Травма и душа. Духовно-психологический подход к человеческому развитию и его прерыванию



Pdf көрінісі
бет179/220
Дата27.01.2024
өлшемі3.07 Mb.
#489988
1   ...   175   176   177   178   179   180   181   182   ...   220
Donald Kalshed Travma i dusha

(Jung, 2009: 234)
Я должен был признать и принять, что моя душа – дитя, что мой Бог в моей
душе – дитя.
(Jung, 2009: 244)
Мой Бог – дитя, так что [не] удивительно, что дух этого времени во мне
яростно подвергает его осмеянию и презрению. Каждый шаг, приближающий меня
к душе, вызывает презрительный хохот моих бесов, трусливо наушничающих и
приготовляющих яды.
(Jung, 2009: 234)
Несмотря на высмеивание со стороны своих внутренних голосов, а также прежних
друзей по психоаналитическому движению, Юнг вернулся к той части себя, которая
помогала ему, когда он был еще мальчиком, к своему глубинному, вернее, богоданному я


к своей изначальной невинности и душевной жизни. Благодаря вновь обретенному доверию
своему внутреннему миру и своим пациентам, Юнг смог понять, что все мы рождены между
двумя мирами, или уровнями реальности, что мы участвуем в жизни обоих миров. С одной
стороны, во внешнем мире материальной реальности доминирует «дух времени», с другой
стороны, во внутреннем мире, которому присущи духовные реальности, – «дух глубин». Мы
берем свое начало в обоих этих пространствах. Мы – граждане двух миров (см. слова
Хешеля в эпиграфе к введению).
Кроме того, Юнг стал понимать, что душа – это связка или соединение между этими
мирами. И именно благодаря этой идее, что душа проявляется как взаимоотношение двух
миров, образ получеловеческого, полубожественного «ребенка», который олицетворял собой
душу в его сновидениях, стал столь значимым для Юнга. Юнг вырос в христианской семье,
его отец был священником. Однако у него не было веры в иррациональные догмы
христианской церкви и в ее духовного аватара – Иисуса Христа. Ребенок родился от девы, от
духовного отца и матери – земной женщины? Что за ерунда! – думал Юнг. Но подождите-ка
минутку! А что, если этот образ, этот миф о двойственном происхождении является
глубинным отображением двух миров, определяющих диалектику души, и персонифицирует
соотношение этих миров? А если такой символизм архетипически выражает не буквальную
правду об историческом Иисусе, а символическую истину о божественно-человеческой
жизни души внутри любого человека? Такое символическое понимание своей христианской
основы стало возникать у Юнга по мере того, как он записывал свои фантазии в Красную
книгу.
Христианский миф также помог Юнгу в самой трудной части его мрачных блужданий
в мире теней. Он осознал, что внутренний ребенок не придет к нему, пока он не примет
полного поражения Эго, полной его сокрушенности, его «распятия». Подобно Пилоту в
истории Сент-Экзюпери, потерпевшему крушение в пустыне, Юнг потерпел крушение своей
психоаналитической карьеры и рухнул в пустыню изоляции и отчаяния. Однако желание
Юнга вглядеться в себя и отказаться от своих прежних идентификаций, от всего того, что он
ранее знал о своей профессиональной идентичности, привело его Маленького принца вниз, в
этот мир. Христианская история помогла ему принести эту жертву. В Красной книге Юнг
пишет:
Я увидел смерть Христову и я увидел его муки; я ощущал агонию его
умирания, великого умирания. Я увидел нового Бога, ребенка [возникшего в этом
страдании]… чья воля проста и лежит вне конфликта… Я должен стать Христом. Я
переделываюсь в Христа, я должен выстрадать это. Так течет искупительная кровь.
После самопожертвования мое удовольствие изменилось и возвысилось до своего
высшего принципа. Любовь явила себя.


Достарыңызбен бөлісу:
1   ...   175   176   177   178   179   180   181   182   ...   220




©dereksiz.org 2024
әкімшілігінің қараңыз

    Басты бет