Ури Геллер, Гай Лайон Плэйфайр Эффект Геллера

Представьте себе мое удивление, когда вскоре после прибытия в Израиль я прочитал в газете «Ма'Арив» от 9 ноября 1984 года, что Яша заявляет сейчас следующее: «Я никогда не утверждал, что он шарлатан». Это по отношению ко мне. Еще больше я удивился, услышав о том, что он хотел помочь мне в организации турне и что в рекламной афише его имя находится рядом с именем Денни Шалема.

Я встретился с Яшей и объяснил ему, что готов простить его за нанесенные мне в прошлом обиды, но тем не менее хочу восстановить справедливость. Вот небольшой отрывок из данных им в присутствии адвоката Моше Бен-Хаима письменных показаний, подписанных 10 декабря 1984 года:

«Я знаю Ури Геллера с 1971 года. Подтверждаю, что вся информация, данная мной в 1977 году о нем, его родственниках и о господине Штранге, не имеет под собой реальной основы и по сути своей была ложной. Признаюсь, что все сказанное мной тогда было следствием финансовых разногласий между нами. Мне казалось, что Геллер должен увеличить процент моего долевого участия в прибыли от выступлений.

Специально хочу отметить тот факт, что люди, заинтересованные в нанесении вреда Ури Геллеру, нашли меня в 1977 году и вынудили сделать заявление, направленное против него. Под их нажимом я согласился и оклеветал Ури Геллера, сообщив прессе недостоверную информацию.

Это неправда, что Ури Геллер выехал в Мексику в поисках убежища из-за того, что его искали израильские власти. Насколько мне известно, никаких розысков не было. Не было и причин для их возбуждения.

Ложью являются и мои слова о том, что Геллер плут и мошенник, который обманывает зрителей, когда выступает на сцене или вне ее. Неправда и то, что в обмане каким-то образом помогал ему и я сам.

Еще раз хочу отметить тот факт, что люди, желавшие во что бы то ни стало навредить Ури Геллеру, незаконным способом использовали меня для клеветы на этого человека».

Похожая история произошла у меня и при встрече со своей бывшей подружкой Айрис Давидеско, с которой мы также пришли к примирению после ее хотя и не публичного, но вполне меня удовлетворившего объяснения. «Я любила тебя, Ури, — сказала она, — и была очень обижена, когда ты меня бросил. Чтобы как-то отомстить, сделать тебе больно, я стала говорить о тебе то, что хотели услышать твои недоброжелатели. Ни на что большее я оказалась не способна».

В феврале 1985 года я уехал из Израиля, предельно изможденный, как физически, так и душевно. Это было, наверное, самое изнурительное турне в моей жизни. И я даже дал клятву, что никогда больше не соглашусь на такую насыщенную программу. Но, несмотря на все это, мне, конечно, было очень приятно, что меня так тепло принимали дома, что мне удалось помириться со многими людьми, с которыми в свое время развела меня судьба.

Жизнь полна совпадений, и, похоже, чаще всего они подстерегают меня в аэропортах и самолетах.

Я стоял в зале ожидания в аэропорту Тель-Авива, когда заметил смотрящего на меня и улыбающегося мужчину примерно моего возраста. Я сперва подумал, что он просто узнал меня по выступлениям, и вежливо кивнул ему головой. Тут нас позвали на посадку, и вскоре мы уже взлетали. Едва погасла надпись: «Пристегните ремни!» — я вдруг почувствовал легкий шлепок по плечу. Обернувшись, я увидел того мужчину из зала ожидания, сидевшего, как теперь выяснилось, прямо сзади меня.

Ури, — обратился он ко мне. — Посмотри на меня внимательно. Не узнаешь?

Да, я видел вас в аэропорту, — сказал я.

— Еще раз посмотри, ну, неужели ты не помнишь меня?

Лицо его казалось мне смутно знакомым, но я по-прежнему терялся в догадках.

Если бы не я, ты не летел бы сейчас на самолете.

Что вы имеете в виду?

Неужели ты не помнишь, как ты едва не утонул, когда тебе было десять лет?

Ави! — воскликнул я. — Ну, конечно, теперь я тебя вспомнил!

Я тогда учился в киббуце в Хадзоре неподалеку от Ашдода и однажды вместе с другими ребятишками пошел купаться на море. Я тогда почти не умел плавать и, конечно, понятия не имел, какое сильное там подводное течение и что делать, если вдруг попадешь в него. Так со мной и произошло. Я так испугался, что в ужасе вцепился в парня, который был ко мне ближе всех. Это и был Ави. Я едва не утащил его за собой вниз. Но, к счастью, он оказался сильнее меня и был хорошим пловцом. Ему удалось вытащить меня на пляж. И он, разумеется, был прав, говоря, что я вряд ли сейчас летел бы на самолете или еще на чем бы то ни было, если бы не он.

Мы с ним вспомнили детство, общих друзей и, прощаясь в аэропорту Хитроу, договорились не терять связь. Ави летел в Канаду, где он сейчас живет, и я попросил его написать специально для этой книги небольшое воспоминание об одном необычном эпизоде, который произошел с нами почти тридцать лет назад. Ави его тоже, как оказалось, хорошо помнил и 10 июня 1985 года прислал мне длинное письмо, из которого я хочу привести небольшую выдержку, предназначенную прежде всего для тех, кто еще верит в то, что я научился всем трюкам у Шипи, только-только родившегося к моменту описываемых событий:

«Был теплый летний день, мы шли по пешеходной дорожке от столовой к новому бассейну. Слева простирался неоглядный зеленый газон, а справа холм, поросший молодыми соснами.

Ты вдруг снял часы с запястья и протянул мне с таким видом, словно хотел, чтобы я оценил их. Я решил, что это, наверное, подарок от твоего отца, и с искренним восхищением воскликнул, что часы великолепные. А ты неожиданно сказал: „Смотри, что я могу сделать с ними“.

Я внимательно наблюдал за тем, как ты взял часы в руку и крепко их стиснул. Стрелки часов стали как-то странно ходить: то резко прыгали вперед, то вдруг устремлялись вспять. Мне показалось, что это какой-то фокус, и я сказал: „Знаю, знаю, ты крутишь колесико!“

Ты засмеялся и повторил все снова. Теперь я четко видел, что ты не трогал кнопку, но все равно думал, что ты все-таки как-то меня разыгрываешь. Честно сказать, я и в этот раз тебе не поверил. Конечно, я должен был поразиться и восхититься тем, что ты продемонстрировал, но, как вообще свойственно двенадцатилетнему мальчишке, я небрежно проронил: „Ну и что!“

Мы немного еще постояли и пошли в класс. Вот и все. Ни ты, ни я не относились к этому серьезно, не понимали, что это может значить для тебя и для всех людей. Тогда самым главным тебе казалось просто показать: „Смотри, что я могу сделать!“

Абрахам Сеттон.

Виктория, Би-Си, Канада».

Мой приезд в Лондон в феврале 1985 года тоже можно считать результатом подобного совпадения. Дело обстояло приблизительно так.

Когда к конце 1984 года Даниэлю исполнилось три года, у нас с Ханной состоялся серьезный разговор о том, что пора нам определяться, где мы будем жить постоянно, где наши дети пойдут в школу. Дальше уже невозможно было возить его и Натали по всему свету из одного дома в другой, как это было до сих пор. Вопрос этот оставался открытым до того момента, когда британский бизнесмен Ричард Брзнсон пригласил меня на торжественный перелет из Лондона в Нью-Йорк, открывающий историю его новой авиационной компании «Вирджин Эр-лайнс».

Как и можно было ожидать от владельца процветающей компании грампластинок, Ричард Брэнсон не поскупился и устроил подлинное шоу во время проводов в аэропорту Хитроу, так что я был предельно изнурен еще задолго до того, как мы поднялись в воздух. С трудом пробравшись к своему креслу на Боинге-747, я рухнул в него, даже не заметив, кто сидит рядом со мной.

Только в середине полета я обратил внимание на своего соседа, которым оказался очень забавный и симпатичный бородач с веселыми и лукавыми глазами. Он представился. И хотя я ничего раньше не слышал об этом человеке, меня сразу привлекла его фамилия — Фрейд, такая же, как девичья фамилия моей матери. Семья моей матери, как я уже упоминал, была родом из Вены, и, по рассказам, ее отец был то ли двоюродным, то ли троюродным братом Зигмунда Фрейда, хотя мне сейчас сложно установить точную степень родства. У моего спутника никогда не было подобных трудностей, поскольку он был родным внуком основателя психоанализа.

У нас с ним сразу возник контакт и завязался легкий и приятный разговор о вкусной еде, хорошей музыке, породистых лошадях и женщинах — словом, обо всем, в чем он, как выяснилось, весьма неплохо разбирался. Я пригласил его заехать на пару дней в гости к моей матери в Коннектикут и только там окончательно узнал, кто он. Со мной рядом в самолете сидел Клемент Фрейд, член Британского парламента от либеральной партии, известная и популярная личность на радио и телевидении, автор нескольких книг. Стоило мне только упомянуть в разговоре о том, что я сейчас нахожусь в некотором смысле на распутье в поисках нового постоянного местожительства, он немедленно предложил Англию. «Это цивилизованная страна», — уверял он меня.

Меня его аргументы убедили полностью. Кроме того, я ведь и сам получил английское образование на Кипре и ничего лучшего не мог желать своим детям. У меня было много надежных друзей и связей в Лондоне, ко мне в целом хорошо относились британские средства массовой информации, сделавшие в начале семидесятых годов гораздо больше, чем кто-либо другой для создания моей репутации и мировой международной известности. Ну и, наконец, немаловажным фактом было то, что мое небольшое секретное укрытие находилось в Европе, не так уж далеко от Британии. А тут еще я посмотрел по телевидению очередную передачу о росте преступности и наркомании среди нью-йоркских школьников и окончательно решил, что все дороги, похоже, ведут в Лондон.

Клемент Фрейд рассказал мне, как добиться от британских властей получения статуса постоянного жителя, хотя и намекнул при этом, что не берется оказать мне какие-то особые услуги, в чем я в общем-то и не нуждался. Через некоторое время, пройдя все необходимые официальные процедуры, моя семья получила разрешение на постоянное жительство, и мы обосновались на верхнем этаже одного из лондонских домов, выходящих окнами на верхушки деревьев в Гайд парке. Мы с Клементом стали друзьями и вскоре после моего приезда в Англию купили вскладчину скаковую лошадь, назвав ее, кстати, Спунбендер (что значит Ложкосгибательница). Мы доверили ее очень известному тренеру Тоби Болдингу. В первой из своих скачек наша лошадь пришла шестой, а во второй была уже третьей. 26 ноября 1986 года я впервые сам пришел посмотреть ее в деле. Эта скачка состоялась в 15 часов 30 минут в Хантингдоне. За день до этого в прессе появилось сообщение, что я якобы собираюсь оказать своей лошади телепатическую помощь с трибуны.

Обозреватель газеты «Сан» известный эксперт по лошадям Тимплгейт сказал, что он предпочитает доверять своему опыту и объективным показателям, по которым явным фаворитом скачек является Джем под седлом наездника Причера, и они должны одолеть любые телепатические силы Геллера.

Моя лошадь начала слабо и держалась на восьмой позиции из девятнадцати до самого последнего препятствия. Но как только лошади вышли на финишную прямую, она показала всем, на что способна, постепенно обгоняя соперников и продвигаясь вперед. В итоге наша Спунбендер закончила дистанцию второй, уступив победителю лишь пару футов. А фаворита Джема что-то вообще не было видно в поле зрения.

Я был даже рад в какой-то степени, что моя лошадь была второй, а не первой. Если бы она выиграла, я уверен, мне тотчас же выдвинули бы обвинение в том, что я как-то мысленно ее стимулировал, или отравил других лошадей, или, может быть, наслал на них какую-то порчу. Второе место было вполне почетным, и, главное, я увидел то, что моя лошадь не нуждается в помощи экстрасенса для того, чтобы когда-нибудь одержать победу.

Как-то раз в 1985 году Клемент Фрейд пригласил меня в свой загородный дом на благотворительную вечеринку с лотереей. Я решил продемонстрировать свои методы достижения победы при помощи магического числа «11». Я попросил продать мне лотерейные билеты под номерами 11 и 121 (11 раз по 11). Первый из них выиграл большой набор фарфоровой и фаянсовой посуды с изображенными на ней портретами деятелей либеральной партии. А второй завоевал высший приз — огромное количество самой великолепной выпивки и еды. Я все это вернул устроителям лотереи, потому что не хотел слишком далеко заходить в подобных вещах.

Это вообще мой счастливый номер — 11, он меня постоянно сопровождал в 1985 году. Когда Андриа Пухарич был в Лондоне проездом на какую-то конференцию, я заказал ему номер в гостинице Ройал-Гарден рядом с моим домом. На следующий день я решил навестить его.

«Вот забавно, — сказал я, когда приехал к нему. — Ты остановился в том же номере, что Байрон и Мария Джанис, которые были здесь на прошлой неделе, — 1105».

Вскоре еще один мой друг позвонил из США и попросил зарезервировать номер в любой гостинице, где-нибудь поблизости от меня. Я снова позвонил в Ройал-Гарден, и, как потом оказалось, номер ему достался опять же 1105. А спустя еще неделю все повторилось еще раз уже с совсем другим человеком. Четыре раза подряд!

Я стал чувствовать себя немножко параноиком. Может быть, моих друзей специально селили в один и то же номер, чтобы прослушивать их разговоры? Я даже поговорил об этом с хозяином отеля. Он уверил меня, что это чистое совпадение.

В декабре того же года я смотрел передачу Би-би-си — трансляцию аукциона, средства от которого шли на счет Фонда по изучению лейкемии. Что-то подтолкнуло меня принять участие в розыгрыше золотого браслета с рубинами. Я тотчас же позвонил на аукцион и назвал свою цену, а вскоре услышал, что именно я выиграл браслет. И конечно, вы догадались номер лота, по которому разыгрывался приз, был 11.

Еще одно случайное совпадение, которое меня позабавило, было связано одновременно и со счастливым числом, и с моей фамилией, которая в общем-то совсем не сложна для произношения или написания. И действительно, в тысячах заметок обо мне на протяжении многих лет до января 1986 года я ни разу не видел ошибок в печатных материалах. Но вот мне в руки попался журнал Общества психических исследований, в котором было опубликовано письмо старого друга Брайана Инглиса. И там есть такая фраза: «В этих условиях Геллер (в строчком английском написании три буквы „л“ напоминают единицы и составляют число 111) предполагает заниматься…»

Глава 12. В борьбе за мир

Теплым вечером в июне 1986 года вереница автобусов поднималась по горной дороге южной части Испании. Конечным пунктом эскорта была роскошная вилла, занимавшая территорию в пять раз больше, чем государство Монако. Пассажирами автобуса были почти четыреста человек гостей, приглашенных на виллу по случаю дня рождения ее хозяина и его юного наследника. Тем временем с 285-фунтовой яхты, стоявшей на якоре у Марбеллы, сновал туда-сюда вертолет, привозя самых почетных и именитых гостей.

Это был необычный прием. Один из самых богатых и влиятельных людей планеты отмечал одновременно пятилетие сына и свое собственное пятидесятилетие. Список приглашенных, по всей видимости, мало отличался от рейтинг-листа «Кто есть кто на Ближнем Востоке». Большинство гостей были арабами. Прилетели сюда и многочисленные посланцы Ближнего Востока. Кроме них, на прием были приглашены знаменитости и, разумеется, близкие друзья виновника торжества из других регионов мира.

Автобусы свернули на дорогу, вдоль которой в два ряда стояли солдаты караула, одетые в средневековую форму и держащие в руках большие старинные пики. Затем автобусы припарковались перед огромной виллой, где хозяин уже ожидал гостей, чтобы их поприветствовать. По крайней мере, для трех гостей это была первая встреча с ним.

Хотя знали они об этом человеке очень много. Владелец колоссальной триады нефтяных компаний Саудовской Аравии, он, как говорили, был счастливым обладателем двух миллиардов фунтов стерлингов. Его благосостояние ежедневно увеличивалось приблизительно еще на миллион фунтов стерлингов, и он четко знал, как их потратить. Помимо этой роскошной испанской сельской виллы, у него было одиннадцать не менее роскошных домов по всему свету. Приемы, которые он устраивал, приводили в шок всех газетчиков, писавших для светской хроники, непостижимыми суммами суперзатрат на их проведение. Его яхта «Набилла» стала знаменитой после съемок очередного фильма о Джеймсе Бонде под названием «Никогда больше не говори слово „никогда“.

Среди гостей, выходивших из автобусов и выстраивавшихся в ряд, чтобы пожать руку господину Аднану Хашогги, были американец еврейского происхождения Байрон Джанис и два израильтянина — Шипи и я. Вы можете спросить, что мы делали на этом блестящем собрании элиты арабского мира? Разрешите мне объяснить.

Около года назад мы с Байроном разговаривали о путях, при помощи которых люди, подобные нам, — музыканты и популярные исполнители, выступающие на сцене, — могли бы использовать свой талант на то, чтобы объединить людей и повернуть их умы и помыслы в направлении мира, а не войны. Мы оба чувствовали, что могли бы сделать больше, чем просто развлекать публику во время приятного вечера тем искусством, которым владеем. Но как и с чего начать? Ну, скажем, развязать войну значительно проще, согласитесь, а вот как человеку наладить всеобщий мир? Впрочем, у меня была одна мысль.

„Нравится нам это или нет, Байрон, — сказал я, — но многие регионы мира управляются очень сильными и влиятельными личностями. Я не вижу возможностей для установления настоящего мира до тех пор, пока они не соберутся вместе и совместными усилиями не разрушат те препятствия, которые держат их на расстоянии друг от друга“.

Мы составили список людей, которые могли бы, на наш взгляд, тем или иным способом повлиять на умы и сердца народов. И первое имя, пришедшее нам в голову, было имя Ад-нана Хашогги. Мы решили поскорее связаться с ним и начали интересоваться, как это можно сделать. Однако выйти на него оказалось делом весьма нелегким. Создавалось впечатление, что этот человек был постоянно в пути. В конце концов мы написали ему письмо, спрашивая, нельзя ли с ним встретиться. Полтора месяца никакого ответа не было, но затем Байрону позвонил человек и представился как один из ближайших помощников Хашогги.

С какой целью вы хотели бы встретиться с ним? — спросил он.

Мы хотели обсудить кое-какие вопросы, — сказал Байрон. — У нас есть предложения к господину Хашогги.

Я понимаю, — сказал помощник. — А что конкретно вас интересует?

Байрон перешел прямо к самому главному:

— В мире много проблем, и нам кажется, что вместе мы могли бы определиться, что можно сделать в ближайшее время для их решения.

Тон голоса помощника сразу же изменился.

— Мы всегда готовы к этому, — ответил он и торжественно объявил о намерении пригласить нас на день рождения господина Хашогги. Вот так просто все и произошло.

Вскоре пришли и официальные приглашения на наши имена.

Я все-таки решил еще раз позвонить, чтобы спросить, не хотели бы они получить какую-то информацию обо мне, потому что немного беспокоился о том, знает ли Хашогги, что я израильтянин. „Не беспокойтесь, ничего не нужно, господин Геллер“, — ответили мне. — Мы знаем о вас все».

* * *

На этот раз я стал одним из немногих израильтян, удостоенных чести лично засвидетельствовать почтение одному из самых богатых людей мира — знаменитому арабу из Саудовской Аравии.

Пока наша очередь продвигалась по направлению к Хашогги, я вспоминал тот день, когда стоял в похожей очереди в Белом доме, чтобы передать свое мысленное послание Картеру. Сейчас мне, возможно, предстояло отправить еще одно такое послание.

Подошла моя очередь. Помощник что-то шепнул на ухо Ха-шогги. И после секундной паузы мы, обменявшись быстрыми взглядами, пожали друг другу руки. У меня сразу же возникло чувство, что передо мной человек огромной доброты и тепла. Но момент был, конечно, неподходящим для разговора о мире на планете.

Меня, как и других, привели в огромный стеклянный павильон, специально построенный по случаю торжества. Все было как на съемочной площадке в Голливуде. Музыканты играли на сцене, столы накрыты, — словом, все было готово к торжественной церемонии. Все самые прекрасные женщины мира, блистающие новейшими моделями из лучших ателье и салонов, казалось, были на этом празднестве. Здесь можно было увидеть столько поистине не имеющих цены драгоценностей, сколько, пожалуй, не увидишь во всех витринах Бонд-стрит или Пятой авеню. Изумруды размером в мячик для гольфа, колье, состоящие из россыпи шести, семикаратных алмазов, самые немыслимые украшения из всех драгоценных камней, извлекаемых из недр планеты, — все это можно было лицезреть на приеме. Над куполообразным потолком здания летали аэростаты, шампанское текло, как вода в реке Иордан. Шум стоял невообразимый. Несмотря на мой достаточно богатый опыт визитов и приемов на самом высоком уровне в Мексике, Западной Германии и других домах президентов, диктаторов и министров, должен признаться откровенно, ничего подобного я не видел.

Хотя помощник Хашогти предварительно заручился нашим согласием продемонстрировать свои возможности (Байрону — на рояле, а мне — с железными предметами), было совершенно очевидно, что это совсем не подходящий случай для представления любого рода. Это был огромный веселящийся муравейник, а вовсе не встреча для каких-то показов. Среди знаменитостей, которых я узнал в тот вечер, были Брук Шилдс — друг семьи Хашогги, Ширли Бесси, исполнившая только поздравительную песенку «Хеппи берсдей ту ю», и собственной персоной агент 007 — Шон Коннери. Он жил по соседству с хозяином виллы и приехал поздравить его вовсе не в роли секретного агента, но тем не менее его присутствие только усиливало иллюзии, будто я нахожусь на съемочной площадке Голливуда во время съемки очередной серии фильмов про Джеймса Бонда.

В первый час пиршества не было и намека на присутствие хозяина, и мы решили расслабиться и вволю насладиться жизнью. Но вскоре ко мне подошел помощник и, взяв меня за руку, сказал, что со мной хотела бы встретиться жена господина Хашогти. Я подумал, что это уже первый шаг в правильном направлении.

Все мои ожидания того, как может выглядеть жена миллиардера из Саудовской Аравии, не имели ничего общего с тем, что я увидел в действительности. Передо мной была восхитительнейшая итальянская леди примерно моего возраста, которая приветствовала меня ослепительной улыбкой, с которой сравниться могла бы разве что Софи Лорен.

«О, Ури Геллер! — воскликнула она. — Я так много о вас слышала. Проходите и садитесь, пожалуйста, вот сюда».

Я был так ошеломлен ее красотой, что едва не потерял дар речи. Она сразу же вручила мне дорогую ложку и попросила показать, что я могу с ней сделать. Я предложил ей самой держать ложку и внимательно следить за тем, как она по моей команде начнет сгибаться вверх. Так и случилось. Она была очень довольна.

После этого помощник повел меня знакомиться с другими высокими персонами — членом королевской семьи Файзал и прочими столпами арабского общества — шейхом таким-то и принцем таким-то. Все они, естественно, люди, обладающие значительной властью, так же как и хозяин дома, произвели на меня прекрасное впечатление, какое всегда остается от людей с большой душой и добрым сердцем. В них не было никакой заносчивости или высокомерия.

Мне удалось согнуть еще пару ложек в этом стремительно несущемся кабаре, и я, надо сказать, уже достаточно устал, когда наконец неутомимый, но тоже изрядно употевший помощник снова отыскал меня и привел в личную комнату Аднана Хашогти. Я молил Бога, чтобы у меня хватило сил по крайней мере на то, чтобы согнуть еще одну ложку, если это вдруг понадобится, а главное — сделать то, зачем я здесь находился, — передать послание.

К моему огорчению, Хашогги в комнате не оказалось. Там был его сын, с которым мы немного поговорили. Мне показалось, что он был весьма заинтригован, услышав, что я из Израиля. С трудом удержался, чтобы не спросить его, первый ли я израильтянин, которого он видит в жизни? Потом почему-то решил рассказать о том, что среди моих родственников есть настоящий араб. Мать моей жены была какое-то время замужем за палестинцем, уехавшим вместе с дочкой после развода в Рийяд, где они живут и по сей день. Вот так вышло, что у меня появилась родственница-арабка — сводная сестра моей жены, с которой мы поддерживаем дружеские отношения.