Разорванное безмолвие (961-1100)

5. Разорванное безмолвие (961-1100)

ВОКРУГ КИТАЙСКОЙ СТЕНЫ

Окитаенные степняки оказались в отчаянном положении, так как оккупация их земель войсками Сун не сулила им ничего хорошего, а отступать на север они не могли, ибо уже утеряли традиции кочевого быта. Поэтому им пришлось организовать сопротивление и подыскать для достижения успеха подходящую форму идеологии и, как требовала традиция средневекового Китая, установить преемственность с одной из династий прошлого. Инициативу организации сопротивления взяли на себя тангуты - смешанное из осколков многих пограничных племен население Ордоса и Алашаня. Во время подавления восстания Хуан Чао тангуты выступили на защиту династии Тан и вместе с тюрками-шато одержали победу. Вождями их были князья, носившие фамилию Тоба. Они возводили свой род к династии Вэй, правившей Северным Китаем с 386 по 557 г. [†56]. Была ли эта генеалогия вымышленной [†57] или действительной [†58], она сыграла свою роль [†59]. Тибетоязычные племена минягов, известных у китайцев под именем "дансянов", а у монголов и тюрок - "тангутов", выселились из долины Таохэ и Вэйшуй в Ордос и Алашань в середине VII в. Здесь они размножились и разбогатели, обзавелись скотом, но не объединились в единое государство. Северо-восточные племена, жившие в Чахаре [*71], были покорены киданями; западные, населявшие Ганьсу, держались союза с Китаем, и только центральная группа их проявила стремление к самостоятельности. В 873 г. эти тангуты овладели городом Сячжоу и в 884 г. за помощь династии Тан против Хуан Чао были признаны как автономное вассальное княжество. Впоследствии они входили в империю Поздняя Тан, но чисто номинально, управляясь собственными князьями, для проформы получавшими китайские чины. В войне между шато и китайцами тангуты участия не принимали и благодаря такой изоляции окрепли и усилились.

Объединение всего Китая династией Сун поставило перед тангутскими старейшинами дилемму: вернуться под протекторат Китая или добиваться независимости. Сторонник первого решения Тоба Цзи-пэн явился в Кайфын с предложением покорности, но его родственник Тоба Цэи-цянь возглавил восстание против китайцев, введших войска в тангутскис земли, т.е. в Ордос, в 982 г. Сначала его преследовали неудачи и ему пришлось спасаться бегством от китайских войск. Но "жители запада, облагодетельствованные родом Тоба, во множестве приходили к нему" [†60], и китайцы стали терпеть поражения. В 985 г. против тангутов была брошена сильная армия, нанесшая им немалый урон, но разгромленная в том же году. Тогда тангуты заключили союз с киданями и снова разбили китайцев в 987 г. Последующие военные действия тангутов были столь удачны, что император повелел разрушить крепость Сячжоу, уступив тем самым тангутам Западное Ганьсу и Ордос. В 990 г. новое тангутскос государство было признано империей Ляо, и с этой даты отсчитывается его самостоятельное существование [*72].

Мы не будем прослеживать перипетии непрекращавшейся войны Тангута с Китаем, так как это нарушило бы принятые нами масштаб и степень приближения. Но роль тангуто-китайской войны в общеисторическом процессе оттенить необходимо. Сами тангуты считали себя наследниками полуинородческих династий Бэй-Вэй и Тан, а также шатоских династий Поздняя (Хоу) Тан и платформу - право некитайцев жить на территориях, некогда захваченных Китаем, сохранять свои исторически сложившиеся традиции управляться вождями из своей среды, а не китайскими чиновниками. Однако собственно тибетские племена в Ганьсу и Амдо оказались их врагами. Во время войны с ганьсуйскими тибетцами Тоба Цзи-цянь был тяжело ранен стрелою в лицо и год спустя, в 1004 г., скончался. Его сын, Тоба Дэ-мин, вступил в переговоры с империей Сун и добился в 1006 г. мира, по которому ему были пожалованы чины военного губернатора и великого князя, а также дары деньгами, материями и чаем только за то, что он согласился не числить себя суверенным государем [†61].

Передышку тангуты использовали для обеспечения своей западной границы. Сын Дэ-мина, Юань-хао, талантливый полководец, выбил уйгуров из Ганьчжоу в 1028 г. и захватил Дуньхуан в 1035 г. Бои были крайне ожесточенными, потому что между уйгурами и тангутами была кровная вражда [†62], ощущавшаяся степными народами более четко, чем политическое, экономическое или религиозное соперничество. В плен не брали; "кровь лилась, как журчащий поток" [†63]. Но успешное проникновение тангутов на запад было сорвано также тибетцами, находившимися с тангутами в кровной вражде. Разбитые в предгорьях Наньшаня, тибетские племена объединились в горах Амдо и на берегах озера Кукунор в царство Тубот.

Потомок древних тибетских царей Госрай (Го-сы-ло) возглавил объединение племен и выступил против тангутского царства "в ожидании наград и почестей от китайского двора" [†64]. Может быть, не только поэтому, хотя, бесспорно, союз с Китаем был ему на руку, ибо "враги наших врагов - наша друзья". Нападение Юань-хао на Госрая в 1035 г. кончилось для тангутов неудачей. Госрай отбился, и после победы к нему стали стекаться ганьсуйские тибетцы и уйгуры, которым под властью тангутов было не сладко. В 1041 г. ганьсуйские уйгуры, бежавшие во время наступления тангутов в Турфан, попытались освободить свою родину от завоевателей. Они напали на оазис Шачжоу и осадили крепость, где располагался тангутский гарнизон. Но тангуты бросили на запад свою латную конницу, чем застали уйгуров снять осаду и вернуться в Турфан [†65], где их защищали от тангутских копий безмолвные барханы и сыпучие пески пустыни. Благодаря этой диверсии уцелело эфемерное царство Тубот, но Госрай даже при наличии пополнений и союзников не мог тягаться с организованной армией Юань-хао. Он был вынужден ограничиться обороной своих горных крепостей да грабительскими набегами на тангутское царство. [†66].

Думается, что сила Тангута определялась двумя взаимосвязанными обстоятельствами: наличием позитивной политической программы и составом людей, этой программой очарованных. Царевич Юань-хао побуждал своего миролюбивого отца Дэмина к войне с Китаем, который оплачивал мир шелком, говоря: "Одеваться кожею и волною (овечьей шерстью. - Л.Г.), заниматься скотоводством - вот что сродни кочевым. Родившись героем, должно господствовать над другими; к чему шелковые ткани". И еще четче программа культурного самоопределения [*73] выражена в сравнении тангутов с киданями, как губка впитывавшими в себя китайскую цивилизацию: "Яньцы (т.е. кидани, поселившиеся около Пекина. - Л.Г.) в одежде, питье и пище подражают китайцам. Тангуты не любят Китай и пользуются такими нравами и обычаями) какими им заблагорассудится" [†67].

Эта патетическая декламация была произнесена не впустую. Здесь со всей очевидностью было заявлено, что не жизненное благополучие и не блаженный покой являются целью жизни, а борьба против вечного врага кочевников, против врага предков, т.е. Тоба-Вэйской династии, некогда пришедшей из степей Забайкалья, захватившей пол-Китая и ставшей жертвой своих подданных. Это была еще более крайняя программа, нежели у тюрок-шато, да и проводилась она более последовательно. Вместо компромисса с китайской культурой Юань-хао провел ряд реформ, которыми уничтожил все заимствования из Китая: сменил китайское летосчисление на свое, тут же изобретенное; отказался от пожалованной ему китайской фамилии; создал тангутский штат чиновников, тангутскую армию и тангутскую письменность, хотя и иероглифическую, но отличную от китайской. Наконец, он рискнул и в конце 1038 г. объявил себя "Сыном Неба" и назвал свое царство империей Западная Ся. ссылаясь на происхождение от дома Тоба-Вэй. Это означало войну с Китаем, где не могли потерпеть, чтобы на земле существовала еще одна империя, кроме Срединной. Война длилась до 1044 г. и закончилась тем, что Юань-хао отказался от пышного титула. Законы экономики оказались сильнее идей войны и победы. Народ роптал, потому что не стало чая и шелковых одежд. Пришлось помириться и уступить, впрочем. только в формальных обращениях при дипломатической переписке [†68].

Ну что могли противопоставить этому подъему страстей полудикие тибетские горцы, мечтавшие только о получении "даров" от "Сына Неба", т.е. чая, материй и шелка для своих жен. По физической храбрости и выносливости они не уступали тангутам, но у них не было того подъема, того творческого накала, который позволил маленькому тангутскому княжеству победить китайские полчища и создать культуру, не уступавшую китайской. Конечно, это не могло быть достигнуто силами одних степняков и горцев. На помощь тангутам пришел сам же Китай, изгнавший из своих пределов всех инакомыслящих, в первую очередь буддистов и христиан. Буддисты нашли в тангутских юртах хороший прием. Для тангутских царей они рисовали картины, отливали статуи, сочиняли стихи и трактаты, а когда бывало нужно, давали добрые советы по дипломатическим и административным вопросам.

Будучи нетерпимыми к обидевшим их китайцам, буддисты не мешали тангутам почитать "духов-ясновидцев" и умерших предков. Кроме буддистов в Тангут бежали из Китая и даосы, и там не были запрещены конфуцианские трактаты. Терпимость дала тангутам такую силу, что они остановили китайскую агрессию, прикрыв собой беззащитную Великую степь, благодаря чему в тылу у них беспрепятственно сформировались ханства черных татар (см. ниже).

Юань-хао погиб в 1048 г. Он был убит собственным сыном, у которого он отнял невесту. Наступило смутное время господства знатного рода Лян, непопулярного в войсках. В 1082 г. китайцы отняли у тангутов крепость Ляньчжоу и возвели на престол старую династию, которая успешно закончила войну с Китаем миром 1106 г., чему весьма способствовала ссора китайцев с амдоскими тибетцами и развал царства Госрая. При схватке один на один Тангут по силе оказался равным Китаю.

После падения Западнотюркютского каганата [*74] поселения карлуков обходили озеро Иссык-Куль с юга; на востоке доходили до реки Тарима. В конце IX в. пограничными городами были Касан [*75], на берегу Касансая, правого притока Сырдарьи, и Исфиджаб, в долине реки Арысь [†69] , а в начале Х в. "тюрки-карлуки облегают Мавераннагр от Исфиджаба до отдаленнейших городов Ферганы" [†70]. Это была их южная граница. На севере они продолжали удерживать Семиречье, верховья Иртыша и гегемонию в восточной части современного Казахстана. Из подчиненных им племен известны аргу (аргыны, потомки басмалов [†71]) и тухси, остаток тюргешей в юго-западном Семиречье. Это были наиболее цивилизованные тюркские племена, отчасти перешедшие к оседлости.

Однако правитель карлуков титуловался не "хан", а "джабгу", что дает основание думать, что карлукская держава была не особенно могущественна.

Действительно, в начале Х в. на южной границе карлукских земель появляются новые племена: чигили и ягма. Чигили кочуют вокруг озера Иссык-Куль и на северо-восток от его, а ягма - в окрестностях Кашгара. Очевидно, потеря карлуками этих территорий связана со столкновением с уйгурами, временно захватившими Аксу и Барсхан, и с вмешательством кыргызов, выбивших оттуда уйгуров.

В борьбе с мусульманами карлуки также терпели поражение. В 840 г. Нух ибн Асад завоевал Исфиджаб и построил стену, защищавшую земледельческие районы от кочевников. В 893 г. Исмаил Самани овладел Таласом. На западе саманидское правительство подняло против карлуков гузов - предков туркмен, носивших в то время название "огузы", что просто означает "роды".

В начале Х в. эти потомки парфян [*76] локализовались в низовьях Сырдарьи и на берегах Аральского моря. В тюркютскую эпоху они сменили свой язык - по-видимому, один из диалектов пехлеви - на тюркский, но продолжали чувствовать свою связь с Восточным Ираном и, вступив в союз с Саманидами, стеснили карлуков. Они рано приняли ислам и вынудили карлуков сделать то же самое в 960 г. Карлуки утеряли гегемонию в степи, и она перешла к воинственным скотоводам - ягма.

По-видимому, отюречивание Западного края началось еще во время владычества там западнотюркских ханов. На китайской карте эпохи Тан, составленной в конце VII в., наряду со старым названием - Сулэ появляется новое - Каша, т.е. Кашгар. Надо полагать, что в тревожную эпоху крушения Западнотюркютского каганата побережья Кашгар-дарьи заселились тюркоязычными кочевниками нушиби, распространявшимися с Тянь-Шаня на юг [†72]. Пришельцы ужились с немногочисленным оседлым населением оазиса, перемешались и составили новое племя - ягма, ставшее известным в начале X в. О наличии двух расовых компонентов в этом племени отчетливо говорит противоречие в описаниях их внешнего облика. Арабский путешественник Абу-Дулеф пишет, что ягма были высокорослым бородатым народом с голубыми глазами [†73], а Утби, историк XI в., пишет, что под Балхом в 1008 г. потерпели поражение тюрки (это были ягма) "с широкими лицами, маленькими глазами, плоскими носами, малым количеством волос на бороде, с железными мечами, в черных одеждах" [†74].

Это разногласие вполне объяснимо, если учесть, что Абу-Дулеф был в самом городе Кашгаре и видел потомков древнего европеоидного населения оазиса, а Утби видел рядовых воинов, набранных из числа обитателей окрестностей города.

Ягма приняли ислам еще раньше карлуков - в 900 г. и тем самым связали себя с западной половиной Средней Азии. Правитель их назывался Богра-ханом, а народ ягма носил название "бограч" [†75]. Современники не смешивали этот народ ни с карлуками, ни с уйгурами. Поэма Кудатку-билик, сочиненная Юсуфом Баласагунским в 1069 г., была, по мнению С.Е. Малова, написана сначала арабскими буквами, а затем переписывалась уйгурским шрифтом [†76]. Язык поэмы отличается от уйгурского и называется бограханским [†77]. Итак, к началу Х в. не только Турфан и Карашар, но и Кашгар и Яркенд отюречились. Западный край превратился в Восточный Туркестан.

СЕВЕРО-ЗАПАД [*77]

Исчезновение железной руки западнотюркских ханов позволило несильным, но воинственным кочевым племенам проявить свои нерастраченные силы. Кенгересы, называемые русскими печенегами, начали войну против угров, обитавших на Урале, и в начале IX в. вынудили их отступить на запад, под покровительство хазарского царства.

В IX в. воинственная печенежская орда удерживала господство в бассейне Яика, но на юго-востоке им приходилось вести непрекращающуюся войну с гузами, а на западе - с хазарами.

Во второй половине IX в. хазары и гузы заключили союз и так стеснили печенегов, что часть их, обитавшая в Устюрте, покорностью купила себе покой, а другая часть прорвалась в причерноморские степи и около 890 г. достигла нижнего Дуная, а в 915 г. вошла в соприкосновение с Русью, Византией и Болгарией. Азиатские земли печенегов достались гузам (они же узы, торки, туркмены; последнее название получает твердое значение этнонима лишь с XI в.).

К востоку от гузов, в лесостепной полосе от Иртыша до Тобола, обитали кимаки. Восточные авторы, как мусульманские, так и китайские, именуют их кыпчаками. Они были многочисленны и имели свою родовую организацию: во главе их стоял хакан, имевший 11 подручных сборщиков податей. Летняя ставка его находилась в городе Камания, местонахождение которого неизвестно; видимо, это был город из войлочных юрт. Когда кимаки в середине XI в. проникли в Приднепровье, русские назвали их "половцами" за светлый цвет волос (полова - рубленая солома), но в западноевропейских языках за ними сохранился этноним - команы [*78] [*79]. Это был смешанный народ, сложившийся из потомков среднеазиатских хуннов - чумугунь, кыпчаков и канглов [†78]. Канглы - остатки населения древнего Кангюя, а кыпчаки - западная отрасль динлинов, европеоидного народа, жившего в Минусинской котловине еще до нашей эры [†79]. За 200 лет подчинения тюркютам и те и другие стали тюркоязычными (впрочем, я полагаю, что кыпчаки всегда таковыми были) и слились в один народ, который, по словам Шихаб ад-дина Яхьи, географа XIV в., отличался "от других тюрков своей религиозностью, храбростью, быстротой движений, красотой фигуры, правильностью черт лица и благородством" [†80].

Впоследствии они оттеснили гузов на юг, печенегов на запад, карлуков на юго-восток, а угров на север, в глухую тайгу, и стали хозяевами территории древнего Кангюя, с этого времени превратившейся в Дешт-и-Кыпчак, Кыпчакскую степь. В середине XI в. они столкнулись с русскими князьями и нанесли им несколько тяжелых поражений, однако, разбитые Владимиром Мономахом в 1115 г., перестали представлять реальную угрозу для русской земли.

СЕВЕРНЫЙ ОАЗИС

В эпохи усыхания степей, даже кратковременные, естественно, вырастала роль оазисов, где условия микроклимата позволяли населению сохранить свое хозяйство и даже развить его. потому что постоянная угроза со стороны степи ослабевала вместе с оскудением хозяйства кочевников. Именно благодаря такому сочетанию обстоятельств в Х в. усилились государства уйгурских идыкутов и среднеазиатских эмиров - Саманидов.

На северной окраине степи в столь же выгодных условиях оказались два народа: кыпчаки на южных склонах Алтая и, что особенно важно, обитатели долины среднего Онона. Большую часть Восточного Забайкалья и прилегающей к нему Восточной Монголии занимают степные просторы, а Ононский сосновый бор [†81] площадью около тысячи квадратных километров [*80] - это только остров леса, сохранившегося в аридном климате благодаря тому, что в неогене здесь располагался огромный пресный водоем. Древние речные и озерные отложения имеют водно-физические свойства, позволяющие произрастать деревьям, в свою очередь моделирующим микроклимат и растительный покров. Под защитой песчаных дюн растут черемуха, шиповник, смородина, боярышник, тополь, береза, ильм, дикая яблоня, сибирский абрикос, в низинах расположены луга и тростниковые болота, а на горных склонах - заросли ивняка. Даже в самые засушливые годы, когда степи вокруг выгорают, а земля трескается от жара, в Ононском бору травяная растительность не исчезает, так как ее питают грунтовые воды и защищают от суховеев расчлененные среднегорья с перепадом высот в 300-500 м. Не страшны здесь и стойкие холодные степные ветры, которые весной и осенью переходят в пыльные бури. Действие их ослабляется в глубине боров, смягчающих суточные колебания температуры на 2-6 градусов.

Обилен здесь и мир животных, особенно птиц. Глухари и дрофы, зайцы и косули наполняют сосновый бор, а из Монголии сюда ежегодно приходят стада антилоп-дзеренов. Короче говоря, даже по условиям XX в. Ононский бор - это курорт.

Исходя из сделанного описания понятно, что, во-первых, население среднего Онона по типу хозяйства, а следовательно, и культуры, должно было отличаться от окружавших его степняков; а во-вторых, засуха, поразившая в IX-Х вв. степи, отразилась на жителях Приононья минимально. Поэтому живший там народ сохранил многие старые традиции и выработал оригинальную культуру, в какой-то мере сходную со степной, но со своими локальными отличиями. Этот народ назывался монголами.

Монголы, самостоятельный этнос [†82], жили с I в. н.э. в современном Забайкалье и Северо-Восточной Монголии, севернее реки Керулен, которая отграничивала их от татар. Племенное название "монгол" очень давнего происхождения, но упоминания о монголах в китайских источниках редки, потому что Сибирь была вне поля зрения древнекитайских географов. Впервые монголы упомянуты как соседи сушеней, предков чжурчжэней, и Хоу Хань шу [†83].

Согласно монгольской легенде, предками ядра монгольского народа были Бортз-чино (Сивый волк) и Гоамарал (Прекрасная лань), которые, переплыв Тенгис (внутреннее море [†84]), поселились в долине Онона. Двенадцать поколений их потомков не оставили после себя ничего, кроме имен; так, сын родоначальников звался Бату-Чиган (Несокрушимый Белый). Трудно сказать, были ли имена Волк и Лань следом древней зоолатрии [†85], наследием тотемизма или это были охранительные имена, дававшиеся для того, чтобы духи смерти не унесли детские души. Злые духи, по мнению монголов, имеют узкую специализацию: одни уносят мальчиков, другие - девочек, третьи - животных и т.д. Поэтому дух, слыша звериное имя, не трогал ребенка, а другой дух, специализировавшийся по волкам, видя, что перед ним человек, оставлял его в покое. Но так или иначе выбор звериного имени не был случайностью, так же как у древних тюрок, где звериные имена были в употреблении, хотя никто не считал их носителей животными. Однако в характере носителей звериных имен усматривались черты, роднившие их с волками или барсами, но это нюанс примитивного мышления [†86], который может увести нас в сторону от темы.

На двенадцатом поколении произошло событие, отмеченное народной памятью и источником. К становищам предков монголов прикочевало племя хори-тумат, и один из старейшин монголов, Добун-Мэрган женился на красавице хори-туматке - Алан-гоа. Но племя не одобрило этого брака, и дети Добун-Мэргана вынуждены были отделиться.

После смерти мужа Алан-гоа родила трех сыновей, по ее словам, от светло-русого человека, приходившего к ней через дымник юрты и испускавшего свет, от которого она беременела [†87]. Эта легенда, с одной стороны, перекликается с шаманским догматом сексуального избранничества духом женщины, которую он наделял своей силой [†88], а с другой - отмечена в источнике, чтобы объяснить, почему древние монголы были так непохожи на все окружающие их народы [†89].

Согласно свидетельствам современников, монголы в отличие от татар были народом высокорослым, бородатым, светловолосым и голубоглазым. Современный облик обрели их потомки путем смешанных браков с соседними многочисленными низкорослыми, черноволосыми и черноглазыми племенами. Однако и сами древние монголы ничего общего не имели с блондинами, населявшими Европу. Европейские путешественники XIII в. никакого сходства между монголами и собою не обнаружили.

Европеоидная антропологическая раса первого порядка прослеживается в Центральной Азии и Сибири с верхнего палеолита и генетически восходит к кроманьонскому типу, являясь особой ветвью, развивавшейся параллельно с расами Европы и Ближнего Востока [†90]. На фоне подчеркнуто монголоидных народов Амурского бассейна даже слабо выраженные европеоидные черты казались средневековым наблюдателям выпуклыми и заслуживающими того, чтобы быть отмеченными. Но тем не менее эти черты не могли возникнуть самостоятельно; они должны были быть принесены из того места, где европеоидность была нормой, а не исключением. Ближе всех к монголам располагались европеоидные енисейские кыргызы, но монголы их своими родственниками нс считали, хотя хорошо знали их как современников и соседей. Значит, самое легкое решение приходится отбросить и искать другое.

Заглянем в древнюю историю. В 67 г. н.э. хунны и китайцы вели ожесточенную войну за так называемый Западный край, т.е. оазисы бассейна Тарима. Китайцы и их союзники, одержав временную победу, разорили союзное с хуннами княжество Чеши (в Турфанском оазисе). Хуннский шаньюй собрал остаток чешиского народа и переселил их на восточную окраину своей державы [†91], т.е. в Забайкалье.

Чешисцы принадлежали к восточной ветви индоевропейцев, видимо близкий к восточным иранцам [†92]. На своей родине они никого не шокировали своим обликом. Попав в совершенно иную страну, они должны были приспособиться к ней и в какой-то мере смешаться с местным населением. В VII или VIII в. это маленькое племя было подчинено тюрками [†93]. Во время господства уйгуров оно ничем не обнаружило своего существования, и только в конце Х в. родился основатель монгольского величия предок Чингисхана в девятом колене, сын Алан-гоа и светло-русого светоносного духа - Бодончар. Дату его рождения монгольский историк Х.Пэрлээ приурчил к 970 г. [†94]. Придя в возраст, Бодончар, во-первых, освоил охоту с соколом, во-вторых, подчинил какое-то небольшое местное племя и, наконец, дал начало основным монгольским родам. Бодончара еще трудно считать исторической личностью, но он действительно жил, и с этого времени мифологический период монгольской истории можно считать законченным.

СТЕПНЯКИ-КОЧЕВНИКИ

Если монголам удалось благодаря оптимальным ландшафтным условиям пережить жестокую засуху начала Х в., то их степным соседям повезло в другом. Как только муссоны вернулись в прежнее воздушное русло и степи опять зазеленели, кочевники получили огромные перспективы для развития скотоводства и роста народонаселения. С конца Х в. степь заселяется снова, но на этот раз с Дальнего Востока, точнее - с Приамурья. Эмиграция была вызвана не климатическими изменениями, а тем жестоким и враждебным племенному строю режимом, который установило и последовательно проводило киданьское правительство, изо всех сил стремившееся создать на месте своего ханства империю с китайским названием Ляо.

Имя обязывает. Политика насильственной китаизации вызывала протест и многих киданей и, главное, покоренных ими племен. Те, кто мог, ушли в степь, только для того, чтобы бороться против ненавистного режима. Это была группа бывших шивэй, которая известна под именем татар. Они еще в начале XI в. передвинулись на юг, к горам Иньшаня, а как только стало возможно, распространились на запад, до Керулена, и в 966 г. заключили союз с империей Сун [†95], направленный против киданей. Кидани, конечно, были гораздо сильнее татар, которым китайцы не могли оказать никакой поддержки, даже моральной, но восстание всех приамурских племен в 965-967 гг. сковало силы киданьской армии. Вслед за тем. в 973 г., восстали чжурчжэни Приморья, и киданям пришлось отбивать их натиск, а за это время пала империя Бэй Хань, последний оплот шато и союзник Ляо (979) [†96].

В напряженной войне на два фронта кидани сумели добиться победы. Китайская армия после нескольких успехов была разбита и отброшена на свою территорию в 979 г. В 984- 985 гг. были разгромлены чжурчжэни, и одновременно киданьская армия, посланная на запад, разгромила кочевое объединение, названное в Ляо ши - цзубу, причем погиб вождь кочевников, носивший титул далай-хан [†97].

Что значит это странное, явно неэтническое название цзубу? Ответа на этот вопрос искали многие китайские историки. Фэн Шэн-шун считает слово цзубу коллективным названием для многих срединноазиатских народов; восточные цзубу, по его мнению, - это джелаиры и татары, западные - найманы, северные - кераиты, но кто такие северо-западные - он не знает [†98].

Ван Го-вэй считает, что цзубу - киданьское наименование татар, потому что это название исчезает вместе с киданями, а на той же самой территории живут кераиты, найманы, меркиты, "словно они внезапно обрели историческое значение" [†99]. Л.Л.Викторова полагает, что цзубу - самостоятельный тюркский народ, потомки хуннов [†100]. Но это мнение, пожалуй, можно даже не рассматривать, потому что не учтен тысячелетний хронологический разрыв. Первые же два мнения можно принять с оговорками. Совершенно необязательно скидывать со счетов явление этногенеза. Такие племена, как найманы и меркиты, действительно появились поздно, не раньше XII в., и, видимо, тогда они и образовались. Но ограничивать понятие цзубу только татарами нельзя. В объединении участвовали многие степные племена, за исключением монголов. Ван Го-вэй отмечает, что слово татар в эпоху Сун в Китае считалось уничижительным и потому в империи Ляо не употреблялось. Вместо этнонима применяли описательный термин тибетского происхождения согпо - пастухи или кочевники. Этому непонятному для киданей слову соответствовал принятый у них термин, передававшийся, по мнению Виттфогеля, китайскими иероглифами как цзубу,

Тюркоязычные соседи (голубые тюрки и уйгуры) называли их татарами, мусульманские авторы фигурально именовали их тюрками Китая (Туркон-и-Чин) [†101], а кидани, сознавая этническое родство и культурную разницу, числили их в своих книгах как кочевников, тогда как их соплеменники, оставшиеся на берегах Амура, продолжали называться шивэй. Но ведь и сами кидани были третьей ветвью этого же народа, передвинувшейся на юг и воспринявшей изрядную долю культуры Срединной империи, которую мы стали называть именем ее врагов - Китай.

ОБМАНЧИВОСТЬ СЛОВ

Но если в привычном нам названии такой хорошо известной страны, как Китай, скрывается имя их злейших противников, то какой же камуфляж скрыт в этнониме татар? В VIII в. этот термин употреблялся однозначно как самоназвание небольшого народа, родственного киданям и татабам, но отличного от них. В XII в., после того как татары на некоторое время захватили политическую гегемонию в степях, татарами стали называть все степное население от китайской стены до сибирской тайги. Но в степи кроме татар в узком смысле слова жили другие племена, часть которых нам известна, а от многих остались только названия в китайских, точнее киданьских, источниках. Увы, эти названия невозможно отождествить. Из числа знаменитых кочевников прежде всего надо упомянуть кераитов, зафиксированных уже в начале XI в. Найманов нет, на месте их будущих кочевий обитал народ тикин [†102], видимо, потомки древних тюрок, укрывавшихся в горах Алтая [†103]. Воинственные меркиты и ойраты еще сидели в горной тайге Саянского хребта, но басмалы в Джунгарии опять стали набирать силу, и вместе с ними племя далиди, о котором ничего не известно, кроме того, что оно погибло. Уцелевшие от резни шато укрылись в степях Чахара; дансяны. не вошедшие в царство Тангут, - севернее Ордоса. И всех их кидани называли цзубу, а китайцы - да-дань, т.е. татары.

В Центральной Азии этническое название имеет двойной смысл: 1) непосредственное наименование этнической группы (племени или народа) и 2) собирательное, для группы племен, составляющих определенный культурный или политический комплекс, даже если входящие в него племена разного происхождения. Это отметил еще Рашид ад-дин: "Многие роды поставляли величие и достоинство в том, что относили себя к татарам и стали известны под их именем, подобно тому как найманы, джалаиры, онгуты, кераиты и другие племена, которые имели каждое свое определенное имя, называли себя монголами из желания перенести на себя славу последних; потомки же этих родов возомнили себя издревле носящими это имя, чего в действительности не было" [†104].

До XII в. гегемония среди племен Восточной Монголии принадлежала татарам, и поэтому китайские историки рассматривали монголов как часть татар в собирательном смысле термина. В XIII в. положение изменилось, и татар стали рассматривать как часть монголов в том же широком смысле слова, причем название татар в Азии исчезло и перешло на поволжских тюрок, подданных Золотой Орды, где с течением времени превратилось в этноним. В начале XIII в. названия монгол и татар были синонимами, потому что, во-первых, название татар было привычно и общеизвестно, а слово монгол ново, а во-вторых, потому что многочисленные татары (в узком смысле слова) составляли передовые отряды монгольского войска, так как их не жалели и ставили в самые опасные места. Там сталкивались с ними их противники и путались в названиях - например, армянские историки называли их мунгал-татарами, а новгородский летописец под 6742 (1234) г. пишет: ''Том же лете, по грехам нашим придоша языци незнаеми, их же добре никто же не весть: кто суть и откеле изыдоша, и что язык их. и которого племени суть. и что вера их; а зовут я татары..." [†105]. Это была монгольская армия.

Исходя из собирательного значения термина татар, средневековые китайские историки делили восточные кочевые народы на три раздела: белые, черные и дикие татары [†106].

Белыми татарами назывались кочевники, жившие южнее пустыни Гоби, вдоль китайской стены. Большую часть их составляли тюркоязычные онгуты (потомки шато). От своих повелителей, киданей, и от соседей, китайцев, эти кочевники усвоили элементы цивилизации взамен утраченной самостоятельности. Они одевались в шелковые одежды, ели из фарфоровой и серебряной посуды, имели наследственных вождей, обучавшихся китайской грамоте и конфуцианской философии.

Черные татары, в том числе кераиты, жили в степи вдали от культурных центров. Кочевое скотоводство обеспечивало им достаток, но не роскошь, а подчинение "природным ханам" - независимость, но не безопасность. Война в степи не прекращалась и вынуждала черных татар жить кучно, огораживаясь на ночь кольцом из телег (курень), вокруг которых выставлялась стража. Однако черные татары презирали и жалели белых, потому что те за шелковые тряпки продали свою свободу чужеземцам и покупали плоды цивилизации унизительным, на их взгляд, рабством.

Дикие татары Южной Сибири промышляли охотой и рыбной ловлей, они не знали даже ханской власти и управлялись старейшинами, подчиняясь им добровольно. Их постоянно подстерегали голод и нужда, но они соболезновали черным татарам, вынужденным ухаживать за стадами, слушаться ханов и считаться с многочисленными родственниками. Выдать дочь замуж за черного татарина считалось жестоким наказанием для девушки, и те иногда предпочитали самоубийство необходимости доить овец и сбивать войлок. Монголы жили на границе между черными и дикими татарами - как переходное звено между теми и другими.

К числу "диких" племен, т.е. охотников и рыболовов, относились древние урянхай [*81], жившие в Восточной Сибири, и народ уги - на Амуре [†107], а также многочисленные и разрозненные племена, обитавшие севернее Саянского хребта,- лесные народы. Эти последние в понятие цзубу, по-видимому, не входили, но все прочие перечисленные, безусловно, считались цзубу-кочевниками и как таковые несли ответственность за политику, проводимую их вождями. Во что это для них вылилось, мы сейчас увидим.

ВОЙНА ЗА СВОБОДУ

Как только кидани оправились от внутренних потрясений, они взялись за кочевников всерьез. В 1000 г. был пойман и казнен кочевой вождь Хунянь. Его преемник привел племена к покорности империи Ляо, и в 1003 г. кидани соорудили на берегу Орхона крепость Хотунь [*82], для наблюдения за кочевниками. В 1005 г. токуз-татары прислали киданям дань, а в 1007 г. киданьский карательный отряд обратил в бегство степных кочевников (цзубу), напал на уйгурские поселения в современном Ганьсу, но свирепость киданей вызвала поголовное восстание всех кочевых племен в тылу у карателей. В начале 1013 г. восстали татары и дансяны, но, не достигнув реальных успехов, ушли в глубь степей, снова став независимыми.

Однако угроза киданьской агрессии была столь ощутима, что кочевники постарались податься на запад и в конце 1013 - начале 1014 г. напали на Яркенд. Здесь их встретили карлуки, уже ставшие мусульманами, и после четырехлетней войны оттеснили их обратно в степи [†108]. Кочевников спасло от киданьской мести и расправы только очередное восстание приамурских племен, продолжавшееся два года (1014-1015), и конфликт киданей с корейцами, причем последние одержали полную и блестящую победу.

На фоне этой жестокой войны, когда буддисты империи Ляо, конфуцианцы империи Сун и мусульмане Средней Азии стали врагами кочевников, те обрели идейное знамя и способ ддя преодоления племенной розни в проповеди монахов, незадолго перед тем изгнанных из Китая и не находивших пристанища.

В 1009 г. приняли крещение от несторианских проповедников кераиты [*83]. Это был самый крупный и самый культурный из монголоязычных народов Центральной Азии, обитавший на берегах Орхона, Толы и Онгина, на том самом месте, где некогда утверждали свои державы хунны, тюрки и уйгуры. Численность взрослых кераитов определена для начала XI в. в 200 тыс. человек, которые, согласно легенде, приняли христианство [†109]. Следовательно, с учетом детей и стариков их было вдвое больше. Согласно легенде, обращение кераитов произошло вследствие того, что кераитскому хану, заблудившемуся в пустыне, явился св. Сергий и указал путь домой. Хан крестился со всем своим народом и получил имя Маргуз (Марк). Об этом событии был немедленно уведомлен мервский митрополит, к которому поступил запрос: как соблюдать посты кочевникам, не имеющим растительной пищи вообще. Митрополит запросил об этом важном каноническом казусе несторианского патриарха в Багдаде- Иоанна VI (умер в 1011 г.) и переслал кераитам разъяснение, что в пост надо воздерживаться только от мяса, а молочные продукты можно употреблять в пищу.

Примерно в это же время приняли христианство тюркоязычные онгуты, потомки воинственных тюрок-шато [†110] - последнего осколка хуннов. Онгуты обитали вдоль китайской стены, в горах Иньшаня, и служили маньчжурским императорам династии Кинь (Цзинь) в качестве пограничной стражи. Подобно многим другим кочевым племенам, онгуты охотно заимствовали материальные блага китайской цивилизации, но категорически не принимали китайскую духовную культуру и идеологию. Поэтому несторианство нашло в них верных и ревностных прозелитов. В это время были крещены гузы и отчасти чигили [†111]. У уцелевшей части уйгуров, обосновавшихся в Турфане, Карашаре и Куче, христианство вытеснило остатки манихейства. Даже среди самих киданей и подчиненных им племен Западной Маньчжурии оказался "некоторый христианский элемент", что и дало повод для возникновения в средневековой Европе легенды о первосвященнике Иоанне [†112]. Весьма интересно, что даже в долине Ангары, на берегу извилистой Унги с солоноватой водой, экспедицией А.П.Окладникова открыты несторианские погребения среднеазиатского, европеоидного антропологического типа [†113]. В XI-XII вв. здесь была область вольнолюбивых меркитов. Вне восточнохристианского единства остались только монголы, населявшие междуречье Онона и Керулена.

Известно, что русская православная миссионерская деятельность в Сибири, несмотря на мощную поддержку правительства, имела чрезвычайно малый успех. Тем более удивительны результаты, достигнутые несторианами, действовавшими только на свой страх и риск. Очевидно, они преодолели наибольшую трудность общения между разноязычными народами, т.е. нашли в языке местного населения слова, передававшие адекватно сложные христианские понятия [†114]. Благодаря этому они стали для южносибирских скотоводов своими, близкими, а их учение было усвоено органически, без применения насильственных мер, для которых у несторианских миссионеров не имелось никаких возможностей.

Затруднения, постигшие империю Ляо в 1014 г. [†115], и консолидация кочевников, несомненно имевшая место после принятия христианства, как и у всех других народов (русских, франков, англосаксов) [†116], заставили киданьское правительство умерить свои аппетиты и пожаловать вождю кочевников (цзу-бу) Уба [†117] титул царя. После этого шага воцарился мир, нарушенный через двенадцать лет опять киданями. Заключив в 1020 г. мир с Кореей и установив границу с ней по реке Яду, кидани снова заинтересовались западом. На этот раз они обратили внимание на усиление Тангута, но решили не давать повода к ссоре, до тех пор пока они не окружат его своими владениями [†118]. С этой целью они пытались снестись с Махмудом Газневи, но, убедившись в бессмысленности этой затеи, двинули свои войска на уйгуров и захватили город Ганьчжоу в 1020 г. Тангуты пришли на выручку и отразили киданьское войско, после чего сами взяли Ганьчжоу и присоединили его к своим владениям [†119]. Но пока киданьское войско двигалось из Маньчжурии в Ганьсу через степи, оно, очевидно, грабило местное население, и потому объединенные кочевники напали на отступавших киданей и нанесли им значительный урон [†120]. Ободренные успехом, они попытались вторгнуться в исконные киданьские земли, но тут были обращены в бегство регулярными войсками (1027). После этого мир был восстановлен, и надолго, потому что силы киданей были брошены на подавление восстания в Бохае (1029-1030) [†121].

Кочевники отнюдь не стремились к войне и в очередном конфликте киданей с тангутами в 1049 г. сами пригнали киданям коней для ремонта кавалерии. В это время у кочевников был уже "великий царь" [†122], т.е. объединение степи было закончено.

Весьма любопытно, что мусульманские авторы, сообщая о переходе в ислам десяти тысяч шатров тюрок, кочевавших в современном Казахстане, отмечают, что "неверными остались только татары и хатаи (кидани)" [†123], подтверждая тем самым тождество цзубу и татар. Очевидно, в понятие татар входили кераиты и басмалы, которые в отличие от карлуков не стали мусульманами. Это значит, что этноним татар уже получил собирательное значение.

Следующее восстание кочевников, по терминологии "Ляо ши", а точнее - война их с империей Ляо, вспыхнуло в 1069 г. [†124]. Но киданям удалось поймать вождя кочевников и доставить его для наказания в свое северо-западное управление.

Однако война не прекращалась до 1086 г., пока киданьский принц Елюй Жень-сянь, командовавший западной армией, не получил распоряжения "относиться по-дружески к вождю цзубу", после чего последний заключил с империей Ляо мир [†125].

Последний этап войны начался в 1092 г., когда киданьский принц Елюй Алусаогу неизвестно по какой причине напал на северных цзубу (кераитов). Могусы, вождь всех племен кочевников, принявший власть в 1089 г., ответил на удар ударом. Он призвал из Джунгарии басмалов, поднял приамурское племя уги, а один из его помощников отогнал киданьский скот и табуны, пасшиеся на западной границе (1094 г.). Но несмотря на эти энергичные действия, он не смог предотвратить вторжения киданьской армии в пределы степи, где кидани полонили много женщин и детей, а тангуты, ударив в тыл кочевников, победили и вывели из войны басмалов, закончив эту операцию в 1099 г. [†126].

Регулярная, хорошо обученная армия всегда сильнее ополчений, даже укомплектованных природными стрелками и наездниками. В военном деле, как и всюду, профессионализм мощнее дилетантизма. Поэтому не мудрено, что в 1097 г. вожди разных кочевых племен, находившихся в пределах досягаемости войск Елюя Алусаогу, просили мира и возвращения территории, захваченной киданями. В начале 1100 г. Могусы, покинутый своим народом, был захвачен в плен, отвезен в Среднюю столицу империи Ляо и там, на рыночной площади, при скоплении народа, праздновавшего победу, разрублен на куски.

И эту кровавую эпоху китайский источник характеризует так: "Этот период пользуется славою спокойствия. Как на севере, так и на юге забыты были брани; все заботились только о сохранении своей власти внутри и об уничтожении раздоров, происходящих от разделения; старались выказать свои доблести в привлечении иностранцев ласками и в подражании качествам предков, которых ставят в разряд мудрых. Можно сказать, что в то время кидани достигли известного совершенства" [†127].

Нет, здесь нет сознательного обмана! Хронист именно так воспринимал эпоху, а что касалось кочевников, тоскующих в плену, умирающих от ран в степях, их семей, лишенных стад и юрт, и вождя, замученного на глазах у всех, так ведь в каждом из нас достаточно сил, чтобы перенести страдания ближнего [*84]. Историк, воспитанный на китайской классической историографии, искренне рассматривал войну с кераитами как охоту на диких зверей. Но мы-то видим в них людей и поэтому можем констатировать, что в окитаенной империи Ляо сила права уступила место праву силы. Кидани наконец одержали победу, но она досталась им слишком дорого. Упадок династии, проводившей политику китаизации страны и подавления местных традиций, стал очевидным. Объединение кочевых племен распалось, но малая война продолжалась до 1119 г., т.е. после того, как империя Ляо зашаталась под ударами чжурчжэней, восставших в 1114 г.

Перипетии этой войны не относятся к нашей теме и описаны А.П.Окладниковым обстоятельно и живо [†128], поэтому ограничимся краткой, но патетичной цитатой из источника по истории династии Ляо, содержащей ретроспективный анализ происшедших событий: "Как сильны были кидани, когда они владели всей провинцией Янь и когда им покорствовали все иностранцы! Как слабы оказались они при малолетнем и безумном государе Тянь-цзо (1101-1125), когда нючжисцы (чжурчжэни, - Л.Г.) свободно проникли внутрь их владений и от одного их крика распалось здание их монархии! Не забудем однако же, что война есть злополучное орудие и что промыслом неба, видно, назначено, чтобы все переходило из одного состояния в другое; а когда дойдут до совершенного благополучия, то начинается период умаления; это общий закон для всех. Таким образом, сколь громко было возвышение киданей, столь же внезапно совершалось и их падение. Как это жалко!" [†129]

Действительно, расшатанная внутренними смутами империя Ляо, династия которой оторвалась от традиций своего народа, оказала чжурчжэням слабое сопротивление и пала в 1125 г., поставив уже разрозненных кочевников перед лицом нового, сильного врага.

ПРООБРАЗ ИОАННОВА ЦАРСТВА

Мы проследили историю кочевого объединения цзубу, или татар, не зря. Ведь это было именно то зерно, из которого выросла легенда о царе-первосвященнике Иоанне. Все совпадает- и ничто не похоже: вместо могучей империи, грозной для всех врагов христианской веры, - кучка кочевников, героически отстаивающая свободу и свой образ жизни; вместо изобилия даров природы - окраина пустыни; и самое главное: никому из европейцев от таких единоверцев никакого проку. Вот ответ на вопрос: почему до середины XII в. в Европе, как католической, так и православной, не возникло никакого интереса к Дальнему Востоку? А ведь получить исчерпывающие сведения было нетрудно. Караваны из Китая до Багдада и оттуда до Константинополя ходили регулярно. Мусульманские купцы добирались до Сибири, несторианские - держали в своих руках торговлю Средней Азии с Китаем. Обмен сведениями был возможен, но интереса к ним у практичных и сметливых европейцев не возникало. Им хватало по горло собственных неурядиц.

На Западе норманны захватили часть Франции, потом Англию и Южную Италию. В Священной Римской империи император то ходил в Каноссу на поклон к папе, то выгонял папу из Вечного города и заменял его своим ставленником, которого не хотели признавать феодалы - обладатели фактической власти. Византия одерживала победу за победой. Она справилась с Болгарией при помощи Руси, с Русью - при содействии печенегов. Присоединила к себе Сербию, Армению и Грузию, увенчав военные успехи крещением Руси, чем положила предел распространению латинства на восток и приобщила творческую, расцветающую страну к своему культурному облику. Идеологическое проникновение оказалось гораздо дешевле и куда эффективнее военных захватов.

В XI в. православие проникло в Среднюю Азию: в Мерве находился православный митрополит, а неподалеку, в Самарканде, сидел митрополит несторианский. По-видимому, какое-то количество православных появилось и в Хорезме, потому что там 4 июня в церковь приносили розы в память того, что Мария поднесла в этот день розу матери Иоанна Крестителя [†130]. Между православными и несторианами, видимо, шла холодная война. В 1142 г. яковиты примкнули к несторианам, причем единственным моментом, объединявшим эти два исповедания, была ненависть к византийской ортодоксии.

Арабы, естественно, приняли сторону несториан, католикос которых с 987 г. утверждался халифом. В 1062-1072 гг. халиф постановил, чтобы настоятели монастырей яковитов (монофизитов) и мелькитов (православных) подчинялись несторианскому католикосу. При войне с греками арабы рассматривали несториан как своих союзников и требовали, чтобы те возносили молитвы за их победу [†131]. Долгое время европейцы не считали азиатских христиан за серьезную силу. О несторианах знали только, что они пособники арабов в войне против христиан, но маломощные и не заслуживающие внимания.

Однако несторианство распространялось, и к началу XII в. оно составляло уже культурный массив, хотя и разрозненный политически. Победа чжурчжэней и образование империи Кинь (совр. чтение Цзинь) были для кочевников тяжелым ударом, но главные силы их врагов оттянул Китай, и в начале XII в. чжурчжэни вели себя по отношению к степи довольно пассивно. Только в 1135 г. они объявили войну кочевникам, которых на этот раз возглавили монголы. В 1139 г. они нанесли чжурчжэням поражение у горы Хайлинь, чем заставили последних прекратить наступление в Китае и перебросить часть войск на северную границу. Впрочем, это не спасло империю Сун, которая в 1141 г. признала себя вассалом империи Кинь. После победы над китайцами чжурчжэни возобновили войну с монголами, длившуюся до 1147 г. и закончившуюся победой монголов, отстоявших Великую степь, в которой расцвела и укрепилась несторианская церковь.

ОПЫТ ЭТНОЛОГИЧЕСКОГО ОБОБЩЕНИЯ

А теперь бросим взгляд на события, протекшие за тот же период в Европе. Это будет именно взгляд с птичьего полета, потому что для нашей темы важно уловить генеральное направление разворота событий, т.е. принять ту степень приближения, при которой детали взаимно компенсируются. При этом нас интересует только одно явление: этно-культурная дивергенция европейского этнического массива, выразившаяся в расколе церкви и в появлении новой суперэтнической целостности с романо-германским наполнением.

Мы покинули Восточную Европу в момент торжество иудейской Хазарии, захватившей там гегемонию. Русь тяготилась сложившейся ситуацией, искала союзников, и в 961 г. в Киев прибыл посол Оттона I, епископ Адальберт [†132]. Он был принят княгиней Ольгой, но его проповедь не имела успеха. Русь осталась в русле византийской политики, тем более что интересы Киева и Константинополя совпадали.

Одним походом 965 г. Святослав покончил с существованием иудейского правительства Хазарии, верного союзника мусульманского Востока. Но удержаться на завоеванных землях русский князь не мог: низовья Волги были захвачены хорезмийцами [†133], водораздельные степи - гузами, а хазары, избавленные русскими от непопулярного правительства, сохранили за собой речные долины Дона и Терека [†134]. Лишенная объединяющего начала, степь перестала угрожать самостоятельности русского государства, что позволило Святославу выполнить второе задание Византии - разгромить Болгарию. Но увлекшись успехами, он вошел в конфликт с Иоанном Цимисхием, потерпел поражение и погиб в 972 г. от руки печенегов при возвращении в Киев. Для русской земли в этом поражении не было ущерба, потому что отказ от авантюристической политики на Балканах позволил Владимиру Красное Солнышко основательно укрепить границы Руси и обеспечить ее экономический и культурный рост.

И последнюю, наиболее блестящую победу одержала Византия в 988-989 гг., не пролив ни капли крови. Великий князь киевский Владимир принял крещение и связанную с ним культуру из рук греческих монахов. Но позиции в Западной Европе Византия потеряла.

В 962 г. немецкий король Оттон I короновался в Риме императорской короной. Этим не столько фактом, сколько символом романо-германская Европа снова, после Карла Великого, заявила о своей самостоятельности и равенстве с Византией. Коронация Оттона I не начало и не конец, а переломный пункт процесса обособления западного культурного мира. Этот разрыв подготовлялся на протяжении всего Х в. Бритые патеры в белых сутанах оспаривали у бородатых монахов в черных рясах души язычников, славянских и венгерских.

Знаменательной датой был раскол церквей 1054 г., сопровождаемый взаимными анафемами. Для последних не было решительно никаких теологических оснований, а схизма была вызвана совокупностью причин социально-экономических, политических и идейных. Церковь, как чуткий барометр, среагировала на процесс этнического и суперэтнического расхождения Запада и Востока, но население там и тут, в том числе императоры и короли, горожане и рыцари, а еще больше крестьяне, с присущей обывателям инертностью мышления, долгое время не могло понять, что единое христианство перестало существовать. И эта закономерная инертность сказалась на той окраске событий, которая повлекла за собой первый крестовый поход. Первые крестоносцы, не думая о расколе церкви, шли на выручку греческим христианам, а те ждали помощи от западных единоверцев. И понадобилось около ста лет, чтобы факт раскола, не только церковного и политического, но больше того - этнического, стал психологической доминантой общественного сознания. Но об этом мы скажем в свое время.

жүктеу/скачать 2.9 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: