Секретарь тройки в краевом и областном центре

** Протокол тройки УНКВД Алтайского края У-01, 29.12.1937 г. // ИЦ при ГУВД по Алтайскому краю. Ф. 1; Протокол тройки УНКВД Алтайского края У-02, 29,12.1937 г. // ИЦ при ГУВД по Алтайскому краю. Ф. 1. «У» означает «уголовник», а затем идет нумерация, например, У-01, У-02.

*** Только в немногих случаях, например, в Дагестане, сильное влияние на работу троек оказывал и секретарь местной парторганизации.

⁴* Г. Ф. Горбач — начальник УНКВД по Омской области (23 июля 1937 г. — 19 авгу­ста 1937 г.), Западно-Сибирскому краю (19 августа — 1 октября 1937 г.), Новосибир­ской области (1 октября 1937 г. — апрель (по дате приказа НКВД — 13 июня) 1938 г.), Дальневосточному / Хабаровскому краю (16 июня 1938 г. — 28 ноября 1938 г.). При

Тройка была, однако, прежде всего инструментом начальника управления НКВД***. Так как речь здесь шла в первую очередь о ре­шении задач, присущих тайной полиции, как этого потребовал для чекистов на февральско-мартовском пленуме 1937 г. Ежов, руковод­ство акцией было передано «органам», и прежде всего — председа-тельствование на тройке. Глава тройки мог оказывать значительное влияние на ее работу. Например, в краях, где тройку возглавлял Г. Ф. Горбач, численность приговоренных сразу же скачкообразно возрастала⁴*. В некоторых регионах превалирующая позиция на­

чальника местного УНКВД привела в ходе операции к тому, что партийный секретарь и прокурор стали выполнять роль статистов*; в экстремальных случаях вообще больше не проходило регулярных заседаний тройки, ее председатель единолично выносил приговоры и задним числом давал протоколы с указанными приговорами толь­ко на подпись партийному секретарю и прокурору**. Но это заключе­ние не может рассматриваться как общее место, так как имелись об­ласти, в которых именно первый секретарь имел сильное влияние на решения «троечного трибунала»***. Решающее значение, наряду с персональным фактором, играли такие обстоятельства, как стар­шинство по службе и длительность пребывания чиновника на своем посту; в Ярославле начальник УНКВД занимал свой пост с середи­ны 1930-х годов до конца Большого террора, в то время как на посту секретаря обкома и областного прокурора побывал ряд лиц; в Даге­стане ситуация была обратной.

он уделил, однако, Донецкой области с ее высокой степенью индуст­риализации. С 13 по 23 ноября 1937 г. он посетил 13 заседаний трой­ки этой области*. В своем «багаже», кроме того, он привез дополни­тельный лимит, составлявший по 1-й категории 2565, а по 2-й — 2607 человек. По данным сотрудника Донецкого УНКВД Меткого Вельский требовал от местного аппарата НКВД проведения следую­щей линии: «Во время приезда в УНКВД зам. наркома НКВД СССР Вельского, он сказал, что там, где лес рубят, там щепки летят. Это не важно, если расстреляют 100 человек невиновных, так как при такой операции, возможно, какая-то часть людей могут быть ошибочно арестованы»**. В дополнение к этому московский центр располагал рычагами для переформирования тройки, возможностью сделать ее работу более радикальной, ускорить, затормозить и контролировать эту деятельность***.

В Украине республиканская структура НКВД играла важную роль при контроле за деятельностью троек в своих регионах. Народ­ный комиссар внутренних дел Украины Леплевский уже в самом на­чале «кулацкой операции» критиковал работу троек. В письме от 10 августа 1937 г. всем областным управлениям НКВД Украины он обращал внимание на «серьезные недостатки»⁴*.


Речь идет о заседаниях № 44-57. ** Общее закрытое партийное собрание парторганизации УГБ УНКВД по Сталин­ской области. Протоколы № 3 - 28.01.1939 г. // Государственный архив Донецкой области (ГАДО). Ф. 903. On. 1. Д. 84. Л. 24-62.

*** Юнге М., Бордюгов Г., Биннер Р. Вертикаль большого террора. М., 2008. С. 624-637.

См.: Протоколы № И и 12 тройки Одесской области от 15 августа 1937 г. // ОГА СБУ. ф. 4.

Директива начальника УНКВД по Одесской области Н. Н. Федорова о работе межрайонных оперативных групп и районных отделений НКВД, 17.08.1937 // «Через трупы врага на благо народа». Интересно, что начальник управления НКВД датирует приезд Леплевского 16 августа 1937 г.

Механизм составления протоколов тройки существенно варьиро­вался от края к краю, от области к области, не выходя, однако, за рамки, установленные центром. Исходя из существования широкого «игрового пространства», предоставленного местам, историкам сле­довало бы, чтобы сделать окончательные выводы, привлечь для ис­следования протоколы тройки по возможно большему числу краев и областей. Тем не менее представляется, что наш тезис о подготовке приговора для заседания тройки заблаговременно в большей или меньшей мере подтвержден на примере исследованных нами регио­нов. Алтайский край остается, однако, исключительным случаем, так как только здесь сохранялись три экземпляра протоколов трой­ки (II,Ши IV). Только они дают возможность сделать далеко иду­щий вывод о том, что приговоры были зафиксированы в протоколе

уже до заседания тройки и скреплялись подписями членов тройки на каждом заседании в конце протокола, или протокол подписывал­ся в ходе голосования вкруговую. В этом крае при вынесении приго­вора ключевую роль играл секретарь тройки, действовавший, разу­меется, в тесном контакте со своим шефом, начальником УНКВД. Приговор определялся главным образом секретарем тройки в ходе контролируемого, бюрократически организованного, иерархическо­го и основанного на разделении труда процесса, в течение от не­скольких дней до нескольких недель, на основании следственных дел, причем дела не покидали структуру НКВД*.

В целом же речь идет о бюрократически организованной «кон­вейерной юстиции». Здесь ничего не делалось по желанию и в зави­симости от ежеминутного настроения; вся процедура следовала пра­вилам, которое это государство установило для действий своих слуг — в данном случае преимущественно для сотрудников НКВД. Было бы неправильно характеризовать эту «конвейерную юстицию» такими понятиями, как «произвол», «эксцессы» или считать ее ос­новными свойствами «безудержность» и «разнузданность», так как при более точном рассмотрении такой подход является лишь разо­блачением и осуждением морального плана, невольно умаляющим серьезность того, что в действительности произошло. Речь идет ско­рее о жестокой эффективности государственно-бюрократического действия, наличие которого мы уже можем констатировать на осно­ве анализа следственных дел, с помощью которого из общества должны были быть в соответствии с определенными критериями от­фильтрованы (потенциально) нелояльные личности. Целенаправ­ленность действий была выдержана до конца.


* Приказ № 25/сс НКВД СССР «О возвращении в органы НКВД рассмотренных дел о к-р преступлениях» за подписью Ежова, Вышинского и Рычкова от 5.08.1937 г. // «Через трупы врага на благо народа». Во изменение циркуляра № 62/01533 30/02516 от 21 августа 1934 г. приказ № 25/сс предусматривал, что дела, в соответствии с кото­рыми были выдвинуты обвинения за контрреволюционную деятельность, могут хра­ниться исключительно в НКВД.

Одновременно высокая гибкость карательного процесса для всех исследуемых краев и областей обеспечивалась тем, что в соответст­вии с конъюнктурой и заданиями тройки выносили то больше, то меньше смертных приговоров, количество арестов регулировалось то поощрением, то торможением чекистского аппарата, что не в по­следнюю очередь могло изменить выбор целевых групп. Это приве­ло, к примеру, к тому, что на Украине с февраля 1938 г. как по ко­манде внимание органов госбезопасности переключилось на «нацио­налистические» элементы, которые практически все приговарива­лись к смертной казни.

Конъюнктура определялась как центром в Москве, так и краевым или областным руководством. То издавались новые приказы, то ме­нялся кадровый состав или аппарат инструктировался соответст­вующим образом. Эта гибкость особенно бросается в глаза при сис­тематическом просмотре протоколов тройки*. Применительно к не­которым периодам можно относительно хорошо предвидеть, на ос­новании каких критериев человек будет приговорен к смерти или к заключению в лагерь. В другие периоды, например, предполагавше­гося конца операции в декабре 1937 г., а затем в 1938 г., когда опера­ция действительно шла к концу, к смерти были приговорено не­обычно много людей, которые в «нормальной» ситуации должны были бы быть наказаны заключением в лагерь. Прослеживаются и обратные тенденции, например, если число приговоренных к смерти казалось исчерпывающим, или если 2-я категория была еще недоста­точно представлена в репрессивной статистике.

Приговоры тройки были нацеленной, зависимой от политики юстицией, которой легко манипулировала государственная верхуш­ка, тем более что ни среди сотрудников милиции, ни в госбезопас­ности, как правило, не было профессиональных юристов. Не соб­людались самые простые стандарты юридической процедуры. В то же время бюрократические, якобы юридические процедуры состав­ления следственных дел и вынесения приговоров в рассмотренных краях и областях, а также широкомасштабная статистическая «об­работка» операции в центре и на периферии служили для контроля за аппаратом НКВД. Не следует при этом недооценивать эффект, что таким образом внутри чекистского аппарата могла также сохра­няться правдоподобность происходившего и доверие к руковод­ству. По меньшей мере, применительно к кадрам низшего уровня может быть доказано, что субъективное ощущение сотрудников НКВД заключалось в том, что они принимают участие в важной и необходимой операции, даже если она и проходила упрощенным и сильно ускоренным способом.


В Алтайском крае мы ознакомились со всеми протоколами тройки, которые нахо­дятся в ОСД УАДАК и ИЦ при ГУВД по Алтайскому краю. Также были обработаны архивы нескольких областей Украины.

Не приходится также оспаривать, что целенаправленное измене­ние критериев оценки и осуждения политической и социальной де­виации, произошедшее в августе 1937 г., открыло сотрудникам госу­дарственной безопасности и милиции широкий простор для дейст­вий по собственному усмотрению, в результате чего на всех уровнях проявились авторитарное мышление, персональный произвол, са­дизм, карьеризм и манипуляции.