Сто великих узников москва "вече" 2003

Оказавшись в Москве, протопоп сначала проповедовал в Казанском соборе, а когда

пришлось оставить его, перешел во двор Неронова и стал совершать богослужения в

сушильне. Вместе с ним перешла и значительная часть прихожан, и некоторые из них

прямо говорили, что "бывает время, когда и конюшни иные лучше церкви". Про их

"сушильное бдение" донесли патриарху Никону, и однажды во двор Неронова явились

стрельцы, которые захватили Аввакума вместе с паствой, били его и дергали за

волосы, а потом препроводили на патриарший двор.

На другой день арестанта, закованного "юзами, чепью большою", отправили в

Андроньев монастырь, где посадили на цепь в темном земляном подвале. Три дня его

морили голодом и уговаривали покориться патриарху Никону, но все увещевания были

напрасны, поэтому его "отдали чернецу под начало и велели волочить в церковь. У

церкви за волосы драли, и под бока толкали, и за цепь трогали, и в глаза

плевали". А он в ответ патриарха Никона "от писания бранил да лаял". И тогда

строптивого протопопа отправили в Сибирь, но ссылка Аввакума не остановила

церковной смуты, как надеялся на то царь Алексей Михайлович. Как снежный ком,

пущенный с горы, распространялся по русской земле раскол. Под его знаменем тесно

сплотились все защитники старины, считавшие иноземные новшества "дьявольским

наваждением" и отстаивавшие древние устои жизни. Личные же страдания не имели

над Аввакумом никакой власти.

Более трех месяцев везли ссыльного протопопа до Тобольска, и немало нужд и

лишений довелось ему претерпеть на этом пути.

НЕИСТОВЫЙ ПРОТОПОП АВВАКУМ

i "if i

217

церкви: Аввакум явился как страдалец за истинную веру, и потому его страстные

обличения произвели в Тобольске еще большее впечатление, чем в Москве.

Тобольский архиепископ Симеон, сам втайне сочувствовавший протесту против

церковных новшеств, видел в Аввакуме не ссыльного, а неповинного страдальца,

причем пользующегося всеми правами священнического сана. Архиепископ дал

Аввакуму церковь, где тот вновь явился перед прихожанами облаченный авторитетом

своего сана и потому стал выступать с ничем не стесняемой проповедью. Народ,

внимая огненным речам Аввакума, отказывался креститься тремя перстами и

принимать церковные книги, исправленные по греческим канонам.

В Тобольске и за его пределами распространилась молва о благочестивом протопопе.

Люди шли к нему за поучениями и советом в вопросах веры, к нему водили на

исцеление бесноватых, которых он старался лечить постом и молитвой. Вокруг

Аввакума собрался кружок людей, привлеченных его строгой жизнью и решивших

отказаться от мирской жизни и посвятить себя Богу. Но то, что так привлекало к

протопопу одних, других восстанавливало против него. Резкие проповеди и

обличения его задевали интересы очень многих людей и создали ему немало врагов.

На Аввакума пошли жалобы, и из Москвы пришло новое повеление - ехать в ссылку

дальше.

В качестве священника Аввакума причислили к военному отряду, который отправлялся

крепостей. По рекам Сибири отряд переправлялся на примитивных дощаниках и

плоскодонных барках, и потому не раз жизнь людей подвергалась опасности.

Трудности пути усугублялись еще и тем, что отряд был недостаточно снабжен

продуктами, порой люди умирали с голоду. Нередко "скитаясь по горам и острому

каменью, наги и босы, травою и кореньями перебивающиеся, кое-как мучилися. А

зимою кости находили от волков пораженных зверей, и что волк не доест, то

доедали".

Во главе отряда стоял грубый и жестокий воевода Пашков, и, конечно, у протопопа

с ним сразу же начались столкновения. Аввакум открыто выступал против

злоупотреблений начальника; восставал против казней, плетей, кнутов и пыток,

которым воевода подвергал подчиненных. Скоро протопопу пришлось на себе испытать

крутой нрав воеводы. Пашков отнял у него дощаник и заставил всю дорогу идти по

берегу. "О горе стало! Горы высокие, дебри непроходимые; утес каменный, яко

стена, стоит, и поглядеть - заломя голову!" Но Аввакум не унимался и даже

написал

100 ВЕЛИКИХ УЗНИКОВ

"Малое послание" Пашкову по поводу его беззаконий. Воевода приказал солдатам

привести непокорного протопопа.

...взяли меня палачи перед него: он со шпагой стоит, дрожит... Он же рыкнул, яко

дикий зверь, и ударил меня по щеке, тоже по другой, и паки в голову, и сбил меня

с ног, и, чекан ухватя, лежачего по спине ударил трижды, и, разволокши, по той

же спине семьдесят два удара кнутом... Так горько ему, что не говорю: пощади!

Ион велел паки бить по бокам... Сковали руки и ноги и бросили в барку. Осень

была, дождь на меня шел, всю нощь под капелию лежал.

Так всю дорогу скованного и везли Аввакума. Прибыл отряд Пашкова к Братскому

острогу и расположился здесь зимовать. Протопопа посадили в холодную тюрьму, и

только в середине ноября воевода распорядился перевести его в теплую избу, но и

здесь его продолжали держать как преступника - в оковах и "с собаками". Весной

отряд тронулся дальше: оковы с протопопа сняли и даже разрешили соединиться с

семьей, но за то заставили вместе с казаками тянуть лямкою суда.

Когда Аввакуму повелели вернуться в Москву, он не сомневался в своей полной

победе: если его зовут обратно, значит, "воссияла чистая старая вера, низложен

антихрист, спасена от дьявола Россия". Но первые же впечатления, как только

Аввакум вступил в европейскую часть России, тяжело упали на его душу Он увидел,

что новшества Никона не отменены, а старые книги и старый чин церковный по-

прежнему в опале. Тогда зачем его вернули в Москву?

Осмотревшись в столице, протопоп Аввакум сразу же возобновил свою деятельность.

Он потребовал у царя восстановить нарушенную церковную старину, отменить

"Никоновы затейки", вернуть прежние обряды, освободить тех ревнителей старины,

которые томились в заключении. Сначала он ограничивался "бранью с отступниками"

в знакомых домах, горячими спорами с Симеоном Полоцким и другими сторонниками

новизны. Но когда Аввакум возвысил свой голос, "власти на него, яко козлы,

пырскать начали". Правда, и тогда еще лаской и обещаниями пытались склонить

протопопа к уступчивости: посылали ему денег, предлагали место царского

духовника и справщика на Печатном дворе, лишь бы он прекратил свои проповеди. Но

Аввакум решительно отказывался признать церковные нововведения, и тогда его

снова отправили в ссылку - город Мезень, где полтора года держали в темном

подземелье Пафнутьева монастыря. И все ждали, не образумится ли неистовый

протопоп, но он оставался непреклонным.

Собор, собравшийся по делу патриарха Никона, хотел решить вопрос и с

раскольниками. Долго убеждали протопопа примириться с церковью: "Вся Палестина,

все православные земли крес-

НЕИСТОВЫЙ ПРОТОПОП АВВАКУМ

219

Аввакум был уже закален долгими годами тяжких испытаний и потому резко отвечал:

"Ваше православие пестро от ересей, а моя вера чиста... и прах от ног моих я

отрясаю перед вами по писанному; лучше един, творяй волю Божию, нежели тьмы

беззаконий".

И тогда непокорного протопопа расстригли и предали его с единомышленниками

анафеме. А потом посадили в глубокое подземелье Николо-Угрешского подворья, где

он усердно клал земные поклоны перед почерневшей от времени иконой. Из Угрешской

тюрьмы протопопа перевели в Боровский монастырь, где он пробыл в заключении год.

А потом Аввакума опять повезли на Собор, куда на этот раз прибыли и восточные

патриархи. На все увещевания он советовал им заимствовать свет у русской церкви

и "впредь приезжать к нам учиться". Когда возмущенные члены Собора (числом 40

человек*) бросились на протопопа, он закричал им: "Постойте, не бейте! Как же

вы, убивши человека, будете совершать богослужение?". После этих слов он отошел

к дверям и лег на пол, тем самым выказывав полное пренебрежение к увещеваниям

вселенских патриархов.

В 1667 году Аввакума сослали в небольшой городок Пусто-зерск - "место тундряное,

студеное и безлесное", куда даже ворон костей не занашивал. На север от города

тянулся песчаный берег, а за ним раскинулось суровое море с его вечными льдами и

грозными бурями. Вместе с ним в ссылку прибыли еще трое вождей "церковных

мятежников": соловецкий старец Епифаний (духовный отец Аввакума), бывший дьякон

Федор Иванов из Благовещенского собора Кремля и отец Лазарь - священник из

города Романова. В качестве "добавочной казни" старцу Епифа-нию и отцу Лазарю

отрезали языки.

Тюрьмой Аввакума стала глубокая яма, вырытая в мерзлой, никогда не оттаивающей

земле. В нее был спущен бревенчатый сруб, а между стеной сруба и землей

оставался узкий коридор. Все это сооружение было покрыто толстыми бревнами и

засыпано землей, наподобие могильного холма. С одной стороны его был простой лаз

в коридор, прикрытый тяжелой дверью с запором. Они сидели по одиночке, каждый в

своем срубе - без света, без воздуха, страдая от собственных испражнений... В

знак протеста против таких условий содержания протопоп и его "соузники"

отказались от всякой одежды и жили в ямах голые. Аввакум еще и постился, доведя

себя до полного изнеможения. По ночам, пока стража дремала, они вылезали из

своих ям и, отводя душу, вели тихие беседы. Протопоп Аввакум из своего сурового

заточения ухитрялся посылать единоверцам послания, в которых призывал

* "Велико антихристово войско собралося", - замечает протопоп Аввакум

220

100 ВЕЛИКИХ УЗНИКОВ

единомышленников, которые изредка приносили ему вести о том, что делается на

свете, принимали его послания и разносили их по всей стране. Своими посланиями,

которые оказывались самым ходовым товаром на Красной площади и в Охотном ряду,

неистовый протопоп приводил царский дом в судорожный трепет

Когда до Москвы дошли сведения, что узники по-прежнему крестятся двумя перстами,

пишут и переправляют на волю смущающие народ послания и грозят царю-

вероотступнику страшными карами, отцам Епифанию и Лазарю снова урезали языки и

укоротили пальцы. Но они и окровавленными ртами славили Христа, проклинали

Никона и, чтобы палачи не медлили, сами подставляли руки под топор.

Годы тяжкого заточения превратили Аввакума в дряхлого старика, и только глаза

его горели прежним блеском. Он пишет письмо новому царю - Федору Алексеевичу - и

со всей пылкостью перечисляет заблуждения его покойного родителя, как много

совершил тот несправедливостей против верных сынов старины И ему, царю Федору

Алексеевичу, надлежит теперь исправить эти несправедливости, вернуть из ссылки

истинных вероучителей... Но это письмо оказалось роковым в судьбе протопопа.

Полное резких выражений против покойного царя Алексея Михайловича, оно, конечно

же, не могло вызвать в молодом царе жалости к несчастному раскольнику. Быстро

последовал царский указ о переводе Аввакума "с товарищи" из Пустозерского

острога в тюрьмы других монастырей, однако по каким-то причинам перевод этот не

состоялся. Но условия содержания узников в Пустозерске ужесточились. Караульным

стрельцам под страхом смертной казни приказано было стеречь их накрепко, чтобы

они не убежали, к ним никого не пропускать и "чернил и бумаги" не давать.

Сотнику повелели смотреть за стрельцами, да и самому воеводе вменялось

досматривать колодников "все дни". Несмотря на принятые меры, связь с волей

узники не утратили: доставать бумагу стало затруднительно, так они

приспособились писать на бересте. Но однажды из Москвы прибыл гонец с царским

повелением: "за великие на царский дом хулы" приказано было "Аввакума-распопа,

заблудша в ереси, с его товарищами в огонь ставить и в огне том сжечь".

Браннее апрельское утро 1681 года на площади Пустозерска началось деятельное

сооружение костра. Один возле другого поставили три небольших сруба, посреди

каждого из них врыли столб. Внутреннюю пустоту между срубом и столбом заполнили

смолистой берестой и сухим сеном, таким же материалом обложили и внешние стены

срубов. Возле готовых костров толпился весь Пусто-

СТРОПТИВЫЕ РАСКОЛЬНИЦЫ

221

бледными лицами и всклокоченными седыми волосами, они были похожи больше на

мертвецов, чем на живых людей. Стрельцы плотным кольцом обступили узников и не

подпускали к ним людей, чтобы те не отбили осужденных. А те ждали своей участи с

непокрытыми головами, стоя босыми на снегу. У многих при виде страстотерпцев

выступали слезы на глазах, и даже стрельцы отворачивались, чтобы скрыть их.

Узники низко поклонились всем, кто пришел проводить их в последний путь. Многие

зарыдали в голос и, сняв шапки, стали креститься. Протопоп Аввакум волновался,

но не от близкой смерти - он давно уже был готов к ней и рад был принять

мученический венец. Он спешил дать последние наставления и распоряжения, как это

делает собравшийся в дальнюю дорогу человек: то показывал собравшейся толпе

двуперстный крест, то начинал говорить о спасении души, Страшном суде и геенне

огненной...

Узникам связали руки, и воеводский дьяк стал наскоро читать царский указ. Отец

Лазарь и дьякон Федор внимали безучастно, а протопоп не переставал делать

замечания об "антихристовых детях, еретиках и безбожниках". С его уст то и дело

срывалось: "На том свете тошнее вам будет, чем нам здесь"... Обреченных завели в

срубы и привязали к столбам. Один из стрельцов взял три головни и бросил их в

приготовленные костры. Безмолвная тишина воцарилась на площади, народ снял

шапки...

креститься, послышался громкий плач женщин. Налетевший ветер сильно раздул

пламя, и от костров понеслись черные клубы дыма. Кто-то закричал от

нечеловеческой боли, и разнеслись над площадью слова неистового протопопа:

"Боишься пещи той? Дерзай, плюнь на нее - не бойся! До пещи той страх. А егда в

нее вошел, тогда и забыл вся". Перегорели веревки, которыми Аввакум был привязан

к столбу, и рука его с двумя поднятыми перстами взлетела над народом. Затем он

упал в горящее пламя костра...

СТРОПТИВЫЕ РАСКОЛЬНИЦЫ

Вернувшись в 1664 году из сибирской ссылки в Москву, протопоп Аввакум поселился

в доме боярыни Федосьи Прокофьев-ны Морозовой - молодой вдовы, которая после

смерти мужа оказалась владелицей огромных богатств. На первых порах она вела

жизнь, соответствовавшую ее высокому положению, и как будто не было причин для

того, чтобы богатая и влиятельная боярыня оказалась в стане противников царя.

222

100 ВЕЛИКИХ УЗНИКОВ

старины и соблюдала "Домострой" - свод норм и нравственных правил жизни. По

этому уставу образцовый благочестивый дом уподоблялся монастырю. Таким и был дом

ее мужа - тихого и несребролюбивого боярина Г.И. Морозова, таким он остался и

после его смерти. Сама Федосья Прокофьевна была женщиной религиозно

образованной, начитанной в Священном Писании, глубоко верующей. Она рано

обнаружила в себе тягу к аскетическому, добродетельному образу жизни, и не

только на словах, но и на деле воплощала православный идеал служения Богу. Много

времени уделяла молитвам, церковной службе и паломничеству по святым местам,

строго соблюдала посты; спала на рогоже, одежды носила ветхие, в заплатах, в

бане не парилась, а для умерщвления плоти носила власяницу и вериги... Поэтому

не случайно Ф.П. Морозова и ее младшая сестра - княгиня Е.П. Урусова - сразу же

сделались восторженными последовательницами учения Аввакума. Послушать

вернувшегося в Москву протопопа в дом боярыни приходили единомышленники из самых

различных слоев общества, и он верил, что, ссылаясь на Иисуса Христа, сможет

убедить "высоких чином" обратиться к "истинно христианской" жизни.

В Москве в то время возникло несколько раскольничьих общин, в которые входили

люди самого разного звания и положения - от бояр до церковного сторожа. Для

таких общин были характерны как традиционные черты православного монастыря*, так

и новые, когда признавались только личные заслуги в делах веры. Поучая боярыню,

протопоп Аввакум писал ей: "Али ты нас тем лутчи, что ты боярыня? Да единако нам

Бог распростре небо, еще же луна и солнце всем сияют равно, такожде земля, и

воды, и прозябающая по повелению владычно служат тебе не болши, и мне не менши".

Единственный путь, по которому могла пойти, не порывая со своей средой, тайная

последовательница протопопа, - это широкая благотворительность. И Федосья

Прокофьевна со страстью предалась этому делу: в доме своем она приютила пятерых

инокинь, которых изгнали из монастырей, - больных и страждущих, сама лечила их и

"из своих рук кормила". Она принимала юродивых, сирот, нищих - и все они

"невозбранно в ее покоях обитали и с нею ели с одного блюда"**. Аввакум в своем

"Житии" писал: "Нитки - свои труды - ночью по улицам побредет, да нищим дает. А

иное рубах нашьет и делит. А иное денег мешок возьмет и раздает сама".

ГТРОПТИВЫЕ РАСКОЛЬНИЦЫ

223

Необычное поведение боярыни вызвало осуждение царя Алексея Михайловича и

подкупленные дворовые люди доносили во дворец, что боярыня "со осужденным

Аввакумом водится. Он де ее научил противитися царю". В Приказе тайных дел на

Ф.П. Морозову завели дело, в котором говорилось

А про тех раскольников и про иных, и как живет она. . в той же прелести, и на

святую церковь непристойными словами поносит, и не покоряется, и святых тайн, по

новоисправленным служебникам которые священники служат, от них не причащается, и

хулы страшные износит... И про то все ведают сообчницы ее погибели, дворовые ее

жонки...

На церковном Соборе 1666-1667 годов раскольников отлучили от церкви и объявили

вне закона Стрельцы и воеводы чинили над ними расправу, Аввакума и его

единомышленников сослали в Пу-стозерск... А в доме боярыни Морозовой продолжала

пребывать тайная раскольничья община, которую возглавляла старица Мелания,

отличавшаяся не меньшей приверженностью к старой вере, чем сам протопоп. Боярыня

Морозова во всем подчинилась этой наставнице, наладилась переписка с

Пустозерском, и протопоп при-

Например, строгое подчинение "старшим" - наставнику или наставнице * В то время

это было обычным явлением.

Боярыня Морозова С картины В И Сурикова

224

ГТРОПТИВЫЕ РАСКОЛЬНИЦЫ

225

ill1! ' ¦

сочинения. Ртищевы не раз пытались образумить свою родственницу, уповая на ее

материнские чувства:

Великому государю не повинуешься... За твое прекословие приидет на тя и на дом

твой огнепальная ярость царева, и повелит дом твой разграбити. Тогда многи

скорби сама подъимещи, и сына своего нища сотворища своим немилосердием.

К тому времени боярыня Морозова в придворных кругах считалась "заблудшей овцой"

и для царского окружения была "не в пример и не в образец". Однако думные бояре

не решались создать прецедент, и на первых порах царь ограничился экономическими

санкциями. Он повелел отобрать лучшие ее вотчины, и боярыня, испугавшись полного

разорения, поддалась уговорам своего дяди Ф.М. Ртищева, который играл при дворе

видную роль, и пообещала принять троеперстие. После этого имения были ей

возвращены, но Аввакум обличил малодушие боярыни, да так крепко, что она "дни с

три бысть вне ума и расслабленна". Затем прокляла "ересь никонианскую... и

оздоровела, и паки утверди-лася крепче и первого".

Для царя Федосья Прокофьевна и ее сестра были не рядовыми противницами его

помыслов и церковной реформы, ведь их роды были очень влиятельными во время

правления первых двух царей из династии Романовых. Алексей Михайлович хорошо

знал, что дом свой боярыня превратила в оплот и пристанище раскольников, молится

по-старому, состоит в переписке с Аввакумом. Однако обрушить на нее свой гнев

царь пока не решался по многим причинам, в частности, не надеялся на поддержку

Боярской Думы.

Особые надежды в "увещевании" строптивой боярыни царь возлагал на ее

родственников. Ее дядя Ф.М. Ртищев со своей дочерью Анной не раз бывал у Федосьи

Прокофьевны, убеждал и уговаривал ее, но в ответ она говорила:

Поистине, дядюшка, вы прельщаете дьяволом, а потому ублажаете отступника, книги

его, содержащие римские и иные ереси, восхваляйте! Православным же подобает книг

его отвращаться и всех его нововедомых преданий гнушаться, а самого его

проклинати всячески! *

На Ф.П. Морозову не возымели действия и просьбы родственников "оставить распрю,

перекреститься тремя перстами, не прекословить великому государю и всем

архиереям" - хотя бы ради благополучия единственного сына. Потом за нее взялось

духовенство. В 1664 году по цареву повелению к боярыне приходили и вели

"богословский диспут" архимандрит Чудовского монастыря Иоаким и ключарь того же

монастыря Петр. Боярыня приняла гостей, но в споре "крепко свидетельствовала и

зело их посрамила".

Так сказано у автора "Повести о боярыне Морозовой"

К сентябрю 1668 года у Федосьи Прокофьевны окончательно укрепилось намерение

постричься в монахини, и она обратилась с просьбой к своей духовной матери -

инокине Меланье - помочь ей в этом. Рассудительная духовная мать стала убеждать

боярыню отказаться от этого, приводила разумные доводы. В частности, она

говорила, что "невозможно этого в дому утаить, а если узнают у царя - многим

людям многие скорби будут по случаю розысков и допросов". На время Федосья

Прокофьевна удержалась от пострига, но в марте 1669 года умерла царица Марья, ее

"заступница", и это, видимо, ускорило переход боярыни в "иноческий чин". Она

тайно приняла постриг, удалилась от вотчинных дел, перестала ездить во дворец...

В январе 1671 года царь Алексей Михайлович вступил во второй брак - с молодой

красавицей Натальей Кирилловной Нарышкиной. Федосья Прокофьевна в числе первых

боярынь должна была присутствовать на свадьбе и "титлу цареву говорить,

благоверным его назвать, руку целовать и вместе со всеми благословиться у