Начало терапевтического процесса Деборы

рассказывала мне свои сновидения, а затем позволяла себе почувствовать нежность и ужас
некоторых образов, ранние воспоминания стали обретать форму на фоне тьмы заднего плана
ее сознательной жизни. Мы начали вместе созерцать безмолвный ужас ее ранней жизни и
искать для него слова.
Вот типичное сновидение того времени:
Во сне я в Калифорнии, прихожу к какой-то женщине. Она красивая и яркая,
но утратила нечто жизненно важное и теперь обессилена печалью и депрессией.
Она греется на солнце во дворе, лежа в постели (как Фрида Кало). Вдруг ее лицо
чернеет. Она понимает: что-то происходит – и зовет на помощь. В этот момент все
ее лицо оказывается без кожи и можно видеть ее череп, кровь и подкожные ткани.
Она пытается снова кричать, но теперь ее живот вскрыт, так как был разделен
надвое, и все внутренности просто вываливаются из нее… кровь и кишки на земле.
Можно заглянуть прямо в полость ее тела. Я просыпаюсь в ужасе.
Дебора интуитивно понимала, что это сновидение означало потребность в помощи,
которую она реализовала, придя в терапию, а также вскрывало личный ад травмы раннего
детства. Она задавалась вопросом, не слишком ли это много для нее или не слишком ли
поздно.
Фрида Кало, с которой Дебора ассоциировала сновидение, – мексиканская художница,
которая девочкой пострадала от полиомиелита, а затем в возрасте около 20 лет попала в
тяжелую дорожную аварию. Она была на грани смерти, так как было сломано много костей,
а ее матку проткнул железный прут. Кало неоднократно изображала свою травму в виде
графических автопортретов, и Дебора знала эти картины – пугающие образы
выпотрошенного или изломанного женского тела Фриды Кало. Очевидно, психика Деборы
предоставляла образы ее ранней травмы, визуальные репрезентации, которые выталкивали ее
чувства наверх. Это сновидение передало Деборе почти невыносимое чувство
опустошенности внутри – безнадежности и смерти, «напряжения по ту сторону ужаса, –
сказала она, – когда одолевают катастрофические ожидания и страхи. Это суицидальное
ощущение, оно касается опыта, который моя душа не могла вынести… не уверена, что смогу
продолжать… это как черная дыра отчаяния в центре меня самой».
Еще одно ужасающее сновидение раннего периода терапии Деборы появилось после
того, как они с мужем пообедали в местном ресторанчике. За соседним столом они увидели
маленького мальчика с органическим поражением мозга и физическими недостатками,
который выглядел как бы «мертвым для мира»: он сидел, уставившись в пустоту. Дебора
была потрясена жизненной трагедией этого мальчика.
Сновидение: я подхожу к гаражу и вижу отрубленную верхнюю часть головы
ребенка – она отрублена по линии рта. Я вижу ангельское личико ребенка, залитое
потоками крови… они собираются выбросить нижнюю половину и чем-то ее
заменить. Я одна, и меня одолевает ужасное чувство внутренней опустошенности –
это такая боль! Это больше, чем я могу выдержать.
Помимо ассоциации с аутичным мальчиком-инвалидом в ресторанчике, Дебора сразу
сообщила, что этот образ сновидения, как она почувствовала, был связан с ужасающей
травмой рта в детстве, о которой ей удалось забыть. Несмотря на многократные усилия
стоматологов, после травмы осталась хроническая неустойчивость ее верхних резцов с
тенденцией к абсцессам и инфекциям. Она сказала: «Я не знаю, что со мной тогда случилось,
и боюсь даже думать об этом». Дебора также чувствовала, что этот образ может быть связан
с тем, что рот – орган речи и выражения чувств и что каждый ребенок, родившийся у ее все
более несчастной матери, становился «отрезанным» и отвергнутым, как только начинал
говорить. «Джен любила детей, но начинала нас ненавидеть, как только мы становились
реальными людьми».

Третий сон из ада активированного бессознательного Деборы был одним из тех,
которые невозможно забыть. Он приснился ей после того, как она позволила себе по-
настоящему почувствовать гнев на мужа за то, что, как она опасалась, он мог эмоционально
отстраниться от нее. Этот сон могла бы увидеть и героиня нашей сказки:
Я пытаюсь заниматься любовью с мужем, но он отрубает мне руки и ноги. Я
не могу держать его культями рук. Боюсь испачкать своей кровью постель. Я
медленно истекаю кровью, но беспокоюсь о том, что кровью оскверню его.
Дебора проснулась в отчаянии и не могла найти слов, чтобы описать нечто
фундаментально невыразимое, умерщвляющее. Она сказала:
У меня нет слов, чтобы выразить это. Я плакала и не могла остановиться,
когда проснулась. Мой муж обнимал меня. Я провела в его объятиях полчаса, пока
я не начала снова чувствовать себя «нормально». Я не смогла бы жить дальше,
если бы не вышла из этого состояния – ощущения были самоубийственными. Это
было невозможно… бесконечный ужас – как полная пустота в центре меня
самой… бездна, полное отчаяние, изгнание, безумие.
Когда я слушал и пытался понять личную версию Деборы того, что Кьеркегор
описывал как «болезнь к смерти» (Kierkegaard, 2004), я чувствовал, что никакие слова не
способны выразить этот ужас, я также понимал, что невозможно найти слова, которые могли
бы утешить мою пациентку, охваченную этим ужасом. Как мы могли бы понять этот образ?
Очевидно, что «муж» в сновидении не был ее фактическим мужем, с которым у нее были
любящие и открытые отношения. Кто же тогда был этим внутренним расчленяющим
монстром в ее сновидении? Что за чудовищный демон напал и отрубил ей руки в тот момент,
когда она хотела обнять любимого человека и выразить свою любовь, в присутствии
которого она чувствовала себя виноватой за свою жизненную энергию (кровь на простынях)?
Короче говоря, как нам понимать эту личную версию отца из сказки «Девушка-безручка»,
одержимого дьяволом?

жүктеу/скачать 3.07 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: