Утверждение Юнга в Красной книге (и в частных письмах), что он «должен стать
Христом и должен выстрадать его», часто бывало неправильно истолковано некоторыми
авторами, такими, например, как Ричард Нолл, который утверждал, что Юнг отождествил
себя с Христом и считал себя основателем новой религии (Noll, 1994). Похоже, что Юнг
действительно
был склонен к маниакальному бегству в инфляцированную риторику в связи
со своим религиозным энтузиазмом (см. выше письмо Фрейду), но в то же время он глубоко
осознавал свои тенденции к грандиозности.
Следующее письмо делает это совершенно ясным. В 1959 году, почти через 50 лет
после того, как было написано его знаменитое «инфляционное» письмо Фрейду о
психоанализе как о религии, один из студентов Юнга напомнил ему об этом и процитировал
несколько восторженных фрагментов из него. Юнг ответил:
Большое спасибо за цитату из той проклятой переписки. Для меня это, к
сожалению, неуничтожимое напоминание о невероятной глупости, которой я был
полон в дни своей юности. Путешествие из страны воздушных замков обратно на
землю на самом деле длилось долго. В моем случае «путь пилигрима» состоял в
необходимом спуске по тысяче лестниц до тех пор, пока я не смог дотянуться
рукой до той горстки праха, которой я являюсь.
(Jung, 1973: 19)
От «страны воздушных замков» до «горстки праха, которым я являюсь». Невозможно
представить себе более искреннее и смиренное свидетельство утраты иллюзий и дефляции,
что пережил Юнг. Мы могли бы добавить, что вместе с этим он также пережил и утрату
невинности, что божественный ребенок Юнга – его Маленький принц – пришел на землю и,
освободившись от своего инфантильного всемогущества, открылся ему как символический
образ искры индивидуальности в каждом человеке. В результате жизнь Юнга, как и Пилота в
истории
Сент-Экзюпери, обновилась. Юнг был разделен надвое архаичными защитами.
Духовный мир пришел к нему на помощь и спас его детскую душу, укутав ее в «покровах
мистерии». Но душа еще не осознала себя как функцию отношений между мирами, потому
что еще не рискнула своим всемогуществом, предприняв попытку нисхождения в этот мир.
Наконец, Юнг отдал свою эго-идентичность на милость духовному миру и через это
«распятие» смог оценить свою человечность, слишком-человеческую
реальность как
«горстку праха», которой он был. Это привело его к переживанию сильного горя и
страданиям, однако вслед за этим появились «пшеничные поля» необычайной красоты и
глубины, та промежуточная реальность, что мерцает в жизни внутри и снаружи. Как сказал
Джон Таррант (Tarrant, 1998: 49): «Если мы не позволим
себе поддаться соблазну
существования в этом мире, то пальцам вечности не за что будет нас ухватить». Юнг впал в
соблазн существования в этом мире, был разрушен и, наконец, пальцы вечности ухватили
его. Его жизнь, какой он нам ее показал со всеми ее страданиями,
является прекрасной
парадигмой того, что ждет нас на нашем собственном «пути пилигрима».
Достарыңызбен бөлісу: