ГЛАВА IX
After two years I remember the rest of that day, and that night and the next day, only as an endless drill of police and photographers and newspaper men in and out of Gatsby's front door. A rope stretched across the main gate and a policeman by it kept out the curious, but little boys soon discovered that they could enter through my yard, and there were always a few of them clustered open-mouthed about the pool. Someone with a positive manner, perhaps a detective, used the expression "madman." as he bent over Wilson's body that afternoon, and the adventitious authority of his voice set the key for the newspaper reports next morning.
|
Сейчас, когда миновало уже два года, остаток этого дня, и ночь, и следующий день мне вспоминаются только как беспрестанное коловращение полицейских, фотографов и репортеров на вилле Гэтсби. Поперек ворот протянули веревку и поставили полицейского, чтобы не пропускать любопытных. Но ребятня очень скоро пронюхала, что можно пробраться в сад со стороны моего участка, и около бассейна все время вертелись стайки ротозеев-мальчишек. Какой-то уверенно державшийся мужчина, возможно детектив, склонясь над телом Уилсона, произнес слово "сумасшедший"; апломб, с которым было брошено это замечание, стал камертоном для отчетов, появившихся в утренних газетах.
|
Most of those reports were a nightmare—grotesque, circumstantial, eager, and untrue. When Michaelis's testimony at the inquest brought to light Wilson's suspicions of his wife I thought the whole tale would shortly be served up in racy pasquinade—but Catherine, who might have said anything, didn't say a word. She showed a surprising amount of character about it too—looked at the coroner with determined eyes under that corrected brow of hers, and swore that her sister had never seen Gatsby, that her sister was completely happy with her husband, that her sister had been into no mischief whatever. She convinced herself of it, and cried into her handkerchief, as if the very suggestion was more than she could endure. So Wilson was reduced to a man "deranged by grief." in order that the case might remain in its simplist form. And it rested there.
|
Эти отчеты были, как ночные кошмары, — фантастичны, навязчивы, обстоятельны в мелочах и далеки от действительности. Когда Михаэлис на следствии рассказал о ревнивых подозрениях Уилсона, я решил, что теперь вся история неминуемо будет преподнесена публике в скабрезно-пасквильном виде, однако Кэтрин, которой тут было что сказать, не сказала ни слова. Она проявила нежданную силу характера — в упор глядя на следователя из-под своих выправленных бровей, клялась, что этого Гэтсби ее сестра знать не знала, что с мужем ее сестра всегда жила душа в душу и что вообще за ее сестрой никаких грехов не водилось. Она даже себя самое в этом убедила и так рыдала, уткнувшись в платок, как будто и тень сомнения на этот счет оскорбляла ее чувства. И Уилсон был низведен на уровень "невменяемости от горя", с тем чтобы по возможности упростить все дело. Так на том и осталось.
|
But all this part of it seemed remote and unessential. I found myself on Gatsby's side, and alone. From the moment I telephoned news of the catastrophe to West Egg village, every surmise about him, and every practical question, was referred to me. At first I was surprised and confused; then, as he lay in his house and didn't move or breathe or speak, hour upon hour, it grew upon me that I was responsible, because no one else was interested—interested, I mean, with that intense personal interest to which every one has some vague right at the end.
|
Впрочем, мне все это представлялось далеким и несущественным. Вышло так, что у Гэтсби не оказалось в наличии близких, кроме меня. С той минуты, как я позвонил в поселок Уэст-Эгг и сообщил о несчастье, любые догадки, любые практические вопросы, требовавшие решения, — все адресовалось мне. Сначала меня это удивляло и смущало; но время шло, и от того, что Гэтсби лежал там, в своем доме, не двигался, не дышал и не говорил, во мне постепенно росло чувство ответственности, — ведь больше никто не интересовался им, я хочу сказать — не испытывал того пристального, личного интереса, на который каждый из нас имеет какое-то право под конец.
|
I called up Daisy half an hour after we found him, called her instinctively and without hesitation. But she and Tom had gone away early that afternoon, and taken baggage with them.
|
Я позвонил Дэзи через полчаса после того, как его нашли, сделал это по непосредственному побуждению, не раздумывая. Но оказалось, что они с Томом уехали еще утром, взяв с собою багаж.
|
"Left no address?"
"No."
"Say when they'd be back?"
"No."
"Any idea where they are? How I could reach them?"
"I don't know. Can't say."
|
— И не оставили адреса?
— Нет.
— Не говорили, когда вернутся?
— Нет.
— А вы не знаете, где они? Как с ними связаться?
— Не знаю. Не могу сказать.
|
I wanted to get somebody for him. I wanted to go into the room where he lay and reassure him: "I'll get somebody for you, Gatsby. Don't worry. Just trust me and I'll get somebody for you——"
|
Мне хотелось найти ему кого-нибудь. Хотелось войти в комнату, где он лежал, и пообещать ему: "Уж я вам найду кого-нибудь, Гэтсби. Будьте спокойны. Положитесь на меня, я вам кого-нибудь найду".
|
Meyer Wolfshiem's name wasn't in the phone book. The butler gave me his office address on Broadway, and I called Information, but by the time I had the number it was long after five, and no one answered the phone.
|
Имя Мейера Вулфшима в телефонной книге не значилось. От мрачного лакея я узнал адрес его конторы в Нью-Йорке и позвонил в справочную, но, когда мне дали номер, был уже шестой час и к телефону никто не подходил.
|
"Will you ring again?"
"I've rung them three times."
"It's very important."
"Sorry. I'm afraid no one's there."
|
— Пожалуйста, позвоните еще раз.
— Я уже три раза звонила.
— У меня очень важное дело.
— Сожалею, но там, видимо, никого нет.
|
I went back to the drawing-room and thought for an instant that they were chance visitors, all these official people who suddenly filled it. But, as they drew back the sheet and looked at Gatsby with unmoved eyes, his protest continued in my brain:
"Look here, old sport, you've got to get somebody for me. You've got to try hard. I can't go through this alone."
|
Я вернулся в гостиную и увидел, что в ней полно народу — я даже принял было их за случайных гостей, всех этих представителей власти. Но хотя они откинули простыню и долго смотрели на Гэтсби испуганными глазами, в мозгу у меня не переставало настойчиво биться: "Послушайте, старина, вы мне должны найти кого-нибудь. Вы должны приложить все силы. Не могу я пройти через это совсем один".
|
Some one started to ask me questions, but I broke away and going up-stairs looked hastily through the unlocked parts of his desk—he'd never told me definitely that his parents were dead. But there was nothing—only the picture of Dan Cody, a token of forgotten violence, staring down from the wall.
|
Меня стали спрашивать о чем-то, но я убежал и, поднявшись наверх, принялся торопливо рыться в незапертых ящиках его письменного стола — он мне никогда не говорил определенно, что его родители умерли. Но нигде ничего не было — только со стены смотрел портрет Дэна Коди, свидетель давно забытых бурь.
|
Next morning I sent the butler to New York with a letter to Wolfshiem, which asked for information and urged him to come out on the next train. That request seemed superfluous when I wrote it. I was sure he'd start when he saw the newspapers, just as I was sure there'd be a wire from Daisy before noon—but neither a wire nor Mr. Wolfshiem arrived; no one arrived except more police and photographers and newspaper men. When the butler brought back Wolfshiem's answer I began to have a feeling of defiance, of scornful solidarity between Gatsby and me against them all.
|
На, следующее утро я послал мрачного лакея в Нью-Йорк к Вулфшиму с письмом, в котором спрашивал о родственниках Гэтсби и просил приехать ближайшим поездом. Впрочем, последняя просьба мне самому показалась излишней. Я не сомневался, что он и так бросится на вокзал, едва прочитает газеты. — как не сомневался и в том, что от Дэзи еще утром будет телеграмма. Но ни телеграмма, ни мистер Вулфшим не прибыли; прибывали только все новые полицейские, фотографы и репортеры. Когда я прочитал привезенный лакеем ответ Вулфшима, во мне поднялось чувство гнева, смешанного с отвращением, и в этом чувстве мы с Гэтсби были заодно против них всех.
|
DEAR MR. CARRAWAY. This has been one of the most terrible shocks of my life to me I hardly can believe it that it is true at all. Such a mad act as that man did should make us all think. I cannot come down now as I am tied up in some very important business and cannot get mixed up in this thing now. If there is anything I can do a little later let me know in a letter by Edgar. I hardly know where I am when I hear about a thing like this and am completely knocked down and out. Yours truly MEYER WOLFSHIEM
and then hasty addenda beneath:
Let me know about the funeral etc. do not know his family at all.
|
"Дорогой мистер Каррауэй! Это для меня один из самых тяжелых ударов за всю мою жизнь, я просто не могу поверить, что это правда. Безумный поступок этого человека должен всех нас заставить призадуматься. Я не могу приехать в данное время, так как занят чрезвычайно важным делом, и мне никак нельзя впутываться в такую историю. Если смогу быть чем-либо полезен потом, уведомьте меня письмом через Эдгара. Меня подобные вещи совершенно выбивают из колеи, я потрясен и не могу прийти в себя.
Искренне ваш
Мейер Вулфшим".
И внизу торопливая приписка: "Прошу уведомить, как с похоронами и т. д., о родственниках ничего не знаю".
|
When the phone rang that afternoon and Long Distance said Chicago was calling I thought this would be Daisy at last. But the connection came through as a man's voice, very thin and far away.
|
Когда в холле под вечер зазвонил телефон и междугородная сказала: "Вызывает Чикаго", я был уверен, что это наконец Дэзи. Но в трубке послышался мужской голос, глухой и плохо слышный издалека:
|
"This is Slagle speaking . . ."
"Yes?" The name was unfamiliar.
"Hell of a note, isn't it? Get my wire?"
"There haven't been any wires."
|
— Это говорит Слэгл...
— Вас слушают. — Фамилия мне была незнакома.
— Хорошенькая история, а? Вы мою телеграмму получили?
— Никаких телеграмм не было.
|
"Young Parke's in trouble," he said rapidly. "They picked him up when he handed the bonds over the counter. They got a circular from New York giving 'em the numbers just five minutes before. What d'you know about that, hey? You never can tell in these hick towns——"
|
— Молодой Паркер влип, — сказал голос скороговоркой. — Его сцапали; когда он передавал бумаги в окошечко. Из Нью-Йорка поступило сообщение с указанием номеров и серий, буквально за пять минут до того. Что вы на это скажете, а? В такой дыре никогда не знаешь, на что нарвешься...
|
"Hello!" I interrupted breathlessly. "Look here—this isn't Mr. Gatsby. Mr. Gatsby's dead."
There was a long silence on the other end of the wire, followed by an exclamation . . . then a quick squawk as the connection was broken.
|
Задыхаясь, я прервал его:
— Алло! Послушайте — вы не с мистером Гэтсби говорите. Мистер Гэтсби умер.
На другом конце провода долго молчали. Потом послышалось короткое восклицание, потом в трубке щелкнуло, и нас разъединили.
|
I think it was on the third day that a telegram signed Henry C. Gatz arrived from a town in Minnesota. It said only that the sender was leaving immediately and to postpone the funeral until he came.
|
Кажется, на третий день пришла телеграмма из какого-то городка в Миннесоте, подписанная: Генри Ч. Гетц. В телеграмме говорилось, что податель немедленно выезжает и просит дождаться его с похоронами.
|
It was Gatsby's father, a solemn old man, very helpless and dismayed, bundled up in a long cheap ulster against the warm September day. His eyes leaked continuously with excitement, and when I took the bag and umbrella from his hands he began to pull so incessantly at his sparse gray beard that I had difficulty in getting off his coat. He was on the point of collapse, so I took him into the music room and made him sit down while I sent for something to eat. But he wouldn't eat, and the glass of milk spilled from his trembling hand.
|
Это был отец Гэтсби, скорбного вида старичок, беспомощный и растерянный, увернутый, несмотря на теплый сентябрьский день, в дешевое долгополое пальто с поясом. От волнения глаза у него непрерывно слезились, а как только я взял из его рук саквояж и зонтик, он стал дергать себя за реденькую седую бороду, так что мне с трудом удалось снять с него пальто. Видя, что он еле держится на ногах, я повел его в музыкальный салон, усадил там и, вызвав лакея, сказал, чтобы ему принесли поесть. Но есть он не стал, а молоко расплескалось из стакана, так у него дрожала рука.
|
"I saw it in the Chicago newspaper," he said. "It was all in the Chicago newspaper. I started right away."
"I didn't know how to reach you." His eyes, seeing nothing, moved ceaselessly about the room.
|
— Я прочел в чикагской газете, — сказал он. — В чикагской газете было написано. Я сразу же выехал.
— У меня не было вашего адреса.
Его невидящий взгляд все время перебегал с предмета на предмет.
|
"It was a madman," he said. "He must have been mad."
"Wouldn't you like some coffee?" I urged him.
"I don't want anything. I'm all right now, Mr.——"
"Carraway."
"Well, I'm all right now. Where have they got Jimmy?"
|
— Это сделал сумасшедший, — сказал он. — Конечно же, сумасшедший.
— Может быть, вы хоть кофе выпьете? — настаивал я.
— Нет, я ничего не хочу. Мне уже лучше, мистер...
— Каррауэй.
— Мне уже лучше, вы не беспокойтесь. Где он, Джимми?
|
I took him into the drawing-room, where his son lay, and left him there. Some little boys had come up on the steps and were looking into the hall; when I told them who had arrived, they went reluctantly away.
|
Я проводил его в гостиную, где лежал его сын, и оставил там. Несколько мальчишек забрались на крыльцо и заглядывали в холл; я им объяснил, кто приехал, и они неохотно пошли прочь.
|
After a little while Mr. Gatz opened the door and came out, his mouth ajar, his face flushed slightly, his eyes leaking isolated and unpunctual tears. He had reached an age where death no longer has the quality of ghastly surprise, and when he looked around him now for the first time and saw the height and splendor of the hall and the great rooms opening out from it into other rooms, his grief began to be mixed with an awed pride. I helped him to a bedroom up-stairs; while he took off his coat and vest I told him that all arrangements had been deferred until he came.
|
Немного погодя дверь гостиной отворилась и мистер Гетц вышел; рот у него был открыт, лицо слегка побагровело, из глаз катились редкие, неупорядоченные слезы. Он был в том возрасте, в котором смерть уже не кажется чудовищной неожиданностью, и когда он, впервые оглядевшись вокруг, увидел величественную высоту сводов холла и анфилады пышных покоев, открывавшиеся в обе стороны, к его горю стало примешиваться чувство благоговейной гордости. Я отвел его наверх, в одну из комнат для гостей, и, пока он снимал пиджак и жилет, объяснил ему, что все распоряжения были приостановлены до его приезда.
|
"I didn't know what you'd want, Mr. Gatsby——"
"Gatz is my name."
"—Mr. Gatz. I thought you might want to take the body West."
He shook his head.
|
— Я не знал, каковы будут ваши пожелания, мистер Гэтсби...
— Моя фамилия Гетц.
— ... мистер Гетц. Я думал, может быть, вы захотите увезти тело на Запад.
Он замотал головой.
|
"Jimmy always liked it better down East. He rose up to his position in the East. Were you a friend of my boy's, Mr.—?"
"We were close friends."
|
— Джимми всегда больше нравилось здесь, на Востоке. Ведь это здесь он достиг своего положения. Вы были другом моего мальчика, мистер...?
— Мы с ним были самыми близкими друзьями.
|
"He had a big future before him, you know. He was only a young man, but he had a lot of brain power here."
He touched his head impressively, and I nodded.
|
— Он бы далеко пошел, можете мне поверить. Он был еще молод, но вот здесь у него было хоть отбавляй. — Он внушительно постучал себя по лбу, и я кивнул в знак согласия.
|
"If he'd of lived, he'd of been a great man. A man like James J. Hill. He'd of helped build up the country."
"That's true," I said, uncomfortably.
He fumbled at the embroidered coverlet, trying to take it from the bed, and lay down stiffly—was instantly asleep.
|
— Поживи он еще, он бы стал ба-а-льшим человеком. Таким, как Джеймс Дж. Хилл. Он бы ба-а-льшую пользу принес стране.
— Вероятно, — сказал я, замявшись.
Он неловко стащил с постели расшитое покрывало, лег, вытянулся и мгновенно уснул.
|
That night an obviously frightened person called up, and demanded to know who I was before he would give his name.
"This is Mr. Carraway," I said.
|
Вечером позвонил какой-то явно перепуганный субъект, который, прежде чем назвать себя, пожелал узнать, кто с ним говорит.
— Говорит мистер Каррауэй.
|
"Oh!" He sounded relieved. "This is Klipspringer." I was relieved too, for that seemed to promise another friend at Gatsby's grave. I didn't want it to be in the papers and draw a sightseeing crowd, so I'd been calling up a few people myself. They were hard to find.
|
— А-а! — радостно отозвался он. — А я — Клипспрингер.
Я тоже обрадовался — можно было, значит, рассчитывать, что за гробом Гэтсби пойдет еще один старый знакомый. Не желая давать извещение в газеты, чтобы не привлечь толпу любопытных, я решил лично сообщить кое-кому по телефону. Но почти ни до кого не удалось дозвониться.
|
"The funeral's to-morrow," I said. "Three o'clock, here at the house. I wish you'd tell anybody who'd be interested."
"Oh, I will," he broke out hastily. "Of course I'm not likely to see anybody, but if I do."
|
— Похороны завтра, — сказал я. — Нужно быть на вилле к трем часам. И будьте так любезны, скажите всем, кто захотел бы приехать.
— Да, да, непременно, — поспешно ответил он. — Я вряд ли кого-нибудь увижу, но если случайно
|
His tone made me suspicious.
"Of course you'll be there yourself."
"Well, I'll certainly try. What I called up about is——"
"Wait a minute," I interrupted. "How about saying you'll come?"
|
Его тон заставил меня насторожиться.
— Вы сами, разумеется, будете?
— Постараюсь, непременно постараюсь. Я, собственно, позвонил, чтобы...
— Минутку, — перебил я. — Мне бы хотелось услышать от вас точно: вы будете?
|
"Well, the fact is—the truth of the matter is that I'm staying with some people up here in Greenwich, and they rather expect me to be with them to-morrow. In fact, there's a sort of picnic or something. Of course I'll do my very best to get away."
|
— Мм... видите ли — дело в том, что я теперь живу у одних знакомых в Гриниче, и завтра они на меня в некотором роде рассчитывают. Предполагается что-то вроде пикника или прогулки. Но я, конечно, приложу все старания, чтобы освободиться.
|
I ejaculated an unrestrained "Huh!" and he must have heard me, for he went on nervously:
"What I called up about was a pair of shoes I left there. Iwonder if it'd be too much trouble to have the butler send them on. You see, they're tennis shoes, and I'm sort of helpless without them. My address is care of B. F.——"
|
У меня невольно вырвалось: "Эх!" — и он, должно быть, услышал, потому что сразу заторопился:
— Я, собственно, позвонил вот зачем: я там оставил пару туфель, так не затруднит ли вас распорядиться, чтобы мне их прислали. Понимаете, это теннисные туфли, и я без них прямо как без рук. Пусть пошлют на адрес...
|
I didn't hear the rest of the name, because I hung up the receiver.
After that I felt a certain shame for Gatsby—one gentleman to whom I telephoned implied that he had got what he deserved. However, that was my fault, for he was one of those who used to sneer most bitterly at Gatsby on the courage of Gatsby's liquor, and I should have known better than to call him.
|
На чей адрес, я уже не слыхал — я повесил трубку. А немного спустя мне пришлось постыдиться за Гэтсби — один из тех, кому я звонил, выразился в том смысле, что, мол, туда ему и дорога. Впрочем, я сам был виноват: этот господин принадлежал к числу самых заядлых любителей позубоскалить насчет Гэтсби, угощаясь его вином, и нечего было звонить такому.
|
The morning of the funeral I went up to New York to see Meyer Wolfshiem; I couldn't seem to reach him any other way. The door that I pushed open, on the advice of an elevator boy, was marked "The Swastika Holding Company," and at first there didn't seem to be any one inside. But when I'd shouted "hello." several times in vain, an argument broke out behind a partition, and presently a lovely Jewess appeared at an interior door and scrutinized me with black hostile eyes.
|
Наутро в день похорон я сам поехал в Нью-Йорк к Мейеру Вулфшиму, не видя другого способа с ним связаться. Лифт остановился против двери, на которой значилось: "Акц. о-во "Свастика"; по совету лифтера я толкнул дверь — она была не заперта, и я вошел. Сперва мне показалось, что в помещении нет ни души, и только после нескольких моих окликов за перегородкой заспорили два голоса, и минуту спустя из внутренней двери вышла хорошенькая еврейка и недружелюбно уставилась на меня большими черными глазами.
|
Достарыңызбен бөлісу: |
