В поздней зрелости можно выделить три основных варианта развития:
Доживание.
Смена ведущей деятельности.
— Сохранение основного содержания жизни, бывшего в зрелости, т.е. фактическое продолжение периода зрелости.
Доживание характеризуется полной потерей психологического будущего, каких бы то ни было жизненных перспектив. Оно может иметь место при различных видах направленности личности.
При гедонистической направленности человек, как мы отмечали ранее, часто просто не доживает до возраста, соответствующего поздней зрелости. Поскольку сколько-нибудь значительного психологического будущего при данной направленности личности не было и раньше, в этом аспекте и вся предшествующая жизнь представляла собой доживание. Здесь можно считать доживанием тот финальный отрезок существования, на протяжении которого вследствие резкого ухудшения состояния здоровья становится недоступным прежний образ жизни, когда привычными удовольствиями и развлечениями приходится жертвовать ради самосохранения. Доживание, таким образом, в данном случае обусловлено именно резким физическим старением и всегда совпадает с ним по времени.
Примером такого доживания является показанный нами в предыдущей главе последний год жизни Ильи Ильича Обломова.
При эгоистической направленности личности доживание является хотя и не единственным, но наиболее характерным вариантом развития. Однако в отличие от предыдущего случая оно связано не с резким физическим старением, а с фактором психологическим — столь же резкой потерей психологического будущего.
Доживание при эгоистической направленности соответствует той линии развития, которая, по Эриксону, противоположна эго-интеграции и суть которой он охарактеризовал как отчаяние. Лишившись (например, вследствие вынужденного ухода на пенсию) тех сторон жизни, что были связаны с его доминирующими эгоистическими мотивами, не имея никакого психологического будущего, человек осознает, что все, чего он для себя добивался в жизни, вдруг обесценилось. Эта ситуация отчасти аналогична той, что возникает при доживании улиц с гедонистической направленностью, — предметы потребностей недоступны и потому теряют смысл; соответственно, теряет смысл, становится пустой и сама жизнь. Но при эгоистической направленности одновременно обесценивается и вся предшествующая жизнь, поскольку обесценились все достигнутые ею результаты.
Моделью такой ситуации могут служить случаи, когда человек, активно добивающийся своих эгоистических целей, вдруг заболевает неизлечимой болезнью. Приведем выдержки из повести Л.Н. Толстого «Смерть Ивана Ильича»
«Иван Ильич видел, что он умирает и был в постоянном отчаянии».
«...Он стал перебирать в воображении лучшие минуты своей приятной жизни. Но — странное дело — все эти лучшие минуты приятной жизни казались теперь совсем не тем, чем казались они тогда. Все — кроме первых воспоминаний детства. Там, в детстве, было что-то такое действительно приятное, с чем можно было жить, если бы оно вернулось. Но того человека, который испытывал это приятное, уже не было: это было как бы воспоминание о каком-то другом.
Как только начиналось то, чего результатом был теперешний он, Иван Ильич, так все казавшиеся тогда радости теперь на глазах его таяли и превращались во что-то ничтожное и часто гадкое.
И чем дальше от детства, чем ближе к настоящему, тем ничтожнее и сомнительнее были радости...
Женитьба... так нечаянно и разочарование... и чувственность, притворство! И эта мертвая служба, и эти заботы о деньгах, и так год, и два, и десять, и двадцать — и все то же. И что дальше, то мертвее. Точно равномерно я шел под гору, воображая, что иду на гору. Так и было. В общественном мнении я шел на гору, и ровно настолько из-под меня уходила жизнь...
Так что ж это? Зачем? Не может быть. Не может быть, чтоб так бессмысленна, гадка была жизнь...»
«Доктор говорит, что страдания его физические ужасны, и это была правда; но ужаснее его физических страданий были его нравственные страдания, и в этом было главное его мучение.
Нравственные страдания его состояли в том, что в эту ночь... ему вдруг пришло в голову: а что, как и в самом деле вся моя жизнь, сознательная жизнь, была «не то».
Ему пришло в голову, что то, что ему представлялось прежде совершенной невозможностью, то, что он прожил свою жизнь не так, как должно было, что это могло быть правда. Ему пришло в голову, что те его чуть заметные поползновения борьбы... поползновения чуть заметные, которые он тотчас же отгонял от себя, — что они-то и могли быть настоящие, а остальное все могло быть не то. И его служба, и его устройства жизни, и его семья, и эти интересы общества и службы — все это могло быть не то. И вдруг почувствовал всю слабость того, что он защищает. И защищать нечего было.
«А если это так,— сказал он себе, — и я ухожу из жизни с сознанием того, что погубил все, что мне дано было, и поправить нельзя, тогда что ж?»... Он... ясно видел, что все это было не то, все это был ужасный огромный обман, закрывающий и жизнь, и смерть...»
В отдельных случаях — крайне неблагоприятных для личностного развития обстоятельствах — доживание может иметь место и при духовно-нравственной направленности личности. В последние годы жизни Л.Н. Толстого у него слишком много сил уходило на решение неразрешимых семейных проблем, продуктивная творческая работа становилась все более недоступной и значимых планов на будущее не создавалось; поэтому психологическое будущее сокращалось. Одновременно сокращалось и психологическое прошлое: «Я потерял память всего, почти всего прошедшего, всех моих писаний, всего того, что привело меня к тому сознанию, в каком живу теперь». Временная перспектива сжалась, и началось интенсивное психологическое старение. Проницательный А.П. Чехов писал: «Я был у Льва Николаевича, виделся с ним... Постарел очень, и главная болезнь его — это старость, которая уже овладела им».
Интересно, что сам Л.Н. Толстой в 82-летнем возрасте записал в дневнике: «Думаю, что это радостная перемена у всех стариков: жизнь сосредотачивается в настоящем. Как хорошо!»
По всей вероятности, «потеря памяти», «всего, почти всего прошедшего...» явилась психологической защитой, избавившей писателя от мучительных переживаний в связи с очень сложными семейными отношениями, не позволявшими ему жить в соответствии с убеждениями. Но одновременно произошла и «потеря памяти», «всех... писаний» — того психологического прошлого, без которого невозможно психологическое будущее.
В принципе же феномен доживания несовместим с духовно-нравственной и тем более сущностной направленностью личности. При гедонистической направленности психологическое прошлое, как и будущее, всегда отсутствует, при эгоистической — обесценивается, пропадает при исчезновении психологического будущего. При сущностных же связях с миром мотивация направлена не только на себя, но и «на что-то или на кого-то» (В. Франкл), на нечто большее, чем ты сам, поэтому собственная судьба не может обесценить ее. Сущностные связи с миром остаются с человеком навсегда. Это то психологическое прошлое, которое присутствует в настоящем и в психологическом будущем. Вспомним еще раз слова М.М. Пришвина: «...Все старое, лучшее, оказалось, живет со мной, и я думаю, именно в этом и есть смысл жизни...»
Любая сущностная сторона жизни человека, как часть его сущности, остается с ним до конца его дней, даже если соответствующий ей мотив перестал быть реально действующим. При сущностной же форме жизни все психологическое прошлое представлено в настоящем и в психологическом будущем. Бабушка одного из авторов, Елена Петровна Грязнова, прожившая 94 года, много рассказывала ему о своей жизни, в том числе о своих юных годах. Во всех ее рассказах всегда поражала большая значимость для нее всего, о чем она говорила, это ощущалось в каждом ее слове. Вся ее прошедшая жизнь всегда была с нею.
Выше мы привели выдержки из повести Л.Н. Толстого «Смерть Ивана Ильича», в которых показано состояние человека с эгоистической направленностью личности перед лицом близкой смерти. А как переживает аналогичную ситуацию человек с духовно-нравственной или сущностной направленностью личности?
Конечно, переживания конкретного человека во многом будут зависеть от особенностей его характера. Но одно можно сказать определенно: «Все старое, лучшее», а при сущностной форме жизни - очень многое, практически все, чем он жил, останется с ним до конца. Здесь прошлое является не источником «нравственных страданий», а, наоборот, дает, по словам Э. Эриксона, «осознание безусловного значения жизни перед лицом самой смерти».
Известная балерина О.В. Лепешинская, познакомившаяся с М.М. Пришвиным в больнице за два месяца до его смерти, пишет в своих воспоминаниях:
«... Мне было очень плохо... хирург Розанов издалека готовил меня к тому, что, вероятно, мне придется менять свою профессию. И мне кажется, что Михаил Михайлович это понял, почувствовал. Он приходил ко мне каждый день, этот уже очень и очень пожилой человек, ему было восемьдесят лет. Он был болен неизлечимой болезнью, мне кажется, он знал об этом».
Вскоре после этого М.М. Пришвин записал в дневнике:
«Вчера меня перевезли домой, и, боже мой! какое это было и сейчас все остается счастье. Вот уже воистину качество одного дня превращается в год».
А вот его последняя дневниковая запись, сделанная за день до смерти:
«Деньки вчера и сегодня (на солнце —15°) играют чудесно, те самые деньки хорошие, когда вдруг опомнишься и почувствуешь себя здоровым».
Достарыңызбен бөлісу: |