На пути к теоретическому осмыслению

смерти.
Через призму теоретической позиции Фрэнсис Тастин можно было бы увидеть
сновидение Деборы как изображение полного отсутствия холдинга и контейнирующего
присутствия в ее младенчестве. Она осталась объятой невыносимым ужасом, что она
необратимо растворяется, падает, вытекает через поверхность своего тела (истекает кровью).
Уилфред Бион, возможно, рассмотрел бы это сновидение как образ подлинного зла и
жестокости, которые исходят от садистического Супер-Эго, использующего собственную
инвертированную агрессию Деборы, возникшую в ее ранних отношениях с матерью. Он
понял бы это как атаки на связи в ее внутреннем мире, рассечение ее переживания на
множество фрагментов, приводящее к безымянному ужасу, к формированию внутренних
«странных объектов» и инверсии альфа-функции.
Наконец, Рональд Фейрберн, наверное, посчитал бы такой сон «доказательством» того,
что травмированный ребенок «стремится обойти опасность, связанную с выражением
либидинозного и агрессивного аффектов по отношению к их объекту, используя максимум
своей агрессии при подавлении максимума своих либидинозных потребностей» (Fairbairn,
1981: 115).
В действительности все эти теоретические интерпретации являются современными
мифологемами – попытками представить себе внутренний мир травмированного ребенка,
чтобы понять, что в ходе развития индивида могло послужить причиной тех состояний
ужаса, примеры которого мы видим в образах сновидения Деборы и в сказке «Девушка-
безручка». Во всех этих объяснениях присутствует тема неудачного опосредования
младенческого всемогущества, неудачи людей, окружающих младенца в том, чтобы понять и
удовлетворить, помочь с переработкой и гуманизировать то, что в доличностном опыте
ребенка попеременно переживается как рай и ад.
За редким исключением все эти теоретики не учитывают архетипическую природу
внутреннего мира или мифологический уровень сил, действующих в нем. Таким
исключением является Генри Кристал (Krystal, 1988: 145–146), который пытается добраться
до более глубоких архетипических составляющих детского опыта:
Каково может быть психическое состояние ребенка, находящегося во власти
примитивных предвестников аффекта, которые включают в себя реакцию всей
вегетативной нервной системы, а также активацию предшественников боли? Как
мы можем представить себе вневременной ужас ребенка? То, что нам стало
известно из нашего опыта работы с взрослыми пациентами, которые в детстве
перенесли тяжелую психическую травму, указывает на то, что такие переживания
являются самым ужасным и неописуемым кошмаром из всего, известного
человеку. Эта участь в буквальном смысле хуже смерти – невыразимый ужас,
который будет только усиливаться и продолжаться без конца… безутешное
состояние полностью сокрушенного ребенка… эмоциональный мозг полностью…
затоплен прототипами аффектов… весь организм находится в состоянии
тревоги.
Кристал упоминает о «прототипах аффектов» (Юнг назвал бы их архетипическими
аффектами) и делает акцент на «непомышляемой тревоге», «невыразимом ужасе» и защитах,
необходимых для переработки такой тревоги. Он пытается выразить то, что Поль Рикер
(Ricoeur, 1967) назвал даймоническим уровнем человеческого опыта. Рикер говорит, что
выражение «даймон» дает нам образ божественного как «недифференцированной силы; так
что оно вполне подходит для описания внезапного, иррационального, неодолимого
появления божественного в эмоционально-волевой жизни человека» (Ricoeur, 1967: 215–
216). Наряду со словом «даймонический» мы могли бы здесь использовать термины
«мифопоэтический» или «архетипический». Независимо от термина, который мы
используем, мы имеем в виду глубокий и изначальный, коллективный и безличный уровень
психики, активированный при детской травме. Этот уровень включает в себя нуминозный, то

есть благоговейно-трепетный, аспект очень раннего, доэгоического, доисторического,
довербального опыта ребенка. При этом нуминозное может быть как негативным, так и
позитивным.
Сандра Эдельман способствует более глубокому пониманию этой темы, высказывая
идею, что психе некоторых детей была «затронута» даймонической, табуированной сферой
сакрального. Когда они подвергаются насилию или нападению в таком раннем возрасте, то
это является как бы нападением со стороны самого божества – «бога живого» –
нечеловеческого, безымянного гневного божества (Edelman, 1998). Она полагает, что
результатом оказывается не стыд в обычном смысле за тот или иной плохой поступок, но
онтический стыд. 
В какой-то момент развития, предшествующий формированию Эго, психе
младенца наталкивается на даймонический аспект сакрального, на темную сторону
нумена; эта встреча оставляет в архаичной психике младенца не просто чувство
«стыда», а ощущение собственной скверны и последующее чувство ужаса. Если
это чувство не смягчается поддерживающим окружением младенца, созданным
эмпатичной матерью, то ужас становится всепроникающим и хроническим.
…потому что травма была вызвана родителем-как-богом, его невербальным
сообщением, что ребенок по самой своей природе недостоин бога, иначе не был бы
подвергнут такому опыту или избран для него.

жүктеу/скачать 3.07 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: