Глава 8. Жизненно важная привязанность

Она планировала это событие совсем по-другому, и, как многие женщины, она могла быть выбита из колеи неожиданностью происходящего. Но увидев, как рождается её ребёнок, она была так глубоко потрясена, что в течение многих часов и дней после родов была в приподнятом настроении. Её восприятие себя самой было гораздо лучше и богаче, чем когда-либо, и она чувствовала себя намного ближе к Энн, как назвали девочку, чем это было с первым ребёнком. Возможность держать и качать на руках ребёнка каким-то образом разогнала её тревогу; после рождения первенца она не могла взять его на руки, потому что не могла контролировать свои движения в результате слишком большого количества медикаментов, полученных во время родов.

“Миссис В.”, как назвал эту женщину в своём отчёте доктор Льюис Мел, – реально существующая личность; такова её история и таковы были её чувства и мысли после родов. Возможность держать ребёнка на руках, гладить его и завязать отношения любви сразу после рождения имеет огромное значение. Всего час, проведённый матерью и ребёнком вместе, оказывает на них обоих влияние, действие которого будет длиться многие годы. Всё новые и новые исследования свидетельствуют о том, что женщины, имеющие возможность сформировать привязанность к ребёнку в первые часы после его рождения, становятся лучшими матерями, а их дети почти всегда более здоровы физически и более устойчивы эмоционально, более способны в интеллектуальном плане, чем дети, которых забирают у матерей сразу после рождения.

Привязанность – исключительно важное явление. Все действия и слова матери, обращённые к её ребёнку сразу после его рождения, всё это кажущееся бессмысленным воркование, прижимание к себе, укачивание, даже просто разглядывание малыша имеет совершенно определённую цель: защитить и поддержать ребёнка. Каким именно образом работает эта система связи, мы не знаем, но последние исследования говорят о том, что так называемое материнское поведение биологически обусловлено.

Это предположение возникло в результате интереснейших экспериментов, проведённых университетом Ратджерз. Исследуя химические изменения в теле крыс, учёные заметили нечто странное. Материнские инстинкты возникали у животных с появлением в их крови особого гормона. Он появлялся в их крови к концу беременности, и до тех пор, пока этот гормон присутствовал в организме крыс, они были идеальными матерями. Само по себе это открытие было важным.

Однако учёные решили узнать, каким образом регулируется наличие и количество этого гормона в организме. Они обнаружили, что регулирующим фактором было присутствие маленьких крысят. Если их изолировали от крысы сразу после рождения, гормон прекращал вырабатываться организмом матери, вместе с ним исчезали и материнские инстинкты. Однажды исчезнув, они уже не возобновлялись ни при каких условиях, включая и возвращение крысе-матери её детёнышей.

Эксперименты на животных сами по себе редко бывают решающими, но этот эксперимент может иметь решающее значение для нас. Мы уже знаем, что присутствие новорожденного является критическим фактором для матери уже по двум следующим причинам: его крик стимулирует лактацию; его прикосновения к телу матери стимулирует секрецию в её организме гормона, который уменьшает послеродовое кровотечение. Таким ли уж притянутым за волосы будет утверждение, что общество новорожденного ребёнка может также стимулировать материнские инстинкты? Большинство биологических и поведенческих реакций подтверждает, что такая связь действительно существует.

Это предположение подтверждается также тем фактом, что случаи плохого обращения с детьми гораздо более часты для недоношенных детей, по сравнению с родившимися в срок. Многие авторитетные учёные считают, что изоляция недоношенных детей в специальных больничных отделениях, которая длится неделями, а иногда и месяцами, оказывает разрушительное действие на психику матерей, которые впоследствии более склонны к физическому насилию над своими детьми.

Более того, данные, которыми мы располагаем в настоящее время, говорят о наличии особого периода сразу после рождения ребёнка, когда привязанность или её отсутствие оказывает наибольшее действие как на мать, так и на ребёнка. Исследователи расходятся во мнении относительно его длительности: одни считают, что это время от рождения до одного часа или меньше после рождения, другие считают, что он длится четыре-пять часов после рождения ребёнка. Исследование же, проведённое пионером теории привязанности доктором Джоном Кеннеллом и его коллегами, указывает на то, что его наибольшая длительность – двенадцать часов. Они обнаружили, что привязанность, возникающая непосредственно после рождения ребёнка, гораздо более сильна, чем возникающая по прошествии двенадцати часов. Эта разница проявляется почти мгновенно. Уже примерно через день после родов мамы, общавшиеся с детьми сразу после рождения, держат детей на руках, ласкают и целуют их гораздо чаще и дольше, чем те, которые имели возможность первый раз взять ребёнка на руки через двенадцать часов после родов.

Это не значит, что те женщины, которые начали общаться со своими детьми позднее, станут плохими мамами. Материнские чувства настолько сложны и индивидуальны, что их нельзя свести только к биологически обоснованной реакции. Тысячи интимных моментов, которые сближают мать и ребёнка в течение всей жизни, тоже нельзя недооценивать. Я хочу сказать лишь о том, что привязанность – это определённое преимущество, данное женщине природой. И оно жизненно важно, так как под влиянием этого чувства формируется общая модель отношений. Коллеги доктора Кеннела заметили, что даже такие простые обязанности как смена пелёнок и кормление вызывают у женщин, которые не сформировали связи с ребёнком, гораздо больше трудностей. Я знаю одну женщину, у которой отобрали ребёнка сразу же после рождения. Она увидела его снова только через сутки. Сначала это её не волновало, потому что в больнице у неё было чувство близости с ребёнком. Через месяц же её отношение изменилось. Ей казалось, что ребёнок ей чужой; она не была уверена, что это её ребёнок. Она была уверена, что со временем между ними появится связь, и я поддержал её в этой уверенности. Если бы эта женщина имела возможность побыть с ребёнком некоторое время сразу после его рождения, эта проблема была бы разрешена гораздо быстрее.

Поведение женщин, у которых рано сформировалась связь со своими детьми, почти всегда отличается от поведения тех, кому это не удалось. И это подтверждают всё новые и новые исследования, объектами которых являются чёрные, белые женщины, жительницы восточных стран, богатые, бедные, принадлежащие к среднему классу, американки, канадки, шведки, японки и бразильянки. Даже когда детям исполняется три года, эти мамы бывают более внимательны к своим детям, более готовы их поддержать, а их отношение к своему материнству более радостно. Наблюдая за этой группой женщин через год после родов, доктора Кеннелл и Клаус обнаружили, что они чаще прикасались к своим детям, чаще держали их на руках и ласкали их. Когда же учёные изучали их поведение ещё год спустя, выяснилось, что они иначе разговаривают со своими детьми. Лишь очень немногие из них повышают голос и кричат на детей. Мамы обычно говорили спокойным голосом, что пора спать и малыш должен собрать игрушки, и всегда они разговаривали с детьми с уважением; из их уст редко можно было услышать приказание. Учёные были также поражены тем, что эти женщины окружали своих детей богатой, питательной оболочкой из спокойных, формирующих эго ребёнка слов. Сама манера обращения говорила этим малышам, что они любимы и желанны.

Такой манере разговаривать с ребёнком нельзя научиться ни на курсах подготовки к материнству, ни по книгам доктора Спока. Она возникает у счастливых матерей сама по себе. Как и мамы в фильме, о котором я рассказывал в начале книги, эти женщины ведут себя подобным образом совершенно подсознательно. Выбор слов, речевые модели, тон – всё появляется само по себе.

Природа поступила очень предусмотрительно, создав систему привязанности, которая удовлетворяет все нужды ребёнка конкретными способами. Она не только коренным образом изменяет поведение женщины, которая уже прожила на свете двадцать – двадцать пять лет или дольше (изменение это, кстати, настойчиво отрицалось Фрейдом), но она изменяет его на предельно оптимальный для развития ребёнка срок. Для гармоничного эмоционального, умственного и физического развития ребёнку необходимо особое любовное обращение и забота, которые могут наиболее полно проявиться только благодаря наличию привязанности между ним и матерью.

Ребёнок также готов к тому, чтобы сыграть свою роль в формировании этой привязанности. Он не в состоянии прокормиться, одеться и найти себе кров самостоятельно, поэтому те звуки, которые он издаёт, и, я думаю сам его вид природа сделала такими, чтобы они вызывали желание любить и защищать его у тех, кто может его накормить и одеть. Не так давно учёный Карл Сейган писал о том, что существа маленького роста с большой головой вызывают у нас особое к себе отношение. Он предположил, что большая голова в нашем подсознании связана с преобладанием интеллекта над телом. Я же предполагаю, что мы запрограммированы на проявление любви к существам с такими пропорциями, потому что они напоминают нам детей. Можно считать, что наша любовь к таким мультипликационным героям, как Чарли Браун и Лайнус из “Земляных орешков” объясняется их неизменным чувством юмора, но я задаю себе вопрос: а не возникает ли в нас это чувство в ответ на ощущение незащищённости, вызываемое в нас пропорциями этих большеголовых фигурок?

Конечно же, увидев своего только что родившегося ребёнка, мать инстинктивно тянется к нему, чтобы взять его на руки и прижать к себе. Это самая естественная их всех существующих в этом мире реакций, и, подобно другим аспектам привязанности, она выражает особую и основную потребность матери в присутствии ребёнка. После рождения любовь – не только эмоциональная потребность, но и биологически необходимое условие существования ребёнка. Без неё и без тех укачиваний и объятий, которые её сопровождают, ребёнок ослабеет и умрёт, причём в буквальном смысле. Это состояние ребёнка называется маразм, от греческого “marasmus”, что значит “скучающий”, и в девятнадцатом веке от него умерла почти половина родившихся детей; вплоть до первых лет двадцатого века почти 100% случаев смерти детей в приютах происходили от этого состояния. Это звучит очень просто и жестоко, но эти дети умирали оттого, что их никто не прижимал к себе. В наше время случаи маразма, или увядания, стали более редкими. К сожалению, и у нас ещё слишком много отверженных детей. Доктора называют их увядающими младенцами.

Даже небольшие знаки внимания вызывают чудесные превращения в ребёнке, испытывающем недостаток любви; это продемонстрировало исследование, проводившееся на недоношенных детях, родившихся с очень малым весом. Их медленных рост обычно связывают с нарушениями органического характера, возникающими в результате повреждения мозга, которое чаще всего называют кульпитом. Учёные предположили, что могут быть и другие причины этого явления. Учёные указывали на тот факт, что в первые недели жизни эти дети часто изолируются в отделениях интенсивной терапии. Оборудованные по самому последнему слову техники, инкубаторы, в которых содержатся недоношенные, обеспечивают их всем необходимым, кроме телесного контакта и любви.

Учёные предположили, что в этом может быть причина медленного роста недоношенных детей. Итак, они выбрали группу младенцев, находящихся в отделении интенсивной терапии и попросили медицинский персонал каждый час в течение 10 дней по четыре-пять минут гладить этих детей. Пять минут в час – небольшое время, и медсестра – не мать. Но результаты оказались значительными. Эти дети быстрее прибавляли в весе, быстрее росли и оказались физически более крепкими, чем дети, до которых никто не дотрагивался. Несколько лет спустя другая группа учёных повторила эксперимент, только на этот раз детей гладили не медицинские сёстры, а матери. Сначала никаких значительных различий в состоянии детей выявлено не было. Как и другие дети, у которых сформирован механизм привязанности, они хорошо и быстро развивались. Но когда учёные обследовали детей, участвовавших в эксперименте, четыре года спустя, обнаружилось значительное различие. Дети, которых матери гладили, имели коэффициент интеллектуального развития (IQ) в среднем на 15 баллов выше, чем те, к которым никто не прикасался во время их пребывания в отделении для недоношенных.

Конечно, события, происходящие с ребёнком в возрасте одного, двух и трёх лет, очень важны для его развития. Умственные способности не даются человеку раз и навсегда в момент рождения, и для их развития очень важно окружение ребёнка. Мозгу для развития необходима постоянная стимуляция, которую он получает в результате общения в семье, с друзьями и воспитателями. Соединяя ребёнка и мать, привязанность не только обеспечивает ребёнку общество человека, который понимает и любит его; этот союз обеспечивает ему ту стимуляцию, которая необходима для его эмоционального и интеллектуального развития. А это гораздо сложнее в жизни, чем на словах.

Не любая стимуляция воспринимается ребёнком, только небольшое количество её видов. Женщина, желающая развлечь или заинтересовать своего ребёнка, должна подходить к выбору игр с большой осторожностью. И она обычно учится этому искусству, даже не замечая этого, поскольку со временем, приобретая опыт кормления и пеленания своего малыша, становясь всё ближе ему, мать становится более чувствительной к его реакции. Мать, у которой сформирована связь с ребёнком, часто интуитивно чувствует, что может привлечь его внимание.

Большинство из того, что узнаёт ребёнок в первые дни жизни, он узнаёт посредством зрения. Лёжа в колыбели, он всё время вертит головой, обследуя пространство вокруг себя в поисках кого-то и чего-то, что могло бы привлечь его внимание. Ему хочется, чтобы его развлекали, занимали, возможно, у него есть потребность в обучении, но, поскольку его зрительные возможности очень ограничены, зрительная стимуляция должна быть особого характера. Если она слишком интенсивная, он отворачивается, если она недостаточно интенсивна, он её не заметит. Ребёнку, например, не интересно смотреть на спокойное лицо другого человека: оно не несёт информации, поскольку пока что ребёнок не умеет различать эмоциональные значения его выражений, этому он научится позже. Даже лицо матери, если его черты статичны, не интересно ему. Но двигающиеся глаза, вздымающиеся брови, выражение удивления и откинутая назад голова – другими словами, всё до некоторой степени преувеличенные, даже глупые гримасы, которые матери, близкие к своим новорожденным, строят совершенно инстинктивно, оказываются, прекрасно подходят для этого рода стимуляции.

Матери в Японии, Америке, Швеции, Самоа играют со своими детьми совершенно одинаково. Они тончайше выбирают именно те формы стимуляции, которые лучше всего подходят для интеллектуального уровня ребёнка. Более того, исследования свидетельствуют о том, что кажущиеся случайным и глупым поведение матерей, играющих со своими детьми, совсем не глупо и не случайно. Каждая из этих игр, с её собственными правилами и временными рамками, изобретается матерью так, чтобы расширить интеллектуальные возможности ребёнка.

“Гримасы” - один из примеров очень простой игры, в которую дети любят в первые недели жизни. Но через месяц-два они требуют более увлекательных игр. Уже в возрасте шести-восьми недель у ребёнка есть своё представление о том, что такое хорошая игра, как в неё надо играть и сколько времени. Одна из любимых игр, которую специалист по изучению привязанности матери и ребёнка доктор Даниил Стерн называет “клоунадой”. Это название было дано им этой игре, потому что играющие в неё мать и ребёнок очень похожи на актёра, рассказывающего длинную, смешную, искусно составленную историю и отзывчивую аудиторию. Роль актёра принадлежит матери. Она делает какую-нибудь глупость, например, сводит глаза к носу. Ребёнок улыбается или возбуждённо сучит ножками и ручками – знак того, что он хочет ещё. Мать в ответ на такую его реакцию делает что-нибудь, ещё более глупое и смешное. Постепенно они оба всё больше и больше увлекаются, пока, наконец, игра не достигнет кульминации, подобно тому как актёр доходит до главной шутки своего рассказа. Оба разражаются смехом, мать в буквальном смысле, ребёнок в переносном: переходя порог возбудимости, он начинает бешено бить ножками и ручками. Затем после паузы, подобной перерыву, который делает актёр между анекдотами, игра начинается снова.

Это в том случае, если ребёнок хочет повторения. Если же игра ему наскучила, он может сделать знак, что пора поиграть во что-нибудь другое, или отворачиваясь от матери, взгляд его становится рассеянным, он не улыбается. В этом возрасте ребёнок выражает свои чувства и желания именно таким образом.

Ребёнок очень тонко чувствует чувства других людей по отношению к себе. Он понимает их отношение к себе по глазам, а ещё лучше по прикосновениям. Поглаживание, объятия и прикосновения – это источник информации для ребёнка, по ним он судит о человеке, с которым общается, и они более важны для него, чем другие знаки, при анализе отношения другого человека к себе. Если манера общения с ребёнком холодна, если человек не заинтересован или зол на него, ребёнок чувствует, что его не любят, и, возможно, ощущает опасность. Если же наоборот, его берут на руки, если обращение с ним тёплое и он чувствует поддержку взрослого, он улавливает отношение к себе и отвечает соответствующим поведением.

Матери, у которых сформирована привязанность к ребёнку, кажется, тоже знают об этом. Наблюдая за тем, как молодые мамы держат своим детей, я был потрясён тем, какое влияние привязанность оказывает на манеру матери держать ребёнка. Вне зависимости от того, насколько им это удобно и насколько уверенно они себя чувствуют, привязавшиеся матери обнимают своих детей по-особому. Женщины из много раз упоминавшегося в этой книге фильма – прекрасное тому подтверждение. Несмотря на то, что для большинства из них это был первый ребёнок, они уверенно и ловко держали своих младенцев. Ни одна из них не волновалась и не суетилась.

Я ещё раз вспомнил об этом фильме совсем недавно, наблюдая за молодой женщиной, у которой не было возможности сформировать привязанность сразу после рождения ребёнка. Она первый раз кормила ребёнка. Когда сестра дала его ей, она улыбнулась, пытаясь скрыть волнение. Несколько секунд она неловко перекладывала малыша с одной руки на другую, стараясь найти удобное положение. Затем, устроившись удобно, она взяла бутылочку с молоком и столь же неловко вставила соску ребёнку в рот. Больше всего меня поразило в этот момент выражение её лица. Глядя на ребёнка, жадно сосущего молоко, она сузила глаза, сжала зубы и выглядела хмуро и решительно. Справедливости ради надо сказать, что её реакция была совершенно подсознательной, и я уверен, что если бы ей дали в тот момент посмотреть на себя в зеркало, она удивилась бы, точно так же, как и я. Она ничего не могла поделать с собой. Она расстроилась, глядя как молоко скатывается по подбородку её ребёнка.

Кормление ребёнка, особенно кормление грудью – столь же естественный для матери, сформировавшей связь с ребёнком, процесс, как и все другие аспекты поведения, связанного с общением с ним. Сравнивая опыт кормления грудью женщин, имеющих и не имеющих такую связь, учёные из Сиэтла обнаружили значительные различия. К восьмой неделе все, кроме одной, женщины из группы не сформировавших привязанность бросили кормление грудью как доставляющее слишком много хлопот. Женщины из группы сформировавших привязанность, наоборот, считали, что кормление грудью – настолько радостное состояние, что они все кормили своих детей в то время, когда женщины первой группы уже бросили кормление.

Такие же результаты дало сравнение аналогичных двух групп бразильянок. К тому времени, когда их детям исполнилось два месяца, три четверти женщин, имевших привязанность, и всего одна четверть не имевших привязанности продолжали грудное вскармливание. Следует иметь в виду тот факт, что данные исследования имели своей целью проследить влияние наличия привязанности между матерью и ребёнком на сроки грудного вскармливания, а не психологическую пользу этого процесса. Этот вопрос ещё не разработан настолько, чтобы можно было делать определённые выводы, но я верю, что вскоре мы узнаем об этом больше, чем знаем сейчас. Природа очень экономна. Каждая из созданных ею систем предназначена для выполнения нескольких функций, и нет причин полагать, что грудное вскармливание составляет исключение из этого правила. Если оно даёт ребёнку массу физиологических преимуществ, а влияние материнского молока на иммунную систему ребёнка просто исключительно, очень может быть, что этот процесс полезен для ребёнка также и психологически. Однако это не причина для возникновения и женщины, которая не кормит грудью, потому что не может или не хочет этого делать, чувства вины. Психологически важно, какие именно эмоции сообщаются ребёнку во время кормления. Малыш почувствует, что он любим, и при кормлении грудью, и при кормлении из бутылочки.

Любовь отца столь же сложна и столь же важна, как и материнская любовь. Мужчина может в той же степени, что и женщина, обладать “материнскими” качествами: способностью поддержать, отдать, заботиться о ребёнке – если имеет возможность их проявить. Стереотипы и непонимание отцовских чувств, существующие в нашей культуре – чуть ли не главная причина того, что нам потребовалось так много времени, чтобы заметить и признать этот факт. Даже те люди, которым полагалось знать об этом, часто этого не знали. Антрополог Маргарет Мид, возможно, иронизировала, говоря, что отец – это биологическая необходимость до рождения и социальное недоразумение, но это её утверждение отражает широко принятый взгляд на вещи.

К счастью, отношение к вопросу о роли отца начало меняться. Исследования последних лет показали, что общество новорожденного запускает те же механизмы заботливого поведения у отцов, что и у матерей: они воркуют, рассматривают, и обращаются со своими новорожденными детьми столь же часто и с той же неутомимостью. Однако никто не замечал этого до тех пор, пока команда психологов во главе с Россом Парком “прописалась” несколько лет назад в маленькой больнице города Висконсин. Доктор Парк обнаружил, что мужчины несколько медленнее проникаются чувством к детям, чем женщины, возможно, потому что этот процесс не ускоряется ни биологическими, ни культурными факторами. Но даже эта разница исчезла, когда часы посещения были изменены так, чтобы это было удобно для отцов. Мужчины проводили столько же времени, сколько и женщины, занимаясь с детьми: целовали, обнимали, укачивали, гладили и держали их на руках.

Научное название этого явления – “поглощение”, а другая группа исследователей обнаружила, что результатом этого процесса для мужчин, как и для женщин, является ранняя привязанность к ребёнку. В отчёте этого исследования указывается на то, что чем раньше отец имеет возможность увидеть своего ребёнка, тем более он заинтересован и увлечён общением с ним, тем больше у него желание дотронуться до ребёнка, взять его на руки и поиграть с ним. Если же отец присутствует на родах, он может также впоследствии отличить своего ребёнка от других младенцев (отцы, не присутствовавшие на родах, не могли этого сделать) и более уверенно и свободно себя чувствует, держа ребёнка на руках.

Учёные обнаружили, что мужчины играют с детьми не так, как женщины. Их игры обычно более активны и спортивны, но даже эта отличительная черта их взаимоотношений с ребёнком имеет своё значение в развитии привязанности, так как общение отца с ребёнком помогает женщине проявить больше чувствительности по отношению к ребёнку. Доктор Парк и его коллеги заметили, что в присутствии мужа женщина больше улыбается ребёнку и более внимательна к его потребностям. Поскольку многие другие исследования подтверждают аналогичные различия в поведении мужчин и женщин, многие учёные пришли к выводу, что каждый из родителей своим отношением к ребёнку вносит неповторимый и взаимодополняющий вклад в процесс физического, эмоционального и интеллектуального развития ребёнка. Пока невозможно утверждать, является ли это запрограммированным природой или человеческой культурой, я думаю, что социальное влияние может играть более значительную роль. Отцы и матери ведут себя по отношению к ребёнку так, как должны себя вести мужчины и женщины в соответствии с общепринятыми ожиданиями. Женщина почти всегда берёт на себя роль, связанную с традиционно “женскими” обязанностями: кормление, смена пелёнок, утешение ребёнка. Мужчины имеют тенденцию брать на себя более агрессивные функции, а также играть с ребёнком.

Возможно, наиболее удачным примером того, насколько велика эта разница, является исследование, недавно проведённое группой изобретательных исследователей из Бостона. Их приём был очень прост: они поместили матерей, отцов и детей в игровую комнату и наблюдали за их взаимоотношениями. Поведение всех представителей одного пола было удивительно одинаковым. Мамы, в общем, были спокойны, предупредительны и нежны с детьми. Они редко были чем-то особенно заинтересованы и редко проявляли сильные эмоции. Чем бы они ни занимались с детьми, держали ли их на руках, обнимали, разговаривали или играли с ними, они почти всегда вели себя спокойно и мягко. Отцы, наоборот, были более возбудимы, подвижны и шумны. Женщины больше разговаривали с детьми, а мужчины чаще нежно тыкали своих детей пальцами и подбрасывали в воздух.

Наиболее поразительным в результатах этого исследования оказалось то, насколько гармонично муж и жена дополняли друг друга в каждой паре. Ведь уверенность в себе и самовосприятие ребёнка складывается в результате всей информации, которую он получает от родителей. Происходит ли её передача посредством поглаживания, объятий и нежностей матери и физических игр с отцом или наоборот, на самом деле не имеет значения. Важно только то, что он получает от своих родителей совместную поддержку попытки быть самим собой.

Как я замечал уже ранее, мне кажется, что социальные условия определяют, кто из родителей чему учит ребёнка. У доктора Т. Берри Брэзелтона из Гарварда отличное от моего, хотя и необязательно противоречащее ему объяснение. “Мне кажется, – говорит он, – что ребёнок очень точно устанавливает отдельный канал общения для каждого из родителей, что, по-моему, означает, что ребёнку нужны для удовлетворения своих потребностей люди разного типа. Возможно, ребёнок делает более явными те различия между матерью и отцом, которые являются значимыми как для него, так и для них самих”.

Самая большая трудность, между тем, состоит в определении тех элементов, которые играют роль при возникновении привязанности между отцом и ребёнком. Если говорить в общем, то это любовь. Но в начале привязанности отсутствуют те явные психологические и физиологические связи, которые есть у ребёнка с матерью. Отцы не вынашивают своих детей в течение девяти месяцев, никогда не кормят их грудью, только иногда кормят их из бутылочки и редко бывает так, что отец проводит с ребёнком столько же времени, сколько мать. Однако привязанность, постепенно возникающая между отцом и ребёнком может быть столь же сильной и жизненно важной, как связь ребёнка с матерью.

Одним из исследований, доказывающих это, было исследование времени приёма пищи у детей. Приём пищи является столь же важным эмоциональным, сколь и физиологическим событием в жизни ребёнка. Если ему неудобно или он слишком устал, он не будет есть. Таким образом, если ребёнок выпивает одинаковое количество молока или другой питательной жидкости из бутылочки, когда её держит отец и когда её держит мать, это показатель одинаковой значимости для него обоих родителей. Именно так и случилось, когда группе отцов и матерей дали задание кормить детей по очереди. Потребление молока оставалось одинаковым вне зависимости от того, кто из родителей кормил ребёнка.

Ещё более убедительным и показателем отношения ребёнка к родителям является поведение ребёнка в то время, когда отец или мать выходят из комнаты, в которой остаётся ребёнок. “Протест против разлучения” – пожалуй, слишком нелепо звучит для названия этой реакции. В течение многих лет эксперименты ставились только с участием женщин, и до 1970 года, когда молодой учёный по имени Милтон Котелчук организовал исследование, оказавшееся поворотным пунктом для развития детской психологии, никому не приходило в голову просить отцов принять участие в экспериментах такого рода. Эксперимент был организован элегантно просто: Котелчук взял 144 ребёнка и регистрировал их реакцию, когда их матери и отцы выходили из игровой комнаты и оставляли их наедине с незнакомым человеком. Он обнаружил, что уход отцов огорчал детей в той же мере, что и уход матерей. Многие учёные, присутствовавшие на встрече, где Котелчук зачитывал результаты экспериментов, отнеслись к его открытию откровенно скептически, отражая таким образом отношение общества к отцовству. Однако это отношение меняется, как это и должно быть.

Я бы хотел в конце этой главы привести одно письмо, полученное мною совсем недавно. Оно лучше, чем все исследования, о которых я рассказал в этой книге и мои собственные наблюдения, раскрывает сущность того, что мы называем привязанностью.

“В тот момент, когда я увидела Вас по телевизору, я держала на руках и кормила свою трёхмесячную внучку, которая живёт пока с нами, потому что её мама работает. Она смотрела на меня, и у меня было сильное и очень трогательное ощущение близости, идущее от меня к ней и от неё ко мне, и его нелегко описать, но оно было очень сильно. Я не могу себе представить, что это чувство когда-либо исчезнет, сколько бы времени ни прошло. Между нами шло общение, и я знаю, что она это чувствовала, хотя и не могла выразить словами. Но я знаю, что именно так она чувствовала, потому что прочитала это в её глазах.

Много лет назад такое же чувство возникло между мною и её матерью, когда она была маленьким ребёнком, и мы до сих пор испытываем его, когда она возвращается домой с работы и даже когда говорим друг другу “доброе утро”. “Это” – как бы вы ни называли это чувство – привязанность, связь между двумя душами, и она сильна и прекрасна.

Между мною и моей матерью нет такой связи. Я знаю, что между нами не возникло привязанности, мы никогда не были связаны друг с другом таким образом, и причина этого мне неизвестна. Я пыталась понять, почему это не произошло между нами, эта пустота принесла в мою жизнь много боли, потому что я долгое время считала, что во мне что-то было не так. Я видела, что “это” существует между моими друзьями и их матерями (в разной степени, но явно в большей, чем между моей мамой и мной), и это вызывало во мне ещё более острое чувство одиночества.

Теперь я понимаю, что “это” не могло возникнуть само по себе, и могу более успешно проанализировать причины. Шла война. Я родилась в феврале 1939 года. Сразу после моего рождения мать проводила отца в армию. Отца не было с нами в первые месяцы моей жизни. Он был в учебной части. Я совсем не помню его до тех пор, пока он не вернулся домой в конце 1945 года. Он хорошо обращался со мной, но наши отношения не были близкими. Он был и продолжает быть близок с двумя младшими детьми, которые родились уже после его возвращения с войны. Я обычно уходила из дома, когда видела, как он играет и держит на руках мою маленькую сестрёнку, родившуюся в 1954 году. Мне тогда было уже 15 лет, и я чувствовала зависть и боль, глядя на них.

Сейчас мне 41 год, и я почти не чувствую близости к родителям. Я уважаю их за то, что они дали мне жизнь и вырастили меня, но ничего больше по отношению к ним я не испытываю. Но мои младшие сёстры, родившиеся в 1952 и 1954 году совершенно по-другому относятся к нашим родителям. Между ними определённо существует привязанность, и когда я смотрю на нас всех, мне иногда бывает трудно поверить, что мы дети одних родителей.

Я не помню, чтобы я была близка с кем-нибудь, кроме моей бабушки, которая меня очень любила, я до сих пор вспоминаю о её отношении ко мне. Я до сих пор помню её запах, это был запах сиреневого мыла. Я помню ощущение её волос на своём лице и прикосновение к её коже, её лёгкий шотландский акцент. Даже сейчас, когда я слышу речь именно с таким акцентом, но глаза наворачиваются слёзы. Я не помню ни одного момента, связанного с ней, который не был бы окрашен теплом и любовью. Это было почти магнетическое ощущение. Я чувствовала, что от неё ко мне шло “притяжение”, и когда моя мама не смотрела на меня или её не было рядом, я делала всё возможное, чтобы быть ближе к бабушке и испытать это чувство вместе с ней. И она всегда ощущала эту мою потребность и связь, существовавшую между нами, и пользовалась теми краткими минутами, чтобы подтвердить её существование. Если она умывала меня, она всегда прижималась ко мне и гладила меня по волосам, или щекотала меня, или играла с водой. Моя мать делала всё возможное, чтобы отстранить бабушку от меня, но ей не удалось нарушить связь между нами. Может быть, эта связь возникла в первые недели моей жизни? Я никогда не думала об этом раньше, мне это пришло в голову только сейчас, когда я села писать Вам это письмо. Она могла возникнуть в те самые первые недели моей жизни, когда бабушка взяла меня к себе домой.

Недавно, во время моего посещения Торонто, произошло одно странное событие. Мы с мужем впервые пошли на могилу моей бабушки, она умерла несколько лет назад, мы были в то время в Британской Колумбии.

Всё время, пока мы искали её могилу, у меня в ушах звучала колыбельная. Я слышала отрывки этой мелодии приходили мне на ум в течение всей моей жизни, и я никогда не знала, что это за музыка. Но теперь, когда я искала её могилу, она отчётливо звучала у меня в ушах. Когда мы нашли её могилу, я не хотела, чтобы мой муж оставался рядом со мной. Меня раздражало это чувство по отношению к нему, потому что он всё утро разыскивал вместе со мной бабушкину могилу. Но мне хотелось побыть наедине с ней, ещё раз отдаться тому особому чувству, которое было между нами. Я знала, что “её” не было в этой могиле, но было всё то же, и эта песня отчётливо звучала в моём мозгу. Я не знаю, какое значение имела та колыбельная. Это была очень нежная музыка, очень светлая и красивая, и она наполняла своими звуками всё кладбище в тот день.

До моей встречи с мужем бабушка была единственным человеком, который любил меня, и я знала это, глядя ей в глаза.

Надеюсь, это поможет мне.