Уполномоченный по правам человека
жүктеу/скачать 6.28 Mb.
|
| Раздел V
РЕАБИЛИТАЦИЯ Уже в ходе проведения репрессивной операции по приказу № 00447 не только в органы прокуратуры, но и в адрес высших руководителей страны (И. В. Сталина, М. И. Калинина и др.) стали поступать многочисленные заявления от осужденных и их родственников с жалобами на незаконность арестов и осуждений. После завершения действия приказа № 00447 и других репрессивных приказов, была инициирована кампания по рассмотрению заявлений и жалоб арестованных и проведению на этой основе реабилитационных мероприятий, важнейшая роль в которой отводилась органам прокуратуры. Прокуратура в органах юстиции играла двойственную роль. С одной стороны, она должна была осуществлять надзор за соблюдением законности при проведении следствия, судебного и внесудебного расследования дел. С другой стороны, прокуратура покрывала беззаконие ОГПУ-НКВД, поскольку прокуроры выступали обвинителями по сфальсифицированным делам в судах и участвовали в работе внесудебных органов. Причина данной двойственности — законодательство, регулирующее взаимоотношения ОГПУ-НКВД и прокуратуры. Так, Положение о Прокурорском надзоре Союза ССР, принятое в декабре 1933 г., определило, что надзор за ОГПУ Прокурор Союза ССР осуществлял непосредственно. При Прокуроре СССР состояла возглавляемая старшим помощником Прокурора СССР прокуратура по специальным делам. Для надзора за работой органов госбезопасности выделялись так называемые прокуроры по спецделам — особо доверенные люди, члены ВКП(б), персонально утвержденные в этой должности соответствующими партийными комитетами (в центральном аппарате — ЦК ВКП(б))*. Тем самым достигалось обособление этих работников от остальной части сотрудников прокурорских органов; они по своим функциям, служебным и личным связям гораздо ближе стояли к ОГПУ и НКВД, чем к прокурорской системе. И действовали, как правило, в интересах органов государственной безопасности.
Приказ № 00447 «Об операции по репрессированию бывших кулаков, уголовников и других антисоветских элементов» от 30 июля 1937 г. изменил двойственную роль прокуратуры, которую она играла в органах юстиции. Прокуроры, в соответствии с приказом, должны были присутствовать на заседаниях троек, в составе которых прокурорских работников не было, соблюдение процессуальных норм и предварительные санкции на арест не требовались. И как итог — прокурора обязывали содействовать активному прохождению операции*. Вместе с тем далеко не все работники прокуратуры безоговорочно потворствовали произволу, творимому органами НКВД в период Большого террора, имели место попытки ограничить масштабы и наиболее вопиющие проявлении насилия и «нарушения социалистической законности». Однако попытки противостоять фальсификациям и насилию, творимому работниками НКВД, для многих из прокурорских работников заканчивались арестом. В 1938 г. были арестованы более 30 работников прокуратуры края". В их числе был и краевой прокурор Н. Я. Поздняков. В данном разделе сборника публикуется изданный им 10 декабря 1937 г. приказ о надзоре за законностью деятельности органов УГБ (см. документ № 227). Согласно этому постановлению, районные прокуроры при надзоре за законностью деятельности органов УГБ должны были обеспечить полное соблюдение Конституции, бороться с нарушениями социалистической законности, обеспечить выполнение норм УПК следователями госбезопасности.
аресты», работники НКВД забросили агентурно-осведомительную работу, предпочитая действовать таким упрощенным методом как практика массовых арестов, ориентировались на доказательства, полученные у обвиняемых во время допросов. Постановление от 17 ноября сосредоточило свое внимание на исполнителях террора, а не на его партийных инициаторах и вдохновителях. Так выглядел механизм «приписывания вины», ранее уже использовавшийся (постановление от 17 ноября 1938 г. было поразительно похожим на инструкцию от 8 мая 1933 г., которая призывала положить конец массовым арестам, связанным с коллективизацией и раскулачиванием*). В приказе от 26 ноября 1938 г. новый нарком внутренних дел Л. П. Берия детализировал основные положения постановления от 17 ноября 1938 г., представил указания по его выполнению". Важную роль в проведении курса на ограничение масштабов террора и перестройку работы следственных органов сыграли также постановления, ориентировавшие органы прокуратуры и НКВД на проведение реабилитационных мероприятий. Директива НКВД и Прокуратуры СССР от 26 декабря 1938 г. обязывала начальников УНКВД и прокуроров союзных и автономных республик «во всех случаях поступления заявлений и жалоб на решения троек», эти жалобы рассмотреть, «в случаи признания неправомерности вынесенного решения и необходимости его отмены <...> вынести постановление об отмене и прекращении дела»"*. Это положение предоставляло возможность лицам, попавшим в маховик репрессий и незаконно осужденным тройками, добиться пересмотра своего приговора. * Трагедия советской деревни. Коллективизация и раскулачивание: Документы и материалы. М, 2001. Т. 3: Конец 1930-1933. С. 746-750. Приказ народного комиссара внутренних дел Союза ССР № 00762 от 26 ноября 1938 г. // Жертвы политических репрессий в Алтайском крае. Т. IV. Барнаул, 2002. С. 176-177. *** Директива НКВД и Прокуратуры СССР № 2709. Об отмене решений быв. троек НКВД от 26 декабря 1938 года // Бутовский полигон, 1937-1938 гг.: Книга памяти жертв политических репрессий. Т. 5. М., 2001. С. 344.
Однако через два месяца, 26 февраля 1939 г., прокурор РСФСР М. И. Панкратьев своим приказом существенно ограничил рамки реабилитационных мероприятий, указав, что «опротестование может быть лишь в исключительных случаях, при явной незаконности и необоснованности приговора»4*. 1 июня 1939 г., внося изменения в постановление от 26 февраля, прокурор РСФСР в очередной раз подчеркнул это обстоятельство5*. Рамки реабилитации ограничивались также тем обстоятельством, что доследование и решение о реабилитации осужденных лиц с самого начала было в руках того ведомства, которое вело следствие и играло главную роль при вынесении приговоров тройками. Эта позиция была дополнительно подкреплена приказом НКВД и прокуратуры СССР от 23 апреля 1940 г. Он предписывал, что решение о пересмотре приговоров, вынесенных тройками, может приниматься только Особым совещанием*. При этом речь шла о внесудебном органе НКВД, который лишь находился под общим надзором прокуратуры. Вышеуказанные документы становились правовой базой для реабилитационных мероприятий, стимулируя поток протестов против несправедливых приговоров внесудебных органов и судов.
** Сведения о движении жалоб по 1-му отделению спецотдела прокуратуры Алтайского края на 20.01.[19]40. ЦХАФ АК. Ф. Р-1474. On. 1. Д. 1а. Л. 7. *** Акт проверки выполнения конкурсных обязательств спецотделом от 25.10.[19]39 // ЦХАФ АК. Ф. Р-1474. On. 1. Д. 1 а. Л. 74-75. 4* Там же. Л. 74. 5* Сведения о движении жалоб по 1-му отделению спецотдела прокуратуры Алтайского края на 20.01.[19]40 // ЦХАФ АК. Ф. Р-1474. On. 1. Д. 1 а. Л. 74-75. Жалобы от осужденных и их родственников начинают поступать в прокуратуру в период разгара Большого террора (см. документы № 229, 230). Однако процесс реабилитации противоречил политике проводимой кампании, а потому работа по рассмотрению данных заявлений не проводилась. В 1939-1940 гг., после создания правовой основы для реабилитационных мероприятий, отмечался настоящий поток жалоб от осужденных и их родственников. Так, за 9 месяцев 1940 г. (с января по сентябрь) в прокуратуру Алтайского края поступило 27 253 жалобы, из них 12 845 по спецотделу (сюда поступали жалобы на приговоры, вынесенные внесудебными органами)**. Жалобы спецотдел прокуратуры рассматривал с большой задержкой. Это было связано, во-первых, с тем, что органы НКВД не высылали вовремя истребованные по жалобам дела; во-вторых, районные прокуроры медлили с проверкой дел. Так, например, прокурор Змеиногорского района держал некоторые дела на «проверке» по 3 месяца, Смоленского — 4, Павловского — 6 месяцев***. Со временем «производительность труда», как это было названо в одном из документов, увеличилась: если в 1939 г. спецотделом краевой прокуратуры проверялось 7-8 жалоб в день, то в 1940 г. — 15-164*, объяснялся этот рост соревнованием, в котором участвовали работники спецотдела. В результате, если на начало 1940 г. насчитывалось 4194 нерассмотренных жалобы, то к 1 октября этого же года их оставалось 1367, в том числе 348 — с 1939 г.5* Однако ускорение рассмотрения жалоб, связанное с необходимостью разбора их «залежей», зачастую приводило лишь к еще большему формализму при их рассмотрении. К тому же количество нерассмотренных жалоб в спецотделе было значительно большим, чем во всех других отделах вместе взятых (на них к 1 октября 1940 г. приходилось всего 320 нерассмотренных жалоб)*, хотя, как было показано выше, спецотдел уступал по общему количеству поступавших жалоб. Существовал определенный порядок рассмотрения жалоб на приговоры, вынесенные внесудебными органами. Прокурор по спецделам посылал в Управление НКВД требование о высылке дела, необходимого для рассмотрения жалобы. Изучал это дело, и, если появлялись сомнения в законности приговора, поручал районным прокурорским работникам провести доследование. Опираясь на результаты дополнительного следствия, прокурор спецотдела либо выносил протест на предмет пересмотра дела (см. документ № 235), либо отказывал в удовлетворении жалобы (см. документ № 243). Протест, вынесенный прокуратурой, обязывал НКВД провести доследование, а затем, опираясь на его результаты, составить заключение: приговор изменить либо оставить в силе (см. документы № 232, 234). Работники НКВД, не заинтересованные в дискредитации результатов своих следственных действий периода Большого террора, проводили доследование формально. Заключительное слово принадлежало Особому совещанию при НКВД, однако, в архивно-следственных делах эти решения не отложились, а потому итог пересмотра приговора, как правило, не известен. Примером рассмотрения жалоб на приговоры, вынесенные внесудебными органами, может служить следственное дело в отношении 5 жителей Тогульского района". 25 августа 1939 г. в прокуратуру поступила жалоба на незаконность приговора от одного из осужденных по этому делу. 13 октября этого же года заместитель край-прокурора по спецделам обратился в краевое управление НКВД с просьбой выслать данное архивно-следственное дело для проведения проверки. Дополнительное расследование поручили провести районной прокуратуре, в ходе которого повторно допрашивались свидетели, привлекались новые, запрашивались справки о социальном происхождении осужденных. * Проверка спецотдела прокуратуры Алтайского края на 01.10.[19]40 // ЦХАФ АК. Ф. Р-1474. On. 1. Д. 361. Л. 14. За «вредительскую контрреволюционную деятельность» 23 ноября 1937 г. тройка НКВД по Алтайскому краю приговорила Г., 3., А., С. к различным срокам заключения, а Т. к расстрелу. Повторно допрошенные свидетели изменили свои показания 1937 г.: контрреволюционной агитации от осужденных не слышали, о фактах вредительской деятельности им ничего неизвестно*. По приобщенным к делу справкам в 1937 г. осужденные являлись кулаками, по справкам 1940 г., собранным прокуратурой, — середняками. 10 июня 1940 г., опираясь на результаты дополнительного расследования, прокуратура вынесла протест об изменении решения тройки от 23 ноября 1937 г. (см. документ № 235). Следователи РО НКВД Тогульского района начали свое повторное расследование. Оно проводилось формально, дублируя результаты следствия 1937 г. Итог «доследования» очевиден: факты «вредительской контрреволюционной деятельности» осужденных подтвердились. В результате уполномоченный Тогульского РО НКВД СССР по Алтайскому краю выносит заключение: решение тройки оставить в силе. Начальник управления НКВД СССР по Алтайскому краю утвердил данное заключение". Прокурорское расследование, доказывающее невиновность осужденных, не стало для НКВД поводом для проведения более качественного доследования и, соответственно, не повлияло на пересмотр приговора. * Свидетельские показания 1937 г. доказывали причастность обвиняемых к контрреволюционной агитации, вредительской деятельности. " ОСД УАДАК. Ф. Р-2. Он. 7. Д. 7463. Л. 131-132. После 17 ноября 1938 г. возникла необходимость изменения существовавших в органах НКВД в период Большого террора методов ведения следствия, возвращения их в рамки процессуальных норм, действовавших до начала репрессивной акции. Это происходило с большим трудом, особенно в районах. Поэтому в управлении НКВД по Алтайскому краю формальное отношение районных следователей НКВД к работе вызывало критику. Их обязывали проводить расследование более тщательно. Но не всегда подобная критика приводила к отказу от формализма в работе следователей на местах. Да и сама критика зачастую была лишь формальностью. Так, после проведения доследования одного из дел, по которому был вынесен прокурорский протест, Хабарский РО НКВД получил письмо от заместителя следственной части УНКВД. В нем говорилось, что «краевая прокуратура, проведя дополнительное расследование <...>, вынесла протест на необоснованный арест и осуждение тройкой Л., Ш., В. Вы же, проводя новое расследование, настолько небрежно отнеслись к исследованию преступной деятельности обвиняемых, что не дает возможности принять правильного решения по делу. Краевая прокуратура, проверяя соцпрошлое обвиняемых, истребовала и приобщила к делу справки Новоильинского сельского совета, из которых Л., Ш., В. происходят из крестьян-середняков, избирательных прав не лишены. Из приобщенных вами спра вок того же сельсовета прямо говорится, что В. — кулак, лишен избирательных прав за эксплуатацию батраков, Ш. имел крепкое зажиточное хозяйство и Л. — в прошлом зажиточный, лишался избирательных прав. Спрашивается, каким справкам верить? <...>. В декадный срок все перепроверить» (см. документ № 236). Районные следователи НКВД провели очередное доследование. По своим результатам оно ничем не отличалось от результатов основного следствия и первого доследования. Справки о социальном положении осужденных, показания свидетелей лишь в очередной раз были продублированы. Как итог, приговор, вынесенный тройкой НКВД в отношении Л., Ш., В., остался в силе*. Не подлежала проверке законность осуждения лиц, приговоренных к расстрелу. Даже в тех случаях, когда в ходе доследования, проводившегося по групповому делу, была установлена необоснованность осуждения тех или иных фигурантов этого дела, приговоренных к заключению в ИТЛ", проверка законности осуждения тех, кому были вынесены «расстрельные» приговоры, не проводилась (еще до начала доследования следователь НКВД указывал на нецелесообразность этого"*. Так, например, по результатам пересмотра дела М. и других (всего 11 человек) УНКВД по Алтайскому краю от 11 марта 1940 г. принимается решение: в отношении 7 человек, осужденных к различным годам заключения, снизить срок заключения либо отменить приговор, а в отношении 4 человек, приговоренных к высшей мере наказания, «считать решение Судебной тройки УНКВД по АК правильным»4* (см. документ № 234). Одним из возможных результатов доследований, проводившихся в рамках реабилитационных мероприятий, являлась переквалификация преступления на «менее социально опасное», что приводило к снижению срока наказания. Распространенной становится практика изменения ст. 58 УК (политические преступления) на ст. 109 (должностные преступления) (см. документ № 234). * ОСД УАДАК. Ф. Р-2. Оп. 7. Д. 7218. " Обычно по их заявлениям и жалобам и проводилось доследование. *** См , например, заключение прокуратуры Алтайского края по делу обвиняемого К. и др. // ОСД УАДАК. Ф. Р-2. Оп. 7. Д. 1896. Т. 4. Л. 394, заключение по делу М. и др. (11 чел.) // Д. 7640. Л. 257-258. 4* ОСД УАДАК. Ф. Р-2. Оп. 7. Д. 7640. Л. 254, 257-258. Важную роль при пересмотре приговора играло социальное происхождение осужденного. 4 декабря 1937 г. И., жительница с. Загай-ново Тальменского района, была осуждена на десять лет ИТЛ по ст. 58-10 за «контрреволюционную агитацию». В ходе доследования, проведенного по ее жалобе в 1939 г., факт контрреволюционной агитации не подтвердился. Однако, как было сказано в постановле нии прокурора спецотдела краевой прокуратуры, «принимая во внимание, что осужденная И. является классово чуждой», жалобу ее «оставить без удовлетворения»* (см. документ № 243). Не невиновность человека, а его социальное происхождение решали исход дела. Данный факт наглядно свидетельствует о том, что главной целью репрессий 1937-1938 гг. было не пресечение политических преступлений, а «выкорчевывание» социально враждебных элементов. В таких условиях становилось возможным преследование не по политическим мотивам, а исключительно по социальному, национальному и другим признакам. В целом результативность реабилитационной кампании 1939— 1941 гг. была незначительной, так как партийное руководство, а тем более работники НКВД не были заинтересованы в придании ей масштабного характера. Согласно данным, опубликованным в мемориальном издании «Жертвы политических репрессий в Алтайском крае», в 1939-1941 гг. были реабилитированы всего лишь 237 жителей Алтая**. * ОСД УАДАК. Ф. Р-2. Оп. 7. Д. 1114. Т. 4. С. 44-45. Жертвы политических репрессий в Алтайском крае. Т. 3. Ч. 2. Барнаул, 2001. С. 430; Т. 4. Барнаул, 2002. С. 663. Показательным для суждения о том, насколько результативной была реабилитационная кампания 1939-1941 гг., является дело в отношении эсеро-повстанческой организации, сфабрикованное в Рубцовском оперсекторе, по которому было осуждено 808 человек. Все они якобы являлись членами выше названной организации, стремившейся уничтожить существующий строй, проводившей вредительскую и диверсионную деятельность и т. п. В отдельное делопроизводство в рамках этого дела было выделено следствие в отношении 100 человек. Из них 32 человека были расстреляны, а 68 человек осуждены к 10 годам заключения в исправительно-трудовом лагере. В ходе пересмотра материалов дела в 1940-1941 гг., проводившегося по протесту заместителя краевого прокурора по спецделам, был выявлен их сфальсифицированный характер. В апреле 1941 г. управление НКВД Алтайского края вынесло заключение о возбуждении ходатайства перед Особым совещанием НКВД СССР об отмене решения судебной тройки. Предлагалось в отношении 27 человек приговор отменить и освободить их из заключения, а в отношении остальных осужденных приговор оставить в силе, но состав преступления переквалифицировать на ст. 58-10, сняв обвинения по статьям 58-11 и 58-2. Однако дело Особым совещанием так и не было рассмотрено. И лишь в 1954 г. за отсутствием состава преступления решение тройки отменили. В принятом по этому делу заключении отмечалось, что «лица, осужденные по нему, отбыли свой срок наказания полностью»*. Таким образом, дополнительное расследование, проводившееся по этому делу в рамках реабилитационных мероприятий после завершения действия приказа № 00447, не изменило судьбы заключенных. Однако материалы этого расследования, как и многих других, активно использовались как компрометирующие при проведении «чистки» в органах НКВД, проводившейся после завершения операции по приказу № 00447. Так, в постановление УНКВД по Алтайскому краю об отмене решения тройки УНКВД от 5 марта 1938 г. по делу К. отдельным пунктом отмечено: «Материалы о фальсификации дела передать особоуполномоченному УНКВД по АК для привлечения виновных к ответственности»** (см. документ № 232). Вскоре после выхода постановления Совнаркома СССР и ЦК ВКП(б) от 17 ноября 1938 г. вслед за арестом Н. И. Ежова начались массовые аресты и других работников НКВД. На Алтае аресты наиболее «отличившихся» фальсификаторов начались с ареста начальника УНКВД С. П. Попова 24 декабря 1938 г. 28 января 1940 г. Военная коллегия Верховного суда СССР приговорила его по ст. 58-1 «а», 7,11 УК к ВМН с конфискацией лично принадлежащего ему имущества и лишением звания капитана ГБ. В приговоре указывалось, что он «являлся активным участником а[нти]с[оветской] организации, существовавшей в органах НКВД» и по ее заданию «сохранял от разоблачения а[нти]с[оветское] правотроцкистское подполье, проводил массовые необоснованные аресты и фальсифицировал следствие по делам арестованных, создавая дела на несуществующие контрреволюционные формирования»***. 29 мая 1941 г. к высшей мере наказания были приговорены еще шесть работников краевого управления НКВД, к различным срокам лишения свободы — пять. В приговоре указывалось: «Все эти лица <...> нарушали революционную законность, производили массовые необоснованные аресты советских граждан. В управлении НКВД к арестованным без всяких на то материалов как система применялись пытки, избиения, истязания, издевательства и провокации с целью добиться от арестованных заведомо вымышленных показаний <...>»4*. * Дело эсеро-монархической группы // ОСД УАДАК. Ф. Р-2. Оп. 7. Д. 1896/3. Л. 404. ** ОСД УАДАК. Ф. Р-2. Оп. 7. Д. 11474. Л. 43-44. *** Жертвы политических репрессий в Алтайском крае. Июль 1938-1941 тт. Т. 4. Барнаул, 2000. С. 12-13. 4* Там же. С. 14.
Малая результативность реабилитационных мероприятий 1938-1941 гг. в отношении жертв Большого террора в сочетании с активно проводившейся чисткой в органах НКВД показывает, что реабилитационная кампания проводилась вовсе не из гуманных соображений и не из желания утвердить в стране социалистическую законность. В результате ее проведения партийные вдохновители репрессий с помощью органов прокуратуры освобождали себя от ответственности за последствия репрессивной кампании и одновременно возвращали органы НКВД в рамки его первоначальных полномочий. Как и следовало ожидать, подобный крутой поворот вызвал страх, недоумение и растерянность у работников НКВД. Все то, что еще вчера поощрялось, за что они получали ордена и звания, сегодня осуждалось, а особо отличившиеся в массовых арестах и фальсификациях дел сами попадали в разряд врагов, пробравшихся в органы НКВД с целью их дискредитации. Вместе с тем репрессии в отношении работников НКВД, участвовавших в реализации приказа № 00447, не носили массового характера, большинство из низовых работников были наказаны символически. жүктеу/скачать 6.28 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|