июня 1968 г. [Кшиштоф Хоиньски. Пер. Л. Малашевой. «Ночная повесть». Театр «Современник». Режиссер В. П. Салюк. Художник В. В. Листовский]

14 июня 1968 г. [Кшиштоф Хоиньски. Пер. Л. Малашевой. «Ночная повесть». Театр «Современник». Режиссер В. П. Салюк. Художник В. В. Листовский].

{91} Итак, начало. Темнота. Радио. Пробегает наверх женская фигура. Дверь наверху остается открытой. Оттуда слышен ее голос. Говорит быстро, не разобрать, что говорит. Сердится, выговаривает за что-то… В общем, по-«современниковски» естественно, жизненно, атмосферно… Потом зажигается свет и начинается разговор. Учитель (С. М. Некрасов) и студент говорят о молодости. Внешнее «современниковское», достоверное — слишком достоверное иногда. Жизнь на сцене. Узнаваемое — и вместе с тем уже театральное, застывшее. Это типажи.

Главный (Косой — И. А. Васильев): изнеженно-интеллигентские манеры современного стиляги. Брезгливость. Педерастическое нечто.

Ловкач (Г. И. Юшко) — уголовная вкрадчивость (то же было в «Балладе о невеселом кабачке»). Учитель: манера актерского многозначительного и замедленного разговора, цедит слова. А. В. Мягков (Марек) более других во внутренних переживаниях, но они самоцельны.

Ничего не объяснено — откуда, что. Опять же то, что дело происходит в Польше, все смазывает.

Напряжение, внешняя достоверность и нервность (удар по нервам). У одного учителя в зале не выдержали нервы: «Прекратите спектакль! Нельзя это показывать молодежи!» (В эпизоде, где девушка (А. В. Вознесенская) кричала, когда на нее нападали. Надрывный визг-крик.) То же было на «Вестсайдской истории»⁹⁸.

Они играют это, погружаясь в героев и ситуации, не поднимаясь над ними, без собственного участия и раздумия над всем. Почему это, как это — насилие и непротивление злу насилием? А если бы они начали сопротивляться, драться? (это тема сегодняшнего «Современника» — ответить на зло насилием). Но что бы из этого вышло, если бы начали драться? Но это уже о другом. Нет мысли. Есть тезис: молодые развлекаются как фашисты. В чем суть? Мотивы их поведения? Из состояния мира, может быть, — если уж ставить эту сомнительную пьесу.

Марек и стиляги. Тут есть в конце свои зацепки — спор Марека и Косого. И все же это только местные удачи и зацепки. В конце концов {92} получилось театральное изложение тезиса о сопротивлении злу (а как в пьесе?) — а не совместное раздумие-разрешение проблемы (т. е. не «Современник»).

25 июня 1968 г. Театр «Современник». «Народовольцы».

«Смело, друзья, не теряйте

Гаснет свет в зале. Темнота. Песня. Зажигаются тусклые лампы фонарей. Потом сцена освещается. Цоканье копыт, кукольная фигурка на заднем плане. Выходят действующие лица. Мастеровой [П. И. Щербаков], который позднее будет возиться в люке с каким-то насосом, ворчит. Выходит и садится на стул справа барыня [Л. И. Иванова], с нею горничная [Н. С. Еремина]. Через всю сцену справа налево идут два господина: либерал [В. Н. Сергачев] и западник [Э. А. Левин]. В фигуре Сергачева — смешное, нелепое, немножко механическое, кукольное и вместе с тем трогательное. Черный котелок. Серое пальто с поднятым воротником, повязанным сверху серым шарфом. Когда раздевается — остается в сюртуке, но форменном (сзади блестящие пуговицы — министерство народного просвещения). Без усов, борода клином начинается у подбородка. Два господина проходят налево. Останавливаются, спрашивают у вышедшего из-за кулисы господина — есть ли у него билет на эшафот. Тот [Сановник — З. Б. Филлер] смерил их взглядом, не удостоил ответом, прошел к барыне, поздоровался, присоединился к ней, начинает ей читать из речи прокурора.

Мужик и баба устраиваются смотреть казнь; торговка с ящиком; Крестьянин [О. П. Табаков]. Табаков ходит, переваливаясь, размашисто-уверенно, хитрый, себе на уме. В финале он падает на колени, рухнул — перелом, кульминация в состоянии толпы, если даже он поддался…

Появляется Муравьев в халате. Г. А. Фролов играет его без пафоса и ханжества. В конце его монолога появляется Желябов. Господа {93} несколько испуганно освобождают для него скамейку (до этого на скамейке диалог двух господ, реплику 1 го господина «доколе будем судить западом» Сергачев произносит скрипуче, отрывисто, немного механическим голосом. Какая-то в нем и пустота, и искренность, и неглубокость — как у постороннего, наблюдателя. Это интеллигентское — со стороны, готовые формулировки, немного книжно, с некоторой интонацией констатации).

Желябов говорит о Христе. Запахивается в халат. Длинные волосы.

Во время этих перекликающихся монологов (они соотнесены, но сейчас впрямую друг к другу не обращаются) — между Желябовым и Муравьевым (во время речи Муравьева) 1 й и 2 й господин ходят между ними по сцене, говорят, Сергачев довольно энергично жестикулирует (смешные резкие движения — может быть, как-то соотносятся со словами Муравьева, некоторая профанация их…).

Переход к Липецку. Сановник снял шинель, Сергачев и его собеседник с пальто, перекинутыми через руку. Другое настроение — прогуливающиеся. Из люка поднимается фонтанчик с целебной водой. Собираются народовольцы. Важна речевая тональность (и вообще партитура речевая требует исследования — стыки реплик отнюдь не на общении, может быть, это Шифферс?). И перекличка, и стыки, и беспрерывность (темп). Они говорят довольно «небрежно», в публику, не столько отвечая друг другу, сколько произнося текст — с энергией. Звучат голоса с «программами» народовольцев, горячится Гольденберг. Появившийся из дверей слева Желябов в обтягивающем сюртуке, узких брюках изящен. С доброй иронией останавливает Гольденберга (так, как Ефремов-режиссер мог бы вмешаться в разговор актеров).

Группировка все время свободная. Смотрят в разные стороны. Михайлов — спиной к публике. Кто-то сидит.

В это время окружающие снова на наших глазах надевают шинели. Снова Петербург.

В ожидании казни устраиваются два офицера, художник.

Шансонетки. Через них на авансцену выходят народовольцы. Реплики в зал. Последним — Желябов. Уходят.

{94} Звон колоколов. Из проходов справа и слева появляются люди. Мальчишка, юродивая, другие люди из толпы. Народовольцы идут наверх, скрываются. Потом оттуда вырываются фигуры, Перовская и Фигнер [Л. М. Толмачева]. Л. И. Крылова-Перовская — маленькая и вся напряжена. Эта сцена идет в иной тональности. В споре народовольцев была «мужская» сцена, здесь — чувства, страсти, души. Разговор о любви. И здесь — особая речь, взволнованная, энергичная, она бросается в пространство как реплика некоего коллективного действа, хора, а не драматического диалога двух персонажей.

Разговор Фигнер и Морозова, Плеханова, Перовской и Желябова. Подтекст: все эти партийные отношения — и тут же человеческие. Желябов говорит о партийных делах — и тут же хочет обнять Перовскую (в пьесе этого нет).

Врывается Плеханов [Ю. Л. Рашкин] в белой шляпе. Его пластика, жестикуляция (на этом покатом планшете сцены движения становятся более размашистыми и энергичными). Плеханов внизу, остальные народовольцы стоят наверху. Внизу толпа — молодые девушки, парень в косоворотке… Горящее лицо Перовской — Крыловой. Она бежит (маленькая и летящая, на ней шаль) вниз по диагонали к Плеханову.

Сцена с Гольденбергом. Даль на этом представлении не так темпераментен, не так явен подтекст, ассоциации.

Появляется воронежский обыватель (Г. И. Юшко; его же играет И. В. Кваша). Фигура очень важная. У Юшко все тот же уголовно-черносотенный вид (приказчичья одежда — черная фуражка, черный сюртук, косоворотка…) Расходятся. Провинциал уходит, ворча о Николае Павловиче. Тут, как и во всем спектакле — это не то, что в тексте пьесы, где персонаж — солидный богомолец. Но это и не важно, так же как Дорошина [1 я крестьянка] играет разных баб. Но у нее единый характер, единая тема, а здесь — нет нутра, сути.

Петербург. На переднем плане юродивая [Нищенка — Н. С. Каташева] и мальчишка [Е. Ю. Миллиоти] спорят о пирожке. Появляются Александр II [Е. А. Евстигнеев] и княгиня Юрьевская [А. А. Вознесенская]. Он ведет ее за руку. Она в белом. Сразу же — продолжающийся, на середине спор (по-брехтовски — не слушая {95} друг друга). Тональность: оба устали, оба в безвыходном положении. «Хочешь, я на колени встану», — Александр II говорит автоматически. Нелепость (она — о своем, а он — «на колени»). Но все же здесь что-то есть, какая-то искренность. Его чувства очень обеднены, но это чувства; они окрашены этой царской тупостью, — но это чувства. Он совершенно бессилен перед ее напором.

У Юрьевской — пепельные волосы. (На втором спектакле играла не Вознесенская, а та, что в «Двое на качелях» [Л. М. Толмачева]. Вознесенская лучше — у нее другая, более благородная красота).

Возвращается царь с Лорис-Меликовым [И. В. Кваша], представляет его Юрьевской. Разговор о поездке. «Все в руках божьих». Крестятся. И все молчащие фигуры на авансцене тоже крестятся. Баба — Дорошина говорит: «Царство ему небесное».

Сцена Желябова и Перовской (когда он хочет ее обнять) перенесена отсюда в начало спектакля; это дает компактность, которая важнее психологически правдоподобных мотивов.

Сцена в Александровске. Ждут Желябова. Желябов усталый, замученный, больной. Наверху — клятва Окладского [В. А. Суворов]. Грохот поезда. Тьма. По сцене в луче света катится по полу Окладский. Следователь Дурново [В. И. Тульчинский] и вдали — фигура жандарма. Дурново обещает помилование. Согласие Окладского (уходит, приплясывая: помилован!).

Толпа. Провинциал из Воронежа [Г. И. Юшко] читает на стене манифест о казни. Перовская [Л. И. Крылова] стоит посередине, ближе к залу — дает показания (одновременность, синхронность происходящего уже была заложена в пьесе).

Сцена провинциала и молодого парня из народовольцев (в русской рубахе, подпоясанной поясом). В. Н. Сергачев — 1 й господин старается вмешаться: он, стоя сбоку от парня, машет рукой с вытянутым пальцем (не то запрещает — «ни ни!», не то парирует). Очень энергично, но, как всегда, — беспомощно, неумело. Мужик [Крестьянин — О. П. Табаков] бьет поддых, толпа отхлынула. Осталась стоять Перовская (она держала за спиной керосиновую лампу). И сразу же открывается люк. Оттуда Михайлов говорит о том, что заглянул смерти в глаза.

{96} Трое молодых людей. Сцена пожара. Перовская с иконой. Гаснет свет.

На авансцене двое, готовятся к взрыву, разговаривают. Взрыв.

Перовская — о крушении.

Следователь Дурново и Добржинский [О. Л. Лебедев] говорят о методах: делать расчет на дурное в человеке или на доброе.

Гольденберг [О. И. Даль] о разговоре с царем. На заднем плане толпа, сдерживаемая жандармами и военными, которые стоят «во фрунт», но на первом плане — мальчик. Идиллическое видение Гольденберга:

Появляются все действующие лица, приодетые и украшенные лентами. У Желябова [О. Н. Ефремов] шляпа-цилиндр, через плечо большая желтая лента с бантом, со шляпы спускаются разноцветные ленты. Желябов вместе с товарищем прокурора Муравьевым [Г. А. Фролов] обсуждают какие-то юридические проблемы. У них в руках папки. Победоносцев [В. П. Салюк]. Лорис-Меликов и Михайлов спускаются вниз. Разговор. Михайлов (во фраке, белом галстуке, опирается на палку) Гольденбергу: «Подключайся!» (по-современному). 1 я крестьянка — под ручку с Сановником [З. Б. Филлер]. Такие пары и комбинации. Соня спрашивает, можно ли ей в деревню. Крестьянин — Табаков: «Все отдам, ты меня только научи» (Целует Соню). Появляется царь под руку с двумя девушками. Ликование. Царь обращается к Гольденбергу, потом к Желябову (относительно южных губерний): выборы поедет проводить Гольденберг. Фамилию царь произносит с издевательским оттенком, подчеркивая ее еврейский характер: «Гольдэн’бер’г». Желябов повторяет — но уже совсем по-другому, без издевательства. Царь говорит: «Имейте в виду», «В виду имейте» — обессмысливание. Царь спускается. Еще до этого образуется девичий хоровод. Царь: «Ну, начали» (деловито, как затейник, и утомленно). Образуется круг, в центре — Гриша Гольденберг. Поют: «Как на Гришины именины испекли мы каравай…» Гаснет свет.

Гольденберг и следователь. Гольденберг начинает признаваться.

II часть

Стоят четыре господина [В. Н. Сергачев, Э. А. Левин, В. Ф. Давыдов, С. М. Некрасов]. Перебранка. Сергачев отвечает резко, отрывисто, {97} скрипуче, огрызаясь (у него реплики «левого»). Появляются еще какие-то люди во фраках, становятся, образуя картину приема.

Лорис-Меликов (И. В. Кваша): «Не возбуждать напрасных надежд». Пока он говорит — руки и пальцы Сергачева шевелятся от волнения, он сдерживает себя. Потом Лорис-Меликов подходит к нему, говорит: «Я поклонник Вашей газеты». Сергачев напряженно слушает, выставив вперед бороду, издает какие-то странные звуки удивления и понимания («О!» — скрипучее, петушиное). И в конце беседы — еще раз, уже совсем как петух. Полная готовность в его позе, пока Лорис-Меликов говорит с другим. При его последнем обращении: «Поняли, надеюсь!» — Сергачев руками показывает, что да, конечно. И начинает аплодировать вместе с другими. Руки над головой (почему-то часть публики тоже начинает аплодировать).

Две девушки (Е. Г. Козелькова и А. А. Вертинская) из народовольцев на авансцене. «Была на суде?»; о письме в Европу; о том, что Гольденберг повесился.

Человек в очках (О. В. Чайка) и жандарм (В. А. Земляникин), бросается за ним. Мужик (Крестьянин — О. П. Табаков) отвлечен тем, что мальчишка залез в его вещи (эта сценка на переднем плане). Бьет мальчишку, баба его треплет, потом мужик пинает бабу: не уберегла!

Сцена, где Сергачев между двумя: «западником» и «сановником». Поворачивается очень резко на реплику каждого, вернее, от одного к другому, потом говорит свою реплику.

Михайлов и рабочий [Мастеровой — П. И. Щербаков] выходят с балалайкой. Диалог о рабочих. О Халтурине.

Проход судебного пристава (это уже второй раз).

Желябов и Муравьев.

Спускается с колосников колыбелька. Л. И. Иванова (2 я крестьянка) поет над ребенком почти весь второй акт.

Сцена с торговкой (Г. Б. Волчек): перебранка с Табаковым (Крестьянином). Подходят Сергачев и «западник», покупают пирог. Как Сергачев ест: держит пирог с какой-то особой основательностью, двумя руками, методично прожевывая. Реплика Провинциала: «Оцепить бы весь Петербург». Сергачев поднял руку с большим {98} пальцем. Произносит реплику: «Историческое несчастие России — неисполнение законов». Смешно подпрыгивает, этаким козликом, и уходит.

Торговка стоит справа, на среднем «этаже», ее массивная фигура — спиной к публике. Повернулась. Начала отвечать на вопросы прокурора. Слева Соня и Желябов говорят о лавке. Соня (Л. И. Крылова), прижавшись к косяку, признается Желябову. Уходят. Проходят Горничная (Н. С. Еремина) и офицер. Снова выходят Соня и Желябов, она его отговаривает. Соня достает какой-то кусок материи, примеряет (новое платье?). Обнимаются и так стоят, пока идут следующие сцены. Фроленко (Г. А. Шумилов) на табуретке, пьет из бутылки. Фигнер (Л. М. Толмачева) с ним спорит. Проходит Кибальчич (Г. М. Коваленко) — за железом, потом за плоскогубцами, потом с плоскогубцами обратно, засученные рукава, фартук (фигура характерная).

Вертинская (1 я девушка) на переднем плане, с платком.

Якимова (О. Г. Фомичева): «Я опять хозяйка».

Метальщики бомб. Рысаков — А. Г. Кутузов.

Перовская — об аресте Желябова.

Товарищ прокурора Муравьев (Г. А. Фролов) — о женщине во главе заговора.

Желябов требует приобщения своего дела.

Крик Перовской.

Сцена с царем, княгиней Юрьевской, Лорис-Меликовым и Полицмейстером (Г. И. Буймистр). Здесь у царя какая-то беспечность, вроде пьян — но в этом что-то симпатичное, человеческое.

Толпа смотрит, как ведут народовольцев. Выкрики, ругань: «Сучка!», «Куплены они, куплены!». Девушку, которая машет Перовской: «Соня!», бьют, жандарм ее уводит. Толпа остается к нам спиной, продолжая бушевать. Бой барабанов.

«Левый» (Сергачев) стоит сзади, к нам спиной, и слегка покачивается в ритме барабанов.

Реплики толпы — о палаче, и другие. Возбуждение.

Взрыв. Гриневицкий (А. Е. Самойлов), убийца царя, говорит о своей бомбе. Муравьев — о том, что сказал царь. О раненом мальчике. Толпа — о палаче.

{99} Проход Перовской и народовольца в косоворотке.

Проход Победоносцева.

Толпа повернулась к нам лицом. Превращение настроения толпы. Резкие выкрики одних и всеобщее движение. Табаков (1 й крестьянин) падает на колени. Жандарм стоит впереди, гладит мальчика по голове, потом мальчик уползает. Л. И. Иванова (2 я крестьянка) теперь в черном, плачет. Вытянувшись, не шелохнувшись, стоит и смотрит Сергачев (словно бы его движения слишком смешны, чтобы здесь их делать). Он не реагирует, а только смотрит, воспринимает, присутствует.

Партитура отчаянных выкриков (через них — реальность казни).

Когда заканчивается казнь — люди из толпы остаются разбросанными по полу, в скорбных позах отчаяния и горя. И через них, между ними выходят на авансцену повешенные народовольцы. Произносят свои последние монологи. Гимн «Народной воли».

Роль массы: выкрики одних (точно по тексту пьесы) и вопли других. Полная степень переживания у каждого (у Дорошиной, Ивановой…). Еще — во всех окнах появляются маски, они тоже движутся, поворачиваются, реагируют.