Удачи капитана Блада

На рейде стояли будущие участники вторжения в Англию: транспортные суда,

суда с провиантом, даже несколько военных кораблей.

У Дрейка тут же сложился план проведения операции. Он вошел в гавань с

приливом и застал испанцев врасплох. Такой наглости Испания не ожидала даже

от оголтелого Эль Дрейка, этого воплощенного дьявола. Он прошел под

обстрелом сквозь строй стоявших на рейде кораблей, потопил бортовым залпом

сторожевой корабль и раскидал целую флотилию галер, налетевших на него,

точно хищная стая.

Дрейк пробыл в гавани Кадиса двенадцать дней, неторопливо отбирая на

испанских кораблях все, что могло ему пригодиться. Потом он поджег

флотилию, нанеся Испании ущерб в миллион дукатов. По его собственным

словам, он подпалил бороду короля Испании и взял обратный курс, твердо

уверенный в том, что в этом году Армада не появится у берегов Англии, а

войска принца Пармского не высадятся на английской земле.

Расчет Дрейка оказался верным: лишь в мае следующего года Непобедимая

Армада, состоявшая из ста тридцати кораблей, вышла из Тагуса вслед за "Сан

Мартином", флагманом адмирала, герцога Медина Сидония. Отплытие флотилии

расценивалось как богоугодное дело. Каждый из тридцати тысяч матросов,

членов судовых команд, перед походом исповедался, получил отпущение грехов,

причастился. Примас Испании лично благословил каждый корабль, на каждой

грот-мачте прикрепили распятие, над флагманом адмирала реял огромный

красно-золотой флаг Испании, на котором были вышиты Пресвятая Дева с

младенцем и девиз: "Exsurge Deus et vindica causa tuam"*. О душах

новоявленных крестоносцев проявили больше заботы, чем об их бренных телах:

на кораблях было двести священников и менее сотни врачей. И могучий флот,

великолепно оснащенный как духовным, так и мирским оружием, величественно

вышел на голубые морские просторы.

______________

* Восстань, Господь, и защити дело свое. (лат.).

достаточно, чтобы усомниться: а так ли жаждал Господь защитить свое дело по

домогательству Испании и ее же рукой?

Тем не менее в конце июля непобедимый флот находился в Ла-Манше, и

напряженному ожиданию англичан пришел конец. Что касается Дрейка и его

морских охотников, то они не теряли времени даром. Большинство были в

полной боевой готовности еще с возвращения из Кадиса, и теперь им

предстояла большая работа.

Они вышли из плимутской гавани без всякой помпы, невысокие подвижные

морские охотники, и продемонстрировали испанским левиафанам такое

маневренное хождение галсами, что те не верили своим глазам. Каперы искусно

лавировали, и поскольку их низкая посадка затрудняла прицельную стрельбу,

они легко уходили из-под огня, заходили с тылу и обрушивали на испанцев

залп за залпом своих более мощных пушек, чиня страшный вред нескладным

плавучим замкам. На испанских судах гибло значительно больше людей из-за

скученности: испанцы полагались на проверенную временем боевую тактику. Но

англичане, более быстроходные, уходя от абордажного боя, показали новую

тактику ведения войны на море, приводившую испанцев в замешательство.

Напрасно испанцы обзывали их трусливыми псами, боящимися рукопашной.

Англичане, дав бортовой залп, тут же ускользали от возмездия и, внезапно

появившись с другой стороны, снова разряжали пушки по испанским кораблям.

Эта непредсказуемость противника доводила Медину Седония до белого

каления. Благородный герцог не был моряком, да и вообще военачальником.

Когда король возложил на него ответственность за этот поход, Медина Седония

отказывался, ссылаясь на свою некомпетентность. Сразу после выхода в море у

него началась морская болезнь, и теперь его и самый могучий флот в мире

англичане гнали по проливу, как стая волков гонит стадо волов. Андалузский

флагман, которым командовал Дон Педро Валдес, самый способный и отважный

адмирал Непобедимой Армады, попал в беду и был вынужден сдаться в плен. И

другие суда сильно пострадали от коварной тактики еретиков, этого

дьявольского отродья. Так закончился первый день войны, воскресенье.

В понедельник оба флота были заштилены, и испанцы зализывали раны. Во

вторник ветер переменился, и испанцы получили преимущество. Теперь они

гнали англичан и брали их на абордаж. Наконец-то, послав восточный ветер,

Господь помог им защитить Его дело. Но дьявол, как они убедились, сражался

на стороне англичан. И воскресная история повторилась, несмотря на ветер с

востока. Английские пушки били по испанской Армаде, подвижные, неуловимые

для испанских канонеров, и к вечеру шестифутовые дубовые шпангоуты

величественного флагмана "Сан Мартин" превратились в сито из-за

многочисленных пробоин.

В среду снова наступило затишье. В четверг английские пушки словно

молотом долбили Армаду, а в пятницу отчаявшийся герцог наконец решился

вступить в переговоры с принцем Пармским о поставках продовольствия и

оружия и любой другой помощи. С этой целью он привел в субботу свой побитый

флот в Кале и поставил на якорь, уповая на то, что англичане не дерзнут

преследовать его в нейтральных водах.

Но англичане не намеревались упускать его из виду, и он убедился в

этом, увидев их суда на якоре в двух милях за кормой флагмана.

Испанцы снова зализывали раны, прибирали суда, чинили, латали все, что

еще можно было залатать, выхаживали раненых, хоронили в море убитых.

Англичане обдумывали сложившуюся ситуацию. В капитанской каюте

адмиральского флагмана "Арк Ройял" лорд Говард Эффингем держал совет со

старшими офицерами флота. Они не заблуждались относительно причин,

побудивших испанцев стать на рейд у Кале и опасности их дальнейшего

пребывания там для Англии. Армада еще не потерпела серьезного поражения.

Она потеряла всего три корабля, без которых вполне могла обойтись. Куда

более значительной потерей была потеря уверенности, поколебленной первыми

ударами или, скорее - первыми потерями. Но принц Пармский, возможно,

возместит потери, а отдых позволит морякам снова обрести смелость и

уверенность в победе. Испанцы запасутся провиантом, и принц Пармский

поможет им пополнить изрядно истощившийся запас пороха. Принимая это во

внимание, она не могла позволить герцогу Медине Сидония спокойно стоять на

рейде у Кале. К тому же и у каперов запасы продовольствия были на исходе, и

они не могли бесконечно долго ждать, когда испанцы выйдут из нейтральных

вод. Надо было что-то предпринять.

Дрейк предложил поджечь корабли. В эту ночь ожидался прилив. Используя

его, можно было послать к рейду испанцев брандеры. Сеймор, сэр Джон

Лоукинс, Фробишер и сам лорд адмирал дружно поддержали Дрейка. Но чтобы не

действовать вслепую, следовало при свете дня уточнить расположение Армады.

Это было трудное дело. Хоукинс внес свое предложение. Взвесив его, лорд

адмирал покачал головой.

- Слишком мало шансов на успех, - сказал он. - Сто против одного,

скорей даже тысяча против одного, что они благополучно вернутся.

- Все зависит от того, кого вы пошлете, - заметил Дрейк. - Ловкость и

смелость в подобных случаях сильно повышают шансы на успех.

Но Говард и слышать не хотел о таком риске. Они обсудили другие

способы действий и отвергли их один за другим, вернувшись к первому

предложению.

- Пожалуй, ничего лучше не придумаешь, - признал Хоукинс. - Либо мы

принимаем это предложение, либо действуем вслепую.

- Возможно, нам так или иначе придется действовать вслепую, - напомнил

ему лорд Говард. - А неудачная попытка будет стоить жизни нескольким

смельчакам.

- Мы все здесь поставили на карту свою жизнь, - с готовностью

отозвался Дрейк. - Иначе бы нас здесь не было, или мы бы не рвались в бой.

Я придерживаюсь той же точки зрения, что и сэр Джон.

Лорд Говард внимательно посмотрел на него.

- А есть у вас на примете человек, способный выполнить это задание?

- Да, и он у меня под рукой. Мы с ним вместе явились сюда, и он сейчас

ждет на палубе. Крепкий парень и в критическом положении быстро соображает.

Он еще не научился труса праздновать и управится с любой командой. Я

впервые убедился в его смелости в Сан-Доминго. С тех пор он везде со мной.

- Тем более жалко терять такого отважного парня, - возразил лорд

Говард.

я пошлю за ним, пусть сам решает.

Вот так мистер Кросби попал на знаменитый военный совет, а потом уж и

в историю. Старые морские волки сразу прониклись симпатией к рослому

отважному юноше. Им было жаль приносить его в жертву на алтарь безжалостной

Беллоны. Но когда Дрейк растолковал ему задание и Кросби расхохотался,

приняв их опасения за розыгрыш, он окончательно завоевал их сердца,

особенно Дрейка: парень не подвел своего капитана. Кросби, горя от

нетерпения, выслушал задание и советы, как его лучше исполнить. Он со своей

стороны заметил, что день на исходе и не стоит терять времени даром. Он был

готов приступить к исполнению приказа немедленно.

Лорд Говард пожал ему на прощанье руку. Он улыбнулся, но глаза его

были невеселы: глядя на смелого парня, он думал, что, может статься, видит

его в последний раз.

- Когда вернетесь, - сказал адмирал после некоторого раздумья, сделав

упор на слове "когда", будто сначала на уме у него было другое слово, -

прошу вас, сэр, разыщите меня, буду рад вас видеть.

Джервас поклонился, одарив их улыбкой, и вышел. Сэр Фрэнсис, пыхтя,

спустился за ним по сходному трапу. Они вернулись на корабль Дрейка

"Мщение". Боцман по команде: "Свистать всех наверх" собрал команду на

палубе. Сэр Фрэнсис разъяснил задание: требуется человек двенадцать

добровольцев, готовых отправиться под командой мистера Кросби к стоянке

испанских кораблей, чтобы уточнить их расположение. Все матросы были готовы

пойти за Джервасом в огонь и в воду: они и прежде ходили с ним в атаки и

знали, что он не дрогнет в бою.

В тот день герцог Медина Сидония в мрачном расположении духа

прохаживался по корме флагмана с группой офицеров и вдруг увидел странную

картину: от английских кораблей отделился полубаркас и поплыл в сторону

Армады. И адмирал, и офицеры не могли прийти в себя от изумления, как,

впрочем, и все другие на испанских кораблях. На них будто оторопь напала

при виде этого непостижимого для них чуда. Покачиваясь на волнах, суденышко

направлялось прямо к испанскому флагману. Герцог заключил, что оно,

вероятно, является связным и несет сообщение от англичан. Возможно,

испанские пушки нанесли им больший урон, чем он думает, возможно, людские

потери у англичан так велики, что они решили заключить перемирие. Подобная

глупая мысль могла прийти в голову только новичку в морском деле. Ему

вежливо указали на ошибку, к тому же на полубаркасе не было традиционного

белого флага парламентера. И пока они терялись в догадках, полубаркас

оказался под кормовым подзором.

Джервас Кросби сам стоял у руля. Рядом сидел юноша с дощечкой для

записей и пером. На носу была установлена пушка, и канонир стоял наготове.

Маленькая команда расторопно обогнула флагман и обстреляла его на ходу.

Дрейк расценил бы подобное действие как бахвальство. Истинным назначением

этого трюка было создать у испанцев ложное представление о целях "визита".

Тем временем Джервас мысленно прикидывал расстояние до берега и

расположение других кораблей относительно флагмана, и матрос, взявший на

себя роль секретаря, быстро записывал эти данные.

Задание было выполнено, Армада осталась за кормой, но тут один из

испанских офицеров очнулся от изумления перед этой наглой выходкой и решил,

что за этим наверняка что-то кроется. Как бы то ни было, надо было

действовать. Он скомандовал, и пушка дала залп по суденышку. Но поскольку

все это делалось впопыхах, залп, которым можно было легко потопить хрупкий

полубаркас, лишь пробил парус. Тут спохватились и другие корабли, и

началась канонада. Но испанцы опоздали минут на пять. Полубаркас уже вышел

из зоны огня.

Дрейк ждал на шкафуте, когда Джервас поднялся на борт.

- Диву даюсь, - сказал сэр Фрэнсис, - как милостива к вам госпожа

удача. По всем законам войны, вероятностей и здравого смысла вас должны

были затопить, пока вы не подошли на кабельтов. Как вам это удалось?

Джервас протянул ему лист с записями, сделанными под его диктовку.

- Боже правый, - изумился Дрейк, - да у вас тут прямо бухгалтерский

учет. Пошли к адмиралу.

Ночью восемь хорошо просмоленных брандеров, ведомые Кросби, встали в

дрейф. С точки зрения опасности эта операция была сущим пустяком по

сравнению с предыдущей, но Кросби настоял на своем в ней участии, ибо она

по логике вещей была итогом его инспекции позиций противника. Подойдя

сравнительно близко к Армаде, матросы подожгли бикфордовы шнуры на каждом

брандере. Команды их бесшумно перебрались на борт поджидавшего их

полубаркаса, между тем течение относило брандеры все ближе и ближе к рейду

испанцев.

Врезавшись в корабли Непобедимой Армады, брандеры вспыхивали один за

другим, сея панику. Казалось, все дьявольское хитроумие ада поставлено на

службу англичанам. Испанцы вполне разумно заключили, что брандеры

нашпигованы порохом - так оно и было бы, имей англичане лишний порох. Зная,

какие страшные разрушения причинят последующие взрывы, испанцы, не поднимая

якоря, обрубили якорные цепи и ушли в море. На рассвете Медина Сидония

обнаружил, что англичане следуют за ним по пятам. В тот день разыгралось

самое страшное морское сражение. К вечеру могущество Армады было подорвано.

Теперь англичанам оставалось лишь отогнать их подальше в Северное море, где

они не смогут больше угрожать Англии. Из ста тридцати кораблей, гордо

покинувших Тагус, почитавших себя орудием Господа, которым он защитит свое

дело, сохранилось семьдесят.

Медина Сидония молил лишь о том, чтоб ему дали спокойно уйти. Силы его

были на исходе, и он был рад, что ветер надувал его паруса, избавляя от

риска нового морского боя. Как овчарки, гонящие стадо, английские корабли

теснили Армаду, пока она не ушла далеко на север, а потом оставили на волю

ветра и Господа, во имя которого они и отправились в этот крестовый поход.

ГЛАВА IV
СЭР ДЖЕРВАС

просторную гостиную королевского дворца Уайтхолл.

Безоблачное голубое небо создавало иллюзию покоя после недавних

яростных штормов на море, сотрясавших небо и землю. Моряки радовались, что

вернулись живыми после погони за Армадой и привели в Темзу свои суда в

целости и сохранности. Солнце ярко светило в высокие окна, из которых

открывался вид на реку, где были пришвартованы барки; на них прибыли по

приглашению королевы адмирал и офицеры флота.

Оказавшись в таком достойном высокочтимом обществе, Кросби испытал

чувство гордости и благоговения; он с интересом глядел по сторонам. На

стенах гостиной висело множество картин, но все они были занавешены, яркая

восточная скатерть с пестрым узором покрывала квадратный стол посреди

гостиной; у стен, отделанных деревянными панелями, стояли стулья с высокими

резными спинками, на их красном бархате красовались геральдические щиты. На

каждой четверти щита на красном или лазурном фоне английские леопарды

чередовались с французскими королевскими лилиями. Все стулья были свободны,

кроме высокого кресла с широким сиденьем и подлокотниками с позолоченными

львиными головами.

На этом кресле между двумя окнами восседала спиной к свету женщина,

которую с первого взгляда можно было принять за восточного идола - по

обилию драгоценностей и ярких пестрых украшений. Худобу ее скрывало платье

с фижмами. У нее было ярко нарумяненное, узкое, хищное лицо с тонким

орлиным носом и острый, выдающий раздражительную натуру подбородок. Брови

были насурмлены, и к алости губ природа не имела никакого отношения. Над

высоким и широким, почти мужским лбом громоздился чудовищный убор из

белокурых накладных волос и целого бушеля низаного жемчуга. Многочисленные

нити жемчуга закрывали шею и грудь, будто восполняя былую перламутровую

белизну давно увядшей кожи. Горловина платья была отделана кружевным

воротником неимоверной величины, торчавшим позади, словно расправленный

веер. Он переливался жемчугами и бриллиантами. Драгоценными камнями

сверкало и золототканное платье, расшитое хитроумным узором из зеленых

ящериц. Она поигрывала платочком, отороченным золотыми кружевами,

демонстрируя изумительно красивую руку, которую время пока щадило, и

прикрывая потемневшие с годами зубы: тут уж никакие белила не помогали.

Позади, справа и слева стояли фрейлины королевы, девушки из самых

благородных семейств Англии.

Кросби ранее представлял себе королеву по описанию лорда Гарта.

Портрет дамы, которую любил его несчастный друг, граф рисовал с

несвойственной ему ныне восторженностью, не жалея красок. И Кросби,

явившись на прием, позабыв, что с тех пор, как лорд Гарт лицезрел королеву

в последний раз, прошло сорок лет, полагал, что она - яркое воплощение

женской красоты. То, что предстало его взору, потрясло его несходством с

воображаемым идеалом.

Ее приближенные еще больше подчеркивали это несоответствие. Слева

стоял высокий сухопарый джентльмен в черном. Резко очерченное лицо, длинная

белая борода, отнюдь не придававшая плугу вид патриарха. Это был сэр

Фрэнсис Уолсингем. Полной противоположностью ему был герцог Лестер справа.

Когда-то, по слухам, самый красивый мужчина в Англии, он теперь был тучный,

нескладный, с воспаленным пятнистым лицом. Роскошное одеяние и высокомерно

поднятая голова лишь усиливали нелепость его облика.

Но королева, видимо, была иного мнения, и доказательством тому было

его место при дворе, а еще больше - тот факт, что герцог Лестер был

назначен верховным главнокомандующим наземными войсками, которые готовились

отразить испанское вторжение. Конечно, лучшего организатора маскарадов и

пышных процессий было не сыскать не только в Англии, но и во всей Европе.

Но, к счастью для Англии и самого Лестера английские моряки не дали ему

возможности продемонстрировать свои способности в сражениях с принцем

Пармским.

В честь этих отважных моряков и был устроен прием. Адмирал лорд Говард

Эффингем, высокий, подтянутый, докладывал королеве о боевых сражениях в

Ла-Манше, спасших Англию от испанской угрозы. Он говорил живо и кратко.

Порой лапидарность его повествования не удовлетворяла ее величество, и она

прерывала адмирала, чтоб выяснить какую-то деталь, или требовала более

подробного описания какого-нибудь события. Это произошло и когда адмирал

описал затруднительное положение, в котором они оказались: Медина Сидония

бросил якорь во французских нейтральных водах, и пришлось уточнять позицию

испанские кораблей на рейде, чтоб послать брандеры и поджечь их. Лорд

Говард повел бы свой рассказ дальше и перешел к сражению, но королева,

сделав ему знак остановиться, сказала на привычном ему языке:

- Ей-богу, пора спустить паруса, на такой скорости нам за вами не

угнаться. Меня интересует, как вы уточнили позицию кораблей. Расскажите

подробнее.

Напряженное внимание слушателей вдохновило адмирала на более красочное

описание событий. Королева засмеялась, засмеялись и другие, возбужденные

рассказом о небывалой удали.

- Клянусь честью, вы прекрасный моряк, но неважный рассказчик, -

заметила королева, - пропускаете самые лакомые кусочки. Назовите, кто вел

полубаркас.

Джервас вздрогнул, услышав ответ адмирала. Мурашки побежали у него по

спине. Ему показалось, что его фамилия, произнесенная лордом Говардом,

прозвучала в тишине раскатами грома. Он покраснел, словно девушка, и стал

неловко переминаться с ноги на ногу. Как сквозь туман, Кросби видел

обращенные к нему лица. Знакомые улыбались ему, выражали дружеское

одобрение. Кросби подумал о Маргарет: как жаль, что ее здесь нет, что она

не слышала, как адмирал упомянул его. Маргарет убедилась бы, что не

напрасно поверила в него, обещала стать его женой.

Адмирал завершил свой рассказ. Королева звенящим от волнения голосом

назвала его историей о неслыханной доселе храбрости и вознесла хвалу

Господу, даровавшему блистательную победу тем, кто сражался с врагами Его

Учения. Таким образом не только Испания, но и Англия с большим на то

основанием полагала себя орудием божественной справедливости.

Затем адмирал представил королеве капитанов флота и офицеров,

отличившихся в битве в Ла-Манше. Королева поблагодарила каждого из них, а

трех особо отличившихся офицеров посвятила в рыцари шпагой, поданной

герцогом Лестером.

Место лорда Говарда занял вице-адмирал сэр Фрэнсис Дрейк. Он

представлял королеве капитанов и офицеров каперов. Почти все они

происходили из благородных семейств западной Англии, многие снарядили суда

за свой счет. Плотно сбитый Дрейк шел враскачку, будто под ногами у него

была качающаяся палуба. Он был великолепен в своем белом атласном камзоле и

даже казался выше ростом. Бородка его была тщательно подстрижена, курчавые

каштановые волосы аккуратно причесаны и напомажены, в мочках плотно

прижатых ушей - золотые кольца серег.

Дрейк, отвесив низкий поклон, звучным, как труба, голосом заявил, что

хочет представить капитанов и офицеров торгового флота, и приступил к делу.

Первым он представил соседа Кросби Оливера Трессилиана Пенарроу.

Оливер был единокровным братом Лайонела Трессилиана, чьи частые визиты в

поместье Тревеньона так беспокоили Кросби. Но тщетно было бы искать между

ними сходство. Лайонел был бледный и жеманный, сладкоречивый, как женщина,

а Оливер, рослый, смуглый, решительный, был воплощением мужского начала. Он

был сдержан, держался гордо, почти надменно. По тому, как неторопливо, с

каким достоинством он выступил вперед, можно было судить, что он рожден для

власти. Хоть Оливер был еще молод, его подвиги сулили ему славу. Морскому

делу его обучал Фробишер. Оливер пришел на помощь Дрейку на своем прекрасно

оснащенном капере. Андалузский флагман был захвачен во многом благодаря его

смелости и находчивости. Это событие в самом начале сражение сильно

поддержало боевой дух англичан.

Когда Оливер встал на колено у скамеечки для ног, темные близорукие

глаза королевы глянули на него с нескрываемым восхищением.

Сверкнула шпага и резко опустилась ему на плечо.

- Такие люди, как вы, сэр Оливер, рождены для того, чтобы охранять эту

страну, - сказала королева, посвящая его в рыцари.

Никто не позавидовал оказанной ему чести. Сэру Оливеру предсказывали