Тамара Токомбаева
жүктеу/скачать 0.88 Mb. Pdf көрінісі
|
| Т.Токомбаева Аалы Токомбаев
Добыв кислого молока, Аалы поспешил к Бектургану. По дороге он заметил разноцветные камешки. Прозрачные, словно маленькие льдинки, они были рассыпаны вдоль колеи. Обрадовавшись интересной находке, он не заметил, как разлил немного молока, но даже не огорчился. Собрав странные камешки, вдали он заметил тележку, в которой обычно ездили русские. Он вспомнил, как в детстве старушки пугали его страшными историями о них. Мальчик схватил ведёрко и свернул с дороги. Он радовался своей неожиданной находке и не заметил, как положил один из них в рот. На вкус камешек оказался очень сладким, и Аалы поспешил к Бектургану. Но он не застал его на старом месте. Несколько раз обежав кладбище, где они коротали ночи, с криками «Ата, ата! Где вы? Где вы?» и не получив ответа, он понял, что старик покинул его. Особенно горькой была эта ночь, проведённая на кладбище в одиночестве. Утром он ещё раз обошёл кладбище, но нашёл только тебетей старика. В конце концов, поняв, что поиски напрасны, он покинул место ночёвки и отправился дальше на поиски родни. Но в ту страшную ночь одиночества на кладбище он дал себе клятву, которая стала в дальнейшем его жизненным кредо: Есть в мире законы святые от века, Один – Не покинуть в беде человека. Другой – Ты запомни, как клятву, навек: Всё людям отдать, если ты человек! Образ старика Бектургана остался святыней в сердце моего отца. В своих прозаических произведениях он неоднократно обращался к памяти, с любовью воссоздавая образ народного мудреца, спасшего ему жизнь («Тайна мелодии», «Раненое серд-це» и др.) Вот, например, несколько фрагментов повести Аалы Токомбаева «Раненое сердце», в которых характер Бектургана выписан тщательно, с восхищением и теплом: «…Небо было по-осеннему хмурым. Кураи, изредка попадавшиеся в степи, дрожали от холода, как озябшие животные. Среди них бегали серые мыши, поднимая тонкие хвосты. Тянь-Шаньские горы, окутанные серой мглой, казалось, упирались вершинами в низкое небо. Белые, как хлопок, туманы плыли на восток. Иногда порывистый ветер поднимал над степью тонкий слой пыли и, торопясь, серым облачком уносил его в неизвестную даль. Телеграфные столбы, стоявшие на дороге, глухо и жалобно гудели от его порывов; казалось, они пели какую-то печально-медлительную песню. В этих бескрайних и безродных степях трудно было живому человеку. Но в жизни человек переживает многое. Внезапно среди могил, которые в этих степях были единственным напоминанием о живых, промелькнула и исчезла, как призрак, фигура человека. Через некоторое время эта фигура показалась вновь, и вместе с нею другая. Старый Бектурган, увидя их, сказал: – Наверно, это такие же бедняки, как и мы, им так же грозит голодная смерть. Он медленно опустился на камень и задумался. Трудно было сказать, о чём думал Бектурган. Может быть, он думал о сыне, о жизни, о куске хлеба. А, может быть, его львиное сердце, не преклоняющееся ни перед чем, горело огнём ненависти и борьбы. Трудно сказать, о чём думал он, но прозрачные слёзы скатывались по его скулам и застревали в седеющей редкой бороде. Его сын, маленький Омербек, разбавляющий айран холодной ключевой водой, дрожал мелкой дрожью; он размешивал худенькой ручонкой всыпанный в пиалу толкан; внезапно, всмотревшись своими ясными глазами в отца, Омербек заплакал. 9 Т.Токомбаева Аалы Токомбаев Бектурган испуганно вздрогнул: в первый раз он видел, чтобы сын его плакал горючими слезами. Он утёр эти слёзы полой рваного чапана, ласково погладил голову Омербека и тихо сказал: – Не плачь, сынок, не плачь. Это я так... Слабый и в то же время трогательный голос отца поразил Омербека. Ему показалось, что огненная стрела пронзила его маленькое сердце и что сейчас он задохнется от горя. – Отец, – наконец сказал Омербек. – Ты, наверное, думаешь о моей матери? Не нужно! Смотри, отец, уже всходит солнце. Может, мы тронемся в путь? Как видно, Бектурган плохо знал своего сына; по крайней мере, он предполагал, что его десятилетний мальчик – ребёнок и что он ещё ничего не понимает. Но сейчас сын говорит, как мужчина. У старика снова навернулись слёзы. Он поднялся с камня, протянул свои жилистые руки к сыну и крепко обнял его. – Да, дорогой мой. Солнце всходит, посидим ещё немного и тронемся в путь. Прижав к своей груди сына, он снова опустился на холодный камень. И, странное дело, стоило сказать ему эти слова, как он почувствовал, что горе, угнетавшее его, исчезло, и он перестал плакать. Сын передал отцу пиалу и тихо, с глубокой грустью, спросил: – Атаке, скажи, где ты похоронил мою мать? И почему ты не показал мне её могилу? Я хочу знать, где находится её могила. Когда я вырасту, я обязательно построю для неё кумбез. Отец долго молчал. Он не знал, что ответить сыну. Страшные и горькие воспоминания снова нахлынули на него. Он опять как бы воочию увидел перевал Акогюз, увидел жену – мать его детей... Она, напрягая все силы, цепляясь обессиленными руками за ледяной выступ, пыталась выбраться из глубокой трещины… В её глазах был беспредельный ужас. Казалось, она молила: «Храбрый Бектурган, у тебя львиное сердце, ты ничего не боишься. Неужели ты покинешь меня среди вечных льдов? Неужели ты не спасешь меня? Где твоя сила? Где твоя храбрость? Покажи мне моего сына Омербека! Омербек! Где ты? Почему он не поможет мне?..». Бектурган позабыл обо всем, что окружало его. Он уронил пиалу, разлил из неё весь чалап и опустил жилистые руки. Омербек быстро ухватился за пиалу. Разлитый чалап привлёк его внимание. Как хотелось есть! Он прильнул к земле и выпил вместе с грязью разбавленный айран. Очнувшись, Бектурган увидел прильнувшего к земле сына, и сердце его наполнилось жалостью. Однако он ничем не мог ответить Омербеку. Он только протянул руку, поднял с земли ребёнка и, подавая ему остатки чалапа, грустно сказал: – Дорогой сынок! Выпей. Скоро мы подойдем к аулу жителей, которые не убегали в Китай. Может быть, найдём у них хотя бы немного толкана. – И чтобы рассеять мрачные мысли ребёнка, он спросил: – Ты ещё не забыл свою песню? – Нет, атаке! Не забыл еще. Я даже выучил новую, – помнишь, её пел тот мальчик, с которым мы недавно расстались? – Да? – удивился отец. – О, ты скоро будешь у меня джигитом. Но только к тому времени моя борода будет совсем белая. Тогда ты заседлаешь мне коня, накрошишь для меня мяса и, будешь ухаживать за мной. Ведь, когда ты будешь джигитом, ты ничего не будешь жалеть для других? Ты будешь любить и помогать таким беднякам, как мы. Не так ли? Допив остатки чалапа, Омербек ответил отцу: – Да, отец, когда я буду джигитом, я ничего не пожалею для других. Если я встречу людей, которые, как и мы, ходили в Китай, я всегда буду им давать хлеба, толкана и всё, всё, что я смогу, – Омербек положил на землю пиалу и по-детски застенчиво улыбнулся. 10 |