Роль государства в обеспечении принципа

В практической жизни дистанцирование государства от терроризма происходит по разным для противоборствующих в террористическом конфликте сторон сценариям.

Так, общеизвестно, что террористические группы за редким исключением (например, «Хамас», «Фатх») не представляют государство. Между тем, они поддерживаются государством и имеют государство в качестве основного предмета борьбы.

По-другому обстоит в противоположном лагере. Террористическая лепта противоборствующей стороны проявляется государством в иной, внешне не террористической сфере международных отношений, хотя их политические, экономические и другие операции, наталкиваясь на экстремизм и радикализм представителей бедного социума, выливаются, в конечном итоге, в терроризм. Государство и с той, и с другой стороны прямого отношения к терроризму не имеет, хотя в террористическом конфликте по большей части представлены именно интересы государства.

Таким образом, создалась противоречивая ситуация, когда терроризм, возникший и активизировавшийся в интересах государства, протекает, по меньшей мере, за пределами официальной правовой причастности государства. Ключевым здесь является вопрос использования возможностей института ответственности государства. Эффективность международно-правового воздействия на терроризм сомнительна уже потому, что уровень ответственности за терроризм явно диссонирует с масштабами этого глобального явления, сущность которого отражают структура и тенденции современной геополитики. Отсюда становится понятным, что не следует связывать надежды на подавление терроризма только с возможностями института индивидуальной по международному (и внутреннему) праву ответственности. Несмотря на отлаженность, он явно неадекватен масштабам геополитической игры, с ключевой в ней ролью терроризма.

На мой взгляд, «легализация» роли государства, его ответственности в сфере терроризма и, следовательно, полноценное задействование возможностей, вытекающих из его международной правосубъектности, могло бы принципиально изменить потенциал международного антитеррористического права, сделав его соотносимым с уровнем исходящих от терроризма угроз.

В действующем международном праве ответственность государств и индивидов за деяния, в совокупности образующие терроризм, наступает по разным составам преступлений. Во многих случаях, особенно для государств, вменяемые им составы не связываются с терроризмом, а нередко не носят международно-противоправного характера. Поэтому утрачивается антитеррористическая прицельность и действенность права. Решением вопроса могло бы быть создание правовой конструкции, согласно которой все террообразующие деяния подвергались бы юридической квалификации в рамках единого состава международного преступления «терроризм». В этом случае правоотношения ответственности для государств, совершивших «нетеррористические» деяния, трансформировавшиеся по совокупности факторов в терроризм, наполняются террористическим содержанием.

Такая конструкция вполне может быть воплощена в виде совокупного субъекта состава терроризма, элементами которого в равной степени являются государство и физические лица, которые посягают на право на политическую и экономическую независимость, самоопределение народов и стран, а также государство и физические лица, которые противодействуют этим посягательствам террористическими методами.

Таким образом, успех в международно-правовом регулировании борьбы с терроризмом следует связывать со степенью вовлечения государства как ключевой величины международных правоотношений, их определяющего субъекта и объекта, в соответствующий международно-правовой механизм.

В этой связи несостоятельными представляются тенденции в международно-правовых, а также социальных теориях, указывающие на снижение роли государства в жизни общества в целом и как гаранта успешного функционирования международной и внутренней правовых систем в частности.

Ученые и политики под натиском процессов, вызванных глобализацией, высказывают мнение, будто происходит упадок роли суверенного государства в международных отношениях. При этом ссылаются на новые элементы структуры международного сообщества, усиление роли международных организаций и международное признание прав человека. Получили распространение концепции, авторы которых указывают на нивелирование значимости национального государства, его закат (158).

Обществу навязывается мнение о том, что государства вытесняются транснациональными корпорациями, которые, отражая якобы реалии социально-экономической жизни, способны более эффективно обеспечить мировой порядок.

Конечно же, это не так. Государства по определению в силу своей суверенной власти создают и применяют международно-правовые нормы. При оценке роли государства в международном праве следует, прежде всего, учитывать, что, будучи носителем суверенитета, государство представляет страну в международных отношениях и обладает способностью осуществлять международные права и обязанности (95, с. 325).

Проявляя обеспокоенность по поводу ценностей гражданского общества, Ральф Дарендорф, тем не менее, отдает должное роли государства как источника прогресса на пути к гражданскому обществу. Он считает, что государство должно определять правила игры и, прибегая к метафоре, предрекает, что «государство перестанет быть «ночным сторожем» и «няней», скорее всего, оно предстает в роли «играющего тренера, одновременно участвующего в игре и отвечающего за распределение ролей и настроение команды» (38, с. 46, 179).

Таким образом, в социальных, правовых теориях и практике взгляды о снижении роли государства и деэтатизации международного права не находят подтверждения. Согласно авторитетному мнению И.И. Лукашука, расширение негосударственных связей в международной жизни усложняет задачу управления ими. В результате роль государства не снижается, а возрастает. «Глобализация, – пишет автор, – действительно усложняет управление международной системой, а также национальным обществом. Государствам приходится совместно решать не только международные проблемы, но и задачи, которые еще вчера были чисто внутренними. Все больший объем общественных отношений выходит за пределы государственных границ, и их регулирование возможно лишь путем взаимодействия государств» (96).

Характеризуя активную деятельность Организации Объединенных Наций по поддержанию государства как гаранта обеспечения международного правопорядка, И.И. Лукашук определяет предпосылки очень важного направления в механизме укрепления мирового правопорядка. Он заключается в обратном воздействии права на государство, создающее условия для повышения его правоспособности, когда государство должно расцениваться не иначе как источник и гарант торжества права. Авторитет государства в целом означает эффективность реализации международно-правовых норм, предполагающих ответственность государства.

Ученый отмечает, что в сложившихся условиях международное сообщество берет на себя осуществление новой функции поддержания демократической государственности и верховенства права (курсив мой, – В. А.). Это связано с тем, что некоторые пути развития государства рассматриваются международным сообществом как патологические. Сюда относятся апартеид, крайний национализм, расизм, разжигание вооруженных конфликтов, массовые нарушения прав человека. Государство, не способное обеспечить необходимый уровень управления обществом, представляет угрозу для международного сообщества (95, с. 27, 28).

Речь идет о влиянии на уровень законопослушности государств, совершенствовании всей системы межгосударственных отношений, исходя из принципа верховенства права. Это особенно актуально в сфере правоотношений ответственности, поскольку потенциал данного института используется не в полной мере. В силу особенностей самого международного права институт ответственности затрагивает незыблемость суверенитета государств, «поскольку государство принуждено действовать так, как вне отношений ответственности оно не смогло бы действовать» (106, с.187). Примером может быть обоснованное выдвижение требований к другому государству произвести определенные действия.

На основоположность вопроса ответственности государств в системе международного права указывают попытки кодифицировать право международной ответственности государств еще в период деятельности Лиги Наций. В 2001 году Комиссия международного права ООН приняла Проект статей об ответственности государств за международно-противоправные деяния. Комиссия рекомендовала Генеральной Ассамблее ООН принять Проект статей к сведению, включив его в резолюцию в качестве приложения к ней. В последующем также рекомендовано на международной конференции принять на основе Проекта статей конвенцию. В свете сказанного понятна острота, которую приобретают издержки в регулировании отношений, порождаемых террористическими конфликтами, призванном определять вытекающие из них права и обязанности государств.

Во-первых, не учитывается вся совокупность правоотношений, возникающих в терроризме. Как мы увидели (и будем иметь возможность убедиться ниже), государство недостаточно вовлекается в механизм реализации ответственности за терроризм, нередко оставаясь вне сферы правоотношений, несмотря на наличие оснований противоположного свойства. Но ведь при определении ответственности международное право указывает именно на необходимость оценки всей совокупности правоотношений. В комментарии к статьям об ответственности говорится: «Термин международная ответственность» охватывает всю совокупность новых правоотношений, возникающих по международному праву в связи с международно-противоправным деянием» (Комментарий к п. 1 ст. 1).

Помимо этого следует принять во внимание так называемую разницу в «ресурсе» ответственности между государствами, причастными к терроризму. По действующему международному праву правоотношениями ответственности за терроризм (а точнее – за террористические акты) охватываются в основном государства, обвиняемые в оказании помощи террористическим группам, ибо проявления терроризма соотносятся, как правило, с их деятельностью. Поскольку это в большинстве своем бедные государства, «ресурс» их ответственности незначителен. Более того, вытекающие из нее (ответственности) международно-правовые санкции малоэффективны в юридическом значении и конртпродуктивны в политико-моральном, ибо вызывают новую волну возмущения в огромном лагере бедных.

В то же время, более мощный «ресурс» международно-правовой ответственности развитых стран в борьбе с терроризмом остается невостребованным, поскольку право, регулирующее отношения, порождаемые терроризмом, исходя из идентификации этого преступления с террористическими актами, не предполагает охвата своим воздействием элементов терроризма, к которым они могут быть причастны.

Во-вторых, международно-правовое регулирование, сосредоточиваясь в процессе борьбы с терроризмом на террористических актах, отражает в основном двусторонний характер отношений ответственности. Сторонами в них являются государство, граждане и материальные объекты которого пострадали от террористического акта, и террористическая группа, организовавшая его проведение. Концепция же коллективного противодействия государств наиболее серьезным международным правонарушениям не находит полноценного воплощения в указанном формате. И это при том, что всеобщая опасность современного терроризма декларируется достаточно активно. Реализация же правоотношений ответственности за терроризм на базе емкой оценки понятия этого международного преступления, в основе которой находится совокупный субъект состава преступления, позволяет открыть завесу неопределенности и противоречивости, окружающую природу и сущность терроризма. Последняя составляет целый сонм причин и предпосылок, формирующихся в динамике международных взаимоотношений. Основанный на таком подходе международно-правовой механизм предполагает квалификацию указанных причин и условий в рамках единого состава международного преступления «терроризм», а не путем формирования других составов, как это имеет место в действующем международном антитеррористическом праве. Причины и условия неотделимы от терроризма (даже условно в форме юридической конструкции), поскольку составляют сущность преступления по международному праву, его социально-правовое «тело». Подобная оценка их как элемента состава полностью соответствует развиваемой в данном исследовании научной позиции, согласно которой терроризм идентифицируется с террористическим конфликтом, вбирающим большое многообразие факторов, обстоятельств и действий противоборствующих сторон, которые, в свою очередь, идентифицируются с причинами и условиями существования терроризма, а следовательно, с собственно преступлением.

Выстраиваемый таким образом международно-правовой механизм регулирования борьбы с терроризмом также позволяет государствам осознать всю меру опасности терроризма и, следовательно, актуальности руководства в данном случае принципом коллективного противодействия.

В целом же является очевидным, что введение совокупного субъекта как стержневого элемента состава международного преступления «терроризм» соответствует принципу добросовестности в международном праве и является эффективным способом реализации верховенства права в сфере международно-правовых отношений, регулирующих борьбу с терроризмом.

Подведем краткий итог наших рассуждений, касающихся значимости и реального места принципа верховенства права в сфере международно-правовой борьбы с терроризмом.

1. Верховенство права в столь актуальной сфере международно-правового применения как регулирование борьбы с терроризмом, это отнюдь не абстрактная теоретическая конструкция, а востребованный практикой механизм, предполагающий охват всей совокупности правоотношений противоборствующих в террористическом конфликте сторон.

2. Функционирование этого механизма наиболее полно возможно на базе квалификационной конструкции состава международного преступления «терроризм», в основе которой находится совокупный субъект состава.

При этом эффект «объединенной» ответственности противоборствующих сторон за продуцируемый ими терроризм достигается прежде всего за счет того, что причины и условия существования терроризма не выносятся за пределы состава, а, являясь органичной частью терроризма, охватываются регулирующим воздействием международного антитеррористического права в рамках единого состава.

3. Учитывая высокую политизированность терроризма, введение совокупного субъекта позволит избежать противопоставления «юридического» и «политического» в составе этого международного преступления. Таким образом, создается барьер возможным попыткам уклонения от ответственности за причастность к терроризму под предлогом политического характера тех или иных деяний. Открывается возможность разрешения проблем выдачи лиц, совершивших террористические деяния, которые возникают в связи с приданием им политического содержания.

4. Функционирование совокупного субъекта как базового элемента в составе международного преступления «терроризм» позволяет наиболее эффективно реализовывать возможности регулирующего воздействия международного права, содержащихся в институте ответственности государств.

2.2. Предупреждение и пресечение терроризма как сфера

действия международного уголовного права
В ХХІ веке крайне затруднительно представить картину процессов социального развития вне зависимости от международных воздействий, влияний и прямого нажима.

Востребованность права как основополагающего регулятивного явления мирового порядка отвечает объективному движению вперед человеческой цивилизации. В гуще этого объективного развития возникают факторы, опасный конфликтоносный характер которых сигнализирует обществу о неконструктивности механизмов переживаемого им общественно-политического устройства и дисфункциональности составляющих его систем. Поэтому реагирование права на указанные факторы должно предполагать широкое влияние на систему общественно-политического устройства, несовершенный характер которой способен производить явления, могущие повергнуть общество в хаос.

К числу характерных в этом смысле явлений социальной жизни и актуальных объектов международного права следует отнести терроризм.

Это не случайно. В современном мире происходит интернационализация терроризма. Обозначились тенденции, указывающие на обретение терроризмом функций регулятивного механизма в отношениях между государствами и иными акторами международных отношений. Вокруг террористических методов действий как признанного эффективного инструмента борьбы за достижение политических целей в угрожающе опасной конфигурации консолидируются разнообразные политические (национально-этнические, религиозные, идеологические) силы, которые по различным социально-экономическим и иным причинам заражаются экстремизмом. Не случайно американскими специалистами предлагается отказаться от использования привычного словосочетания «глобальная война с терроризмом» (The Global War on Terror (GWOT)) и заменить его на «борьбу с насильственным экстремизмом» (Struggle Against Violent Extremism (SAVE)). Одним из первых высокопоставленных должностных лиц, употребивших в публичном выступлении новую формулировку, стал председатель Объединенного комитета начальников штабов генерал Р. Майерс. Он заявил в мае 2005 года, что «Соединенные Штаты находятся в состоянии конфронтации с насильственным экстремизмом, а терроризм является лишь одним из методов, используемых экстремистами для достижения своих целей».

И, конечно же, приобрела международный контекст возрастающая угроза применения в терроризме средств массового уничтожения. По данным, приведенным в аналитическом докладе председателя сенатского комитета по иностранным делам Ричарда Лугара 20 июня 2005 г. (Вашингтон), в ближайшие 10 лет вероятность террористического акта или удара с применением ядерного оружия в мире составляет 29 %, биологического оружия – 30 %, радиоактивной «грязной бомбы» – 40 %. «В обозримом будущем США и другие государства столкнутся с угрозой для своего существования со стороны терроризма и оружия массового уничтожения», – заявил в своем комментарии к докладу Р. Лугар (121).

Таким образом, логически встает вопрос и о расширении и реорганизации международной борьбы с терроризмом, которая с учетом действия принципа юрисдикции того или иного государства в отношении террористических актов, совершаемых конкретными лицами, заключается, прежде всего, в сотрудничестве государств (147).

Создание международно-правового механизма борьбы с терроризмом обусловлено также необходимостью соблюдения прав и свобод человека, что вытекает из природы правового государства как структурной основы современного международного сообщества. Эскалация терроризма угрожает подвести это социально-политическое явление к границе неконтролируемости со стороны легитимных государственных, межгосударственных и международных структур. Тем более, что в современных условиях существует опасность подпитки такой эскалации теориями, в той или иной степени отрицающими значение международного права в межгосударственных отношениях. Эти теории исходят от известных западных специалистов – Г. Моргентау (175, с. 27, 31, 34, 29; 176, с. 358), Дж. Кеннан (173, с. 98), Л. Пирсон (178, с. 63–65) и др. Виднейший британский философ права Х. Харт писал: «Вопрос, является ли международное право на самом деле правом, едва ли можно оставить в стороне» (171).

Поскольку именно право представляет собой наиболее совершенное и эффективное средство регулирования общественных отношений (141; 63, с. 5), целесообразно изучить и критически оценить опыт международной борьбы с терроризмом, базируясь на положительных наработках которого, вывести международное право на принципиально новый уровень, адекватный уровню современной террористической угрозы. Ограничиваться какими-либо локальными изменениями и даже существенными коррективами в международном праве и механизме его реализации в складывающейся ситуации было бы неверным. Это не решит проблемы, а при неблагоприятных обстоятельствах может сыграть контрпродуктивную роль, так как продемонстрирует общественности бессилие права перед терроризмом. Назрела необходимость в своеобразном правовом прорыве, который бы принципиально изменил идеологию антитеррористической борьбы, подходы в формировании международно-правовых механизмов, а также расстановку сил и средств, используемых в борьбе с терроризмом. Это вполне согласуется с доктриной, поскольку она устанавливает, что созданная согласованной волей государств норма не утрачивает с ней связи и в дальнейшем. Изменения в согласованной воле вносят коррективы в реальное содержание нормы. Благодаря этому содержание нормы адаптируется к меняющимся условиям. Без такой подвижности содержания норма отстает от жизни и становится чисто формальной (95, с. 19).

В этой связи несомненный интерес представляет оценка возможностей международного уголовного права по противодействию современному терроризму. Исследование указанной проблемы осложняется многими обстоятельствами, наиболее существенными из которых является, во-первых, то, что международное уголовное право как отрасль международного права возникло сравнительно недавно, лишь в последние годы активно развивается как предмет науки и находится в состоянии формирования. Во-вторых, терроризм также видоизменился за последние 30 лет, он недостаточно изучен и как преступление, и как социальное явление. В-третьих, формирование международных уголовно-правовых способов борьбы с терроризмом происходит в условиях высокодинамичных процессов, способных радикально изменить облик современного мира в трудно прогнозируемых вариантах.

Поскольку международное уголовное право было задумано и создавалось, прежде всего, для борьбы с преступлениями против мира и человечества в период, когда терроризм еще не обрел актуальности в его современной оценке, имеет смысл, с одной стороны, определить, насколько эффективен его (международного уголовного права) потенциал относительно такого опасного и сложного явления как терроризм. С другой – следует уяснить: является ли терроризм тем явлением, борьба с которым может быть (и должна) охвачена влиянием и регулированием международного уголовного права, или же для подавления терроризма необходимы средства и инструменты иного порядка? Рассмотрим эти вопросы конкретно.

Украинский исследователь современного терроризма Ю.А. Иванов занимает позицию, согласно которой «комплекс правовых норм в сфере сотрудничества в борьбе с терроризмом относится к международному уголовному праву, пребывающему на стадии становления» (75, с. 7).

Значительным шагом в этом направлении стало учреждение наднационального судебного органа, каковым является Международный уголовный суд, и утверждение 17 июля 1998 года на Дипломатической конференции полномочных представителей в Риме его Статута. Ставится вопрос о передаче под юрисдикцию Суда рассмотрение актов международного терроризма (74, с. 3).

Развитие межгосударственных отношений, связанное со стремлением поставить барьеры на пути сил, развязывающих войны, другие вооруженные конфликты, влекущие человеческие жертвы, уничтожение объектов материальной культуры, расширяло круг деяний, которые признаются международным сообществом преступными (108, с. 4).

С появлением категории преступлений против мира и человечества как особо опасных международных правонарушений, в отношении физических лиц, виновных в их совершении, установлена международная юрисдикция, которая может осуществляться наряду с национальной юрисдикцией. В международном праве имеются материальные и процессуальные нормы, предусматривающие наказание физических лиц за международные преступления.

Эти нормы сопряжены с соответствующим режимом юридической ответственности государств, существующим в нормах международного публичного права.

В международном праве постепенно выделилась категория международных правонарушений, характеризующихся особой опасностью для всего мирового сообщества, которые получили квалификацию международных преступлений, и, в отличие от преступлений международного характера, посягающих на нормальные в целом отношения между государствами, относящихся к преступлениям против человечества, мира и международной безопасности.

Международное право вместе с национальным законодательством охватывает своим влиянием все большее число уголовных преступлений, перешагнувших границы государств. Это особенно характерно для преступлений террористической направленности, организованной преступности мафиозного характера.

Надо отметить, что уже в 1946 году Д.Б. Левин высказал мысль о необходимости изменить самое понятие международного деликта, «проведя в нем грань между простыми нарушениями международного права и международными преступлениями, подрывающими самые его основы и важнейшие принципы» (92, с. 105).

В том, что в настоящее время категория международного преступления полностью и окончательно сложилась, большую роль сыграли работы известных юристов А.Н. Трайнина (142; 143), Г.И. Тункина (144; 145; 146), Д.Б. Левина (93), П.С. Ромашкина (134), П.М. Куриса (86), Ю.М. Колосова (79; 80), Ю.А. Решетова (132), Л.А. Моджорян (110) и некоторых других.

В современном международном праве принято различать международные преступления и преступления международного характера.

Общепризнанно, что международные преступления могут совершаться как государством, так и физическими лицами одновременно. Согласно общему определению, данному Комиссией международного права и отраженному в Проекте статей об ответственности государств, к таким преступлениям относятся деликты, возникающие в результате нарушения международных обязательств, настолько весомых для жизненно важных интересов международного сообщества, что это нарушение рассматривается как преступление международным сообществом в целом (48, с. 21–22).

Преступления международного характера совершаются физическими лицами. Они не несут угрозы общему миропорядку, а наносят ущерб одному или нескольким государствам. По степени социальной опасности такие преступления не могут сравниться с международными преступлениями.

Если же государство нарушает свое договорное обязательство перед другими государствами, то это расценивается не как международное преступление, а как обычное международное правонарушение – деликт (79, с. 52, 58).

Следует также отметить, что, кроме невыполнения государством своей правовой обязанности, обязательствам одних субъектов международного права соответствуют права других и наоборот (86, с. 63, 64, 135).

С учетом изложенного, задача международного уголовного права видится в установлении ответственности субъектов международного права и наказании лиц, виновных в совершении международных преступлений и преступлений международного характера, а также общеуголовных преступлений, которые нарушают установленный международным сообществом и отдельными государствами правопорядок как на основе международных соглашений, так и с помощью национальных правовых систем.

Нормативный материал, который можно определить как международное уголовное право, должен соответствовать, по крайней мере, следующим критериям.

Во-первых, нормы международного уголовного права должны быть международными, т. е. создаваться субъектами международного права путем согласования воль. Во-вторых, цель этих норм – борьба с преступлениями, совершаемыми индивидами и группами индивидов, а также с общеуголовными преступлениями. В-третьих, преступления должны затрагивать интересы или международного сообщества в целом, или нескольких государств. В-четвертых, ответственность за нарушение норм должна быть уголовно-правовой, независимо от того, какой правоприменительный орган (международный или национальный) выносит приговор, применяются ли для определения наказания непосредственно нормы международного или внутригосударственного права (108, с. 19, 13).

Применительно к указанным критериям международное уголовное право нашло свое определение, которое можно синтезировать из многообразия в целом достаточно близких точек зрения специалистов.

Так, румынский юрист, профессор В. Пелла считал, что международное уголовное право – это ветвь международного публичного права, которое определяет нарушения, устанавливает наказания и фиксирует условия международной уголовной ответственности государств или отдельных лиц (179, с. 126, 127, 146, 153, 154).

Ю.А. Решетов считает, что международное уголовное право – отрасль комплексная. Он определяет международное уголовное право в узком значении как борьбу с действительно международными преступлениями, считает возможным говорить о международном уголовном праве в широком смысле как отрасли, включающей процессуальные нормы сотрудничества государств в отношении правовой помощи, а также и общие стандартные минимальные правила правосудия (132, с. 206).

На этих же позициях стоят Л.Н. Галенская (28, с. 170), Ш. Бассиони (160, с. 1), Дж. Шварценбергер (185, с. 262), Д. Дерби (165, с. 34–35, 56–58), Дж. Мюллер и Д. Бешаров (177, с. 59–64), Я. Динштейн (167, с. 206–242) и др.

И.И. Карпец признает международное уголовное право в качестве самостоятельной отрасли права, имеющей целью противодействие как международным преступлениям, так и преступлениям международного характера (78, с. 27, 30; 133, с. 25).

И.П. Блищенко и И.В. Фисенко также признают систему международного уголовного права в качестве отдельной отрасли международного права и считают, что она охватывает материальные и процессуальные принципы и нормы сотрудничества государств по предотвращению, расследованию и наказанию за совершение международных преступлений и преступлений международного характера (17, с. 15).

Весомый вклад в утверждение международного уголовного права в качестве самостоятельной отрасли международного права внес И.И. Лукашук. Он указывает на особенность международного уголовного права, состоящую в том, что оно установило прямую уголовную ответственность физических лиц за нарушение наиболее важных норм международного права. «Иначе говоря, – отмечает ученый, – оно (международное уголовное право, – прим. В. А.) вводит в механизм функционирования международного права уголовную ответственность» (97, с. 417).

Возрастание сложности борьбы с международными правонарушениями имеет следствием расширяющуюся практику совместного применения норм международного и внутригосударственного права, чем достигается более высокая результативность правовых и правоприменительных мер. Хотя нельзя сказать, что подобное взаимодействие международного и внутригосударственного права в полной мере приводит к их слиянию в единую правовую систему.

С учетом этого представляется наиболее оптимальным определение международного уголовного права в редакции Р.А. Каламкаряна как отрасли, включающей принципы и нормы, созданные с целью охраны международного правопорядка от преступных посягательств со стороны субъектов международного права путем установления уголовной ответственности виновных физических лиц и ответственности государства за совершение международных преступлений и преступлений международного характера (108, с. 52).

Таким образом, нормы международного уголовного права, независимо от того, является ли их источником международное или внутреннее право, регулируют вопросы, связанные с ответственностью государства и физических лиц, условиями и ограничениями юрисдикции государств в уголовных делах, необходимостью и уровнем применения уголовно-правовых норм в межгосударственных отношениях, целесообразной процедурой, обеспечивающей осуществление уголовной юрисдикции в международно-правовой сфере (149, с. 4, 6).

Поскольку специфические уголовно-правовые методы и средства, с помощью которых международное уголовное право призвано сохранять международный правопорядок, предполагают противодействие в числе других международных преступлений и терроризму, необходимо выяснить, насколько эффективен потенциал международного уголовного права по отношению к этому опасному преступлению. Следует также определиться по поводу относимости к терроризму принципов и норм международного уголовного права с точки зрения степени их влияния на указанное преступление и выяснить его (права) способность справиться с нарастающей лавиной деяний, относимых к терроризму, во всем многообразии сфер, уровней и способов их проявлений.

Ведь со времени так называемого движения «унификаторов» в 30-е годы правовое противодействие терроризму выстраивалось, исходя из понимания этого преступления как спорадических акцентированных акций (убийство короля Югославии Александра и министра иностранных дел Франции Барту 9 октября 1934 года в Марселе и т. п. в дальнейшем) (163, с. 44), хотя уже тогда в обсуждениях фигурировала категория «общей опасности» (72, с. 65–67).

В начале 70-х годов, когда терроризм обрел новый импульс, отражающий идеологическую радикализацию различных политических движений особенно лево- и правоэкстремистской направленности, он, несмотря на активизацию, все же имел аналогичные характеристики. Акции «Красных бригад», террористических групп «Аксьон директ», «Баадер-Майнхоф», «Сендеро Луминосо», «Сэкигун-Ха», ЭТА, Курдской рабочей партии, ИРА и других им подобных при всей своей опасности все же носили локальный, спорадический характер. Они не достигали уровня угрозы безопасности мирового сообщества сравнимой, скажем, с ядерной угрозой или угрозой, какую несут в себе такие международные преступления, как агрессия, геноцид, апартеид. Подобный же характер и масштабы влияния на состояние миропорядка имели акции так называемого заговорщического терроризма (117, с. 16–18).

Такого рода террористические акты, хотя и представляли безусловную опасность, оказывали влияние на геополитическую расстановку сил и были связаны с преступлениями против мира, все же в значительной мере отражали механизмы идеологического противостояния социалистической и капиталистической систем и не обрели масштабов всеобъемлющей мировой угрозы.

Основная составляющая терроризма в смысле его оценки как глобальной мировой угрозы приходится на ту его разновидность, которую принято называть этнотерриториальным терроризмом, терроризмом, базирующемся на конфликте, определяемом борьбой за достижение целей политической, экономической независимости, самоопределения, соблюдения территориальной неприкосновенности.

Статус международного преступления в излагаемом здесь понимании терроризм приобрел главным образом в связи с начавшимся и возросшим применением в ходе конфликта террористических актов как способа борьбы в национально-освободительных, сепаратистских, религиозно-этнических и других движениях, отличающихся массовостью, политической насыщенностью и использованием повстанческо-партизанской тактики с возрастающим удельным весом террористических методов действий, которые с течением времени стали доминирующими.

Не случайно значительная часть специалистов вплоть до 90-х годов не причисляла терроризм к категории международных преступлений, а квалифицировала их, как правило, преступлениями международного характера.

Так, Н.В. Жданов, анализируя такой международный акт антитеррористической направленности, как Конвенция 1973 года о предотвращении и наказании преступлений против лиц, пользующихся международной защитой, включая дипломатических агентов, приходит к следующему выводу. Деяния, подпадающие под ее действие (в том числе и терроризм, – В. А.), с точки зрения квалификации являются «преступлениями международного характера», понимая под этим преступление с международным элементом, представляющее существенную опасность для международных отношений (71; 17, с. 85–94).

Ю.А. Решетов, рассуждая о необходимости определения непосредственного объекта международных преступлений, отмечает, что это определение дало бы возможность исключить отношение к таким преступлениям некоторых актов, несомненно, носящих опасный характер и содержащих международные элементы, но тем не менее такими преступлениями не являющихся, как, например, международный терроризм (132, с. 37, 36).

В.Н. Кудрявцев, Р.А. Каламкарян в работах, относящихся к середине 90-х годов, в предлагаемой ими конструкции Особенной части международного уголовного права также не причисляют терроризм в полной мере к международным преступлениям (108, с. 95, 96).

Дифференцированный подход к данной проблеме присутствует в позиции Ю.М. Колосова и Дж.М. Левитта. По их мнению, находящему поддержку среди специалистов, «...в отличие от террористических актов, составляющих преступления международного характера, актами международного терроризма считаются те, которые совершаются при попустительстве или при содействии органов или официальных лиц государства» (80, с. 156; 143; 148).

Ряд юристов (А.Н. Трайнин, Д.Б. Левин, И.П. Блищенко и др.) безальтернативно относили терроризм к международным преступлениям (142; 93; 17).

И.И. Лукашук считает, что «международный терроризм представляет собой одну из глобальных проблем. Успешная борьба с ним возможна при условии формирования глобальной системы безопасности, способной противостоять угрозам и вызовам нашего времени» (97, с. 434).

Л.Н. Галенская также выделяет категории террористических актов, относимых ею к международным преступлениям (30, с. 84).

Ю.А. Иванов однозначно относит терроризм к преступлениям международного характера и подвергает критике «попытки некоторых ученых квалифицировать терроризм как международное преступление», считая такие попытки искусственными (75, с. 7, 9).

Однако, как уже было сказано, терроризм меняется, особенно по уровню представляемой для миропорядка опасности (113, с. 17), сущности и характеру объективных проявлений. Поэтому детальное правовое обоснование позиции автора относительно принадлежности терроризма к категории международных преступлений осуществлено в рамках анализа предлагаемой квалификационной конструкции состава этого преступления (см. 3.1.).

Система международного уголовного права как отдельной отрасли международного права охватывает материальные и процессуальные принципы и нормы сотрудничества государств по предотвращению, расследованию и наказанию международных преступлений и преступлений международного характера. Причем эта система охватывает как принципы и нормы, зафиксированные в международных соглашениях, применяемые в условиях мира, так и принципы и нормы, зафиксированные в международных соглашениях, применяемых в условиях вооруженного конфликта (108, с. 19).

Эффективность действия международного уголовного права в области борьбы с терроризмом снижается в связи с отсутствием четких юридических конструкций, определяющих пределы применения и объекты регулирования террористических преступлений.

Помимо разногласий и различных подходов к оценке терроризма, проистекающих из несовпадения геополитических, экономических и иных интересов государств, проблема состоит в том, что международное уголовное право свое основное развитие получило в сфере регулирования и определения ответственности государств и физических лиц, действующих от имени государства. Вопрос же о международных правонарушениях, где объектом регулирования являлись бы физические лица и организации, не представляющие интересы государства и не связанные с государством, глубокой проработки в научной литературе не получил. Между тем видимую часть современного терроризма, связанную с совершением террористических актов, создающую образ глобальной угрозы и выводящую данный вид правонарушений в категорию международных преступлений, как раз и составляют проявления, которые исходят от политических, религиозных, сепаратистских и экстремистских движений, исповедующих террористические методы действий как средство достижения своих целей, которые далеко не всегда можно отождествлять с интересами конкретного государства.

Разработка этой проблемы способствовала бы определению причастности государства к терроризму на совершенно ином правовом уровне. Имеется в виду, прежде всего, политическая и экономическая деятельность одного государства в отношении другого, вследствие чего в последнем появляются протестные экстремистские движения и группы. Солидаризироваться с ними государство на официальном уровне не может, дабы не быть обвиненным в терроризме (ситуации, в которые обычно попадают т. н. государства-изгои) или в силу марионеточного характера правительства в нем. Участие в терроризме государств, названных выше первыми, отражено в ряде авторских исследований и в международных документах (102, с. 13, 14; 117, с. 17; 188, с. 309–310).

Еще более конкретно роль этой группы государств в современном терроризме указана Л.А. Моджорян (111, с. 84–85) и У.Р. Латыповым (90, с. 37) в определениях, данных ими государственному терроризму (хотя такой подход к оценке разновидности терроризма, по мнению автора, не бесспорен).

Таким образом, и с той, и с другой стороны государство является скрытым участником терроризма. Но именно с этих позиций участие государства в терроризме на международно-правовом уровне изучено явно недостаточно.

Ниже, при определении конструкции состава терроризма как международного преступления, мы к этому вопросу вернемся.

Сосредоточению научных усилий на вопросах, связанных с определением ответственности за международные правонарушения государств и физических лиц, в немалой степени способствовала идеологическая разобщенность международного сообщества. Естественно, что в центре правового обеспечения этого противоборства стояла проблема вины и ответственности физических лиц и государства, в том числе и через институт соучастия.

Помимо этого, как уже отмечалось, внимание к проблеме разделения ответственности государства и физических лиц обусловлено радикальными изменениями в самом международном праве. Концептуальной перестройке, связанной с отмиранием цивилистического подхода, современное международное право в первую очередь обязано научной аргументации об ответственности за международные правонарушения не только государств, но и физических лиц, представляющих эти государства.

Именно принятие на концептуальном уровне института ответственности за преступные деяния государств и физических лиц положило конец господству цивилистического подхода в международном праве, способствовало выделению из него в качестве самостоятельной отрасли международного уголовного права и адаптации его к системе современных юридических критериев (149, с. 1). Исторической точкой отсчета здесь принято считать Нюрнбергский и Токийский международные процессы по делам военных преступников Второй мировой войны.

В дальнейшем уровень внимания юридической науки к государству и представляющим его физическим лицам как к объекту регулирования международного уголовного права не снижался. Тем более, что Международный суд ООН в своем решении от 6 февраля 1970 года признал существование определенных обязательств еrga omnes, в выполнении которых заинтересовано все международное сообщество. К ним относятся, прежде всего, обязательства, касающиеся поддержания мира и международной безопасности (146, с. 474; 86, с. 63–64). Эти правоотношения ответственности касаются только субъектов международного права, к числу которых террористические движения принадлежать, естественно, не могут.

В Конвенциях 1948 и 1973 годов указывается на необходимость наказания физических лиц соответственно за преступления геноцида и апартеида, и в то же время Комиссия международного права приняла ст. 19 Проекта статей об ответственности государств, где эти преступления рассматриваются как деяния государств (129, с. 37–40, 55–57). Международно-правовая ответственность государств определяется на основе указанных конвенций, поскольку по международному праву государству присваиваются акты действующих от имени государства лиц, государственных органов и других государственных механизмов (ст. 8, 5 и 7 Проекта статей об ответственности государств) (49). Характерным в этой связи является одно из обсуждавшихся определений агрессии (50, с. 12). При этом согласно ст. 6 несущественным является положение органа в рамках организации государства (51, с. 17, 18).

Также достаточно активно международным сообществом обсуждаются вопросы, касающиеся международно-правовых актов, относящихся к запрещению таких преступлений, как военные, посягательства на право народов на самоопределение, в которых либо делается ссылка на ответственность государств и не говорится об ответственности физических лиц (Конвенции о разоружении), либо вообще прямо не определяется тип ответственности за правонарушения (Декларация о предоставлении независимости колониальным странам и народам) (131).

Во вводном комментарии к Статьям об ответственности государств Комиссия международного права ООН на своей 28-й сессии в 1976 году отмечала:

«Обязанность наказать персонально индивиды-органы, виновные в преступлении против мира, человечности и т. д., не является, по мнению Комиссии, формой международной ответственности государства, и такое наказание, разумеется, не исчерпывает международную ответственность государства за международно-правовое деяние, которое в связи с поведением его органов, присваивается ему в таких случаях. Наказание руководителей государственного аппарата, которые развязали агрессивную войну или осуществляли геноцид, не освобождает тем самым само государство от его собственной международной ответственности за такое деяние» (52, с. 186).

Тому, что внимание к проблеме регулирования международных правоотношений, участниками которых являются физические лица и организации, формально не связанные с государством, не отличалось активностью, в немалой степени способствовало следующее обстоятельство. Такие общепризнанные и актуальные для анализа международные преступления, как геноцид, апартеид, агрессия, в отличие от терроризма совершаются в подавляющем большинстве государством, а также органами или физическими лицами, связанными с государством (82, с. 89). Терроризм же, как уже отмечалось, на внешнем уровне все более отходит от юридической связи с государством, поскольку становится инструментом борьбы в руках сил, выступивших против государства (группы государств), политического режима, символизирующего его власть. В то же время, в широком смысле слова в силу глобализации и сопутствующих ей процессов терроризм – все более характерная «прерогатива» государства, поскольку он отражает конфликт интересов государств в лице различных сил и органов, прямо или опосредованно его представляющих.

Этим, в сущности, и должно определяться внимание в исследовании к государству как субъекту международного преступления «терроризм».

Справедливость предыдущей посылки о том, что международное право обошло должным вниманием вопросы регулирования деяний, участниками которых являются физические лица и организации, не связанные с государством, подтверждается мнением ряда ученых, признанных авторитетов в области международного права.

«Анализ международно-правовых документов, – отмечает со ссылкой на В.А. Василенко академик В.Н. Кудрявцев, – позволяет сделать вывод о том, что субъекты международных преступлений, как и в случае других правонарушений, – это прежде всего государства, а также физические лица, выступающие от его имени и конкретно осуществляющие эти преступления (ст. 3, 5 Проекта Кодекса преступлений против мира и безопасности человечества)» (108, с. 51).

По мнению Л.Н. Галенской, субъектами международных преступлений могут быть как государства, так и отдельные органы государства, организации и даже физические лица (29, с. 11, 12).

Г.И. Тункин отмечал, что в современном международном праве признается принцип индивидуальной ответственности (наряду с ответственностью государств) за преступления против мира, военные преступления и преступления против человечества (146, с. 474).

Впрочем, В.Н. Кудрявцев допускает, что могут иметь место ситуации, когда отдельные акты, например, геноцида, могут осуществляться лицами или группами лиц, действующими не от имени государства. Такие акты, согласно международному праву, не должны в принципе рассматриваться как деяния государства. На этой же точке зрения стоит Л.Н. Галенская, которая считает, что субъектами геноцида могут быть и физические лица – не органы государства (29, с. 169).

И.И. Лукашук, констатируя несомненность ответственности за терроризм физических лиц, одновременно указывает на обоснованность международно-правовой ответственности государства за оказание поддержки террористическим действиям и применение к нему контрмер и санкций (97, с. 437).

С такой точкой зрения нельзя не согласиться. Но в этой связи возникают вопросы: насколько эффективно способно воздействовать на терроризм международное уголовное право в случае отсутствия связи физических лиц, субъектов этого международного преступления, с государством? Не слишком ли призрачны шансы доказать эту связь в случае отсутствия ее очевидности, конспиративности и опосредованности действий государства как соучастника терроризма?

«Трудность в деле установления факта международного терроризма, – справедливо замечает Ю.М. Колосов, – состоит в том, что обычно невозможно доказать, что акт терроризма был совершен при попустительстве, при содействии или даже организован официальными органами или должностными лицами государства, поскольку фактическими исполнителями акта терроризма в этих случаях остаются отдельные лица или группы лиц, которые официально не действуют от имени государства» (80, с. 157).

Отвечая на поставленные выше вопросы, заметим, что в международном уголовном праве в целом трудно урегулировать проблемы, связанные с ролью и местом государства в организации и проведении террористических акций, его ответственностью за такие преступления. Достаточно сказать, что уже на протяжении десятилетий высказываются подозрения о поддержке Ираном террористических организаций «Хезболла», «Братья-мусульмане» и других, поступают сведения о поддержке чеченских террористов Саудовской Аравией. На Международных конференциях в Шарм-эль-Шейхе (1995 г.) и Париже (1996 г.) Иран, Ирак, Сирия, Ливия, Куба и Северная Корея названы государствами, содействующими терроризму. Ранее Генеральной Ассамблеей ООН в использовании терроризма был обвинен Израиль. К отдельным из перечисленных государств международное сообщество применило санкции в основном экономического характера. Однако процессуального наполнения и, тем более, правоприменительного выражения, как это случилось в отношении бывшей Югославии и Руанды, где в связи с очевидностью причастности государства к преступлениям геноцида и терроризма Организацией Объединенных Наций были учреждены Международные трибуналы по подобию Нюрнбергского и Токийского Международных Военных Трибуналов, эта информация не нашла. Думаю, что решение проблемы здесь кроется в формировании совокупного субъекта в конструкции состава международного преступления «терроризм». Задача определения ответственности государства за поддержку террористических действий, а главное – за создание причин и условий к их возникновению и применению значительно упростится в условиях международно-правовой оценки всего многообразия деяний физических лиц и государств в пределах единого состава преступления. Прежде всего, более предметным представляется конструирование механизма причинно-следственной связи.

Таким образом, оценивая международное уголовное право как отрасль международного права, принципы и нормы которой регулируют сотрудничество государств и международных организаций в борьбе с преступностью, включая ее предупреждение (97, с. 417), мы еще раз убеждаемся в следующем. В системе международно-правового противодействия терроризму существует проблема реализации принципа ответственности государства как наиболее влиятельного рычага регулирования борьбы с международными правонарушениями, особенно в превентивном его значении. Это негативно сказывается на эффективности воздействия международного уголовного права на преступления терроризма. Оказываясь в этом смысле за рамками международно-правового поля, государство как бы утрачивает значение сдерживающего фактора.

Для более полной оценки возможностей международного уголовного права по борьбе с терроризмом следует рассмотреть «взаимоприемлемость» системы международного уголовного права и терроризма, его применимость к этому международному преступлению.

Учитывая, что некоторые составляющие системы международного уголовного права в целесообразных пределах рассмотрены, наибольший интерес с точки зрения направленности настоящего исследования могут представлять вопросы о принципах и источниках международного уголовного права, касающиеся понятия международного уголовного преступления и его признаков, а также ответственности за международные преступления. Рассмотрение этих вопросов способствовало бы углубленной оценке места терроризма в системе регулирования международного уголовного права, выявлению наиболее влиятельных элементов последнего, содержащих потенциал противодействия террористическим преступлениям, отличающимся сложной структурой и механизмами исполнения.

При этом в формат настоящего раздела, безусловно, вписывается рассмотрение принципов и источников международного уголовного права, поскольку указанные институты отражают качественное состояние международного уголовного права и могут дать наиболее полное представление о возможностях права по отношению к терроризму.