Уполномоченный по правам человека
жүктеу/скачать 6.28 Mb.
|
- Бұл бет үшін навигация:
- ПОВТОРНЫЕ ДОПРОСЫ, ЗАЯВЛЕНИЯ И ЖАЛОБЫ № 45 Заявление осужденного А. в прокуратуру СССР о пересмотре дела
- Заявление осужденного Н. в Верховный Совет РСФСР о пересмотре дела
Справка Все арестованные в количестве 32 чел. содержатся под стражей в Рубцовской временной тюрьме с 18-26 ноября 1937 года. Пом[ощник] уполномоченного РО НКВД (подпись) № 43 Обвинительное заключение Краюшкинского PO НКВД по делу Л. 20 ноября 1937 г. Я, пом[ощник] оперативного] уполномоченного Краюшкинского PO НКВД мл[адший] лейтенант госбезопасности Андрющенко, 20 ноября 1937 года рассмотрел следственное дело по обвинению б[ывшего] кулака Л., украинец, перед арестом проживал [в] с. Смирнове Краюшкинского района Алт[айского] края, работал в сельском хозяйстве — единоличник. Установил: что Л., в 1921 году активный участник Сорокинского восстания, до 1933 года имел крупное кулацкое хозяйство. В 1933 году раскулачен и осужден за саботаж выполнения сельскохозяйственных обязательств к одному году принудительных] работ. В 1934 году, отбыв срок наказания, вновь вернулся в с. Смирнове Оставаясь враждебным к Советской власти, Л. среди колхозников села Смирнове систематически проводил контрреволюционную агитацию, направленную на свержение Соввласти. В начале мая 1937 г. возле сельсовета в присутствии Л. и других, Л. в контрреволюционных словах всячески клеветал на Сов-власть, говорил: «Раньше не было колхозов, а крестьяне были сыты обуты, одеты, а сейчас работают в колхозе много, а ничего не имеют. Единолично жить лучше», — и призывал присутствующих выходить из колхоза. В конце июля месяца 1937 года возле магазина сельпо в присутствии П. и других Л. распространял провокационные слухи о войне, говоря: «Япония уже давно объявила войну Советскому Союзу, ряд городов на Дальнем Востоке уже в руках Японии, скоро придут к нам. Крестьянам, которые не выйдут из колхозов до прихода японцев, не будет никакой пощады». В результате чего 9 человек вышли из колхоза «Победим». В начале сентября месяца с[его] года возле конторы колхоза «Победим» в присутствие Ф. всячески старался клеветать на Советскую власть и высказывал террористические] намерения над вождями партии и правительства, заявил: «Если бы мне удалось проникнуть в Кремль, я бы ни с чем не посчитался, убил бы Сталина, тогда бы нам жилось лучше. И призывал присутствующих на борьбу с Советской властью». А по этому постановили: настоящее дело по обвинению Л. подлежит рассмотрению Особой тройкой УНКВД по Алтайскому краю по ст. 58-2-10-11 УК РСФСР. Пом[ощник] оперативного] уполномоченного РО НКВД,
Согласен: нач[альник] Краюшкинского РО НКВД, мл[адший] лейтенант госбезопасности (подпись) ОСД УАДАК. Ф. Р-2. Оп. 7. Д. 1687. Л. 11. Машинописный подлинник. № 44 Обвинительное заключение Залесовского РО НКВД по делу Л. 2 марта 1938 г. По обвинению Л. по ст. 58-2-11 УК РСФСР Следствием установлено, что Л., русский, уроженец с. Залесово Залесовского района Алт[айского] края, в 1921 г. был одним из активных организаторов банды, командовал взводом банды. До ареста проживал в с. Шмаково Залесовского р-на Алтайского] края, без определенных занятий. Как участник контрреволюционной эсеровско-повстанческой организации, активно проводил подготовку к вооруженному свержению Советской] власти. По заданию руководителя организации Т. занимался обработкой и вербовкой новых членов группы, лично обработал и завербовал В., Ю. и других. В 1935-[19]36 гг. в с. Шмаково создал к-р повстанческую группу, в состав которой входило 15 участников из кулацко-бандитского элемента. Распространял клеветнические слухи на тов. Сталина и др. вождей партии и правительства. Занимался распространением к-р провокационных слухов о наступающей войне и скорой гибели Советской] власти. Виновным себя признал, а так же изобличается показаниями обвиняемых Т., В. и свидетелей Н. и др. Настоящее дело подлежит рассмотрению Особой тройкой УНКВД по Алтайскому краю.
мл[адший] лейтенант госбезопасности (подпись) Арестован 15/2-[19]38 года, содержится в Барнаульской тюрьме. ОСД УАДАК. Ф. Р-2. Оп. 7. Д. 12203. Л. 31. Машинописный подлинник. ПОВТОРНЫЕ ДОПРОСЫ, ЗАЯВЛЕНИЯ И ЖАЛОБЫ № 45 Заявление осужденного А. в прокуратуру СССР о пересмотре дела 14 апреля 1938 г. 21/VII-[19J37 [г.] я был арестован Бийским отд[елом] НКВД. Просидев полтора м-ца в Бийской тюрьме, я был направлен сперва в Мариинск, затем в Тайшетлагерь НКВД. Мне было предъявлено обвинение в контрреволюционной агитации и вредительстве, и Особым совещанием НКВД я приговорен к 10 годам лишения свободы с поражением в правах на 5 лет. Однако это обвинение я считаю неверным на основании ниже изложенных соображений: с 1933 года по день моего ареста, я работал сначала учетчиком, а затем управляющим зерноучастка в мол-мясосовхозе № 85. К работе своей я всегда относился честно и аккуратно, не имел ни разу никаких выговоров и замечаний, все время числился стахановцем, нормы выполнял на 150-170 % и несколько раз за время моей службы в совхозе был премирован денежным вознаграждением. Однако, несмотря на все это, одним из моих сослуживцев, продавцом И., было написано на меня клеветническое заявление, приписывающее мне такие деяния, которых я не совершал никогда. В своем заявлении И. утверждает, что под моим руководством было совершено вредительство, что будто бы я прополол косами-литовками 800 гектар хлеба, порезав при этом 50% посева, сгноил 250 центнеров вики и с целью скрыть преступление закопал эту вику в яму. В том же заявлении было указано, что ко мне будто бы приехали кулаки, и я, забросив всю работу, гулял и пьянствовал вместе с ними 3 дня. Эти кулаки, якобы, завербовали меня в контрреволюционную группу и, в свою очередь, поручили мне вербовать в эту группу новых членов. Все показания И. против меня не содержат в себе никакой правды и целиком даны по злобе против меня. Эта злоба возникла благо даря нижеописанному случаю. Однажды нужно было выдавать хлеб нештатным рабочим совхоза. Однако хлеба этого не оказалось, ибо И. распродал его на строну. Рабочие остались голодными. Я стал делать выговор И. У нас с ним произошел крупный разговор, перешедший в ссору. В то время И. стоял у меня на дому, но после описанного случая я попросил его покинуть меня, предоставив ему другую квартиру. Расстались мы с ним настоящими врагами, и через день И. подал на меня ложное заявление, а еще через день я был арестован. Что касается показаний И. насчет уничтоженных посевов хлеба и вики, то эти показания неверны, ибо прополка производилась не косами, а вручную, и весь хлеб остался цел и невредим. Это мое утверждение могут подтвердить весь наш участок, вся дирекция и рабочие. Тоже самое насчет вики, — не было сгноено и закопано ни одного зерна. Вику мы обмолотили, сушили и сеяли, как полагается и потом, которая была самого лучшего качества, отправляли по фермам нашего совхоза. Это обстоятельство также могут подтвердить все вышепоименованные лица и организации. Также все могут показать, что никаких кулаков ко мне не приезжало, никакой агитации не велось, а также и пьянства никакого не было, тем более, что я весьма умеренно и очень редко употребляю спиртные напитки и не было еще случая, чтобы я напивался до пьянства. Я прошу подробно пересмотреть мое дело и освободить меня [из] под стражи. Правда, хотя я и сын зажиточного, но безбатрачного крестьянина, который в 1930 г. был раскулачен и сослан только [за] то, что купил полу сложную, старую машину для молотьбы, однако я сам никогда не подвергался никаким репрессиям со стороны Советской] власти, всегда был советски настроенным человеком, добросовестно работал в советских] организациях и предприятиях, а в то время, когда отец купил машину, я уже был с ним в разделе (с 1924 г.) и, естественно, что никакой ответственности за его поступки нести не мог. Дома у меня остались жена и 4 сына, в настоящее время все учатся в школе и вузе. Очень прошу вернуть меня к моей семье и оставить на работе. Я совершенно ни в чем не повинен, содержать меня в лагерях не имеет под собой никакого законного основания. Я обещаю, что получив свободу, буду работать еще лучше и упорнее, чем работал до дня ареста. Я вполне советский человек и, во имя благополучия моей родины готов всегда отдать без остатка все мои силы, всю мою волю и энергию. Тайшетский лагерь НКВД, Бийлагпункт (подпись) ОСД УАДАК. Ф. Р-2. Оп. 7. Д. 5366/4. Л. 158. Рукописный подлинник. № 46 Заявление осужденного Т. на имя Прокурора СССР А. Я. Вышинского о пересмотре дела 20 декабря 1938 г. Прошу я вас, обратите внимание на мою просьбу. Прошу не отказать и дать ответ жалобщику, как я арестован 14 февраля [19]38 года [из] Алтайского края, город Барнаул, Косихинского района Конто-шинского лестранхоза с места работы, работал я столяром. Семья у меня находится в деревне Озеро-Красилово. Семейное положение у меня жена и трое малолетних детишек, которые существовали на мои средства, на моем иждивении, которым сейчас существовать нечем. Арестовал меня председатель с/совета Красиловского и был я отправлен в Косихинский район. И предъявил мне начальник милиции Н. бумагу, и записали меня кулаком и заставили расписаться. Я расписываться не хотел, стал говорить, что я не кулак, у меня имеются на руках справки. С [19J31 года есть справка от с/совета — батрацкий, [19]34 года — бедняцкий и [19J36 — есть бедняцкий. Я долго говорил, что я не кулак, а батрак. А он одно говорит: «Давай распишись, а то хуже себе сделаешь». Я, конечно, побоялся, что не расписаться — опять будут бить, взял расписался, пусть я буду кулаком. И больше не вызывали до 27 мая. А 27 мая отправили в стан и ехали до Владивостока и сроку не знали. До Владивостока на транзите объявили срок — лишен свободы на 10 лет и 5 лет лишен избирательных прав. И кто судил не знаю и за что тоже не знаю и дали статью 58. И в чем я прошу Вас — примите меры не отказать мою просьбу, разберите мое заявление как я не кулак, можете потребовать с места жительства мои справки, как у меня все справки батрацкие. Написали в 1930 году будто я хотел какое-то восстание. Конечно, данных у них никаких нет и свидетелей нет. Доказать ему нечем было, и взял написал какую-то ерунду из своей головы и заставил меня расписаться. Я расписываться не стал. А стал просить его прочитать, что там было написано. Он читать не стал, а стал кричать дурным голосом на меня: «Давай много не разговаривай, давай распишись. А то вон шашка — сейчас головы не будет». Я, конечно, расписываться не стал, он меня начал бить по-всякому. Мне, конечно, было больно, пришлось потерпеть. Потом меня выгнал в коридор, я простоял часов 5 или 6. Потом приходит дежурный милиционер, повел меня, в камеру пустил. И больше не возили до 10 марта. А 10 марта вызвали на этап в тюрьму Барнаула. С 10 марта и до 27 мая продержали в тюрьме в Барнауле и вызывали один раз. Так и [положение] бедняцкое, и восстание ни какое не думал и не собирался. Я родился [в] 1907 году [вJ Тамбовской губернии село Журавки-но. Родной язык мордовский, меня отец привез оттуда в 1925 году и [в] [19 [25 год [у ] я жил батраком и [в] [19 ]26 год [у ] батраком, а потом стал с отцом. Плотничал до [19J30 года, плотничал с отцом, как мой отец не был кулаком, свой весь век плотничал. А меня записали кулаком с тридцатого года. Я ушел по производствам, работал [в] Песьянском химлесхозе 5 лет бондарем, а потом поступил в леспромхоз столяром и до 14 февраля работал столяром, как я судим не разу не был, а сейчас дали 10 лет и 5 [лет] поражения [прав]. Зачетов не дают, у меня даже площади никогда не имелось, посевом не занимался, только имел огород. Можете потребовать справки с сельсовета о том, что я не кулак, так и справки с производства. В чем я вас прошу не отказать моей просьбе, разобрать мое заявление и дать ответ жалобщику, освободить от тяжкого наказания. И к сему, заключенный Тайшетлага Т. ОСД УАДАК. Ф. Р-2. Оп. 7. Д. 5366/4. Л. 177-178. Рукописный подлинник. № 47 Заявление осужденного Б. в прокуратуру Алтайского края о пересмотре дела 10 октября 1939 г. от з/к Б., осужденного тройкой НКВД СССР' к 10 годам лишения свободы без поражения в правах, по ст. 58, пп. 10 и 11 УК РСФСР и отбывающего меру наказания при Тайшетлаге НКВД СССР, 2-й ОЛИ Жалоба в порядке надзора Согласно постановлению тройки я присужден к 10 годам лишения свободы по ст. 58, пп. 10 и 11 УК РСФСР. Моя автобиография и обстоятельства моего дела таковы: родился в 1914 году, в с. Соузга Бийского уезда быв[шей] Тобольской* губ. (теперь Ойротская автономная обл.), в крестьянской семье. До 1927 года никуда не уезжал из своего родного села, помогая своим родным по сельскому хозяйству. В 1927 году вся наша семья, в том числе и я, переехала в Алтайский край, поселилась в поселке Верх-Айченок Бийского района. Здесь мы по-прежнему все занимались сельским хозяйством. В 1930 году я вступил в члены местного колхоза им. Первого мая, выполняя всевозможные работы по сельскому хозяйству. На этой работе я пробыл вплоть до ареста, последовавшего 28 июля 1937 г., произведенного органами НКВД Бийского района. Через месяц после ареста меня вызвали на допрос. Записав мою биографию, следователь предъявил мне обвинение в антисоветской агитации, которую я, якобы, вел среди колхозников и что я, якобы, имел связь с японцами. На мой вопрос следователю, в чем выражалась эта агитация, последний ответил, что она выражалась в каких-то «собраниях колхозников», [в] которых я, якобы, участвовал и на которых я «разлагал колхозников», предлагая им не работать и т. д. Связь же с японцами будто бы выражалась в том, что я «вел с кем-то переписку». На эти обвинения я ответил следователю, что никакой агитацией я нигде и никогда не занимался и что этого никто не мог бы доказать, так как не было и быть не могло никаких свидетелей, которые могли бы доказать, что я вел эту агитацию. Переписку же вести я также не мог, так как сам я человек неграмотный и политикой никогда не интересовался. Моим желанием было всегда лишь желание хорошо и честно работать и помогать своим родным. Так же как и в деле с «агитацией» никаких свидетелей моей, якобы, переписки следователь, конечно, не приводил и приводить не мог. Таким образом, у меня не было никакого дела. Но, тем не менее, следователь, записав все мои показания в протокол, прочел последний и предложил расписаться. Будучи неграмотным и не зная, что было написано в протоколе, я сперва отказался его подписывать, но следователь начал угрожать мне и мне пришлось под давлением этих угроз расписаться, после чего я был отправлен в Бийскую тюрьму, в которой просидел дней 8-10. Затем меня отправили в Тайшетлагерь, зачитав перед самым этапом постановление тройки с указанием срока и статьи.
Я не чувствую за собой никакой вины, гр. прокурор, и сидеть здесь, отбывая такое суровое наказание не зная, главное, за что — для меня чрезвычайно тяжело. Поэтому прошу Вас, во имя революционной за конности, пересмотреть мое дело в стадии первичного расследования и, отменив постановление тройки, освободить меня от незаслуженного наказания. (подпись) ОСД УАДАК. Ф. Р-2. Оп. 7. Д. 5366/4. Л. 180, 180 об. Рукописный подлинник. № 48 Заявление осужденного Р. в прокуратуру Алтайского края о пересмотре дела 24 января 1940 г. 3/к Р., 3-й уч[ас]ток Камышетского ОЛП Тайшетлага НКВД. Почт[овый] адрес: Камышет Иркутской области, п[очтовый ящ[ик] № 240/1. Меня арестовали 22 июля 1937 г. в колхозе «Вторая пятилетка» — село Старая Белокуриха Алтайского района, где я работал с 1 мая 1937 г. На допросе мне было предъявлено обвинение в том, что я:
На допрос я был вызван всего один раз. Через некоторое время в Бийской тюрьме, где я находился во время следствия, объявили, что тройкой НКВД по ст. 58 п. 10 УК присуждено 10 лет заключения и 5 лет поражения в правах. Приговор этот в последствии был изменен. Ибо, когда этапом прибыл в Тайшетлаг НКВД, там мне объявили, что тройкой НКВД по категории «к-р» мне дано 10 лет заключения, без поражения в правах. Я виновен в том, что в 1931 г. сделал попытку к побегу, а в 1936 году бежал с места ссылки — Нарымского края, куда я вместе с родителями и братьями был выслан в 1930 году после раскулачивания хозяйства отца. Поэтому мне можно было предъявить обвинение по ст. 82 УК. Но тройка НКВД, по неизвестной и непонятной для меня причине, приписала мне ст. 58 п. 10 УК. Едва ли это можно было делать лишь на том основании, что я, бежав из ссылки, вступил в колхозе? Другое дело, если бы я, вступивши в колхоз, стал бы заниматься разложением его, проводил бы антисоветскую агитацию среди кол хозников, занимался бы вредительством. Тогда, естественно, мне можно было предъявить ст. 58 п. 10 или п. 7 УК. Но этого не было. Я вступил в колхоз без какого-либо злого умысла, работал честно и добросовестно, административных взысканий не имел, о чем в любое время краевая прокуратура может затребовать справку и характеристику. Я родился в 1914 г. в селе Старая Белокуриха Алтайского района и края. Мой отец имел середняцкое хозяйство. Жил и вырос в своей семье. В 1930 г. хозяйство отца было подведено под категорию кулацких хозяйств и раскулачено. Вся наша семья была выслана в Нарьшский край. В том же году отца оттуда взяли. Тройка НКВД присудила его к 3 годам заключения. Срок этот он отбывал на Балтийско-Беломорском канале. Братья мои в 1931 г. завербовались и уехали в Кузнецкий бассейн, где поступили на работу при комендатуре НКВД Киселевского рудника. Там они живут и работают до сих пор. На месте высылки остался я и моя мать, которая в 1934 г. умерла. Мне было тогда 20 лет и меня стала заедать тоска по родине. В конце декабря 1936 г. я бежал с места ссылки и 15 апреля 1937 г. вернулся в свою деревню — Старая Белокуриха. 1 мая я вступил в местный колхоз «Вторая пятилетка». В этом колхозе меня 22 июля 1937 г. арестовали. Тот факт, что я, бежав из ссылки, вернулся именно в свою деревню, свидетельствует, что у меня не было никаких злых намерений. Как на месте ссылки и потом в колхозе, так и сейчас — Тайшетла-ге НКВД — честно и добросовестно отношусь к труду. Административных] взысканий не имел и не имею. До высылки судим не был и приводов не имел. Являюсь инвалидом II гр. с детства. Семьи не имел. Отец мой работает в колхозе. Адрес его: Омская ж.д., Колондинский район, Воздвиженский с/с, погост Воздвиженка. На основании всего выше изложенного прошу Вас, гражданин прокурор Алтайского края, пересмотреть в порядке прокурорского надзора мое дело, переквалифицировать статью обвинения, изменить меру пресечения и освободить меня из заключения. (подпись) ОСД УАДАК. Ф. Р-2. Оп. 7. Д. 5366/4. Л. 183, 183 об. Рукописный подлинник. Заявление осужденного Н. в Верховный Совет РСФСР о пересмотре дела 31 января 1940 г. 9 ноября 1937 года я был арестован в с. Благовещение того же района Алтайского края районным управлением НКВД, и Алтайской краевой тройкой НКВД осужден по обвинению в к-р к лишению свободы с заключением в ИТЛ сроком на 10 лет. На предварительном следствии в районном управлении НКВД мне не было предъявлено никаких конкретных обвинений. Процедура предварительного следствия проходила так: 1. Заполнив анкету и дав ее мне подписать, следователь, произво- дивший предварительное следствие, сказал: а) «Тебя завербовал П.». «Не знаю ничего про это. Я от него плохо- го слова не слыхал», — ответил я. б) «Знаешь ли ты вот этих людей?» — спросил следователь. «Ка- ких?» — переспросил я. «Да вот П.!». «Как не знать, знаю», — отве- тил я. «У него было 12 пар быков. Может это подтвердить?» — спросил меня следователь. «Могу», — ответил я. Следователь записал что-то в какой-то лист и дал его мне подписать. Меня увели в камеру. 2. Вечером вызвали опять к следователю. «Знаешь ли ты П.?», — спросил следователь. «Знаю», — ответил я. «Как он торго- вал до военного времени?». «Торговал он на чужие деньги: в городе брал у Винокурова в кредит, выручит, отдаст и опять берет», — отвечал я. Записал на лист, дал мне подписать и снова увели меня в камеру. 3. На следующий день, утром снова повели меня к следователю. «Расскажи, где ты родился и раньше проживал», — сказал следователь. Я рассказал: «Родился в с. Кривозерское Кочетовского уезда бывш[ей] Акмолинской обл. В 1901 году отец мой переехал с семьей на жительство в пос. Егорьевка Барнаульского уезда. Проживал здесь три года. Не понравилась жизнь... В 1904 году отец снова переехал в пос. Северный Ключевского района. Тамошняя жизнь так же не удовлетворила отца. Наконец, в 1908 году отец переместился в с. Благо-вещенку бывш[его]Леньковскогорайона». «Какое имел хозяйство?» — спросил следователь. «Пару лошадей, две коровы, дом, амбар и основной земледельческий инвентарь», — ответил я. Опять увели в камеру. В тот же день вызвали еще раз к следователю. «Судим был?» — спросил следователь. «Был», — ответил я. «За что и на какой срок?» — спросил следователь. Я ответил: «На 5 годов и 2 года высел ки за невыполнение плана посева. Но по моей кассации мне было оставлено только 2 года. А пробыл я на выселке только полтора года». «Распишись», — сказал следователь, указывая на лист бумаги. Я вскинул глазами и прочел на нем на верху крупными буквами «Акт». Я оробел и молча подписал. Меня увели в камеру и больше никуда на допрос не вызывали. На суд в тройку меня не вызывали. Что я осужден Алтайской краевой тройкой НКВД по обвинению в к-р сроком на 10 лет, мне было объявлено уже в лагере, в мае м[еся]це 1938 года. Как видно из процедуры допроса и «общего» обвинения меня в к-р, которое тройка в отношении меня нашла якобы доказанным, меня, я убежден в этом, осудили за старый мой «грех» — за прежнюю судимость, по которой я полтора года отбывал наказание в лагерях! Никакого нового преступления с моей стороны против Советской власти не установлено ни следствием, ни судом. Но зато суд (тройка) «обновила» мое прежнее «преступление» — судимость и квалифицировала его теперь в к-р. В эти две буквы суд вложил смысл чудовищного и наитягчайшего преступления — «контрреволюция», — которого я не свершал перед Советской властью. Спокойно, с глубокой грустью на душе, откровенно вспоминаю, за что я раньше был осужден и отбывал наказание: в 1930 году я вступил в коммуну. Через месяц она распалась. В 1931 году вступил в колхоз «Ленинградский рабочий» и работал кузнецом. В 1931 году меня исключили из колхоза за то, что у моего отца — а после раздела — у моего брата Якова был кустарный кожевенный завод — и «довели» мне «твердое задание» засеять 8 га, каждую пятидневку по 2 га. Так как из колхоза из бывшего моего имущества мне ничего не вернули, пахать и обрабатывать землю нечем было (да и засеивать нечем было, т. к. выданное из колхоза на посев зерно я вынужден был в большей части обратить на прокорм семьи!). Попробовал обрабатывать лопатой. Всякими средствами и способами удалось мне засеять 2 га. И вот, за невыполнение плана посева меня в числе других судили показательным судом и засудили, как указано было выше (см. предварительное следствие). За то же «преступление», на меня переселенное — что у моего брата и отца был кожзавод — я был лишен избирательных прав. Вернувшись из высылки в 1935 году, я подал ходатайство в Москву, в Центризбирком о восстановлении меня в избирательных правах. Центризбирком меня восстановил. Как раз в день получения моего извещения из Центризбиркома о восстановлении меня в правах — в апреле 1936 года прибегает ко мне член правления н[ашего] колхоза и просит на работу в колхоз, кузнецом: «Приходи вечером, будет собрание, примем. А завтра и на работу в кузницу <...> Работать некому». Я пошел, меня приняли в колхоз. И стал я снова колхозником — кузнецом. Забыл старое — «кто старое помянет, тому глаз вон» — вспоминал я старую народную пословицу. Работал я в колхозе кузнецом вплоть до момента моего ареста. Работал не за страх, а за совесть, ремонт инвентарю давал хороший, все выполнял во время. И вот снова мою трудовую жизнь в колхозе прервал мой арест, а дальше лагерь. В 1909 году отец совершил раздел своего двора между 4-мя сыновьями. Кустарный кожевенный завод достался старшему — Якову, мне досталась одна лошадь и одна корова. Осенью в том же году я был призван на действительную военную службу. Осенью 1912 года вернулся с военной службы и продолжал вести с/х в с. Благовещенке. В 1914 году, с первых дней мобилизации, меня призвали в действительную армию и назначили в оружейную мастерскую 25-го Сибирского стр[елкового] полка. В этой части я пробыл на фронте империалистической войны до конца 1917 года. Вернулся с фронта в Благовещенку, опять занялся с/х. До самой Октябрьской революции я не мог поднять свое хозяйство выше бедняцкого. После революции мое хозяйство поднялось было до уровня середняцкого, но несчастье — падеж скота — подорвал его. Вступая в коммуну в 1930 году, я имел опять одну лошадь и одну корову. Мне сейчас 60 лет. Всю свою жизнь я был трудовым. Только в одном году — [19]25 или 1926 году (точно не помню) — я ввиду своей тяжелой и продолжительной болезни вынужден был взять на уборочную одного батрака, что впоследствии и послужило причиной для клеветнического на меня доноса враждебных мне людей. Причиной моего исключения из колхоза послужили лживые, клеветнические доносы. Исключение из колхоза повлекло за собой мою судимость и заключение в лагерях. Прежняя судимость обернулась в контрреволюцию!!! Я человек малограмотный, самоучкой научился кое-как читать и писать. Всю свою жизнь, как крот, «горбом» своим переворачивал землю или коптильню у кузнечного горна. Могу ли я быть контрреволюционером?! В. И. Ленин где-то сказал, что неграмотный не может быть ни революционером, ни контрреволюционером. Я ни активно, ни пассивно против Советской власти не выступал, не боролся с Советской властью, а наоборот честным и упорным трудом помогал Советской власти строить и укреплять колхозную жизнь. Вся моя вина — прежняя судимость, наказание по которой я отбыл. Прошу Вас дать указание прокурорскому надзору приговор Алтайской краевой тройки НКВД, допустившей в отношении меня крайнюю суровость и несправедливость — опротестовать и передать мое дело на новое рассмотрение и решение гласного суда, а меня из заключения освободить. Дайте мне возможность вернуться в родную колхозную семью и пока еще есть здоровье трудиться на благо народа. Заключенный (подпись) ОСД УАДАК. Ф. Р-2. Оп. 7. Д. 7722. Л. 295-299. Рукописный подлинник. № 50 жүктеу/скачать 6.28 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|