, - все вылилось в предельно

откровенных стихах, составивших знаменитый "Де-нисьевский цикл".

Отношение Эрнестины Тютчевой к поэту в это время лучше всего характеризуется ее

же собственными словами: "...его скорбь для меня священна, какова бы ни была ее

причина". Тютчев, увлеченный Денисьевой, не мыслил своего существования без

Эрнестины, этой святой женщины. Он писал жене: "Сколько достоинства и

серьезности в твоей любви - и каким мелким, и каким жалким я чувствую себя

сравнительно с тобою!.. Чем дальше, тем больше я падаю в собственном мнении, и

когда все увидят меня таким, каким я вижу себя, дело мое будет кончено".

Поэт пережил свою "последнюю любовь" Денисьеву на девять лет. Узнав о смерти

Тютчева, Тургенев писал Фету из Буживаля: "Милый, умный, как день умный Федор

Иванович, прости - прощай!"

КАРЛ ЭРНСТ ИОГАНН БИРОН

(1690-1772)

Граф, фаворит императрицы Анны Ивановны, обер-камергер ее двора; герцог

Курляндский (с 1737 года), создатель реакционного режима - бироновщины,

характеризовавшегося засилием иностранцев, разграблением страны, всеобщей

подозрительностью, шпионажем, доносами,

жестоким преследованием недовольных.

После дворцового переворота (1740) был арестован и сослан.

Помилован и возвращен в Петербург императором Петром III.

В бытность Анны еще герцогиней Курляндской, 12 февраля 1718 года в Анненгофе,

близ Митавы, произошло событие, казавшееся тогда несущественным, но впоследствии

имевшее большое значение как для будущей императрицы, так и для всей России. Во

время болезни Петра Михайловича Бестужева герцогине Анне принес бумаги для

подписи некий мелкий чиновник. Присмотревшись к нему, герцогиня велела приходить

ему каждый день. Через некоторое время она сделала его своим секретарем, затем -

камергером.

Его звали Эрнест-Иоганн Бюрен Именно так писалось это имя. Однако затем Бюрен в

Росси превратился в Бирона. Некоторые биографы сомневаются в интимном характере

отношений между Анной Иоановной и Биро-ном, даже изобрели термин "родство

платонического свойства душ", осно-

ч Г н к

л ь

е с

тем более странное, что количество любовников Анны Иоанов--*-¦¦

ны исчислялось десятками. Несомненно,

Бирон всецело завладел ее сердцем. Доказательством может служить сообщение

Маньяна от 13 июля 1731 года: "Переехав в прошлое воскресенье из дворца на новую

дачу, построенную наскоро в три месяца, где апартаменты канцлера (Бюрена) смежны

с ее покоями, княгиня обещала быть на банкете у княгини Ромодановской... Ее

Величество уже села в экипаж, чтобы отправиться туда, когда лошадь, на которую

сел господин Бюрен, чего то испугавшись, сбросила его наземь. По счастью, он

отделался легким ушибом ноги; тем не менее царица так обеспокоилась, что вышла

из кареты и послала сказать княгине Ромодановской, чтобы ее не ждали. Нельзя

выразить всю силу впечатлений, произведенных этим случаем на старых бояр".

Императрица Анна Иоановна была истинной барыней-помещицей: она не получила

должного воспитания, была хитрой, ограниченной и скупой. В Москве государыня

вставала между семью и восемью часами утра и часа два рассматривала наряды и

драгоценности. В девять часов начинался прием министров и секретарей. Она

подписывала бумаги, большей частью не читая их, и отправлялась в манеж Бирона,

где у нее были свои апартаменты. Полюбовавшись на лошадей, Анна Иоановна давала

аудиенции, стреляла в цель. В двенадцать возвращалась во дворец, обедала с

Биронами, не снимая утреннего костюма - длинного восточного покроя платья

голубого или зеленого цвета и красного платка, повязанного, как у небогатых

мещанок. После обеда она ложилась отдыхать рядом, с фаворитом, при этом госпожа

Бирон с детьми тихо удалялась.

Бирон, родившийся в 1690 году, был третьим сыном отставного польского офицера.

Его семья, вышедшая из Вестфалии, поселилась в Курляндии, где уже давно владела

имением Кальпцеем. Так как по местным законам владеть землей могли только

дворяне, то Бироны отнесли себя к ним. Когда Анна Иоановна вознамерилась

официально признать дворянство канцлера, ей в этом было отказано, и Бирон

сделался герцогом Курляндским, не будучи дворянином. Города Митава на востоке и

Либава на западе со временем отнеслись к нему снисходительно, но земельная

аристократия так и не признала его. Бирон провел бурную молодость. Будучи

студентом в Кенигсберге, он два раза сидел в тюрьме за участие в краже и

неуплату штрафов. В 1714 году он приехал в Петербург и попытался устроиться при

дворе принцессы Стефании Шарлотты, жены царевича Алексея, но ему отказали ввиду

его низкого

593

Екатерины I, на этот раз его познания по конской части были высоко оценены

императрицей.

Фаворит был резким и грубым, поэтому не стоит удивляться, что о нем говорили:

"Он беседует с лошадьми, как с людьми, а с людьми, как с лошадьми".

Распространился также слух, что он был конюхом, но документально это не

подтверждается. У немца действительно была нестерпимо высокомерная, тираническая

и дерзкая манера общения. В самом деле, разве сенаторы могли относиться к нему

благосклонно, когда, например, проезжая по мосту, Бирон заявил, что, будь его

воля, он бы всех сенаторов бросил под колеса своего экипажа.

Не отличалась скромностью и его семья. Одетая в безумно дорогие платья, в

бриллиантах, жена его принимала гостей, сидя в кресле, напоминавшем трон, и

обижалась, когда ей целовали одну руку, а не обе. Его дети забавлялись тем, что

поливали чернилами платья гостей и стаскивали с их голов парики. Любимым

занятием старшего сына было бегать с хлыстом в руке и хлестать по икрам всех,

кто ему не нравился. Старому князю Барятинскому, главнокомандующему и всеми

уважаемому человеку, выразившему свое неудовольствие по поводу такого обращения

с ним, фаворит заявил: "Можете не появляться больше ко двору. Подайте в

отставку, она будет принята". В Малороссии, где долгое время была главная

квартира Бирона, его старший брат Карл вел жизнь настоящего сатрапа: у него был

сераль, куда силой приводили девушек и молодых женщин, и псарня, где крестьянки

должны были грудью кормить щенят. Бирон же не счел нужным изучить язык той

страны, которой многим обязан.

В 1723 году Анна женила его на Бенигне фон Тротта-Трейден. Этот выбор

объясняется не только уступчивостью последней, так как, кроме внушительного

роста, в ней не было ничего привлекательного: безобразна, глупа, болезненна, но

в то же время не без претензий.

У Бирона родилось трое детей, причем многие историки считают, что матерью по

крайней мере одного из них была сама Анна Иоановна. Действительно, в годы ее

царствования младший сын Бирона, названный в честь отца Карлом Эрнстом, был при

рождении записан в Преображенский полк, а в девять лет пожалован званием

камергера. Позже он был награжден высшим российским орденом Андрея

Первозванного, который получали только дети коронованных особ. Не менее

показательно и то, что Анна Иоановна никогда не расставалась с ребенком.

Известно, например, что в феврале 1730 года, когда Анна Иоановна отправилась в

Москву для переговоров с членами Верховного Тайного Совета, она взяла с собой

Бирона вместе с его младшим сыном. До последних дней жизни императрицы мальчик

спал в ее комнате.

Именуясь герцогом Курляндским с 1737 года, в России Бирон был только фаворитом.

Однако титул фаворита издавна был синонимом обладания властью, а учитывая

свойства характеров Анны и Бирона, последний обладал такой властью, что только

могущество Потемкина могло сравниться с

594

100 ВЕЛИКИХ ЛЮБОВНИКОВ

застали врасплох и не развенчали. Впрочем, положение любого фаворита ненадежно,

в любую минуту его место может занять другой...

Бирона мало волновало мнение окружающих, он заботился больше всего о том, чтобы

не потерять благосклонности со стороны Анны Ивановны. И в этом он, несомненно,

преуспел. Умирая, императрица передала Бирону самое дорогое, что у нее было, -

власть самодержца. 17 сентября 1740 года Бирон был назначен регентом нового

императора - двухмесячного Иоанна Антоновича. Но уже 9 ноября он был свергнут.

Регент был арестован и отправлен в Шлиссельбургскую крепость, где провел шесть

месяцев в ожидании приговора. Обвиненный между прочими злодеяниями в том, что

покушался на жизнь покойной императрицы, заставив ее поехать верхом в скверную

погоду, Бирон 8 апреля 1741 года был приговорен к смертной казни путем

четвертования. Манифестом от 15 апреля казнь была заменена пожизненной ссылкой.

Местом ссылки определили Пелым, сибирскую деревню, за три тысячи верст от

Петербурга.

В деревушке наскоро выстроили дом в четыре комнаты, обнесенный высоким забором.

С бывшим регентом обращались совсем неплохо: ему дали содержание 15 рублей в

день и оставили штат прислуги - два лакея, два повара, негритянка и горничная

турчанка. Но все имущество его было конфисковано.

Первое время родные беспокоились о здоровье герцога Курляндского. Его настроение

менялось от полной апатии до припадков бешенства. Наконец он серьезно захворал.

В начале 1742 года на престол взошла Елизавета, что приободрило его и вернуло

надежду. Действительно, вскоре курьер Сената привез ему весть о свободе и о

пожаловании ему имени Вартемберг. Бирон выехал в Курляндию, но по дороге был

остановлен приказом поселиться в Ярославле. Бывший регент жил на берегу Волги, в

доме с чудным садом. Из Петербурга ему прислали библиотеку, мебель, посуду,

лошадей и ружья, с позволением охотиться не далее двадцати верст от города.

В 1762 году Петр III, став императором, вернул Бирона ко двору, возвратил ему

остатки его состояния, но объявил, что отдает Курляндию своему дяде Георгу-

Людвигу Голштинскому. Бывший регент должен был отречься в пользу этого принца,

но в это время власть Петра III перешла к его жене, а она, заботясь об интересах

России, послала в Курляндию Бирона Он, став герцогом по капризу русского

правительства и согласию армии, казался наиболее подходящим кандидатом.

Екатерина велела ему ехать в Митаву, куда он прибыл 14 (25) января 1763 года.

Русский резидент Симолин пригрозил гражданам военным судом, если герцога не

примут с должными почестями, и 10 (21) февраля сейм признал законность прав

герцога.

В 1769 году герцог отрекся в пользу своего сына Петра и умер через три года.

595

АЛЕКСАНДР ВАСИЛЬЕВИЧ СУХОВО-КОБЫЛИН

Русский драматург, почетный академик АН (1902).

Автор драматической трилогии "Свадьба Кречинского " (поставлен 1855),

"Дело"(1861) и "Смерть Тарелкина"(1869). Занимался философией, переводил

Гегеля, писал собственную философию "Всемира ".

Вознамерившись на склоне лет написать краткую автобиографию, Александр

Васильевич Сухово-Кобылин начал ее с утверждения, что "принадлежит к одному из

древнейших родов русского дворянства".

Кобылины вели свое происхождение от боярина Андрея Кобылы, родоначальника

царской династии Романовых. В имени Сухово-Кобылиных - Ко-былинке, Мценского

уезда, Тульской губернии, сберегались семейные реликвии, свидетельствовавшие о

том, что предки писателя по отцовской линии играли значительную роль еще при

дворе Иоана Грозного.

Четырнадцати лет, как явствует из набросков плана задуманных, но так и не

написанных Сухово-Кобылиным воспоминаний, он пробовал свои силы в области поэзии

и в переводах с французского. Позднее, в Германии, "было написано несколько

стихотворений по-немецки, из которых одно было положено на музыку одним

товарищем по университету Гефштетером и напечатано было с музыкой в

Гейдельберге".

Александр Сухово-Кобылин в отрочестве и юности не избежал и общего для всей

семьи увлечения театром. В набросках плана мемуаров упомянуты "посещения оперы в

Москве", в детские годы.

Когда Александр, подростком и юношей, мог уже посещать московские театры, на

сцене Малого театра часто шли комедии Мольера, состоялись премьеры "Горе от ума"

и "Ревизора", "Игроков" и "Женитьбы". Будущий русский комедиограф рано

приобщился к драматическому искусству.

Окончив Московский университет, А.В. Сухово-Кобылин "по желанию родителей выехал

в Германию в Гейдельбергский университет для дальнейших занятий по философии".

Четыре года (1838-1842) провел в Гейдельберге и Берлине, где "увлекся

гегелевской философией". Занятия философией всецело поглощали тогда юного

Сухово-Кобылина, и впоследствии он вспоминал, что вел "совершенно уединенную и

аскетическую жизнь" в Берлине. Он оказался в числе тех "наших

соотечественников", которые, по выражению А.И. Герцена, "стояли в умилении...

даже перед Вердером и Руге, этими великими бездарностями гегелизма". Кстати,

именно Карл Вердер читал в те годы лекции в Берлине и, видимо, прямо был повинен

в том увлечении гегельянством, которое сопутствовало Сухово-Кобылину до

последних лет его жизни.

В годы юности среди друзей Сухово-Кобылина были светские повесы князья Лев и

Сергей Гагарины, авантюрист, игрок и кутила Николай Голохвас-тов, граф

Строганов, князь Лобанов, князь Львов-Зембулатов, братья Черкасские и другие

отпрыски известных дворянских семейств, на разный манер

596

прожигавшие жизнь. Вместе с ними "блистал" в свете и Александр Сухово-Кобылин.

Сохранились сведения, что в 1834 году Сухово-Кобылин занял первое

место в скачках на приз охотников, что он посвящал много времени светским балам,

любовным похождениям. Он был очень красив; в его облике находили что-то

восточное: смуглый, с большими карими удлиненными глазами, высокого роста, с

горделивой осанкой. Не случайно Александр имел репутацию светского льва. В одной

из записей дневника, посвященных этой поре, прямо говорится: "Мое

волокитство..."

Правда, Александр Сухово-Кобылин выделялся из круга "золотой молодежи", с одной

стороны, сравнительно меньшей обеспеченностью и родовитостью, а с другой -

склонностью к занятиям более серьезным. Время от времени он заставлял себя

"бороться против соблазна суеты сует", считал свои научные занятия "собственным

сокровищем", всерьез увлекался не только "волокитством", но и математикой,

физикой и философией, в то время как интересы остальных сводились к любовным

связям, бретерству, лошадям и нарядам. В его письмах проскальзывают такие,

например, замечания: "Если вы хотите судить о вещах по существу, то прежде всего

надо проститься с обществом, которое поставило себе за правило все судить

вкривь".

У Сухово-Кобылина до конца его дней висела над кроватью бледная пастель

французской работы в золоченой рамке. По свидетельству одного из его

собеседников, хорошенькая женщина в светло-русых локонах и с цветком в руке

глядела оттуда задумчиво и улыбалась загадочно-грустно.

В 1841 году в Париже Сухово-Кобылин познакомился с молодой француженкой Луизой

Симон-Деманш. Ей было немногим больше двадцати лет и отличалась она

замечательной красотой.

Через 60 лет сам Сухово-Кобылин рассказал об этой встрече В.М. Дорошевичу,

который тогда же изложил это воспоминание в печати. "...Дело происходило при

крепостном праве.

В одном из парижских ресторанов сидел молодой человек, богатый русский помещик

А.В. Сухово-Кобылин, и допивал, быть может, не первую бутылку шампанского.

Он был в первый раз в Париже, не имел никого знакомых, скучал. Вблизи сидели две

француженки, старуха и молодая, удивительной красоты, по-видимому, родственницы.

Молодому скучающему помещику пришла в голову мысль завязать знакомство.

Он подошел с бокалом к их столу, представился и после тысячи извине-

597

французских женщин".

В то "отжитое время" "русские бояре" имели репутацию.

Тост был принят благосклонно, француженки выразили желание чокнуться, было

спрошено вино, Сухово-Кобылин присел к их столу, и завязался разговор.

Молодая француженка жаловалась, что она не может найти занятий.

"Поезжайте для этого в Россию. Вы найдете себе отличное место. Хотите, я вам дам

даже рекомендацию. Я знаю в Петербурге лучшую портниху Анд-рие, первую - у нее

всегда шьет моя родня. Она меня знает отлично. Хотите, я вам напишу к ней

рекомендательное письмо?" - Сухово-Кобылин тут же в ресторане написал

рекомендацию молодой женщине..."

Через год они встретились в России. Завязался роман.

Близкий к семье Сухово-Кобылиных Е.М. Феоктистов, впоследствии начальник

цензурного управления, в то время студент, служивший учителем у сестры Сухово-

Кобылина графини Сальянс, сообщил в своих воспоминаниях следующие сведения об

этом романе драматурга.

"Еще за несколько лет до того, как познакомился я с ним, он привез из Парижа

француженку m-lle Симон, которая страстно его любила. Мне случалось встречаться

с ней довольно часто. Она была женщиной уже не первой молодости, но сохранила

следы замечательной красоты, не глупая и умевшая держать себя весьма прилично. О

такте ее свидетельствует то, что ей удалось снискать расположение всех

родственников Кобылина, которые убедились, что ею руководит искреннее чувство, а

не какие-нибудь корыстные расчеты. Вполне довольной своей судьбою она не могла

быть, потому что Кобылин часто изменял ей, но так как каждые его увлечения

длились недолго и он все-таки возвращался к ней, то после более или менее бурных

сцен наступало примирение".

В семье Кобылиных Симон-Деманш была действительно принята. Мать Александра