Спорт?
Значит, предположение, что детектив — воплощение научного исследования, неверно, это всего лишь видимость. Но возникают и другие проблемы. Детектив структурно как будто родствен кроссворду. И тот, и другой требуют, чтобы, поломав как следует голову, поразмыслив, мы дали ответ на конкретные вопросы. И тут, и там, чтобы получить целое, придется ответить на ряд не связанных тесно между собой вопросов, приведя вначале в соответствие имеющуюся в нашем распоряжении беспорядочную информацию. И тут, и там играют роль догадки. И в том, и в другом случае информация совпадает, пересекается, и это способствует разгадыванию.
Французский эстет Андре Вюрмсер в своей книге «Жертва номер один — убийца» указывал на родство детектива с алгеброй: «...настоящий детективный роман не что иное, как уравнение с одним неизвестным и тремя действующими лицами: убийцей, жертвой и сыщиком... Дело студента или сыщика, исходя из уравнений, с помощью размышлений и выводов получить результат, который преподавателю или романисту заранее известен: то бишь, что икс равен трем и что виконт задушил попугая консьержки».
Стоит вновь призвать в свидетели самого знаменитого детектива мира. Однажды Шерлок Холмс упрекнул своего друга и хроникера доктора Уотсона в том, что в их общих приключениях тот рассматривает не только голую логику и математику фактов, но и «олитературивает» работу сыщика. «Если я прошу отдать должное моему искусству, то это не имеет никакого отношения ко мне лично, оно — вне меня. Преступление — вещь повседневная. Логика — редкая. Именно на логике, а не на преступлении вам и следовало бы сосредоточиться. А у вас курс серьезных лекций превратился в сборник занимательных рассказов» («Медные буки»).
Значит, детектив — это однообразная шахматная игра, в которой автор сражается с читателем, но ни одного из них по-настоящему не интересует судьба фигур, им и в голову не придет спросить, что чувствует король или слон, когда ступает на новую клетку или когда его снимают у зазевавшегося партнера.
По мнению известных соавторов Пьера Буало и Тома Нарсежака, это своего рода спорт, к тому же характерно англосакское времяпрепровождение: охота на лис, в которой зверь до последней страницы имеет шанс. А роль охотничьей собаки берет на себя читатель.
Отношения автора и читателя тоже напоминают спорт — творец соревнуется с воспринимающим его творение, поддразнивания, испытывает его дедуктивные способности. Один из мастеров жанра, Джон Диксон Карр, так отзывался о писании детективных историй: «Упражнение для человеческой сообразительности, установка западни и двойного капкана, игра, в которую из главы в главу автор играет против читателя с вертким умом» («Время чертова отлива»).
Вызываемые детективом волнения, несомненно, многослойны: они могут возбудить страх (когда читатель в пассивной роли отождествляет себя с преследуемым лицом или тем, кому угрожают) и зародить агрессивные инстинкты (когда читатель в активной роли разделяет судьбу сыщика). Однако тяга к спорту не дает: забыть основной, литературный характер охоты на человека. Детектив производит эпическое впечатление, в сюжете его раскрывается тайна, показывается, как ее распутали. Сыщик приходит к результатам с помощью специфически литературных средств, диалогов, которые дополняют его собственные монологи (анализирование). Литературен и строительный материал — язык. Лучший пример тому — Эрл С. Гарднер: увлекательно рассказанные приключения мы охотно читаем и тогда, когда знаем, что разгадка оставляет желать лучшего. Литература не сужается до спорта, как бы тесно ни переплетались они в этом жанре.
Мистерии?
Является ли правдой утверждение Андре Вюрмсера, что «... детектив стоит более или менее далеко от психологии, а к морали вообще не имеет никакого отношения»? [Андре Вюрмсер. Жертва номер один – убийца.] Что же он — аморальная категория?
Дух английской «fair play» [Честная игра (англ.)], вмонтированная в детектив спортивность уже заранее указывает на восприимчивость к морали.
В англосакском правопорядке признаком очищения считается признание обвиняемым своей вины перед судом, признание в преступлении. Убийца в классическом детективе обычно выполняет это правило. Поэтому разоблачение и признание себя виновным одновременно является финалом — история редко заканчивается в зале суда.
Исключение, конечно, представляет Эрл С. Гарднер, но только на первый взгляд. Для него правило тоже действительно, и речь идет всего-навсего лишь о том, что местом, где происходит разоблачение и признание себя виновным, служит не контора частного сыщика, не замок, не провинциальный барский дом, не салон, не библиотечный зал шикарной квартиры в крупном городе — разоблачение всегда театрально, — а зал суда, в котором разбирается дело невинно обвиненного и где психологически атмосфера более напряжена. Гарднер тоже не дожидается, пока настоящий преступник предстанет перед судом и будет осужден. Ибо сказка говорит о тайне, загадке, а не о человеке, судьбу которого до конца прослеживает роман, но детективная история — никогда. Раскрытие великой тайны от преступления ведет к наказанию, справедливость восстанавливается.
Конечно, мораль не только присутствует обязательным элементом в ряде действий и в заключительном эпизоде, но и вытекает из самой сути истории. В детективе упрощенными средствами — пользуясь характерной для романтики только черно-белой палитрой — Добро борется со Злом. Нет истории, где Зло не. терпело бы поражения, где не торжествовало бы Благородство. Убийца должен быть наказан и в том случае, если к преступлению его побудило злодейство жертвы, как, например, в «Деле об убийстве канарейки» С.С. Вэн Дайна.
Если мы поразмыслим как следует, то увидим, что детектив — это мистерия нашего времени, мистерия в условиях массовой культуры. Он неизбежно напоминает — даже своей структурой — средневековые игры-представления.
Вначале есть преступление, убийство, которое выбивает мир из колеи: грехопадение разрушает райское состояние порядка. Затем на сцене появляется сыщик и его, так сказать, изнанка — спутник-помощник-хроникер — Уотсон. Этот последний воплощает простого смертного вроде нас с вами, существо он несовершенное, он смотрит, но не видит, слушает, но не слышит, замечает, но не понимает явлений. Ангел истины, мастер сыска тоже возникает в облике человека, похожего на нас: Ниро Вульф поглощает пиво и обожает деликатесы; в голове у Мегрэ замирают мысли, если трубка eгo не тянет как следует; Джейн Марпл охотно выслушивает все сплетни; Фило Венc с наслаждением щеголяет своими знаниями. Однако всех их делает спасителями их миссия, чувство призвания даже в том случае, если они живут по ту сторону закона, как Ангел. Каким бы слабым и близким людям не чувствовал себя сыщик-мастер, благодаря своей миссии он поднят в особый ранг, от него ждут ясности, распутывания дела, преследования, восстановления порядка, который, по всей видимости, потерпел непоправимый ущерб. Убийство — обобщенный символ греха, сумма пороков, которые можно найти в каждом из нас; они так же присутствуют в образах известной английской мистерии «Эвримен» [Каждый человек (англ.)], как в нас самих. И, естественно, в героях детективных историй. Поэтому мастеру сыска подозрительны все. Его торжество — изобличение преступника, произнесение имени зла, влекущее за собой его уничтожение. Над хаосом торжествует порядок, восстанавливается состояние райского спокойствия. Сыщик-мастер — это всегда ярко индивидуализированный пророк порядка, безгрешных состояний. Он может быть апостолом науки, как Шерлок Холмс, проповедником чистого разума, как Эркюль Пуаро, может верить, как Мегрэ, что понимание есть самое высшее добро и что плодом его является сочувствие. Он может состоять на службе у небес, как патер Браун. Даже сыщику с крепкими кулаками типа Майка Хаммера находится достойная роль в этой мистерии: он мстящий бич божий.
Метко и удачно подметил однажды Николас Блейк: «...детективные истории читают сторонники общественного порядка, а приключенческую макулатуру любят те, кому он не дорог». [Из введения в книге Хауарда Хейкрафта «Убийство ради удовольствия» (Лондон, «Дейвис», 1942). Для курьеза: это утверждение прозвучало в верхней палате английского парламента, Палате Лордов. Филип Гудхарт в своей статье «Убийство миллионам» («Дейли Телеграф энд Морнинг Пост» за 14. IV. 1952) цитирует лорда Хьюарта, сказавшего это.]
В классическом детективе к крайнему преступлению — убийству — преступника закономерно толкают изъяны и пороки социальных явлений, человеческих характеров: безмерное честолюбие, безудержная ревность, эгоизм, жажда мести. Однако обычно — поскольку жанр родился в период исторического развития капитализма и принял известные сейчас формы — движущей пружиной всего являются деньги. По мнению авторов детективов, безмерная жажда материальных благ в большинстве случаев губит, соблазняет на совершение преступления против жизни. Вот мораль, сформулированная просто, в соответствии с уровнем сказки. Идеальный детектив-мастер воплощает нравственность, совесть общества, не знающую компромиссов. Более того, он истинный одержимый фанатик правосудия. Эркюль Пуаро, бельгийский детектив на пенсии, часто мечтает о том, какие прекрасные кабачки будет выращивать в саду потом, когда окончательно удалится от дел, но случай для этого так никогда и не представляется, потому что все свое время он посвящает преследованию тех, кто согрешил против святости жизни. Более того, даже жизнь своя ему не дорога, если речь идет о том, чтобы обезвредить гнусного, изощренного преступника, неоднократно совершавшего убийства. Другой образ — Джейн Марпл Агаты Кристи — прямая посланница судьбы, Немезида во плоти, которая настигает злодея и поражает его (одну из последних книг о ней Кристи подчеркнуто назвала «Немезидой»).
Адвокату-сыщику Эрла С. Гарднера его сотрудник тоже дает однажды «хороший практический совет», но получает хлесткий ответ:
«Не будь наивным! — сказал Дрейк. - Я знаю целую кучу адвокатов-защитников, которые мало заботятся об истине. Когда истина загоняет клиента в тупик, хороший адвокат должен прибегнуть к чему-нибудь другому.
— Я боюсь всего, что не истина! — ответил Мейсон. — Мой клиент излагает историю, которая вряд ли достоверна, и все же это то, что он может сказать.
И я в качестве его адвоката остаюсь верен идеалам своего ремесла, когда придерживаюсь этой версии. Возможно, я думаю, что она ложна, но я этого не знаю. Однако если он вылез с какой-нибудь выдуманной историей, я знал бы, что она не соответствует действительности, а я боюсь всего, что ложно. Дело адвоката доискиваться истины» («Случай с обаятельным привидением»).
И это тоже мораль.
Достарыңызбен бөлісу: |