Глава II ЛЕОПАРД ГОТОВИТСЯ К ПРЫЖКУ

В истории англо-французских отношений вто­рая половина XIII— первая треть XIV в. стали новым этапом, переходным между периодом воз­никновения и закрепления комплекса противо­речий и их разрешением в ходе Столетней вой­ны — крупнейшего военно-политического конф­ликта в Западной Европе эпохи Средневековья. Второй этап в истории англо-французских про­тиворечий был отмечен существенными переме­нами в развитии международных отношений в регионе. Их наиболее общие черты уже были названы. Казалось, черты «семейной драмы» были полностью вытеснены крепнущим межго­сударственным характером противостояния двух монархий в новой эпохе Высокого Средневеко­вья. Однако, как показали события сравнительно недалекого будущего, на пороге Столетней вой­ны давние родственные обиды проявились с пре­жней остротой и непримиримостью.

А пока, со второй половины XIII в., в центре внимания соперников, бесспорно, оказались английские владения на юго-западе Франции. Английский король сохранял титул герцога Аквитанского, статус пэра Франции и вассала Капетингов. Это была, безусловно, большая победа централизаторской политики французской монархии. Юридическое положение английского короля во Франции стало теперь примерно таким же, как у крупнейших французских феодальных землевладельцев. Однако его фактические возможности были гораздо значительнее. Плантагенеты, безусловно, обладали несравнимо большей независимостью и материальными ресурсами. Это превращало их владения на континенте в наиболее важную опору сепаратистских сил Франции. Поэтому ликвидация английской власти на юго-западе оставалась непременным условием завершения централизации во Французском королевстве.

Для Англии же сохранение этого последнего фрагмента «Анжуйской империи» первых Плантагенетов было важно сразу в нескольких отношениях. Это был вопрос политического престижа английской монархии, которая, несмотря на боль­шие территориальные потери на континенте, все же не превратилась пока в островное государство. По мере укрепления товарно-денежных отношений и усиления значения торговых связей возрастало экономическое значение юго-западных земель. Расположение последнего английского владения среди французских областей и на границе с Пиренейским полуостровом придавало ему важное военно-стратегическое значение.

Причудливое переплетение обстоятельств и событий прошедших ста лет сделали именно обломок приданого Алиеноры Аквитанской после­дним владением Плантагенетов на континенте. Любое возможное движение к возрождению об­ширных английских земель за Ла-Маншем неиз­бежно должно было опираться на английскую Гасконь — родину таких знаменитых Плантаге­нетов, как королева Алиенора и ее венценосный сын Ричард Львиное Сердце. А новые времена и новые реалии середины XIII в. лишь усилили интерес к этой области, присоединив к славе «края трубадуров» многие вполне материальные соображения.

Объективная ценность этого английского вла­дения на континенте увеличивалась благодаря его выгодному для морской торговли географи­ческому положению, наличию прекрасных вод­ных артерий, высокоразвитому сельскому хозяй­ству и ремеслу, богатым городам. Немалое значе­ние имели также наличие крупных торговых и военных портов (Бордо, Байонна, Дакс) и страте­гически важное соседство со странами Пиреней­ского полуострова. Все это превращало вопрос о принадлежности Аквитании в ключевую пробле­му англо-французских противоречий (в истори­ческой литературе ее обычно называют «гасконской проблемой»).

Конфликтный характер вопроса об английс­кой власти на юго-западе был заложен в услови­ях Парижского мира. Уже через несколько меся­цев после подписания договора, в январе 1260 г Людовик IX именовал Генриха III в официальных документах своим вассалом (fidelis noster) без каких-либо оговорок относительно, так сказать частичного характера вассального статуса правителя одного из крупнейших государств, которое менее столетия назад претендовало на лидирующую роль в Европе. Английский король Генрих III находился в начале 60-х гг. в крайне сложном положении. Многолетнее внутреннее недовольство его политикой, неудачами на международной арене и тесно связанными с этим финансовыми вымогательствами вылилось в политический кризис, который по масштабам превзошел события конца правления Иоанна Безземельного и вступления Генриха III на престол. Выступление возглавленной крупными феодалами политической оппозиции и разгоревшаяся затем гражданская война 1263—1265гг. в Англии сделали английского короля в первые годы после подписания Парижского мира не просто вассалом Людовика IX, но вассалом, по необходимости покорным. Перед лицом надвигавшейся гражданс­кой войны Генрих III не только панически умолял французского короля о сохранении с таким трудом достигнутого мира, но и рассчитывал на его поддержку. Военную помощь обещал английскому королю после некоторых колебаний его брат Ричард Корнуоллский, германский император. По-видимому, Генрих III ожидал от французского короля прежде всего политической поддержки. Особый международный авторитет Людовика IX был настолько признанным фактом, что английский король был вынужден прибегнуть к нему. В течение 1261—1262гг. Генрих III неоднократно обращался к своему давнему политическому сопернику в письмах, а затем прибыл в Париж для личной беседы. Во время встречи в Париже английский король демонстрировал свою преданность Людовику IX, определенно стремясь подготовить его благоприятную пози­цию во внутреннем конфликте в Англии. Третей­ский суд Людовика IX («Амьенская миза» 1264 г.) действительно оказал Генриху III реальную поли­тическую помощь, признав «неправоту» его мя­тежных подданных.

Лояльность французской монархии в отноше­нии внутриполитического кризиса в Англии не означала, однако, реального смягчения англо­французских противоречий. Их основной боле­вой точкой была английская Гасконь. Здесь по­литика Франции носила явно антианглийский характер. Выполнение условий Парижского мира встречало прямое сопротивление крупных зем­левладельцев, церкви и горожан. Представители различных социальных слоев из Лимузена, Перигора и Керси не торопились принести присягу своему новому сюзерену — королю Англии. Они стремились прежде всего извлечь из факта пере­мены власти максимальную пользу для себя, тре­буя новых прав и привилегий. Это было след­ствием давнего глубоко укоренившегося сепара­тизма, который опирался на историческую, эт­ническую и культурную самобытность француз­ского юго-запада. Во второй половине XIII в. по­литика французской короны способствовала рез­кому обострению этих тенденций. Произвольное решение о передаче под английскую власть но­вых областей с крупными городскими центрами Лимож, Перигё и Кагор и установление сюзере­нитета Франции в Гаскони должны были вско­лыхнуть и без того не угасавшие сепаратистские настроения. Действия Людовика IX активно способствовали их усилению. Уже в 1262 г. он начал отдавать Генриху III распоряжения как любому из своих вассалов (конечно же при этом принималась во внимание критическая ситуация в Англии и невольная «покорность» нового вассала). В Парижском парламенте — курии сеньора для английского короля как вассала — с того же 1252г. охотно принимались жалобы на герцога Аквитанского (т. е. английского короля) и представителей его администрации на юго-западе Франции. Архиепископ Бордоский принял участие во всеобщем и явно одобряемом авторитетным французским королем нажиме на английского правителя Гаскони. Он направил жалобу на наместника короля Англии принца Эдуарда непосредственно римскому папе.

Удержать в условиях гражданской войны в Англии такую трудно управляемую область, как Гасконь, казалось почти невозможным. Однако объективно в пользу английского короля действовал тот высокий дух независимости, кото­рый был присущ населению юго-запада Франции. Те слои общества, от которых в этот критический момент существенно зависела судьба английской Гаскони (бароны, духовенство, городская верхушка), еще менее желали оказаться под властью французской короны. Успехи централизации во Франции недвусмысленно показывали, что дух независимости юго-западных областей едва ли может сохраниться в случае включения в состав домениальных владений невиданно усилившихся за последние полстолетия Капетингов. В результате английская Гасконь при всех сложностях управления ею удержалась в течение трудных для английской монархии 60-х гг. XIII в. под ее властью. Возможно, этому способствова­ли также некоторые другие обстоятельства.

Людовик IX, заняв в 1264 г. позицию объек­тивного судьи и миротворца, едва ли считал воз­можным какое-либо открытое проявление враж­дебности в отношении английской власти на юго-западе. Это могло подорвать его десятилетиями создававшийся международный авторитет и раз­рушить политическую концепцию укрепления международных позиций Франции в Европе без войны. Кроме того, внимание Людовика IX в те­чение 60-х гг. было отвлечено «сицилийским де­лом». Начиная с 1261 г. папа вел переговоры с Францией о передаче короны Сицилии Карлу Анжуйскому, брату Людовика IX.

В течение следующих семи лет претендент воевал за сицилийский трон в Германии и Ита­лии на деньги французской монархии и при по­мощи ее войск. Сам же король Франции, сохра­няя верность своей традиционной политике, ос­тался в стороне. Он продолжал расширять дина­стические связи со странами Пиренейского по­луострова. Наваррой правил его зять, а дочь пос­ле долгих переговоров была выдана за кастильс­кого инфанта Фердинанда. Во время Восьмого крестового похода Людовик IX умер. Его преем­ником на французском престоле стал Филипп III (1270—1285).

В 70-х гг. XIII в. внутреннее положение в Анг­лии полностью стабилизировалось. Годы долгого правления Эдуарда I (1272—1307) стали временем заметных достижений королевской власти в Анг­лии, которая после преодоления болезненных политических кризисов максимально использовала преимущества относительно централизованного государственного аппарата и возможности опоры на авторитет сословного представительства. Эдуард I уделял огромное внимание английскому владению на континенте. Важно отметить, что при нем Англия начала осуществлять целенаправленные меры по обеспечению максимальной финансово-экономической эксплуатации этой области. К концу столетия, английская корона получала из Гаскони до 50 тыс. фунтов стерлингов ежегодного дохода — сумму, близкую к общим среднегодовым поступлениям в казну Ан-Средства, поступавшие из Гаскони, складывались из доходов от обширных домениальных владений английского короля, многочисленных пошлин, доходов от продажи должностей и откупов. Особую ценность представляли пошли­на на вино, поскольку виноградарство, виноделие и виноторговля были основным занятием населения этого края. Английский король, бдительно следивший за максимальным использованием каждого источника дохода в Гаскони, добился двойной выгоды от виноторговли. Гасконские вина дважды облагались пошлинами в пользу королевской казны: при вывозе вин из Бордо и при ввозе их в Англию. Это давало около 12 тыс. фунтов стерлингов ежегодно.

Таким образом, английская корона обрела ценную экономическую опору, очень важную для укрепления позиций центральной власти. Поскольку области на юго-западе Франции считались частью домена английского короля, поступ­ления от них полностью принадлежали короне.

При этом Гасконь не была объектом завоева­ния и поэтому не требовала средств на колониза­цию и подавление сопротивления местного насе­ления, как, например, Ирландия или Уэльс. На­против, прочные традиции фактически незави­симого развития в сочетании с заинтересованно­стью в английском рынке обеспечили по мень­шей мере лояльные позиции баронов, рыцарей и горожан этой области по отношению к английс­кой власти. Отсутствие завоевания сделало не­нужным появление в Гаскони завоевателей из Англии. В результате гасконские доходы практи­чески полностью доставались королю. Лишь не­значительная их часть уходила на содержание английского административного аппарата.

Однако и в этом отношении английская Гас­конь представляла собой приятное исключение. К моменту перехода под власть Плантагенетов она была областью с высоким уровнем экономи­ческого развития, нисколько не отстававшей от Англии. Поэтому англичанам в Гаскони не при­ходилось ломать существующие общественные отношения. Доходы короны обеспечивались са­мой феодальной структурой области. Английс­кий административный аппарат лишь направлял и контролировал их четкое и полное поступле­ние в королевскую казну. Именно это было стер­жнем деятельности всех звеньев английской ад­министрации в Гаскони, что свидетельствует об общем потребительском отношении короны к этой области.

Отстаивая свои права на юго-западные фран­цузские земли, английская корона боролась не только за стратегический плацдарм на континенте и свои международный авторитет, но и за ценнейший источник доходов. Наличие этого богатого домениального владения давало королевской власти очень важную в тех исторических условиях возможность располагать определенными свободными средствами и помогало обеспечить относительную самостоятельность в решении сложных внутриполитических задач. В то же время и французские короли нуждались в пополнении своей казны не меньше чем английские. Они расценивали сохранение герцогства Аквитанского в руках случайно получивших его Плантагенетов как историческую несправедливость, которую следовало исправить любым путем. По­этому с течением времени острота англо-французских противоречий на юго-западе Франции не снижалась. Напротив, растущие экономические потребности усиливали накал страстей, а сложные и не вполне соответствующие политической реальности второй половины XIII в. условия Парижского мира углубляли юридическую неразбериху. Она все более очевидно станови­сь питательной средой для конфликтов двух монархий и бесконечного лавирования населения английской Гаскони между ними.

Первые же политические шаги Эдуарда I в отношении Гаскони свидетельствовали о том, что английская монархия намеревалась решительно укрепить свои позиции в последнем континентальном владении. Прежде всего необходимо было добиться реального выполнения условий Парижского мира 1259г. Крайне трудные обстоятельства, в которых находилась Англия в мо­мент его подписания и в ближайшие последующие годы, позволили Франции уклониться от строгого выполнения всех пунктов договора. Вла­дения, обещанные Генриху III, перешли под анг­лийскую власть не полностью. В 1271 г. умер Альфонс де Пуатье, после чего Англия должна была получить Аженэ, Керси и Сентонж, но Франция не торопилась выполнить это. Уже в 1273г. при принесении оммажа французскому королю Филиппу III Эдуард I фактически заявил, что его ближайшей целью является борьба за полное выполнение всех условий договора 1259 г. Изменив традиционную форму присяги сюзере­ну, английский король сказал, что он приносит оммаж «за все те земли, которые он должен держать от короля Франции».

В течение первых лет своего правления Эдуард I попытался урегулировать отношения со своими подданными на юго-западе и добиться передачи номинально принадлежавших Англии земель вдоль границы своего единственного кон­тинентального владения. Почти год он лично находился в Гаскони (1273—1274), рассчитывая таким путем скорее стабилизировать положе­ние на юго-западе. Тем не менее прежние бо­лезненные явления сохранялись: крупные фео­далы во главе с Гастоном Беарнским не подчи­нялись распоряжениям английских чиновников и периодически брались за оружие; горожане требовали новых привилегий; Аженэ, Сентонж и часть Керси по-прежнему оставались в руках французского короля. Напряжение поддержи­валось и усиливалось постоянным вмешатель­ством Франции, которая получила для этого широкие возможности благодаря сюзеренитету французской короны в английской Гаскони. Право апелляции землевладельцев и горожан в Парижский парламент стало средством давле­ния на представителей английской администрации, а в случае обращения видных лиц — и на самого короля.

Примером именно такого случая была апелляция виконта Беарна Гастона VII. Беарн — полунезависимая область в Пиренеях на границе с Наваррой и Арагоном. В XII в. находился в вассальной зависимости от арагонской короны, а в 1240 г. Гастон VII признал сюзеренитет английского короля. Основной политической целью его при этом, по-видимому, была борьба за независимость (по крайней мере фактическую). Слабость позиций Генриха III сулила в этом смысле хорошие перспективы. Продолжая свои политические маневры, Гастон Беарнский принял за­тем сторону кастильского короля Альфонса X, который в 50-х гг. XIII в. возобновил притязания Кастилии на Гасконь. Энергичные действия Эдуарда I в 70-х гг. по укреплению английских позиций на юго-западе вызвали открытое сопротивление признанного лидера гасконской оппозиции. Он дерзнул представить в Парижский парламент жалобу на самого короля. Борьба с непокорным вассалом отняла у Эдуарда I немало времени и энергии. Дело дошло до временного заключения Гастона VII в Вестминстер и кон­фискации его владений. Лишь в 1274 г, Гастон Беарнский был официально прощен, а в 1279 г. английский король возвратил ему его владения. В те же годы не прекращался поток апелляций в Париж и от менее известных лиц.

Напряженная ситуация в Гаскони, превратив­шейся в постоянный очаг англо-французских противоречий, вызвала в эти же годы усиление внимания соперничающих монархий к странам Пиренейского полуострова. Не оставалось со­мнений в том, что рано или поздно французский юго-запад станет причиной и местом очередного военного конфликта между Англией и Франци­ей. Позиция пиренейских государств должна была в таком случае приобрести огромное значе­ние. В то же время, как было показано выше, растущие противоречия между ними толкали правителей стран Пиренейского полуострова на поиски потенциальных союзников за Пиренея­ми. В 70-х гг. интересы Кастилии и Арагона стол­кнулись в борьбе за корону Наварры, где после смерти короля Энрике I единственной наследни­цей оставалась его трехлетняя дочь. Кастильская монархия претендовала на присоединение На­варры на основе древних вассальных связей, Арагон — на основе завещания одного из пре­жних наваррских королей. Но вопрос уже не мог решиться в пределах Пиренейского полуост­рова, так как еще в первой половине XIII в. пире­нейские страны вступили в политические кон­такты с Англией и Францией и фактически ока­зались в сфере развития англо-французских про­тиворечий. Формой борьбы за влияние в Навар­ре и Кастилии стали династические споры.

В начале 70-х гг. Эдуард I добился соглаше­ния о браке наследницы престола Наварры и своего старшего сына. Это намечало перспекти­ву политической переориентации маленького королевства, которое с 30-х гг. XIII в. находилось под влиянием Франции. Французская монархия немедленно начала сопротивляться этим династическим планам и сумела добиться их изменения. После смерти малолетнего английского принца наследница наваррской короны была просватана за сына Филиппа III (будущего Филиппа IV). Предотвратив угрозу ослабления французского влияния в Наварре, Филипп III вступил в борьбу с кастильским королем Альфонсом X, который намеревался обойти династические права жены своего умершего старшего сына, племянницы Людовика IX. В 1276 г. в Кастилию и Наварру были введены французские войска. Впервые Франция действовала на международной арене так жестко, откровенно утверждая свое политическое влияние силой оружия. Английская монархия, естественно, не могла остаться в стороне от происходящего. Правда, она действовала лишь дипломатическими средствами, но характер предпринимаемых Англией шагов не оставлял сомнений относительно их антифранцузской направленности. В разгар восстания в Наварре против вмешательства Франции Эдуард I вступил в переговоры с наваррским двором. В то время как французские войска еще находились в Кастилии, Эдуард I и Альфонс X официально подтвердили урегулирование всех англо-кастильских противоречий 50-х гг. Этот явный намек на возможность английской поддержки Кастилии наверняка оказал влияние на позицию Франции, которая уже в конце 1276 г. начала склоняться к мирному урегулированию отношений с Кастилией. Эдуард I официально приветствовал такой поворот событий, традиционно связав это с интересами всего «христианского мира».

На рубеже 70—80-х гг. XIII в. было заключено несколько соглашений, которые внешне урегу­лировали наиболее острые противоречия на юго-западе Европы, но, по существу, свидетельство­вали только об отсрочке неизбежных будущих столкновений. В 1279 г. короли Англии и Фран­ции подписали в Амьене договор, который пре­дусматривал более последовательное выполнение Парижского мира 1259 г. Как показало недалекое будущее, он практически ничего не изменил в сложной обстановке на юго-западе. В 1281 г. был заключен мир между Францией и Кастилией. Однако это еще не означало, что Англия выбыла из игры и полностью уступила Кастилию фран­цузскому влиянию (в Наварре ситуация сложи­лась именно таким образом). С самого начала франко-кастильских столкновений (1276) Англия периодически возникала на политическом и дип­ломатическом горизонте. В 1278 г. дочь Альфон­са X посетила Лондон, в том же году Эдуард I приказал своим наместникам в Гаскони разре­шить изготовить в Байонне оружие и корабли по заказу кастильского короля. Представители ан­глийского двора внимательно наблюдали за хо­дом франко-кастильских переговоров в Париже в 1279г. и писали специальные донесения коро­лю. Эдуард настойчиво предлагал свое посред­ничество в заключении франко-кастильского мира и Байонну как место переговоров. Фи­липп III уклонялся от этого явно нежелательного варианта, прикрываясь более авторитетным по­средничеством римского папы. Все это говорило о том, что профранцузская ориентация Кастилии в 70-х гг. еще вовсе не была окончательно предопределена.

Несмотря на когда-то решительно разделявший их вопрос о Гаскони, Англия и Кастилия не могли сблизить свои позиции. Английская монархия стремилась к этому из-за соседства Кастилии с юго-западными землями и утраты поддержки Наварры, а у Кастилии могли быть основания для переориентации из-за сохранения противоречий с Наваррой, практически перешедшей под власть Франции. В 1281 г. (год заключения франко-кастильского мира) Альфонс X и король Арагона Педро III достигли дого­воренности о совместном завоевании Наварры. Это, естественно, затрудняло дальнейшее сближение Кастилии с Францией в случае претворения плана в жизнь. Но позиция Арагона тоже не была пока достаточно определенной. Растущие интересы арагонских правителей в Средиземноморье сталкивали их с французской монархией, которая поддерживала борьбу Карла Анжуйского за сицилийскую корону и способствовала утверждению Анжуйской династии и, следовательно, — французского влияния — в Южной Италии и на Сицилии. Как потенциальный противник Франции, Арагон не мог не оказаться в зоне политического внимания английской монархии. Не вполне еще определившиеся отношения между Англией и Кастилией, видимо, объясняют осторожный характер дипломатических шагов, предпринимавшихся Эдуардом I и королями Арагона. В течение 70-х гг. было обсуждено несколько вариантов династических союзов, в 1282г. наконец состоялся брак между дочерью Эдуарда I и сыном Педро III. Развер­нувшиеся в это время международные события подтолкнули Арагон, как и Кастилию, к выбору более определенной позиции.

Так, вслед за Шотландией и Фландрией, кото­рые ощутили потребность в международной под­держке еще во второй половине XII в., на втором этапе англо-французского противостояния в него более прочно вовлекались страны Пиренейского полуострова. В середине XIII— первой трети XIV в. их участие в борьбе Англии и Франции все более тесно увязывалось с проблемами установле­ния стабильных границ и борьбы за лидерство в пределах полуострова, что и привело к определе­нию позиции вплоть до возникновения межгосу­дарственных союзов в течение 80—90-х гг.

Конец XIII в. стал временем обострения анг­ло-французских противоречий. Основным фоку­сом борьбы оставалась гасконская проблема. К ней стягивались наметившиеся в прошлом столк­новения интересов на почве Фландрии и Шот­ландии, борьбы за влияние в странах Пиреней­ского полуострова. В течение 80-х — начала 90-х гг. администрация английского короля уде­ляла большое внимание наведению порядка в Гаскони, налаживанию отношений с феодалами и богатыми городами, не забывая при этом, есте­ственно, о главной задаче — обеспечении макси­мальных поступлений в королевскую казну. Как показали события конца XIII— начала XIV в., Англия немало преуспела в этом, добившись по меньшей мере лояльности большинства населе­ния среди тех социальных слоев, от которых больше всего зависела прочность английской власти.

Однако трудности в решении задачи «закрепления» Гаскони за Английским королевством были очень велики. Они вытекали прежде всего из того, что крепнущая королевская власть Франции просто не могла примириться с существованием такого опасного «подданного», как английский король. Даже в ранге вассала он представлял несомненную угрозу королевскому сюзеренитету. Кроме того, усиление королевской власти в Англии при Эдуарде I и особенно его экспансионистская политика в Уэльсе и Шотландии не могли не вызвать опасений возрождения идеи восстановления владений анжуйского дома в прежних огромных пределах. Все это побуждало французскую корону в условиях официального мира с Англией и урегулирования связанных с Гасконью проблем продолжать максимально содействовать обострению противоречий на юго-западе. В течение 80-х — начала 90-х гг. право апелляции гасконских подданных Англии к французскому королю превратилось в серьезное орудие подрыва английской власти в герцогстве. Дело в том, что за прошедшие со времени Па­рижского мира два десятилетия стало вполне очевидно, что суд короля Франции всегда решает дело против английского короля и его администрации, а значит, в пользу любого недовольного. Об этом наиболее убедительно говорит интересный источник — приговоры королевского суда Франции за 1254—1318 гг. Все дела, касающиеся Гаскони, были за этот период решены против интересов английской короны. В 1282 г. Филипп III как верховный сюзерен герцогства Аквитанского запретил гасконским феодалам помо­гать Эдуарду в войне в Уэльсе.

Постоянное французское вмешательство в гасконские дела болезненно воспринималось ан­глийской администрацией и самим королем. В 80-х гг. представители английской власти начали преследовать тех, кто обращался с жалобами в Париж. В ответ французский король издал спе­циальное распоряжение, в котором запрещал преследовать апеллянтов из Гаскони. Данные ис­точников за следующие годы показывают, что этот запрет не оказал реального влияния на си­туацию на юго-западе. Преследования недоволь­ных продолжались, угрозами и конфискациями английская администрация иногда добивалась отказа от уже представленных в Париж жалоб. К концу 80-х гг. реакция английской короны на вмешательство Франции в гасконские дела дос­тигла предельной остроты. В письмах Эдуарда I обращение коммуны Бордо (главного центра анг­лийской Гаскони) в курию Филиппа IV в 1290 г. приравнивалось к «восстанию». Дело определен­но шло к новому военному конфликту на юго-западе.

Сменивший в середине 80-х гг. Филиппа III новый французский король Филипп IV Краси­вый (1285—1314) активно проводил политику ук­репления центральной власти и расширения ко­ролевского домена. Очередная попытка покон­чить с континентальными владениями Англии логически вытекала из его общей внутриполити­ческой линии. Эдуард I, который в течение 70— 80-х гг. проявил себя как покоритель Уэльса и законодатель, должен был ощущать растущую угрозу сохранению английской власти в последнем континентальном владении и опасную для своего авторитета жесткую политическую линию французской монархии на превращение английского короля в «реального вассала» Франции на юго-западе. Немало сделав для улучшения финансово-экономического использования Гаскони Англией, Эдуард I готовился к бою за нее.

Вопрос о новом конфликте на юго-западе был предрешен начиная с 1286г., когда Филипп IV в свойственной ему твердой манере лидера и хозяина положения потребовал, чтобы английский король в связи с восшествием на престол нового короля Франции принес ему оммаж. В письме французского короля подчеркивалось, что никакие отсрочки невозможны и что «оммаж должен быть тесным, в то время как он был принесен Филиппу III. — Н. Б.) лишь в общей форме»³⁹. Эдуард I уклонился от личного выполнения этого требования, дав тем самым понять, что английский король (он же герцог Аквитанский) был и остается самым непокорным вассалом французской короны.

Готовясь к предстоящему столкновению в борьбе за юго-западные земли Франции, обе стороны обратились к поискам международной поддержки. К этому вела логика развития англо-французских противоречий в предшествующую эпоху. В изменившихся исторических условиях в Западной Европе сложились уже не просто личные унии государей, а межгосударственные союзы. Первым оформился союз между Францией и Кастилией (1288), который не имел столь давних и глубоких корней, как, например, франко- шотландский или как сближение Англии и Флан­дрии. Тем не менее именно между этими страна­ми был заключен союзный договор с определен­ными военно-политическими обязательствами, а не просто провозглашением «дружбы», как это было в прежние времена. Причин резкого уско­рения наметившегося в 70-х гг. сближения Фран­ции и Кастилии было несколько. В течение 70— 80-х гг. укреплялись военно-политические связи между двумя королевствами. Военная служба ка­стильских рыцарей в пользу французской коро­ны по договору за денежную плату стала обыч­ным и распространенным явлением. Договор 1281 г. способствовал закреплению этой практи­ки и усилению дипломатических контактов. Но главным поводом к этому стало, по-видимому, резкое ухудшение отношений между Францией и Арагоном после антифранцузского восстания 1282г. на Сицилии («Сицилийская вечерня»).

Папа Мартин IV продолжал установившуюся со времени Людовика IX линию относительно ста­бильной поддержки Франции римской курией на международной арене. В расчете на дальнейшую помощь французской монархии в борьбе с гер­манскими императорами папа решительно под­держал Анжуйскую династию, которая в свое вре­мя с помощью этой же поддержки пришла к власти в Южной Италии и Сицилии. Призванный сицилийским парламентом король Арагона Педро III был объявлен низложенным, против него организован «крестовый поход», который возгла­вил французский король Филипп III. Для Касти­лии определился «враг ее врага», поскольку поли­тическое соперничество с Арагоном все более занимало внимание кастильской короны. Убедительная победа Арагона, явно превращавшегося в крупную средиземноморскую державу, угрожала его дальнейшим усилением. Это не могло не беспокоить кастильскую монархию, которая реально претендовала на роль пиренейского лидера. Объединение с последовательным противником Арагона, каким стала в это время Франция, было поли­тически очень ценно для Кастилии. Договор о союзе между королем Франции Филиппом IV и королем Кастилии Санчо IV был заключен 13 июля 1288г. во время франко-арагонской войны за влияние в Средиземноморье и был откровенно направлен против Арагона. Стороны принимали на себя взаимные обязательства оказания военной помощи против Арагона. Кроме того, еще раз подтверждалось урегулирование франко-кастильских противоречий на почве династических прав Бланш д'Артуа и ее детей. Казалось, все это никак не было связано с англо-французскими противоречиями. Действительно, побудительные мотивы заключения Лионского договора 1288 г. не вытекали непосредственно из давнего соперничества Англии и Франции, но безусловно имели с ним связь. Подготовка франко-кастильского договора вызвала в Англии пристальный интерес и очевидное беспокойство. Уполномоченные английского короля в Париже сообщали о ходе переговоров между Францией и Кастилией, пытались добиться для Эдуарда I хотя бы роли посредника, докладывали о настроениях кастильских послов в отношении Англии.

Факт возникновения франко-кастильского союза оказал серьезное влияние на расстановку политических сил в предстоящей борьбе двух сильнейших монархий Западной Европы, подтол­кнул их к дальнейшему поиску союзников, акти­визировал дипломатическую деятельность Анг­лии за Пиренеями. И, что особенно существен­но, появление антианглийской направленности в союзе Франции и Кастилии оказалось вопросом сравнительно короткого времени. Она прозвуча­ла уже в 1294 г. — на пороге англо-французской войны в Гаскони. Филипп IV и Санчо IV догово­рились о том, что в случае войны Франции «про­тив байоннцев, гасконцев или других сторонни­ков английского короля в Аквитании в ближай­шие десять лет король Кастилии окажет ему по­мощь, предоставив в течение трех месяцев тыся­чу вооруженных всадников»⁴⁰.

Таким образом, политические весы на Пире­нейском полуострове определенно склонялись в сторону преобладания влияния Франции. Навар­ра и Кастилия оказались на ее стороне. Террито­риальная близость пиренейских стран к Фран­ции была, безусловно, серьезным аргументом в пользу их ориентации на сближение с Капетингами. Что же касается английской Гаскони, то события почти целого столетия (начиная с войн Филиппа II Августа в самом начале XIII в.) как будто бы свидетельствовали о том, что Англия рано или поздно должна будет отказаться от своего последнего континентального владения. Однако для Англии не все еще было потеряно. Во-первых, франко-кастильский союз не был ре­ализован во время «крестового похода» против Педро III. Арагонская дипломатия, видимо, при­ложила какие-то усилия к тому, чтобы Альфонс X, а затем Санчо IV Храбрый воздержались от непосредственного участия в борьбе Франции против усиления Арагона в Средиземноморье. Во-вторых, Англии удалось в течение 80-х гг. укрепить династические связи с арагонским правящим домом (брак дочери Эдуарда I и короля Арагона) и добиться того, что Арагон по крайней мере теоретически считался союзником английской монархии. Судя по известным источникам, между Англией и Арагоном не было союзного договора, подобного франко-кастильскому. Их союз имел лишь традиционную династическую основу, что во второй половине XIII в. становилось уже анахронизмом, но все же свидетельствовало о наличии у английской монархии некоторых возможностей для политических маневров за Пиренеями. К тому же эти контакты не остались чисто декларативными. Во время франко-арагонской войны 1283—1302гг. Педро III поддерживал связь с английским королем и его сенешалом в Гаскони. Послы арагонского короля получали из Гаскони ценные сведения о пере-аижении французской армии, англичане участвовали в мирных переговорах между Францией и Арагоном. На заключение официальной договоренности о союзе с Арагоном Эдуард I тем не менее не пошел, хотя такое предложение Англия, видимо, получила. В письме английского короля королеве Арагона о династических планах, датируемом 1283 г., «между прочим» сообщалось, что английские войска не могут выступать против короля Франции в связи с принесенной ему Эдуардом I клятвой верности: «Это нарушило бы наш долг». Из этого явствует, что в 1283г. Англия не была готова к войне с Филип­пом IV, но желала бы сохранять политические контакты за Пиренеями в расчете на будущее.

Английская корона не оставляла также на­дежды на переориентацию Кастилии. Опираясь на родственные связи, Эдуард I пытался под лю­бым предлогом вмешаться в кастильские дела (предлагал свою помощь в борьбе короля с внут­ренней оппозицией, предоставлял небольшие от­ряды из Гаскони для этой цели и т. п.). Английс­кие предложения союза были выдвинуты бук­вально перед самой англо-французской войной в Гаскони и не встретили поддержки. Наступило время относительно прочных межгосударствен­ных союзов, вырастающих из глубоких внутрен­них потребностей и обусловленной этим общно­сти целей. Поспешные личные договоренности между правителями для конкретной, сиюминут­ной цели (чаще всего войны) отходили в про­шлое.

В целом дела у Англии на западноевропейс­кой сцене обстояли хуже, чем у Франции. Вре­мена бесспорного могущества английской мо­нархии, претендовавшей на лидерство в Европе, давно прошли. В течение XIII в. Англия посте­пенно превращалась в островное государство, ее политические интересы мало сопрягались с про­блемами, которые решали другие западноевро­пейские страны. Франция же за это время пре­вратилась в сильную монархию, которая, в отли­чие, например, от первых Плантагенетов, прак­тически не осуществляла экспансионистской по­литики и пока не создавала угрозы установления своей гегемонии в Европе. Традиционная же экспансия английской короны сосредоточилась в ХIII в. на Британских островах. Ирландия и Уэльс непрерывно находились в поле зрения Эдуарда I; немало сил и средств было отдано подавлению их сопротивления и организации экономической эксплуатации. Возрастающее внимание во второй половине XIII в. уделялось Шотландии. После периода политического давления, достаточно ощутимого, но оставлявшего Шотландии надежду на сохранение независимости, английская монархия перешла к решительным действиям. Это окончательно подготовило почву для оформления давно назревшего франко-шотландского союза. Эдуард I воспользовался междуцарствием в Шотландии после смерти в 1286 г. короля Александра III. Сначала шотландцам был навязан договор в Биргхэме, по которому малолетняя наследница шотландского короля Маргарэт должна была стать женой наследника Эдуарда I. Это был верный и вполне традиционный путь к политическому подчинению Шотландии с помощью династического метода. После внезапной смерти Маргарэт в конце того же года английский король оказал на Шотландию грубое военно-политическое давление, и под угрозой английского вторжения шотландские бароны — «охранители трона» — были вынуждены признать право Эдуарда I на управление Шотландией в качестве ее сюзерена. Затем, воспользовавшись борьбой феодальных группировок в Шотландии, английский король вмешался в так называемое «Великое дело» — избрание преемника шотландской короны — и добился в 1292г. утверждения своего ставленника Джона Бэлиола. Шотландия, которой на протяжении уже не одного столетия уда­валось в нелегкой борьбе сохранять свою неза­висимость, оказалась на грани ее утраты. В этих условиях, опираясь на прежний опыт сближения с Францией в антианглийской борьбе, шотланд­ские придворные круги обратились к своему единственному потенциальному союзнику. В об­становке назревания англо-французского конф­ликта это полностью совпало с интересами фран­цузской монархии и привело в 1295г. к оформ­лению союза между Францией и Шотландией.

Договор между Францией и Шотландией был подписан в то время, когда в Гаскони уже начал­ся давно назревший англо-французский конф­ликт (война 1294—1303гг.). Документ носил от­кровенно антианглийский характер и предусмат­ривал взаимные обязательства сторон в совмест­ной борьбе против Англии⁴¹. Его основное воен­ное условие заключалось в обеспечении войны на два фронта. Шотландские войска были обяза­ны «при необходимости как по суше, так и по морю прибыть в Англию». В случае англо-фран­цузской войны шотландский король «обещал объявить войну королю Англии и как можно сильнее и болезненнее опустошать земли Анг­лийского королевства». Франция же должна была «прочно стоять на стороне шотландского короля, оказав ему помощь путем захвата других частей Английского королевства, с тем чтобы тех, кто придет в Шотландию (т. е. английские войска. — Н.Б.), переслали в другое место». В качестве политического условия союза оговаривалось уча­стие Франции в любых англо-шотландских мир­ных договорах;

Подписание такого документа в условиях англо-французского вооруженного конфликта в Гаскони было со стороны Шотландии фактическим объявлением войны Англии. Таким образом, английская монархия оказалась перед опасностью борьбы на два фронта. Эта угроза реализовалась в 1296г., когда в Шотландии развернулась антианглийская война за независимость (1296— 1328), в то время как в Гаскони с переменным успехом продолжались англо-французские военные действия.

Стремясь ликвидировать наметившийся перевес сил в пользу Франции, английская корона также обратилась к активным поискам союзников. Были использованы большие денежные средства и различные формы политического нажима, чтобы привлечь на сторону Англии графа Фландрского. Помимо естественного стремления найти противовес франко-шотландскому союзу усиление интереса к Фландрии имело причины стратегического характера. После потери Нормандии графство Фландрское было самым удобным плацдармом для удара по Франции с севера. К концу ХIII в. сложились экономические и политические предпосылки для реализации союза между Англией и Фландрией. Английская шерсть и английские корабли стали непременным условием развития сукноделия— ведущей отрасли фландрского ремесла, основы экономики Фландрии. Главные центры сукноделия переместились с юга Нидерландов во фландрские города Ипр, Гент, Брюгге, неразрывно связанные с объединением купцов — так называемой «Лондонской ганзой». Его члены получали важные привилегии от английского короля. В течение XIII в. эти богатые и независимые города начали играть видную роль в жизни графства. Это создавало прочный фун­дамент для сближения с Англией. В течение вто­рой половины XIII в. торгово-экономические воп­росы занимали видное место в отношениях Анг­лии и Фландрии.

Основной политической предпосылкой союза Фландрии с английской короной было нарастав­шее в течение XIII в. французское давление на эту область. Особенно грубым и угрожающим относительной независимости Фландрии оно сде­лалось при Филиппе IV в 80-х гг. XIV в. Умело играя на растущих противоречиях между графом Фландрским и горожанами, используя права сю­зерена, Филипп IV явно приближал превращение Фландрии в часть своего домена. Эдуард I, также отличавшийся способностями политика и дипло­мата, противопоставил французской угрозе горя­чую готовность к сближению с графом Фландр­ским Ги Дампьером: предоставлял ему займы, делал невиданные по щедрости подарки, поддер­живал на дипломатическом поприще. Имело зна­чение и то, что английский король с помощью династических связей и денег постепенно рас­ширял число своих сторонников среди других нидерландских сеньоров (в Брабанте, Гельдерне, Нассау и др.). И все же к началу англо-француз­ского вооруженного конфликта в Гаскони граф Фландрский еще не решился на очередное вы­ступление против своего сюзерена. Это произош­ло уже во время гасконской войны, и толчком к последнему, решающему шагу стало именно сбли­жение с Англией.

Проект династического союза между фландрским домом Дампьеров и Плантагенетами и переговоры графа с Эдуардом I, в которых Ги Дампьер выражал сочувствие английскому королю, притесняемому Францией в Гаскони, побудили Филиппа IV нанести Фландрии очередной удар. В 1297 г. он предал Ги Дампьера суду Парижского парламента как непокорного вассала. Суд принял решение о конфискации графства. Граф Фландрский немедленно заключил договор о союзе с Англией против Франции и направил вызов своему сюзерену Филиппу IV. Это означало объявление войны. Как и ровно сто лет назад, в 1197 г., Англия и графство Фландрское объединились в антифранцузской борьбе. Интересно отметить, что в договоре 1297 г. и поведении Ги Дампьера отчетливо проявилось давнишнее тяготение Фландрии к политической самостоятельности. В тексте соглашения с Англией звучит не только обещание помощи в войне против французской монархии, но и разрыв древних вассальных связей «из-за многих несправедливостей». Граф объявляет, что отказывается от своей вассальной клятвы «навсегда». Все это тесно смыкалось с положением Шотландии, которая также отказывалась от навязанного ей вассалитета. Только сюзереном была Англия, а Шотландия, естественно, опиралась на ее соперницу—Францию. Эта «зеркаль­ность» ситуации при расстановке сил между наиболее активными и давними участниками англо-французской борьбы отражала глубокую закономерность их вовлечения в круг противоречий двух ведущих монархий и системный ха- рактер событий вокруг столкновения Англии и Франции.

Традиционная практика «покупки» союзни­ков тем не менее не могла сразу отойти в про­шлое. И Англия, и Франция отдали ей дань в связи с конфликтом 1294—1303гг. в Гаскони. Однако результаты ее применения блестяще под­твердили, что времена изменились, и усложнив­шаяся международная жизнь требовала создания подлинно межгосударственных союзов, основан­ных на серьезной общности интересов. Об этом красноречиво говорила полная бездеятельность ряда «купленных» Англией союзников в Нидер­ландах, бесплодность дорогостоящей борьбы за поддержку германского императора. Таким же недейственным оказался союз, заключенный Филиппом IV с королем Норвегии Эриком П. За обещанную и частично уплаченную Францией крупную сумму Норвегия должна была оказать ей большую помощь в усилении флота и войне на море. Однако все условия договора остались нереализованными.

Реально приняли участие в борьбе Англии и Франции на рубеже XIII—XIV вв. лишь те союз­ники, которые включились в нее на основе впол­не назревших проблем своего внутреннего раз­вития. Пока это были только Шотландия и граф­ство Фландрское. Англо-французский конфликт 1294—1303 гг. обычно рассматривается как ло­кальное столкновение в Гаскони, которое к тому же развивалось не столько на военной, сколько на дипломатической основе. Если ограничить внимание только событиями на юго-западе, то может сложиться именно такое впечатление. В 1294г., воспользовавшись жалобой нормандских моряков на пиратские действия англо-гасконского флота, Филипп IV вызвал английского короля на суд Парижского парламента как вассала-ответчика. Эдуард I уклонился от выполнения унизительной миссии и прислал вместо себя брата Эдмунда. Суд принял решение о конфискации Гаскони у английского короля как у непокорного вассала. В ответ Эдуард объявил всей Европе, что он жертва невыполнения Францией Па­рижского договора 1259 г. и пострадавшая сторона. Таково было фактическое начало давно назревшего англо-французского конфликта, центром которого в XIII в. стал юго-запад Франции, но существо которого не сводилось к этой про­блеме.

Военные действия в Гаскони действительно были недолгими и небогатыми яркими события­ми. Собранное наспех английское войско состо­яло в основном из должников короны и прощенных преступников, которых гасконская война привлекала лишь как способ оправдания и поправки денежных дел. Армия Филиппа IV быстро нанесла ему поражение, и уже с 1297 г. начались переговоры о перемирии и урегулировании гасконских дел. Однако вплоть до 1303 г. мирный договор не был заключен, и Франции так и не удалось развить свой военный успех. Причина заключалась в том, что масштабы конфликта фактически вышли далеко за пределы Гаскони. События 1294—1303гг. можно считать локальным конфликтом Англии и Франции на юго-западе лишь формально. По существу же, они охватили также Шотландию и Фландрию. Пользуясь обострением англо-французских противоречий в Гаскони и опираясь на союзные договоры, они попытались решить свои жизненно важные про­блемы: избавиться от сюзеренитета Англии (Шот­ландия) и Франции (Фландрия). Силы, которые постепенно сосредоточивались на полюсах про­тиворечия между двумя ведущими монархиями региона, впервые так отчетливо и синхронно продемонстрировали неразрывную связь своих внутренних проблем с англо-французским про­тивоборством.

В Шотландии началась война за независи­мость (1296-1328). Крупнейшее историческое событие внутренней истории северного соседа Англии, она на первых порах была также одной из граней нового обострения давних англо-фран­цузских противоречий. То, что внимание и силы английской монархии были отвлечены события­ми в Гаскони, позволило шотландцам объявить об отказе от оммажа английскому королю и выс­тупить, рассчитывая на успех. Расчет в большой степени подкреплялся наличием у Шотландии сильного и заинтересованного в ней союзника. Удар, нанесенный Шотландией на севере, был не только началом войны за независимость, но и выполнением условия франко-шотландского до­говора 1295г. В ответ шотландцы рассчитывали на помощь Франции, которая им действительно скоро понадобилась. После первого поражения Шотландии в 1296 г. Филипп IV оказал ей дипло­матическую поддержку. Когда в 1297г. война за независимость разгорелась с новой силой (вос­стание под руководством Уоллеса), Франция ре­ально помогла тем, что активизировала свои действия на юго-западе и нанесла там поражение английскому войску. В 1300г. Филипп IV содействовал заключению англо-шотландского перемирия, крайне необходимого Шотландии. Таким образом, с 1296 по 1300 г. Шотландия вынудила Эдуарда I воевать на два фронта — в Юго-Западной Франции и на северной границе Англии.

Но и Франции пришлось вести войну в двух довольно отдаленных точках — на юго-западной границе в Гаскони и на северо-восточной — во Фландрии. Здесь военные действия развернулись в 1297 г. Филипп IV двинул против Фландрии значительные силы. Английская помощь фландрскому графу была несвоевременной и недостаточной. Это ни в коей мере не означало, что английская монархия вдруг утратила интерес к такому ценному союзнику. Сказалась сложная внутренняя ситуация в Англии, где в 1297 г. разразился серьезный политический кризис. Страна вновь была близка к гражданской войне. Среди причин недовольства политикой Эдуарда I в Англии главными были гасконская война и поход во Фландрию. Последний представлялся особенно бессмысленным, поскольку связь с англо-французским соперничеством не лежала на поверхности. В результате в Петиции, составленной от имени «всей общины» Англии, английские феодалы отказывались воевать во Фландрии, где никогда не служили их предки. Вместе с тем комплекс неудач Эдуарда I (в Гаскони, Шотландии и Фландрии) создавал почву для усиления оппозиции. Как и на первом этапе истории англо-французских противоречий, внутренний политический кризис и международные проблемы находились в тесном взаи­модействии.

В 1300г. французский король фактически ан­нексировал Фландрию, превратив ее в часть сво­его домена. Создавалось впечатление, что Фран­ция стоит на пороге полного триумфа: присоеди­нение Фландрии и казавшееся уже реальным возвращение Аквитании должны были дать ре­шительный толчок усилению позиций королев­ской власти. Однако события первых лет XIV в. показали, что обе проблемы далеки от решения. Установление французской власти во Фландрии сопровождалось введением тяжелого налогооб­ложения. Это вызвало во Фландрии широкое ан­тифранцузское движение. Франции пришлось вести войну, не похожую на прежнюю борьбу против графов Фландрских. Отличавшееся глу­бокой этнической самобытностью население Фландрии отстаивало свою независимость. По­ражение в такой войне было неизбежным. 11 ию­ля 1302г. пешее ополчение фландреких горожан разгромило французскую рыцарскую конницу при Куртре^. Французские войска были вынуж­дены покинуть Фландрию. Одна серьезная воен­но-политическая неудача повлекла за собой дру­гую: Франции срочно понадобился мир в Гаско­ни, хотя победы там она еще не добилась. К тому же Филипп IV вступил в острый конфликт с па­пой Бонифацием VIII, что лишило французскую монархию традиционно благоприятной позиции папства при выработке условий мира. Единственной, но важной опорой Франции оставалась Шотландия. Филипп IV откровенно подстрекал ее к нанесению Англии максимально ощутимых ударов в период англо-французских переговоров, чтобы сделать Эдуарда I более сговорчивым. В моменты временного перемирия с Англией он добивался включения Шотландии в число участников договоров. В мае 1303г. в Париже был заключен мир между Англией и Францией. В Гаскони сохранялся статус-кво, который безус­ловно гораздо больше удовлетворял Англию. В том же году при участии Филиппа IV было подписано англо-шотландское перемирие. В отличие от ситуации 20-х гг. XIII в., французская монархия не бросила своего союзника на произвол судьбы: Шотландия еще очень нужна была ей в будущем.

Таким образом, англо-французские противоречия, имевшие уже давнюю традицию, на рубеже XIII—XIV вв. не были разрешены, несмотря большие усилия сторон. Они локализовались территориально на проблеме Гаскони, полити­чески — Гаскони, Фландрии и Шотландии, обретя поистине европейские масштабы. Английская монархия по-прежнему не отказывалась от плана создания обширной империи, включающей народы и земли, независимо от их этнической и исторической самобытности (Ирландию, Уэльс, Шотландию, Гасконь); Капетинги сохраняли такие же планы в отношении Фландрии. Шотландия, Фландрия и даже Гасконь рассчитывали, играя на англо-французских противоречиях, сохранить хотя бы относительную самостоятельность.

В начале XIV в. и в Англии, и во Франции у власти оказались относительно слабые и недаль­новидные правители, которые сменили крупных политических деятелей Эдуарда I и Филиппа IV. Эдуард II в Англии (1307—1327) и сыновья Филип­па IV во Франции (Людовик X — 1314—1316гг., Филипп V — 1316—1322гг., Карл IV — 1322— 1328гг.) в целом стремились следовать политике своих ярких предшественников. Однако их лич­ные качества способствовали усилению оппози­ции баронов и растущей политической самостоя­тельности горожан. Внутренняя политическая стабильность в обоих государствах была ослаб­лена. В международной жизни это получило свое преломление: попытки решить комплекс англо­французских противоречий на прежней основе, которые предпринимались вплоть до начала Сто­летней войны, не приводили к реальным резуль­татам. Вместе с те'м их не назовешь бессмыслен­ными или безрезультатными, поскольку действия Плантагенетов и Капетингов, так сказать, «по прежней схеме» способствовали дальнейшему уточнению расстановки сил в западноевропей­ском регионе и углублению осознания общности или различия интересов отдельных государств или крупных земельных владений.

Конфликт на рубеже XIII—XIV вв. не внес принципиальных изменений в ситуацию на юго-западе Франции. Однако война обнаружила одно крайне тревожное для французской монархии обстоятельство. Население Гаскони, издавна от­личавшееся глубокой самобытностью и духом независимости, в значительной своей части вста­ло во время локальной войны на юго-западе на сторону Англии. Гасконские феодалы, которые в мирное время охотно и много конфликтовали с представителями английской администрации, не только не воспользовались поражениями армии Эдуарда I, но и оказали ему немалую поддержку. Многие гасконские рыцари отличились в боях, некоторые помогали английскому войску денежными средствами. После каждой высадки англичан в их лагерь стекались представители местной знати и рыцарства, что реально усиливало спешно набранное в Англии войско. Абсолютное большинство городов также решительно приняло сторону Англии, в Бордо и Байонне во время «конфискации» герцогства Филиппом IV произошли антифранцузские выступления. Они стали яркой демонстрацией укрепившихся за годы английской власти тесных экономических связей между Англией и гасконскими городами. Как ни велика была сумма поступлений в английскую казну, морская торговля с этой страной была выгодна городской верхушке. Все это, естественно, обострило беспокойство Франции по поводу положения дел в Гаскони после безрезультатной войны. Парижский парламент усилил внимание к апелляциям из Гаскони, которые встречали неизменно благожелательное отношение. Ни одно дело не решалось в пользу английской администрации. Английская корона, ощущая крепнущую социальную опору в герцогстве, начала проявлять некоторую наступательность в своей гасконской политике: решительно преследовала апеллянтов, а также тех, кто во время конфликта обнаружил преданность французскому королю. Некий Бернар Пирю из Байонны жаловался на разграбление дома и имущества «людьми короля Англии, герцога Аквитанского, за то, что во вре­мя восстания, поднятого этим герцогом и горо­жанами Байонны против французского короля, сохранял ему верность, как и подобает».

В 1310г. Эдуард II попытался найти юриди­ческую лазейку для отмены или хотя бы ограни­чения права апелляций из Гаскони в Париж и получил от Филиппа IV твердый отказ, изложен­ный в длиннейшем документе со ссылками на самые сложные казуистические положения. Между английской и французской монархиями постоянно шли бесконечные тяжбы по поводу «недоданных» Англии владений на юго-западе, убытков от войны и т. п. В 1311 г. Эдуард II пору­чил специально назначенным лицам собрать до­кументы, подтверждающие неполное выполне­ние Францией условий Парижского договора 1259г., а также «относительно притеснений, на­рушений и обид, причиненных нам и нашим слугам в этом герцогстве со стороны короля Франции»⁴². Документы должны были фигуриро­вать на специальном совещании, которое анг­лийский король намеревался собрать в Вестмин­стере для обсуждения гасконских дел. В следую­щем, 1312г. Эдуард II назначил для представи­тельства в Парижском парламенте не одного, как прежде, а сразу двух прокураторов «из-за опас­ностей, которые, — писал король, — могут сей­час угрожать в этой курии нам и нашим делам в этом герцогстве»⁴³. Своим наместникам в Гаско­ни английский король предписывал «сохранять и оберегать наш статус в этом герцогстве и наши права, ущемляемые там, не допуская узурпации по отношению к нам»⁴⁴. Эдуард II решился даже поручить виконту Беарна — традиционному лидеру гасконской оппозиции — набрать специальное войско для защиты короля «от притеснений» на юго-западе.

При анализе писем Эдуарда II в Гасконь создается впечатление, что чем менее популярным становился он в Англии, чем очевиднее росло недовольство его политикой, тем более цепко он держался за свое последнее континентальное владение. Оно давало средства, а значит — относительную независимость и опору. Не случайно именно из гасконских земель и поступлений сделал Эдуард II в 1308г. щедрые пожалования в пользу своего фаворита Гавестона, ненавидимого в Англии.

Былые семейные раздоры Плантагенетов и Капетингов все дальше и дальше отступали в прошлое, «английская Гасконь», казалось, стала чем-то совершенно другим по сравнению с приданым Алиеноры, но новая волна напряженности между королевствами зарождалась именно здесь. И конечно, было очевидно, что инициатором конфликта станет именно английский правящий дом, который не до конца расстался с воспоминаниями об «Анжуйской империи» и к тому же ощутил новый, гораздо более серьез­ный, чем в XII в., экономический интерес к владениям на юго-западе Франции.

Французский королевский дом, позиции которого несколько ослабели после смерти Филиппа IV в 1314 г., также все больше и больше ощущал потребность в гасконских доходах. Выступления феодальной оппозиции при Людовике X, тяжелая борьба во Фландрии, удержание папства в сфере своей политики, — все это тре­бовало огромных денежных средств. Сложные политические соображения и юридические аргу­менты, на основе которых Людовик IX полстоле­тия назад согласился на сохранение английской власти на юго-западе, канули в Лету. Через та­кой значительный отрезок времени уже трудно было понять, насколько важным являлось тогда признание Англией утраты Нормандии, Мена, Анжу, Пуату — территорий, которые к началу XIV в. уже прочно вошли в состав Французского королевства. Последнее английское владение на континенте не могло не оставаться наиболее ост­рым и больным вопросом во взаимоотношениях между виднейшими государствами Западной Ев­ропы, какими стали к началу XIV в. Англия и Франция.

Важные и тесно связанные с англо-французс­кими отношениями события происходили в Шот­ландии. После поражения восстания Уоллеса страна временно оказалась под непосредствен­ным английским управлением (1305). Но уже в 1306г. в Шотландии вновь разгорелась антианг­лийская война за независимость (1306—1328) под руководством Роберта Брюса. В это время фран­ко-шотландский союз обнаружил свою практи­ческую действенность. Она безусловно происте­кала из того, что к концу XIII в. стала вполне очевидной взаимная заинтересованность обеих сторон в совместных действиях против Англии на международной арене. Ведь ни Шотландия, ни Франция не решили до конца проблем, кото­рые еще во второй половине XII в. толкнули их к сближению в антианглийской политике. Французская монархия все еще была вынуждена мириться с сохранением английского влияния на континенте, Шотландское королевство все более энергично и жестоко сражалось за свою политическую самостоятельность. Вот почему развитие франко-шотландских союзнических отношений шло по восходящей линии. Это выразилось в важном для Шотландии фактическом признании Францией законности власти Роберта Брюса, которого Филипп IV пригласил в 1308 г. участвовать в готовившемся крестовом походе. Однако шотландцы связывали укрепление союзных отношений с решением своей основной задачи — достижением независимости. В письме Шотландского парламента говорилось, что Шотландия могла бы присоединиться к крестовому походу, «если бы статус нашего королевства был с Вашей помощью возвышен, Шотландии была бы возращена первоначальная свобода, прекращена война и установлен мир...»⁴⁵. В период войны за независимость участие Франции стало непременным условием многочисленных англо-шотландских переговоров и перемирий, отразивших возросшее значение и действенность франко-шотландского союза. В начале войны под руководством Брюса, когда шотландцы еще не одерживали крупных военных побед, английская королева — сестра короля Франции — позволяла открыто проявлять сочувствие предводителю освободительного движения и заступаться за него перед Эдуардом I.

После серии поражений Англии в войне (крупнейшее из них — битва при Баннокберне 1314г.) англичане использовали французское по­средничество для начала мирных переговоров. Эдуард II прикрывал военные неудачи официаль­ной версией о «просьбе Франции», которая яко­бы служила причиной примирения. Факт суще­ствования франко-шотландского союза безого­ворочно признавался в английских официальных документах как политическая реальность. Так, в ноябре 1309г. Эдуард II писал, что он начинает переговоры с Шотландией «по настоянию коро­ля Франции, нашего дорогого отца и друга, кото­рый является союзником шотландцев»⁴⁶. Поддер­живая Шотландию в течение первых двух деся­тилетий XIV в., французская монархия реально способствовала ослаблению Англии и, по суще­ству, готовила свой успех в новом неизбежном столкновении с ней из-за земель на юго-западе. Несколько иная ситуация сложилась в тот момент во Фландрии. Она по-прежнему находи­лась в поле зрения соперничающих монархий, но совокупность некоторых явлений внутренней жизни сделала ее в начале XIV в. не самым ак­тивным звеном в традиционной системе связей и противоречий европейских государств. Битва при Куртре 1302 г. и последовавшая за ней борь­ба вокруг условий мирного соглашения с Фран­цией обнажили наметившееся еще во второй по­ловине XIII в. расхождение политических пози­ций графов Фландрских и горожан, которые все более активно вмешивались в политическую жизнь и отличились в сражении при Куртре и в целом в борьбе против французской аннексии. Графы же Фландрские постепенно превращались в подлинных вассалов Капетингов.

Англия с этого времени навсегда потеряла союзника в лице этого полунезависимого вассала фанцузской короны. Однако фландрские го­рода стали к началу XIV в. достаточно самостоятельной силой. Их политическая активность и глубокий дух независимости опирались на прочный фундамент сильной экономики, которая в масштабах Европы развивалась в опережающем темпе. Их давнее тяготение к торговым связям с Англией сохранялось, но не было однозначной предпосылкой для легкого политического сближения и тем более союза. Сказывалось и расхождение городов с позицией графов, и то, что на протяжении десятилетий Франции удалось обрести хотя бы частичную опору в городской среде: на ее стороне была значительная часть патрициата, особенно в Ипре. Наиболее болезненно отразился на отношениях английской монархии с городами Фландрии факт торгово-экономической помощи отдельных фландрских купцов воюющим за независимость шотландцам. В английских официальных документах содержатся многочисленные требования Эдуарда II прекратить торговые связи с шотландцами, Англия квафицировала их как пиратство, поскольку корабли фландрских городов прорывались через английскую блокаду.

Осложнение отношений с Англией и политическая переориентация графа Фландрского практически оставили графство в начале XIV в. без межнународной поддержки. Английская монархия, правда, по-прежнему стремилась по возможности сдержать нажим Франции на своего потенциального союзника, не вступая при этом с ней в открытый конфликт. Так, в 1315г. Эдуард II отказался участвовать во «фландрском походе» Людовика X, сославшись на тревожное положе­ние в Ирландии и Шотландии. К тому же англий­скому королю было бы унизительно принять уча­стие в войне против бывшего союзника, тем более что французский король призвал его в войско в качестве своего вассала. Французское давление на Фландрию продолжалось, и это со временем должно было сказаться на позиции горожан. Пока же у них, видимо, сохранялась иллюзия, что дальше достигнутых рубежей фран­цузская угроза не разовьется, сдержанная сра­жением при Куртре. Однако вскоре стала ясна ошибочность этих предположений.

Непрочно было положение английской мо­нархии и за Пиренеями, где франко-кастильский союз представлял большую опасность в случае англо-французской войны на юго-западе. Анг­лию, однако, должно было воодушевлять то, что во время предыдущего конфликта в Гаскони этот союзник никак себя не проявил. Это вселяло надежды на возможность переориентации Кас­тилии, особенно реальную в связи с тем, что Франция, по всей видимости, была замешана в сепаратистских выступлениях кастильской знати под флагом защиты прав инфантов де Ла Цеда — представителей французской ветви правящего дома. Несмотря на то что в 1306г. союз между Францией и Кастилией был подтвержден, Эдуард II уже в 1308г. предпринял дипломати­ческие шаги для более надежного урегулирова­ния отношений с Кастилией. Столкновения на море между кораблями кастильского и гасконского флота угрожали обострением англо-кастильских, отношений, а возобновление притязаний королей Кастилии на английскую Гасконь при наличии франко-кастильского союза было крайне опасно.

В 1308г. Эдуард II решительно отмежевался от причастности к пиратским действиям кораблей Байонны у побережья Бискайского залива, отказался в угоду Кастилии от предложенного Португалией торгового соглашения. Его письма о стремлении к добрым отношениям с Кастилией приобрели восторженно-патетический характер: «О, как горячо и страстно желаю я, чтобы между нами, нашими и вашими подданными навсегда утвердился и процветал блеск мирных от­ношений!»⁴⁷ В этой переписке нет и намека на какую-либо роль Франции — миролюбивые порывы английского короля официально основывались только на его христианских чувствах. В 1309 г. Эдуарду II удалось добиться урегулирования конфликтов, возникших у моряков Байонны с кастильскими купцами. Соглашение между было подписано в присутствии самого короля Англии, что еще раз продемонстрировало реальную заинтересованность в укреплении дружбы с Кастилией.

В 1311 г. король Кастилии Альфонс XI обратился к Эдуарду II с просьбой о займе, которую последний, естественно, выполнить не мог. Его положение в Англии было в тот момент крайне непрочным, баронская оппозиция практически диктовала королю свои условия (например, требовала отказа от займов короля у итальянских банкиров), в Шотландии неудачно складывалась военная обстановка. Все это заставило Эдуарда II в извинительном тоне отказать кастильскому ко­ролю в его просьбе и тем фактически лишить свои усилия по сближению с Кастилией возмож­ной материальной основы. Это пиренейское го­сударство осталось в русле французского влия­ния, о чем свидетельствовали династические про­екты 1317—1320гг. Предполагавшийся брак французской принцессы и Альфонса XI не со­стоялся. Но письмо Филиппа V по этому поводу содержало не только самые изысканные объяс­нения и оправдания. Король Франции ссылался на непредвиденные трудности и необходимость укрепления династических уз с графом Фландр­ским. «Человек предполагает, а Бог располага­ет», — писал он о сложной обстановке во Фланд­рии и необходимости изменить проект династи­ческого брака. Главным же в этом письме было подтверждение Филиппом V верности союзу Франции и Кастилии.

Роль Германской империи и папства в разви­тии англо-французских отношений постепенно уменьшалась в течение XIII в., а в начале XIV в. практически сошла на нет. С началом Авиньон­ского пленения^ поддержка папства, естествен­но, оказалась в резерве французской политики. Но использовался этот резерв пока не особенно эффективно. Профранцузская позиция папства в течение 20-х гг. проявилась, пожалуй, лишь в по­степенном изменении отношения к Роберту Брюсу, которого папа Иоанн XXII признал в 1323 г. королем Шотландии. В целом же папство было по-прежнему поглощено борьбой с Германской империей. Это давнее противоборство перестало занимать центральное место в западноевропейской международной жизни, но все же несколько больше интересовало Францию. Папы пре-вовали усилению позиций Германской им-в Италии, где у французской монархии появились собственные политические интересы. Здесь отрабатывалась и крепла не раз применявшаяся папством тактика объявления «крестового похода» против политически неугодного правителя. В 80-х гг. она уже послужила интересам Франции в столкновении с Педро III Арагонским. Сохраняли силу контакты папства с анжуйским домом, который имел влияние в Средиземноморье, что тоже было выгодно Франции. Отношения французской монархии с Германской империей, которая в прошлом неоднократно сближалась с Англией, были в начале XIV в. юридически урегулированы договором 1310г. между Филиппом IV и Генрихом VII, в котором провозглашались «дружба и союз».

Такова была расстановка сил на международной арене перед последним конфликтом на юго-западе, фактически завершившим второй этап в истории англо-французских противоречий. В целом она была в пользу Франции. Это должно было создавать у французского двора веру в сравнительно легкую победу над Эдуардом II и возможность завершения процесса вытеснения Англии с континента. Непосредственным толчком к очередному взрыву стало уже традиционное обострение обстановки в Гаскони. Француз­ский двор, который к началу 20-х гг. XIV в. явно искал повода для изгнания англичан с юго-запа­да, в 1323 г. решительно потребовал, чтобы Эдуард II в третий раз прибыл во Францию для личного принесения оммажа французскому ко­ролю. Оммаж этот был третьим по счету в связи с частой сменой правителей Франции после смерти Филиппа IV. В 1308г. Эдуард II вскоре после своего вступления на престол принес оммаж Филиппу IV, в 1320г. Филиппу V (Людови­ку X не успел). Требование Карла IV было унизи­тельно для королевского достоинства английско­го монарха, и он начал уклоняться от его выпол­нения. Ссылаясь на действительно трудную для Англии ситуацию в Шотландии, Эдуард II оттяги­вал принесение оммажа, чем окончательно под­толкнул Францию к выступлению на юго-западе. Непосредственным поводом к нему послужила тяжба из-за бастиды^ Сен-Сардо в Аженэ, кото­рую французы начали сооружать на спорной территории. Английская администрация считала эту землю объектом своего контроля и возража­ла против строительства на ней укрепленного поселения, подвластного Франции. Парижский парламент отклонил этот протест. Тогда предста­вители английской власти в Гаскони сожгли бастиду. Карл IV использовал этот факт в качестве основания для конфискации герцогства Аквитанского у Эдуарда II как у непокорного вассала. Следовательно, начало очередного англо-французского вооруженного конфликта на юго-западе было точно таким же, как в 1294г., при Филиппе IV и Эдуарде I.

В историю англо-французских отношений конфликт 1323—1325гг. вошел как «война Сен-Сардо». Это была последняя попытка Франции избавиться от английских владений на континенте в рамках традиционных взаимоотношений сюзерена и вассала, кем являлся по условиям Парижского договора 1259г. английский король в ранге «герцога Аквитанского». Абсолютная безрезультатность второй за сравнительно короткое время попытки окончательно доказала бесплодность этого устаревшего подхода и необходимость перевода англо-французских противоречий на новый уровень подлинно межгосударственных отношений. По существу, это произошло еще в середине XIII в. Сохранение вассально-ленной формы отношений между двумя монархиями становилось все более очевидным анахронизмом, который должен был быть устранен в условиях уже сформировавшейся, достаточно высоко развитой государственности.

Конфликт 1323—1325гг. в английской Гаскони носил более локальный характер, чем события 1294—1303гг. Тогда столкновение интересов Англии и Франции происходило практически одновременно, хотя и в разных формах, в Гаскони, Фландрии и Шотландии. «Война Сен-Сардо» развернулась только на юго-западе Франции, но и она имела связь с событиями в тех же Шотландии и Фландрии, а также непосредственно затрагивала страны Пиренейского полуострова. Начало военных действий на юго-западе заставило англичан поспешно заключить в 1323г. перемирие с Шотландией после очередной неудачной кампании Эдуарда II. Хотя французская монархия на этот раз сама стремилась к конфликту и явно рассчитывала на победу над многократно разбитым в Шотландии и непрочно сидящим на английском троне Эдуардом II, она не смогла должным образом развернуть военные действия в Гаскони. Отвлекающую роль сыграли события во Фландрии, где в 1323—1328гг. вспыхнуло крупное народное восстание. Масштаб и накал движения вызвали серьезное беспокойство французской монархии и заставили ее активно вмешаться в события в графстве: уже в 1325г. там были размещены французские войска, а в 1328 г. французская армия разбила повстанцев в реша­ющем сражении при Касселе. Франция не могла не воспользоваться такой благоприятной возмож­ностью для укрепления своих позиций в граф­стве. Граф Людовик Неверский получил утра­ченную в результате восстания власть из рук французского короля, что еще более прочно при­ковало его как вассала к французскому трону. Серьезный удар был нанесен и городам, которые в очередной раз смирились с ограничением Францией их свобод и привилегий, высокими контрибуциями и т. п.

Сама по себе англо-французская война на юго-западе была кратковременной и бедной на события. После нескольких столкновений на море с неопределенным исходом и осады Ла-Реоля стороны начали мирные переговоры. Часть герцогства Аквитанского оставалась в ру­ках французов, но под английской властью сохранились ключевые центры: Бордо, Байонна, Дакс, Сент-Эмильон, Сен-Север. В Гаскони сложило­сь относительное равновесие сил, которое стороны не могли нарушить из-за опасения ослабить свои позиции в Шотландии или Фландрии. По-видимому, это способствовало резкому обострению внимания Англии к странам Пиренейского полуострова. Английская монархия развернула энергичную дипломатическую деятельность вокруг Кастилии и Арагона. Была предпринята попытка добиться союза с арагонским королем Жуаном II. Казалось, что здесь у Англии были все основания рассчитывать на успех. К этому располагали не забытые еще противоречия между Францией и Арагоном в Средиземноморье, а также опыт дипломатических контактов английской и арагонской монархий в конце XIII в. Английское предложение союза, скрепленного династическими узами, встретило, однако, решительный отказ. Как писал в декабре 1324г. Жуан II французскому главнокомандующему в Гаскони Карлу Валуа, «прекрасно сознавая, что этот союз был бы направлен против короля Франции, мы отказались от него наотрез»⁴⁸.

Весной 1325г., когда военные действия в Гаскони практически прекратились, но мир еще не был заключен, англичане повторили свое предложение. Они, видимо, уже не рассчитывали на военную помощь, но хотели по крайней мере укрепить свои политические позиции, противопоставив сближение с Арагоном франко-кастильскому союзу. И снова получили отказ со ссылкой на невозможность «дружбы» с врагом короля Франции, с которым у Арагона утвердился «мирный союз». Арагонская монархия определенно не желала нарушать отношений с Франци­ей, стабилизация которых далась в конце XIII в. нелегко. Это нарушение было бы очень опасным для Арагона и из-за соседства с Францией, и из-за возможного обострения обстановки в Среди­земноморье. К Англии же арагонскую монархию не толкали в тот момент никакие реальные инте­ресы, даже денежные, поскольку было ясно, что бесславная война в Шотландии и конфликт в Гаскони истощили английскую казну.

Параллельно с безуспешными попытками до­биться сближения с Арагоном Англия стремилась разрушить франко-кастильский союз и сде­лать Кастилию своей опорой за Пиренеями. Анг­ло-кастильские противоречия из-за притязаний Кастилии на английскую Гасконь, казалось, ушли в далекое прошлое (они возникли в конце XII в. и были юридически урегулированы примерно через полстолетия). Почва же для франко-кас­тильского сближения (противоречия обеих стран с Арагоном) сделалась к началу XIV в. менее прочной. С конца 1324 г. англичане начали дип­ломатическое давление на Кастилию. Английс­кий главнокомандующий граф Кентский прямо взывал к ней о помощи, Эдуард II пытался в письмах к королю Кастилии создать впечатле­ние, что англо-кастильское урегулирование 1254г. следует рассматривать как союз. Резуль­таты этих шагов были более заметными, чем в контактах с Арагоном. В мае 1325 г. одновремен­но с переговорами об англо-французском мире начались переговоры между представителями Англии и Кастилии. Обсуждались многие предположения, включая династические браки и предоставление Кастилией войск «для защиты герцогства Аквитанского против короля Франции» (англичане просили 3000 всадников)⁴⁹. Однако ответное требование кастильской монархии разрушило все достигнутое: в качестве приданого для дочери Эдуарда II в случае ее брака с королем Кастилии было предложено назначить герцогство Аквитанское или хотя бы его часть. Фактически это было равнозначно возрождению древних кастильских притязаний на Гасконь. Они всегда стояли между Англией и Кастилией. Принятие кастильского предложения означало полную или частичную потерю английских владений на юго-западе Франции, владений, которые стали последним плацдармом Англии на континенте, последним реальным напоминанием о сильной монархии времен первых Плантагене-наконец, — важнейшим источником доходов для королевской казны. Это требование было неприемлемо для Англии. Переговоры с Кастилией не привели к реальным результатам. Франко-кастильское сближение, происшедшее в конце XIII в., имело под собой более прочное основание, что и сохраняло союз двух монархий до Столетней войны, когда он на некоторое время стал действенной силой в международных отношениях западноевропейского региона.

Создать перевес сил на юго-западе английской монархии не удалось. Внимание Франции было серьезно отвлечено Фландрией, но в активе французской внешней политики были союзы с Кастилией и Шотландией. Последний был особенно опасен, так как англичане продолжали терпеть военные поражения в борьбе с освободи­тельным движением под руководством Роберта Брюса, а Франция тем временем вела перегово­ры об «укреплении» союза с Шотландией. Все это ускорило юридическое завершение англо­французской войны на юго-западе. Договор, за­ключенный в Париже в мае 1325г., свидетель­ствовал о полной безрезультатности очередного конфликта в Гаскони. Он вновь устанавливал статус-кво: английскому королю было возвраще­но герцогство Аквитанское при условии прине­сения оммажа и сохранения права рассмотрения апелляций за королем Франции. Эти условия ре­ально не удовлетворяли ни одну из сторон. В них не было даже намека на решение центральной проблемы в англо-французских противоречиях. Между тем острота ее для обеих монархий уси­ливалась — дефицит земель и доходов был есте­ственным спутником эпохи. Присоединение юго-западных областей стало серьезной задачей французской монархии как с экономической точ­ки зрения, так и в политическом отношении. При сохранении «английской Гаскони» нельзя было считать завершенным дело объединения французских земель под единой властью. И все же Франция не смогла в течение второй полови­ны XIII — первой трети XIV в. решить проблему присоединения «английской Гаскони» к коро­левскому домену. Конфликты 1294—1303 и 1323— 1325гг. оказались совершенно бесплодными.

Сходная ситуация сложилась и во Фландрии: несмотря на большие усилия французской мо­нархии, которая нанесла немало тяжелых ударов по независимости графства, подчинила себе его правителей, урезала вольности городов, Фландрия все же не вошла в состав королевского домена. Причины этой незавершенности в решении актуальнейших для Франции задач в Гаскони и Фландрии заключались во внутренней жизни обеих областей. В каждой из них, несмотря на географическую отдаленность и определенное различие исторических судеб, существовали своезбразные, но сходные между собой социально-экономические и политические явления, препятствовавшие их окончательному присоединению к Французскому королевству. Это можно назвать глубокой внутренней самобытностью и независимостью, которые ощущались начиная с раннего Средневековья.

В Юго-Западной Франции многие объективные обстоятельства могли способствовать утверждению французской власти: территориальное расположение Гаскони, вокруг которой все более плотно сжималось кольцо французских владений; большая протяженность равнинных границ с Францией (это делало герцогство Аквитанское крайне уязвимым с французской стороны в военном отношении). Серьезной опорой французских королей в борьбе за Гасконь было положение верховных сюзеренов этой области, закрепленное за ними Парижским договором 1259 г. Право сюзеренитета в сочетании с принятой в Гаскони французской системой вассалитета давало Франции достаточно широкие возможности вмешательства в гасконские дела вплоть до права конфискации этой области у герцога Аквитанского — т. е. английского короля.

Однако в пользу Англии в Гаскони действова­ли такие факторы, как взаимные экономические интересы английской короны и жителей много­численных и богатых гасконских городов, исто­рически сложившиеся традиции относительной политической независимости этой области и стремление ее населения избежать реального подчинения какой бы то ни было центральной власти. Причем власть французского короля была для Гаскони особенно нежелательной. Франция находилась в непосредственной территориальной близости, и присоединение к ней угрожало пол­ной утратой относительной независимости и воз­можным нарушением ценных экономических связей с Англией. Кроме того, население фран­цузского юго-запада отличалось этнической и культурной самобытностью. Стремясь к ее со­хранению, жители Гаскони считали наиболее се­рьезной угрозу поглощения Францией.

Объективные трудности на пути присоедине­ния юго-западных земель к Французскому коро­левству усугублялись целенаправленными и дос­таточно эффективными мерами английской ко­роны по укреплению своих позиций в Гаскони. Английская политика в этой области отличалась гибкостью, стремлением к сглаживанию острых углов и использованию всех возможностей для укрепления контактов с феодалами и горожана­ми. К началу XIV в. появились свидетельства ус­пеха этой политической линии. Прекратились вооруженные антианглийские выступления мес­тной знати, характерные для более раннего пе­риода. Сепаратизм гасконских баронов и рыца­рей стал уживаться с признанием объективной ценности поддержания добрых отношений с Англией. Многие из них активно служили английскому королю не только в Аквитании, но и на Британских островах (например, во время войн в Уэльсе).

Если о феодалах Гаскони можно с уверенностью сказать, что они не были последовательными противниками английской власти, то горожане, безусловно, стали ее союзниками и опорой. Этот союз основывался не только на общности экономических интересов. Английская корона укрепляла его путем активного вмешательства во внутригодские дела и установления полного контроля над внутренней жизнью сооружаемых англичанами городов-крепостей (бастид). В результате во все критические для английского короля моменты (англо-французские войны в Гаскони, сепаратистские выступления знати и т. п.) горожане в абсолютном большинстве поддерживали Англию.

Таким образом, власть Плантагенетов в Юго-Западной Франции к XIV в. приобрела серьезную социально-экономическую основу. И неудивительно, что французской монархии не удалось разрушить ее в локальных войнах конца XIII — начала XIV в. на основе традиционных политических вассально-ленных отношений.

Положение, сложившееся в этот период во Фландрии, было во многом сходно с гасконской ситуацией. Так же как и в Гаскони, французская монархия имела здесь военный успех, но он не приводил к присоединению области в силу активной борьбы ее населения за сохранение своей самобытности и относительной самостоятельности. Хотя здесь, в отличие от Гаскони, Англия не имела никаких юридических прав, именно она создавала опору сепаратизму Фландрии. Дав­ние торговые связи с городами — ведущей эко­номической силой графства — помогали англий­ской короне укреплять политические позиции во Фландрии. Об этом красноречиво свидетельство­вали совместные антифранцузские выступления и союз между Англией и графством Фландрским, сложившийся в XIII в. В XIV в. усиление давле­ния на Фландрию со стороны французской мо­нархии и ряд поражений в борьбе против нее привели к тому, что графы Фландрские превра­тились в верных вассалов Капетингов, а горожа­не начали видеть в союзе с английским королем единственный путь сохранения своей независи­мости. Их ориентация именно на Англию, а не на соседнюю Германскую империю объяснялась теми же мотивами, что и позиции жителей Гас­кони: территориальной отдаленностью Англии и наличием общих экономических интересов.

Таким образом, давние противоречия между английской и французской коронами в начале XIV в. не были разрешены. Более того, столкно­вения интересов Англии и Франции в Гаскони и Фландрии сделались глубже, чем прежде, обретя прочную экономическую основу. На междуна­родной арене давняя тенденция расширения мас­штабов англо-французского соперничества при­вела к образованию группировок государств и феодальных правителей вокруг стран-соперниц. Все это говорило о том, что заключительный этап борьбы между Англией и Францией будет более трудным и масштабным, чем прежние. Западная Европа стояла на пороге длительного англо-французского военно-политического конфликта, называемого в историографической традиции Столетней войной.

Соперничество между Англией и Францией к началу XIV в. сосредоточилось в нескольких кон­кретных узлах противоречий: гасконском, флан­дрском, шотландском. В неизбежном столкновении каждой стране предстояло решать свои задачи. Во Франции без окончательного территориального размежевания с английской монархией не мог завершиться процесс централизации государства. Для Англии война против Франции и ее союзницы Шотландии должна была решить, реализуется ли наметившаяся тенденция к созданию универсального государства, включающего этнически чуждые друг другу народы.

В 1327г. английский парламент низверг Эдуарда II как недостойного правителя, угнетавшего церковь и баронов и потерявшего Шотландию. В заговоре против своего мужа участвовала королева Изабелла (дочь французского короля Филиппа IV Красивого). Эдуард II был пленен, а потом убит в одном из замков. Королем Англии был провозглашен его сын Эдуард III (1327 — 1377).

Коронованный в пятнадцатилетнем возрасте, Эдуард III начал по-настоящему править страной через три года — в 1330г., отстранив от власти свою мать королеву Изабеллу и ее фаворита лорда Мортимера. Вполне реальные династические права Эдуарда на французскую корону были отвергнуты еще в 1328 г., когда пэры Франции избрали на престол представителя боковой ветви дома Капетингов Филиппа VI Валуа (1328—1350). Законность династических притя­заний Эдуарда III не вызывает сомнений. Они были достаточно прочно обоснованными с точ­ки зрения феодального права, а их защита стро­го соответствовала давней традиционной линии международной политики предшественников Эдуарда из дома Плантагенетов. Начиная с ос­нователя династии Генриха II английский пра­вящий дом не оставлял надежды на создание под эгидой английской короны империи, раски­нувшейся на Британских островах и значитель­ной части французских земель (Нормандия, Мен, Турень, Анжу, Аквитания). Это так назы­ваемая «Анжуйская империя», реальность со­здания которой была для Плантагенетов серьез­ной политической целью со второй половины XII в. Каждая крупная личность на английском троне— Генрих II, Ричард I, Эдуард I — пыта­лась собирать или укреплять под английской властью причудливый комплекс земель, образо­вавшийся в результате сложного переплетения семейных уз домов Плантагенетов и Капетин­гов, а также в итоге некоторых достижений экспансионистской политики нормандского гер­цогского дома и английских королей в XII— XIII вв.

Права на французский престол, неожиданно возникшие у Эдуарда III после прекращения муж­ской линии древнего королевского рода Капе­тингов, могли стать вполне органичной для Сред­невековья формой давней борьбы за создание под властью английской короны империи уни­версалистского типа. И все же в течение первых девяти лет Эдуард III не предпринимал никаких шагов против Филиппа VI Валуа. Казалось бы, он оставил мысль о защите своих династических притязаний.

Английская монархия получила прекрасный аргумент для любых выступлений против Франции и короля Филиппа VI. Возобновление династических притязаний Эдуарда III было вопросом времени. Время требовалось ему в первую очередь для того, чтобы укрепить свое положение в Англии. Правление Эдуарда III с первых шагов ознаменовалось усилением центральной власти, ослабленной при его предшественнике Эдуарде II. Были пресечены попытки установления баронской олигархии, укреплены контакты короля с парламентом. Все это позволило Эдуарду III возобновить активную внешнюю политику и попытаться наконец разрешить давние спорные проблемы.

В 1332г. английские войска вторглись в Шотландию. Эдуард III не только воевал против союзника французской короны, но и стремился предотвратить возможный удар с севера в случае начала французской кампании. Молодой английский король выковывал в трудных условиях враждебной горной страны будущую победоносную армию. А сам становился полководцем, задатки которого ему, видимо, дала природа.

Победа на севере была важным условием успешной борьбы против Франции: она избавила Англию от перспективы войны на два фронта. Выступление против Шотландии делало англо-французскую войну вопросом ближайшего будущего. Отчетливо сознавая это, Эдуард III энергично укреплял прежние союзные связи и искал новые.

Готовясь к вторжению во Францию с севера, Англия оказала сильнейшее давление на Нидер­ланды. В 1336 г. был наложен запрет на продажу английской шерсти традиционным торговым партнерам во Фландрии. Это заставило горожан вопреки воле графа Фландрского решительно пойти навстречу желаниям Эдуарда III и открыто признать себя союзниками Англии. Инициато­ром и непосредственным руководителем подго­товки союза стал Якоб Артевельде (1290—1345) — предводитель восставших против власти графа сукноделов Рента. Объективно это объединение было подготовлено давно.

Поддержку феодальных правителей Нидер­ландов английскому королю пришлось покупать под видом подарков, пожалований в знак друж­бы и т. п. Некоторые из этих сделок скреплялись династическими браками или их проектами. Эдуард III проявил невероятную активность, из­воротливость, безусловные дипломатические спо­собности, умело использовал родственные связи по линии жены и в итоге добился многого. По­чти все крупные феодалы Нидерландов обещали ему военную помощь.

Большим дипломатическим успехом Англии был официальный союз с германским императо­ром Людовиком Баварским (август 1337г.). В до­говоре открыто говорилось о взаимной помощи против Франции. Императора толкнули на это поиски опоры в борьбе против профранцузски настроенного папы Бонифация XII. В обмен на немалую денежную сумму и обещание Эдуарда III способствовать примирению императора с папой Людовик Баварский пожаловал английскому королю титул викария империи. Это позволяло Эдуарду III не только рассчитывать на участие армии императора в войне, но при необходимости самому набирать войска в Германии.

В эти же месяцы лихорадочных приготовлений к войне с Францией (весна — лето 1337 г.) Эдуард III попытался создать себе опору на Пиренейском полуострове, разрушив традиционную близость позиций Кастилии и французской монархии. Дипломатические шаги предпринимались с целью сближения с Арагоном и Португалией. К началу Столетней войны эти усилия еще не принесли реальных результатов, но они свидетельствовали о первых шагах на пути будущего вовлечения стран Пиренейского полуострова в сферу англо-французской борьбы.

Филипп VI готовился к войне менее энергично. Во Франции, по-видимому, не думали, что Эдуард III вступит в борьбу с таким сильным противником до победы в Шотландии. Поэтому большое внимание уделялось поддержке шотландцев. Успокоительным образом влияли на французский двор еще два обстоятельства: гарантированная поддержка папы (в 1336 г. от него были получены большие субсидии) и прочно утвердившееся со времен Бувина и Касселя представление о непобедимости французской рыцарской конницы. О печальном уроке битвы при Куртре старались не вспоминать, хотя именно он мог бы чему-то научить в преддверии грядущих поражений первого этапа Столетней войны. Французские рыцари почили на лаврах своей былой славы как раз в то время, когда английская армия во главе с Эдуардом III в условиях горной Шотлан­дии и отчаянного сопротивления ее жителей от­рабатывала и совершенствовала тактику ведения боя, приобретала опыт взаимодействия пехоты и конницы, наконец, просто закалялась в трудной борьбе.

Пользуясь тем, что Эдуард III увяз в шотланд­ской войне, французский король объявил в мае 1337 г. об очередной конфискации Гаскони. Во Франции явно недооценивали готовность Англии к крупному конфликту, полагая, вероятно, что дело может и на этот раз кончиться локальной войной на юго-западе. Однако назрело время решающего столкновения по всем спорным про­блемам. В серии обращений к своим подданным, папе и даже подданным Филиппа VI английский король довольно ловко представил Англию по­страдавшей стороной и жертвой происков «Фи­липпа Валуа, управляющего сейчас вместо коро­ля»⁵⁰. Подготовив таким образом общественное мнение, Эдуард III выдвинул притязания на фран­цузский трон и объявил войну Франции.

Эдуард приказал включить эмблему дома Капетингов — королевские лилии — в свой коро­левский герб. В итоге традиционные английские леопарды оказались изображенными на одном геральдическом поле с французскими королев­скими лилиями. Это означало, что войска двух королевств встретятся в непримиримом военном противостоянии на полях сражений.

Часть вторая

СТОЛЕТНЯЯ ВОЙНА

1337—1453