Творение Бенедикта Анианского

Эта эволюция, окончательно наложившая свою печать на латинское монашество, была подтверждена писаниями того, кто был главным ее творцом — Бенедиктом Анианским. Этот вестгот высокого происхождения, родившийся в окрестностях Монпелье, начал свою карьеру при дворе Карла Великого, Став монахом в аббатстве Сен-Сены, около Дижона, он погрузился в аскезу с крайней суровостью и прилежанием. В этот первый период своего монашества он не слишком почитал «Устав» Бенедикта, находя его слишком снисходительным. Когда же он пришел в согласие с ним и сделал его базой своей деятельности игумена и реформатора, он поставил себе на службу замечательное знание, приобретенное в течение последующих лет, и всех других старых монастырских правил. Два его фундаментальных труда — «Книга правил» и «Симфония правил» прозорливо объединяют вокруг Бенедикта других законодателей прошлого. Далекий от мысли отбросить в пользу бенедиктинского кодекса все остальные древние законодательные источники, Анианский аббат справедливо полагает, что они освещают и подкрепляют учение Бенедикта, который и сам собирал со всех сторон по крупице идеи и предписания «Устава».

Благодаря этому разумному усердию великого каролингского монаха, всеобщее принятие бенедиктинского законодательства произошло не в обход традиционных богатств монашества, Но способствовало сохранению его, в соединении с основным Уставом в качестве дополнений и иллюстраций. В конечном счете, унификация монашеской жизни вокруг святого из Субиако и Монте-Кассино произошла исключительно благодаря усилиям основателя Аниана и Инды. Второй Бенедикт, таким образом, неотделим от первого. «Бенедиктинское» монашество обязано собой настолько же первому, насколько и второму.

Универсальное покровительство

С начала IX века можно рассматривать святого Бенедикта из Нурсии как отца монахов Запада. Отныне его «Устав» становится предметом прочтения, медитации, почитания во всех районах латинской Европы. И даже вне бенедиктинского монашества оно оказывает огромное влияние. Каноники черного духовенства VIII века, монахи Картезианского ордена XII века, клариссы XIII века многим ему обязаны.

Это всеобщее покровительство сделало Бенедикта одним из создателей средневековой Европы. В те столетия, когда монашество переживало такой взлет, «Устав» его формировал дух и институции элиты, игравшей ключевую роль во всех регионах. Достаточно вспомнить, касательно Франции, столь лучезарный очаг, каким было аббатство Клюни, со своими святыми аббатами, сменявшими друг друга на протяжении двух веков около 1000 года: Одона, Майоля, Одилона, Хуго, Пьера Высокочтимого. К великому Ордену Клюни, общины которого были рассыпаны по всей Европе, в конце XI века присоединился Орден систерциев, который следовал «Уставу» святого Бенедикта с обновленной верностью.

Рядом с этими международными орденами множились и развивались более узкие, но необыкновенно живые движения — по всей Европе, из века в век. В Италии — чтобы упомянуть только одну область — возникли и расцвели один за другим Камальдони и Валомброзо, Сильвестрино и Оливетано. Белые ли или черные, все эти монахи основывались на святом Бенедикте и его «Уставе» как на норме, с помощью которой можно судить усердие и небрежение, упадок и реформы.

Действительно, каждая эпоха дает почувствовать необходимость новых реформ. К постоянной тяжести, каковой является человеческая слабость, надо часто добавлять причины внешнего упадка, самая главная из которых существовала на протяжении веков — право пользования доходами с аббатства, то есть предоставление монастырского имущества в распоряжении определенных аббатов, указываемых мирскими властями. Чтобы избежать этого, многие монастырские конгрегации в конце Средневековья или Возрождения выбирали себе временных настоятелей, которые периодически менялись, наподобие того, как происходило это в более новых монашеских орденах.

Но и удаляясь таким образом — по необходимости — от некоторых положений «Устава», эти монахи классического периода не менее усердствовали в его исполнении. Среди бенедиктинских конгрегации этой эпохи, по большей части национальных, необходимо указать, по крайней мере, конгрегацию Сен-Мора, которая дала Франции целую плеяду знаменитых ученых, таких, как Люк д'Ашери, Эдмон Мартен, Жан Мабийон. Аббат де Рансе, со своей стороны, переняв с абсолютной верностью программу первых систерциев и святого Бернара, выпустил в Траппе работу, отмеченную чистотой и строгостью, которой суждена была долгая жизнь.

Современное бенедиктинство

Французская революция, уничтожив во многих странах существовавшие там монастыри, позволила реконструировать их на новой базе. Во Франции дон Проспер Геранже в 1837 году вновь открывает Солезм, отец Жан-Батист Мюар основывает Пьер-ки-Вир в 1850 году, тогда как реформированные систерции (трапписты), героически пережившие революцию и империю в земле изгнания, снова обосновались на французской земле.

В наше время Бенедиктинский и Систерцианский ордена охватывают многие сотни мужских и женских монастырей, разбросанных по всему миру. Облик и деятельность этих монастырей значительно варьируется от страны к стране и даже от монастыря к монастырю, но опора на святого Бенедикта рождает общий дух, связанный с фоном общих правил. Дата смерти святого, 21 марта, и посвященный ему монастырский праздник, 11 июля, торжественно напоминают об отцовстве, каждый день осуществляющимся посредством «Устава», который на протяжении года, ежедневно глава за главой читается в общине.

Бенедикт в будущем?

Солидарное со всей Церковью в целом, монашество встречается сегодня с проблемами после-соборной эпохи. Aggiornamento, которое проводит в жизнь Второй Ватиканский собор, делает более очевидным и срочным постоянную необходимость для монахов трансформировать свою жизнь, следуя директивам и примеру святого Бенедикта. Быстрая эволюция человечества, расширяя культурную пропасть, отделяющую нас от древнего монашества, предоставляет нам одновременно новые возможности для проникновения в их писания, для изучения их практики и их духовности, дает нам по-настоящему причаствовать их поискам Бога и их любви к Христу. Современное научное движение открывает нам дорогу для воссоединения с ними. После того, как Папа Павел VI провозгласил Бенедикта покровителем Европы, — смогут ли монахи воспользоваться успешно данным им шансом назвать этого святого своим Отцом — воистину?

ТЕКСТЫ СВЯТОГО ГРИГОРИЯ И СВЯТОГО БЕНЕДИКТА

После нескольких отрывков из «Жития святого Бенедикта» Папы Григория («Диалоги», Книга вторая), мы воспроизводим некоторые отрывки из его Устава

1

БЕНЕДИКТ ГЛАЗАМИ СВОЕГО БИОГРАФА

Отьезд из Рима

Как большинство святых монахов старинных времен, Бенедикт не является «обращенным» в собственном смысле этого слова: он посвятил себя Богу по выходе из серьезного и чистого детства. С первых же строк рассказа мы видим возникновение желания, которое определяет монашескую душу: быть угодным одному только Богу.

«Был человек жизни почтенной, Бенедикт милостью и именем. Уже в детстве сердце его было сердцем старца. Выше возраста своего во всех своих проявлениях, он и частички души своей не уделял чувственному удовольствию. На нашей земле он мог бы предаться развлечениям, но презрел цветущий мир, как если бы уже видел его увядающим.

Рожденный в свободной семье в области Нурсии, он был послан в Рим для гражданского литературного учения. Но он видел, как многие там впадали в порок. Итак, едва войдя в мир, он отступил из страха, что светские знания, которые он начал приобретать, целиком погрузят его в бездну бескрайнюю. Итак, презрел он учение гуманитарное, оставил дом и имение отца своего и, лишь Богу одному желая быть угодным, отправился на поиски монашеского облачения, чтобы вести жизнь святую. Так ушел он, искусно несведущий и мудро необразованный».

(«Диалоги», II, 1, 1)

«Бенедикт пришел в пустыню, чтобы поселиться там в месте, называемом Субиако, которое находится на расстоянии около сорока миль от Рима. Отсюда выходят свежие и прозрачные воды в таком изобилии, что они собираются сперва в долгое озеро, а потом текут рекою.

На своем пути беглец встретил монаха по имени Романус, который спросил его, куда он идет. Узнавши о его желании, Роман сумел показать себя неболтливым и готовым помочь. Он дал ему одеяние святой жизни и помог ему, чем мог. Придя на указанное место, Бенедикт поселился в очень тесном гроте. Он прожил там три года, не знаемый никем из людей, кроме монаха Романуса.

Романус жил недалеко оттуда, в монастыре под властью аббата Адеодата. По доброте своей, он плутовал в расписании, скрываясь от аббата, и все, что мог отделить от хлебного своего рациона, в назначенные дни относил Бенедикту. От Романусова монастыря до грота не было никакой дороги, ибо над ним нависал высокий кусок скалы. Каждый раз Романус спускал хлеб на веревке с высоты обрывистого берега, с привязанным к ней колокольчиком, чтобы по звону его человек Божий мог узнать, что он должен выйти из грота и взять хлеб, который доставлял ему Романус. Но старинный Враг смотрел недобрым взором на милосердие одного и трапезу другого. В один прекрасный день, видя спускающийся хлеб, он бросил камень, который разбил колокольчик. Но Романус все-таки продолжал свою службу, находя для того необходимые возможности.

Но Всемогущий Бог пожелал дать Романусу покой, а жизнь Бенедикта дать людям в пример, зажечь в светильнике свет сияющий, чтобы все в доме Божием были освещены им. Довольно далеко отсюда жил один священник, который приготовил себе обед на праздник Пасхи. Господь пожелал явиться ему в видении и сказать ему: «Ты себе приготовил замечательный обед, а слуга Мой в таком-то месте мучается голодом!» Священник тут же встал и в самом разгаре пасхального праздника, захватив с собой приготовленную еду, отправился в указанное Господом место. Он искал человека Божия, взбираясь на крутые горы, спускаясь в овраги долин, в рытвины земли, и он нашел его в его гроте.

Они помолились, возблагодарили Бога Всемогущего, сели, и после задушевного разговора о жизни священник, который пришел к Бенедикту, начал говорить: «Встань! Будем есть! Ибо сегодня Пасха». Человек Божий ответил ему: «Я знаю, что это Пасха, потому что я имею честь видеть тебя». Далекий от людей, он не знал, что день этот был днем пасхальных торжеств. Почтенный пастырь настаивал: «Действительно сегодня Воскресение Господне, день Пасхи. Прекрати свое воздержание! Для него теперь совсем не время! Я на самом деле послан для того, чтобы мы вместе вкусили от даров Господа Всемогущего». Они благословили Господа и приняли пищу. Закончив трапезу и разговор, священник вернулся в свою церковь.

В это же приблизительно время нашли его в его гроте и пастухи. Увидев его сквозь кусты, одетого в шкуры, они его приняли за какое-то животное. Но они познакомились с человеком Божиим, и многие из них преобразились, перейдя от мышления животного к благодати набожности. Имя его разнеслось по всем окрестностям. И так случилось, что теперь многие начали приходить, чтобы повидаться с ним. Ему приносили пищу для тела его, а из разговоров с ним каждый уносил в сердце своем пищу жизни».

(«Диалоги», И, 1,3—8)

«Однажды, когда он был один, явился искуситель. Маленькая черная птица, расхожее имя которой — дрозд, начала кружиться вокруг лица его, пугающе приближаясь к нему, так что святой человек мог бы схватить его рукой, если бы захотел. Он перекрестился, и птица улетела. Но тут, едва только исчезла птица, появилось искушение плоти, да такое, что святой человек никогда ничего подобного не чувствовал. За некоторое время до этого он видел одну женщину, которую теперь алой дух подставил пред очи души его. Дух этот запалил такой огонь в душе слуги Божия при воспоминании об этой красавице, что он лишился всяких сил угасить пламя к ней в своем сердце. Он почти что решил уйти из своей пустыни, побежденный сладострастием.

Вдруг благодать небесная коснулась его, и он пришел в себя. Заметив рядом с густым кустарником заросли крапивы и колючей ежевики, он сбросил свои одежды, начал кататься по крапиве и колючкам и вышел оттуда весь израненный. Эти раны на коже послужили телесным снадобьем для раненой души его, ибо сладострастие стало болью. Он погасил негодный внутренний огонь, внешними ожогами благотворно наказав себя. Он победил грех изменив пожар.

С тех пор, как сам он говорил своим ученикам, искушение сладострастием было так крепко в нем обуздано, что никогда больше он не ощущал уже ничего подобное. Впоследствии многие покинули свет, чтобы, прийти под его водительство. Освобожденный от искусительного порока, он смог по праву стать учителем добродетели».

(«Диалоги», II, 2,1—3)

Искушение среди людей

Находясь под угрозой самой жизни своей, Бенедикт остается спокоен и светел. Новое искушение — искушение насилием — побеждено. Созерцатель с радостью возвращается к своей одинокой жизни в присутствии Бога.

«Недалеко оттуда был монастырь. Отец общины только что умер. Вся община пришла к почитаемому Бенедикту, чтобы настойчиво просить его стать их настоятелем. Долгое время он отказывался, отстранял это от себя; он заранее предупреждал их, что его способ жизни им не подойдет. Но затем, побежденный их мольбами, он в конце концов согласился.

Но он строго следил за правильностью монастырской жизни, никому не позволяя совершать, как раньше, незаконные поступки, уводящие в одну или другую сторону с дороги иноческой жизни. Они начали с того, что стали обвинять друг друга в том, что они домогались себе в настоятели этого человека, совершенный образ жития которого был противоположен их изворотливому поведению. Когда они увидели, что при этом человеке незаконное не будет законным, они сочли нестерпимым бросить свои привычки и слишком трудным заставлять себя думать по-новому неподвижным, закосневшим умом. Жизнь добрых всегда тяжела для злых. И они начали искать, как бы предать его смерти.

Посовещавшись тайно, они решили положить отравы ему в вино. Когда согласно монастырской церемонии сидящему за столом Отцу поднесли графин со смертельным питьем, Бенедикт протянул руку, чтобы очертить знак креста. Графин, бывший от него на некотором расстоянии, разлетелся на куски при крестном знамении: зловещий сосуд разбился, как если бы крестное знамение было брошенным в него камнем, И тут человек Божий увидел, что в сосуде был смертельный напиток, потому что он не перенес крестного знамения. Тогда он встал, со спокойным лицом, с душой мирной. Позвал он братьев и сказал им: „Да сжалится над нами Господь

Всемогущий, братья! Почто хотели вы сделать мне такое? И что? Не сказал ли я вам, что не жить нам подобно друг другу? Ищите себе отца, который вам удобен; после того, что произошло, невозможно вам более рассчитывать на меня".

И тогда он вернулся на место возлюбленного своего одиночества и один, под взором Небесного Зрителя, зажил наедине с Ним <...>. Всегда на страже и в строгости к самому себе, всегда на себя глядя под взором Творца, всегда себя вопрошая, он не позволял очам души своей бросать взоры наружу».

(«Диалоги», II, 3, 2—5 и 7)

Подобно Елисею

Как пророк Израиля, святой монах заставляет железо подняться на поверхность воды. Изгонять всяческое уныние — одна из главных забот Бенедикта в его «Уставе».

«В другой раз один гот, нищий духом, пришел, чтобы сделаться монахом. Человек Господень, Бенедикт, встретил его с большой радостью. Однажды он дал ему железное орудие, что-то вроде серпа, называемого „фошар", чтобы вырвать заросли травы там, где собирались разбить сад. Место, которое готу надлежало очистить, расположено было на самом берегу озера. И поскольку гот принялся за дело с радостью, стараясь изо всех сил вырвать самые густые заросли кустарника, железный наконечник соскочил с ручки и упал в озеро, воды которого были так глубоки, что не было никакой надежды отыскать его.

Потерять железо! Весь дрожа, гот бежит к монаху Мауро и рассказывает ему о потере, которую он учинил, раскаиваясь в своем проступке. Монах Мауро, в свою очередь, подробно рассказывает о случившемся человеку Господню Бенедикту. Услышав это, человек Господень Бенедикт приходит на место происшествия, берет деревянную ручку, которую держал в руках гот, и опускает ее в озеро. И в ту же минуту железо поднимается со дна озера и соединяется с ручкой. Тогда Бенедикт возвращает готу его серп со словами: „Вот! Трудись и не унывай!"»

(«Диалоги» П, 6, 1—2)

«Только лишь человек Божий смиренно убежал ненависти своего соперника, как Бог Всемогущий ужасно покарал этого последнего. Священник этот стоял на террасе, радуясь новости об уходе Бенедикта, и вдруг терраса эта обвалилась, хотя вся остальная часть дома осталась нетронутой. Враг Бенедикта погиб, раздавленный.

Ученик человека Божия по имени Мауро, посчитав необходимым как можно быстрее известить об этом почитаемого Отца Бенедикта, который был всего только в десяти милях от монастыря: „Вернись, ибо священник, который преследовал тебя, умер!" Услышав это, человек Божий начал громко, обильно плакать и стенать — и потому, что враг его умер, и потому, что ученик его радовался этому. Поэтому он тут же наложил на ученика епитимью, потому что тот, отправляя послание свое, осмелился возрадоваться смерти врага.

Петр. Как это любопытно! Твои слова дают мне пищу для размышления. Ибо, как я вижу, вода, текущая из камня, напоминает Моисея, железо, поднявшееся со дна озера — Елисея, хождение по воде — Петра, послушный ворон — Илию и траур по смерти врага — Давида. Как мне кажется, человек этот во всей полноте обладал духом всех праведников.

Григорий. Петр, на самом деле Бенедикт, человек Господень, имел дух Одного Единого, Который наполнил благодатью, истекающей из Искупления, сердца всех избранных; это то, что сказал Иоанн: „Есть свет истинный, который наполняет всякого человека, приходящего в этот мир". И — дольше: „Все мы обрели от полноты его". Ибо святые Божии могли получить от Господа дар совершать чудеса, но не передавать его другим. Но Тот дарует покорным сердцам те чудесные знамения, Кто обетовал врагам Своим. что даст, им знамение Ионы: так, перед гордецами он желал умереть, а перед смиренниками воскреснуть, так что одни видели в нем существо, достойное презрения, а другие — предмет благоговения и любви. В силу этой тайны гордецы видели перед собой отвратительную смерть, тогда как смиренные получали славу власти над. смертью».

(«Диалоги», II, 8, 6—9)

«Селение, называемое Кассинум, находится на склоне высокой горы. Гора в этом месте имеет глубокую впадину, но продолжает вздыматься на высоту в три мили, как будто для того, чтобы вытянуть вершину свою к небу. И тут стоял старинный храм, где, согласно древнему языческому обряду, поклонялись Аполлону несчастные глупцы из крестьянского населения. Вокруг росли деревья, посвященные демонам; в это время еще целая толпа неверных с великим старанием в неведении своем приносила кощунственные жертвы.

Сразу по прибытии своем Бенедикт разбил идола, опрокинул алтарь, срубил деревья; в храме Аполлона он построил молельню во имя блаженного Мартина, а на месте алтаря Аполлона — молельню во имя святого Иоанна, постоянно проповедуя, он призвал к вере все окрестное население.

Но такого старинный Враг не мог перенести в безмолвии. Он предстал пред очи Отца — и не скрытно, не во сне, но в ясном видении. Громко крича, он жаловался на то, что страдает от учиняемого над ним насилия, так что и вся братия слышала его вопли, но не видела его. Как почтенный Отец говорил своим ученикам, этот старый Враг явился телесным глазам его в гнусном виде и весь в пламени и собирался, по видимости, кинуться на него, с мордой и глазами, изрыгавшими огонь. То, что он орал, могли слышать все. Он кричал: „Бенедикт! Бенедикт!" и, видя, что этот последний не отвечает ему, продолжал: „Проклятый, а не благословенный [Бенедикт], что ты вмешиваешься в мои дела? Почему ты меня преследуешь?"»

(«Диалоги», II, 8, 10—13)

Пророк и король

Среди двенадцати пророческих чудес Бенедикта, которые он в это время совершает, перед вами два, имеющие историческое значение. По примеру многих библейских святых, человек Божий безбоязненно встречает сильного мира сего.

«Во времена готов король их Тотила слыхал о том, что святой человек был одарен духом пророчества, Он отправился в монастырь, остановился на некотором расстоянии и послал объявить ему о своем визите. Из монастыря тут же сообщили, что он может прийти. Но Тотила, нехристь, каким он и был, решил проверить, имеет ли человек Господень и на самом деле дух пророческий. Одному из своих конюших, по имени Ригго, он отдал свою обувь, натянул на него королевское облачение и велел представиться человеку Божию, как если бы он был самим королем. А чтобы у него была свита, он отправил с ним трех графов, с которыми не расставался, - Вулта, Рудерика и Блидина, дабы дать слуге Божию впечатление, будто он и вправду имеет

Когда Ригго в пышных одеждах, окруженный толпой приближенных, совершил свой торжественный въезд в монастырь, человек Божий сидел на довольно большом расстоянии. Видя, что тот приближается, и когда он был уже на расстоянии голоса, святой человек крикнул: „Сними, сын мой, сними то, что ты носишь, это не твое". Ригто чуть не упал, его объял великий страх оттого, что осмелился сыграть шутку с таким человеком. Все, кто приехал с ним к человеку Божию, пали ниц. Затем, поднявшись, они уже не осмелились приблизиться, и возвратились к своему королю, рассказав ему дрожа, как быстро были они разоблачены.

Тогда Тотила сам пришел к человеку Божию. Издалека он увидел его сидящим. Он не осмелился приблизиться и распростерся перед ним. Человек Божий два или три раза сказал ему: „Встань!" Но он не осмеливался подняться с земли пред лицом его. Тогда Бенедикт, слуга Господа Иисуса Христа, соизволил приблизиться собственной персоной к распростертому на земле королю. Он поднял его с земли, укорил его за его деяния и в нескольких словах предсказал ему его будущее. Он сказал ему: „Ты воистину делаешь зло, много его ты уже сделал; прекрати же вершить несправедливость. Ты войдешь в Рим, ты переплывешь море, ты будешь царствовать девять лет, а на десятом ты умрешь".

На эти слова полный ужаса король попросил молитвы и удалился. Отныне он стал не таким жестоким. Вскоре он вошел в Рим и высадился в Сицилии. И на десятом году своего царствования, судом Господа Всемогущего, он потерял свое королевство вместе с жизнью».

(«Диалоги» II, 14—15)

Видение руин

Кроме предвестия о разрушении Монте-Кассино, этот рассказ заключает в себе одну биографическую деталь: Бенедикт обыкновенно молился со слезами. И действительно, он говорит о них в своем «Уставе» всякий раз, когда говорит о молитве.

«Один человек благородных корней, по имени Теопропус, был обращен увещеваниями того же самого Отца Бенедикта. И поскольку он вел жизнь праведную, этот последний питал к нему полное доверие: он открывался ему. Однажды, когда Теопропус вошел в его келью, он нашел его горько плачущим. Он оставался там долгое время, но слезы не прекращались: не те слезы, которые сопровождали обыкновенно молитву человека Господня, но слезы горя. Он спросил о причине таких горьких рыданий. Человек Божий тут же ответил: „Весь этот монастырь, который я построил, все, что я приготовил для братьев, будет отдано на милость варваров судом Бога Всемогущего. С большим трудом умолил я Его согласиться спасти души из этого места".

Это предвестие, которое услышал Теопропус, — мы видим его сбывшимся, потому что мы знаем, что монастырь недавно был разрушен ломбардами. Однажды ночью, когда братья спали, ломбарды вошли в него — совсем недавно. Они разрушили все, но не смогли взять ни одного человека. Всемогущий Бог исполнил свое обетование верному слуге своему Бенедикту. Отдав в руки варваров имущество его, он сохранил души».

(«Диалоги», II, 17,1—2)