Уроки на закрытой дорожке На пути к успеху Мучения в Токио к рекордным вершинам Турне с поручением Кампания в Европе

Одной из моих задач, относящихся к легкой атлетике, было намерение дать ответ на выпады зарубежных журналистов, что я устанавливаю вое мои рекорды в Австралии либо в Новой Зеландии, где будто бы имею преимущество, выступая в привычной атмосфере. Как я упоминал раньше, большинство австралийских бегунов показало, что в любом случае преимущество бывает у них тогда, когда они выступают вне Австралии. Это происходит потому, что условия для бега за рубежом более подходящие, а кроме того, приходится выступать против свежих соперников. Я был полон стремления испытать себя против ведущих бегунов мира – Билла Миллса и Боба Шюля в Америке и Мишеля Жази и Харольда Норпота в Европе.

Во время турне я надеялся покончить и с обвинения ми в том, будто не могу состязаться в больших соревнованиях, когда выдающиеся бегуны готовы бороться до конца. Как ни прикидывайся равнодушным, но такие обвинения ранят. Я не верил, что для этого были какие-то основания и в доказательство своих убеждений хотел выиграть ряд крупных состязаний (хотя критики, уцепившись однажды за такого рода навязчивую идею насчет спортсмена, не обращают внимания на его крупные победы, а помнят лишь о его крупных поражениях).

Период, непосредственно предшествовавший турне, был очень беспокойным. В самом начале года прибыли приглашения от различных организаторов через соответствующие национальные ассоциации е Любительский легкоатлетический союз Австралии. Еще со времени Олимпийских игр в Токио многие организаторы запрашивали меня, смогу ли я принять их приглашения следующим летом.

Здесь следует сказать, что законами, управляющими легкой атлетикой, организатору запрещено связываться непосредственно со спортсменом и просить его выступить на каком-то соревновании. Всякий спортсмен, имеющий дело с организатором, подвергает себя опасности быть дисквалифицированным, так как все такие переговоры должны проходить через национальную ассоциации соответствующих стран.

Рассмотрим гипотетический случай, который покажет, насколько сложной может быть эта процедура. Допустим, организатор в Соединенным Штатах решает устроить международную встречу в июле и после соответствующего обращения в национальную ассоциацию получает на это полное право. Далее он считает, что лучшим вариантом будет встреча Снелла (Новая Зеландия) с Крозерсом (Канада) в беге на 880 ярдов, Кларка (Австралия) с Жази (Франция) и Скоттом (Новая Зеландия) на 3 мили, а также участие других американских спортсменов для завершения программы. В этом случае он должен послать приглашение в Любительскую ассоциацию Новой Зеландии Снеллу и Скотту, в Австралийскую – Кларку, во Французскую – для Жази и в Канадскую – для Крозерса. Каждая из этих ассоциаций решает вопрос, приемлемо ли приглашение или нет, а потом передает его подчиненной ассоциации, с которой непосредственно связан спортсмен. Для меня такой ассоциацией является Любительская легкоатлетическая ассоциация Виктории, а для Скотта – Оклендский центр. Подчиненные ассоциации сами, в свою очередь, решают вопрос о приемлемости приглашения прежде, чем передать его самому спортсмену.

Часто случается, что спортсмен, которого организатор рассматривает как главный козырь в игре, не может совершить поездку. Тогда этот спортсмен может лишь уведомить организатора по тем же самым каналам, через которые пришло приглашение. Легко себе представить, какие могут быть задержка и неопределенность, если следовать строго букве закона. Опытный организатор, однако, пытается избежать неизвестности и запрашивает спортсмена, сможет ли он принять приглашение, а различные органы выполняют все формальности.

Но целиком вся процедура еще слишком сложна, и, когда я получил столь много приглашений в начале 1965 года, мистер Артур Ходсдон, секретарь ААЮ Австралии, завоевал мою симпатию. К сожалению, я не мог определенно принять любые приглашения, потому что моей главной целью была деловая поездка в Европу, в связи с чем запланированные соревнования могли ока­заться под угрозой.

Мистер Ходсдон сделал все возможное, чтобы успешно решить дело с приглашениями, и разработал програм­му, основанную на приемлемых вариантах. Он уведомил страны, которым послал ответ, что из-за деловых заданий, возможно, я буду не в состоянии состязаться, несмотря на предварительное согласие.

Но в этих делах есть еще одно большое препятствие для спортсмена, ожидающего продолжительной поездки за океан. По международным правилам ему разрешается возмещать дневные издержки лишь в течение двадцати восьми дней в году. Правда, этот период может быть удлинен на четырнадцать дней, если причины будут основательными. Поскольку я уже использовал семь дней из двадцати восьми в начале года, мне, разумеется, не разрешили бы возмещение расходов в течение всего турне, которое планировалось провести от двадцать пятого мая до девятнадцатого июля. Меня это, однако, мало волновало, так как я знал, что мои дела займут большую долю времени турне. Но мистер Ходсдон был серьезно обеспокоен и постарался сделать так, чтобы мой статус любителя не был непреднамеренно поставлен под удар.

Кроме того, я собирался путешествовать вместе с женой (жена спортсмена может ехать с ним только за свой счет), и, поскольку ехал частично по делам, стоимость билетов на самолет должна была тщательно контролироваться лицами, наблюдающими за соблюдением принципов любительства в спорте. В общем, все приготовления должны были быть кошмаром для мистера Ходсдона.

По прибытии в Европу я нашел, что мой начальный маршрут совершенно неудовлетворителен, и подумал о том, чтобы как-то изменить спортивную часть моего турне. Мистер Ходсдон был, разумеется, в трудном положении, и, хотя некоторое время между нами были раздоры и казалось, я вовсе не смогу состязаться в Европе, я с пониманием относился к его затруднениям. К счастью, здравый смысл возымел верх, и мистер Ходсдон и мистер Рон Эйткен, президент нашей ассоциации, быстро приняли подходящее решение, о чем я расскажу позднее.

Но, наконец, окончательные приготовления были сделаны, и мы с Хелен отправились по маршруту. Тотчас же обнаружилось досадное упущение. В суматохе я забыл заверить жене визу в Соединенные Штаты, и, поскольку обещал провести показательное выступление в Гонолулу на следующий день, Хелен должна была остаться в Сиднее еще на двадцать четыре часа, в то время как я вылетел с нашим багажом. Зловещее начало!

Гавайское солнце и море, однако, заставили скоро забыть о неприятностях. Я бегал, загорал, снова бегал и снова загорал, впитывая солнце, казалось, впервые за много лет. Вредно это было для предстоящего бега или нет, но послеобеденное купание под теплым солнцем не прекращалось. Я начинал соображать, что мое показательное выступление может закончиться неудачей, но ведь это было всего-навсего показательное выступление, да притом миля в хорошем темпе – это было как раз то, в чем я нуждался, чтобы закончить тренировку перед соревнованиями в Штатах.

В показательных соревнованиях на дорожке местной средней школы в присутствии около полусотни зрителей принимал участие также Боб Шюль. Я дал Бобу лидировать до 880-ярдовой отметки, пробежав три четверти мили за 3.09,0, обошел его и вышел первым на прямую. Однако мне не удалось выдержать его финишный рывок.

Последний круг мы прошли за 55 секунд, что мне очень понравилось. Хотя я и был несколько разочарован тем, что турне началось с поражения, но еще раз убедился, что моя форма сейчас лучше, чем я ожидал.

В Модесто, штат Калифорния, мы прибыли за два дня до состязания. В самолете, летевшем в Сан-Франциско, встретили Невилла Скотта. Он путешествовал с Норманом Харисом, молодым спортивным журналистом из Окленда, написавшим к этому времени две самые замечательные книги, которые я когда-либо читал по легкой атлетике: «Круг почета» и «Рассказ о Джеке Лавлоке». Как только мы прибыли в отель, Норман, «Скотти» и я отправились на пробежку. Мы бегали примерно час, чтобы расслабиться, а затем уже около полуночи отправились ужинать. Надо сказать, что ада была в высшей степени приемлемой и очень похожей на ту, что мы получали потом в Европе.

Весь следующий день ярко светило солнце, и мы с Хелен усилили наш гавайский загар, проведя целый день на воздухе. Утром мы с Невиллом бегали около часа, потом плавали и загорали, после полудня играли в гольф на прекрасной трассе загородного клуба, затем еще побегали и снова отправились купаться. Я думаю, это был самый лучший отдых для меня после суматохи и напряжения, сопровождавших наш отъезд.

Состязание на 2 мили в «Калифорния-Рилейз» на следующий день стало суровым испытанием. В большом забеге самыми опасными противниками для меня были Невилл, по возможности самый лучший из всех, Джордж Юнг, выигравший в начале года 2 длили в закрытом помещении и бывший в последние годы чемпионом США в стипль-чезе, Рон Ларрье, представлявший США в Токио на дистанции 10 000 м, и Дэйв Эллис, чемпион Канады. Со старта бегуны ушли очень резво, и, как обычно, я оказался затертым в толпе. Это, однако, ничего не значило. Лидеры бежали быстро лишь первые 100 ярдов или около того. Затем, как мне казалось, они перешли на довольно хороший темп. Но что это? Весь забег точно остановился, как только ведущие, к своему ужасу, обнаружили, что стали лидерами. Как будто было скомандовано: «Стоп!», и все стали топтаться на месте.

Я стал выпутываться из хвоста и после нескольких «футбольных» маневров оказался впереди. Но не поздно ли? Заканчивая первый круг, я услышал счет: «Шестьдесят семь... шестьдесят восемь...» Ужасно!

Начиная с этого момента я бежал в полную силу, а за мной по пятам следовал Рон Ларрье. Нужно было начинать ускорение, затем ослабить бег и снова ускориться. Таким образом я освободился от Рони через круг или два и бежал навстречу невеселой победе. Хотя результат 8.32,0 был моим личным рекордом, я еще не знал об уровне своей подготовленности. Насколько быстро я пробежал бы дистанцию, если бы не этот чертов первый круг?

Следующая встреча была первым крупным соревнованием Комптон Инвитейшнл в лос-анджелесском «Колизеуме». Мы возвратились в Сан-Франциско, перелетели в Лос-Анджелес и после купания прибыли, раньше чем нас ожидали, в Пало-Альто.

«Колизеум» – чудесный стадион, способный вместить большое число зрителей. Я люблю Лос-Анджелес и нахожу, что там удобно тренироваться, бегая по улицам или по трассе для верховой езды в очаровательном Гриффит-Парке. В день соревнований я чувствовал себя исключительно хорошо. Если бы только знать, какова моя готовность!

Я вышел на старт с решимостью бежать как можно жестче, даже рискуя иметь за спиной в качестве преследователя Невилла Скотта, способного держаться за лидером. Но мне надо было точно знать степень своей подготовленности. Для участия в беге на 5000 м был приглашен Билл Миллс, однако он отказался от бега, предпочитая потренироваться еще неделю перед нашей борьбой в Торонто. Боб Шюль тоже не стал выступать в этом забеге, решив, что лучше пробежать милю.

Все шло прекрасно. Я стартовал довольно энергично, преследуемый Невиллом, за которым, в свою очередь, шел по пятам Дэйв Эллис. После трех четвертей мили рядом со мной оставался только Невилл, который вскоре вышел вперед и лидировал на четвертом и пятом кругах. На шестом круге я сильно прибавил темп, и Невилл исчез из виду.

Теперь борьба шла между мной и секундомером. Вре­мя по кругам было близко к графику моего мирового рекорда. «Сумею ли я побить его?» Был только один способ узнать это. Я продолжая удерживать темп, а секундомер отсчитывал секунды. Перед последним кругом я уже знал, что побью мировой рекорд. Теперь мой главный вопрос был в том, смогу ли я пробежать черту, отделяющую 3 мили, быстрее, чем за 13 минут.

Пробегая мимо хронометриста, я слышал его счет: «Тринадцать минут... одна... две». Я спринтовал на прямой, держа в голове одну мысль, удалось ли мне сломать тринадцатиминутный барьер или нет. Через несколько мгновений после финиша я услышал, что теперь «новый мировой рекорд на 5000 м равен 13 минутам 25,4 секунды и промежуточный результат на 3 мили является также новым мировым рекордом... 13 минут 0,4 секунды». Не хватило только четыре десятых до рубежа 13 минут.

Сознавая, что впереди у меня несколько горячих недель, я взвешивал свои шансы «разменять» 13 минут. Так ли тяжело сломать этот барьер, как в свое время четырехминутный барьер на милю? Дик Бэнк выразил мои переживания в словах накануне моего отъезда из Лос-Анджелеса. «Ты не побежишь снова в таких условиях,– говорил Дик.– Турне, видимо, будет очень тяжелым. Теперь ты будешь иметь возможность «выйти» из 13 минут лишь не раньше следующего австралийского сезона».

Предсказание Дика могло быть неприятно точным, если бы не одно невероятное соревнование...

Неделя началась для нас с Хелен весьма лихорадочно, с ночной поездки в Лас-Вегас. Следующую ночь мы провели также без сна, посетив шоу, потом выехали назад, в Калифорнию, посмотреть Диснейленд. Затем, после непродолжительного отдыха и игры в гольф в Лагуна-Бич Каунтри Клаб, мы вылетели в Чикаго по делам и перед отъездом в Торонто на международные легкоатлетические соревнования совершили приятную поездку в Мичиган.

Я чувствовал себя не так хорошо, как в Комптоне, но предстоящие 3 мили могли дать мне первую возможность ответить на вызов, что «Кларку недоставало больших соперников и он не способен показывать хорошие результаты в сильном забеге». На этот раз состав забега включал Боба Шюля, довольно свежего после мили, пройденной им за 4.00,1, и уверенного в себе после победы надо мной в Гонолулу, Билла Миллса, пробежавшего лучшие в своей жизни 3 мили и милю лишь семь недель назад, Дэйва Эллиса, выступавшего у себя дома, Рона Ларрье, который не участвовал в Комптоне, специально готовясь к этой встрече, Олби Томаса, только что приехавшего из Сиднея и выглядевшего очень подготовленным, а также новозеландца Билла Бейли, моего соперника в волнующем забеге на 10 000 м в 1964 году.

19 тысяч зрителей, собравшихся на университетском стадионе, были взволнованы предшествующим состязанием, в котором Билл Крозерс, местный фаворит, нанес поражение Питеру Снеллу в беге на полмили. Канадец преследовал Снелла, держась в группе, и обошел его на последних 40 ярдах. Мне было жаль Питера. Я знал, что он хотел пробежать хорошо в своем прощальном турне.

Мой предварительный план забега включал хорошую встряску очень быстрым кругом после сравнительно спо­койной первой мили, а затем, если кто-нибудь останется со мной, увеличение темпа. Все шло по плану, хотя я не­много испугался, когда услышал «шестьдесят четыре... шестьдесят пять» после первого круга. Я никогда не знаю, как бежать, пока не услышу время первого круга. Свой начальный темп я стараюсь удерживать на всей дистанции, и если первый круг пройден за 68 секунд, то знаю, что дело плохо, тогда как 63 секунды означают, что хороший результат возможен. Очень важно первое объявление хронометриста.

Дорожка на стадионе была необычной формы – почти прямоугольная с закругленными углами; это, должно быть, и объясняло, почему мое время было слабее, чем я ожидал. С милей было покончено за 4.20,8. Все еще близко видя своих преследователей и зная, что каждый из них умеет держаться за лидером, я чувствовал себя уязвимым.

Скоро должно было наступить время моей атаки, но лучше всего это делать сзади. Я мог бы пристроиться за кем-нибудь (при этом надеялся, что темп бега не будет снижен), пока не придет мое время. Когда я замедлил бег, Олби вышел вперед. Круг был пройден в сниженном темпе за 67 секунд. «Нужно ли мне отрываться сейчас или подождать до середины следующего круга?» Я решил ждать.

Затем я пошел. 300 ярдов я наращивал давление. Круг был пройден за 59 секунд, и теоретически я должен был отбросить всех своих противников.

Однако кто-то остался всего в пяти-шести ярдах от меня и скоро поравнялся со мной. Это был Рон Ларрье, бегун, от которого менее всего ожидал, что он выдержит мой темп. Зрители были целиком на стороне калифорнийца, демонстрировавшего стальную решимость. Хотя я очень устал, мне ничего не оставалось, как удерживать ровный темп и попытаться снова взвинтить его. 2 мили были пройдены за 8.42,9. «Будет ли это соревнование, в котором падет тринадцатиминутный барьер?» Я сделал несколько умеренных ускорений. Рон мрачно преследовал меня. Силы заметно иссякали. Единственное, что оставалось,– замедлить скорость, собраться с силами и затем попытаться в жестком рывке оторваться от Рона. Остальные участники забега были так далеко, что о них можно было не думать.

Я замедлил бег, и крики толпы побудили Рона выйти вперед. За два с половиной круга до финиша я пошел в полную силу. Рон держался в продолжение трек четвертей пути. Каким облегчением было, когда я перестал слышать хруст его шиповок за моей спиной!

Теперь для победы нужно просто устоять на ногах. Зрители, надеясь, что будет установлен рекорд, стали поддерживать меня, и ик оглушающий рев не позволял мне слышать выкрикиваемое время. Я закончил бег с результатом 13.03,4 после слабоватого последнего круга за 63 секунды. Рон в 70 ярдах сзади едва выиграл у Миллса второе место.

Я был доволен, как и всякий раз, когда кончаются соревнования, и весело смотрел на предстоящие испытания в Европе.

Вылетев из Торонто, мы сделали остановку в Париже, перед тем как заказать билеты на самолет во Франкфурт, где мне предстояло выполнить кое-какие дела. В Париже узнали, что Мишель Жази установил новый рекорд Европы в беге на 5000 м, показав результат на 4 секунды лучше моего старого мирового рекорда. Я опередил француза примерно на семь дней.

Это был вызов. Мишель, возбужденный от установления мирового рекорда на милю (старый принадлежал Питеру Снеллу), выглядел даже более грозным противником на 5000 м, чем американцы и новозеландцы. Оставалось только выяснить, будет ли он состязаться со мной? Мишеля обвиняли, возможно несправедливо, что он избегает в последние годы соревнований и редко выступает за пределами Франции. Он ошибся в Токио, выбрав 5000 м вместо 1500 м из-за боязни проиграть Питеру Снеллу. Я мог понять, что всякий побоялся бы Питера с его стремительным темпом и железной выносливостью. Но будет ли Мишель готовиться к битве со мной? И если да, то на какой дистанции?

Наш первый визит предстоял в Турку, на родину великого Пааво Нурми. Там была волшебная дорожка, на которой Джон Лэнди установил мировой рекорд на милю. Я чувствовал, Турку может стать подходящим местом для атаки моего мирового рекорда на 10 000 м, так что мы прилетели в Финляндию в волнующем ожидании первого состязания в Европе.

Из-за предполагавшихся изменений маршрута я должен был связаться с Австралией. Финская телефонная служба раздражает, когда нужно связаться на английском, и я был близок к отчаянию, пока, наконец, в 3 часа утра не дозвонился до нашего секретаря ААЮ мистера Артура Ходсдона. Мои опасения слегка улеглись. Ходсдон уже спешил исключить какое-либо недоразумение в Турку, послав телеграмму в Финскую ассоциацию, где санкционировалось мое участие в Турку, так же как и в Тампере. Однако мистер Ходсдон и президент ААЮ не были склонны делать дальнейшие изменения в моем первоначальном плане.

Нас поместили в Турку в летнем домике на острове накануне дня соревнований, и я никогда не проводил такой беспокойной ночи, как там. Из-за недоразумений с маршрутом, чтобы позвонить или ответить на вызов по телефону, в течение ночи (если можно назвать ночью ночь при незаходящем солнце) я переплывал на лодке пять раз туда и обратно. Наконец, в 4 часа утра лег в комнате без занавесок и не мог заснуть, потому что сауна в соседней комнате не была как следует изолирована, и по стене шел пар. Хелен тоже плохо спала, обо всем беспокоясь. Наше знакомство с Турку было не очень радостным.

Однако худшее ждало нас впереди. Когда я увидел дорожку, то едва не лишился чувств. Это была не та дорожка, про которую рассказывал мне Джон Лэнди,– дорожка, лучшая в мире. Ее точно облили раствором для ловли мух. Когда я ступил на дорожку, нога прилипла к земле. Я спросил Дениса Иохансена, в чем дело, и тот ответил, что ее только что переложили.

Я бежал 10 000 м без большого энтузиазма. В забеге были еще пять участников, но ни один из них не мог составить мне компанию на продолжительное время. Это была тяжелая работа. Но зрители подбадривали меня, и между пятым и шестым километром я шел лучше графика примерно секунд на двадцать. Затем я замедлил бег и в конце начал борьбу за то, чтобы как-то улучшить свой рекорд. Мне удалось срезать 1,6 секунды с него, когда я финишировал, обыграв Матти Утрианена и Симо Салоранта. Это было весьма разочаровывающее выступление. Было ли дело во мне или в дорожке?

Через два дня на очередных соревнованиях в Тампере я почувствовал, что далек от своей лучшей формы. Выступление здесь на 5000 м стало одним из худших во всем турне, но опять-таки условия для бега оказались плохими. Маленькая трехсотметровая дорожка была мягкой, шел дождь и дул ветер. Я легко победил англичанина Джона Кука, показав 13.40,8. Это были большие усилия для посредственного результата.

В то время Гордон Пири тренировался с Яном Уилером, бывшим жителем Южной Австралии. Пири был его новым тренером. Он предложил мне потренироваться во Фрайбурге, где он провел значительную часть своей спортивной жизни. Оренбург является центром западногерманской легкой атлетики, и там проживает физиолог профессор Гершлер, один из ведущих тренеров в мире. Его самыми видными учениками были Рудольф Харбиг до войны, Жозеф Бартель, победитель на 1500 м на Олимпиаде 1952 года в Хельсинки, и сам Гордон Пири.

К этому времени Мишель Жази согласился отложить свои каникулы, чтобы состязаться со мной во Франции, и, так как меня ждали кое-какие дела во Франкфурте-на-Майне перед этим, я подумал, что поездка во Фрейбург была бы превосходной. Дни, когда мы гостили у профессора Гершлера, были исключительно приятными. Я обсуждал с ним немецкий план приспособления к трудным условиям Мехико в 1968 году, бегал по гористой лесной местности, проведя несколько напряженных тренировок, гулял с Хелен по живописным местам и плавал в огромном городском плавательном бассейне с ледяной водой. После этого мы отправились во Францию.

До того времени я еще не потерпел ни одного поражения в турне, однако не получил удовлетворения от выступлений в Финляндии, которые выиграл очень легко. Приехав состязаться в Европу, я с беспокойством ждал встречи с Жази после его триумфов на милю и 5000 м. Когда французская ассоциация поинтересовалась, смогу ли я состязаться с Жази, я дал согласие при условии, что будет договоренность с ААЮ. Мне, правда, хотелось, чтобы Мишель выступал на 3 мили, однако он предпочел свою коронную дистанцию – 2 мили. Но что за беда! По крайней мере это будет настоящее состязание, и оно покажет, в какой я нахожусь форме.

Когда тренер Мишеля подошел ко мне перед соревнованиями и сказал, что француз будет рад разделить со мной лидерство, чтобы обеспечить хороший результат, я очень обрадовался. Я все равно планировал заставить Мишеля «выложиться», а если он готов лидировать на ранних стадиях бега, то это только даст мне возможность отдохнуть и увеличит шансы на победу.

Состязание в Мелёие, в 30 милях к юго-востоку от Парижа, стало колоссальным сражением, и его наблюдали большое число зрителей на стадионе и миллионы по телевидению. С самого начала впереди бежал Мишель, которого преследовали Мохамед Гаммуди и я. Затем я передвинулся на второе место и оставался там до конца первого круга. На втором круге я вышел в лидеры и показал на первой полумиле 2.03,3, что было гораздо лучше графика мирового рекорда Боба Шюля на 2 мили (8.26,4).

На третьем круге Мишель снова впереди, а я стал лидером на четвертом. Милю мы прошли за 4.11,4. На пятом и шестом кругах мы лидировали попеременно, но за 800 ярдов до финиша Мишель неожиданно вырвался вперед. Толпа начала кричать: «Ж-а-з-и!», и стало очевидным, что наше сотрудничество окончилось. Начиналась битва.

Мишель оторвался на 12 ярдов, и мне удалось немного сократить разрыв. Однако он снова ускорился, и я уже больше не мог его достать. Мишель разорвал ленточку явным победителем с новым мировым рекордом – 8.22,6. Результат меня изумил. Наверное, это был единственный случай, когда время забега явилось полнейшим сюрпризом. Мой результат – 8.24,2 был также лучше старого мирового рекорда. Я не верил, что смог пробежать так быстро.

На следующий день Мишель объявил, что он намерен отложить свои каникулы и будет состязаться со мной на соревнованиях Уорлд Геймз в Хельсинки. Тем временем из-за некоторых осложнений в делах, которые я вел от имени фирмы, ее управляющий Ян ван Хобокен решил вылететь в начале июля в Европу, чтобы помочь мне. Это означало изменение в планах, и я решил вернуться в Финляндию пораньше, чтобы успеть выступить в нескольких соревнованиях.

Мы полетели на север вместе с новозеландскими друзьями Биллом Бейли и Джоном Дэвисом. Первое выступление на 5000 м в Каухава против Билла и Лютца Филиппа, из Западной Германии было очень трудным. Трехсотметровая дорожка не благоприятствовала хорошим результатам, да и я, кроме того, бежал не очень хорошо. Тем не менее результат 13.33,0 был выше официального мирового рекорда.

На следующий день я снова выступил в соревнованиях, на этот раз в беге на 3000 м. Увеличивал темп, я пытался безуспешно оторваться от Джона Дэвиса и лишь протянул его до финишной прямой. Это был самый худший мой бег в турне и не самый лучший способ подготовиться к Уорлд Геймз. Я сознавал, что допустил ошибку. Сами по себе соревнования были бы безвредны, если бы я рассматривал их как разминку и не пытался бы утомить остальных участников. Я вспомнил об этом уроке неделю спустя.

Организация соревнований Уорлд Геймз оставляла желать много лучшего, и особенно по части питания. На таких больших соревнованиях проблема питания всегда была для меня сложной; единственным счастливым исключением в этом отношении были соревнования о Перте.

Кроме нас с Мишелем на 5000 м были заявлены также Кипчого Кейно из Кении, англичане Брюс Талло и Майк Уиггс, американцы Билл Миллс и Боб Шюль и Билл Бейли из Новой Зеландии. Большинство обозревателей считали, что в этом соревновании будет установлен новый мировой рекорд. Я планировал сразу взять быстрый темп и путем ускорения в середине соревнования попытаться оторваться от как можно большего числа бегунов. Мишель, очевидно, чувствуя, что обязан мне за мировой рекорд на 2 мили в Мелёне, начал делить со мной лидерство – жест чрезвычайно великодушный.

После седьмого круга осталось немного бегунов, державшихся темпа лидеров, а когда я вышел вперед, то увидел рядом лишь Мишеля и Кипчого. И только! Я снова поднял темп на восьмом круге, пройдя 2 мили за 6.42,0. Однако меня по-прежнему преследовали две тени. Я постарался прибавить и на девятом круге. И опять-таки безрезультатно.

Единственной надеждой за два с половиной круга до финиша оставалось соблазнить Мишеля на лидерство. Я сбавил темп, но он не клюнул на приманку. Он сбавил темп тоже.

Теперь я по-настоящему расклеился. Немного увеличив скорость за 500 м до финиша, я вошел в последний круг в надежде, что мои преследователи устали больше, чем кажется. Но нет! Когда они оба обошли меня, я получил еще один урок. Время победителя, а им был Мишель, было новым европейским рекордом – 13.27,6, но на 1,8 секунды хуже, чем установленный мною мировой рекорд. Кипчого был вторым (13.28,2), а я третьим (13.29,4).

Это соревнование вызвало крайне неприятную реакцию австралийской прессы, в отчете которой утверждалось, будто бы я замедлил темп в беге ради сохранения своего мирового рекорда. Мне приписывались следующие слова: «Я знал, что Жази бежит настолько легко, что бороться с ним бесполезно. Я мог усилить темп на последней миле, но это значило бы отдать свой рекорд Жази».

Я никогда не говорил ничего подобного, и предположение, будто бы я снизил темп с целью сохранить рекорд, было оскорбительным. И все же австралийские газеты поместили эту стряпню на видном месте. Позднее, возвратившись в Австралию, я не мог не отметить контраст необъективности австралийских газет с позицией французской газеты «Экип». В Сиднее я сделал комментарии о жесткой подготовке французов к Олимпиаде 1968 года. Эти комментарии были поняты превратно и казались суровым упреком. Дело выглядело так, как будто бы я обвинял Мишеля и других французских легкоатлетов в профессионализме. Многие европейские газеты опубликовали отчет о комментариях, однако «Экип» воздержалась от этого и послала мне телеграмму с просьбой подтвердить точность напечатанного. После этого мне позвонили из парижской редакции, и журналист, говоривший со мной по телефону, сказал, что «Экип», зная меня, не могла поверить, что я сказал так, как это представили в газетах. Легко заполучить уважение к газетам, которые так тщательно оберегают репутацию человека.

На следующий день после забега на 5000 м я решил провести длительную тренировочную пробежку. Приближалось последнее соревнование. На тренировку я отправился с Биллом Бейли, Биллом Миллсом и Бобом Шюлем. Два часа бегали мы по лесу, положившись на индейский инстинкт Билла Миллса находить дорогу. Но его шестое чувство начисто подвело. «Это чувство притупилось у меня за время службы в морской пехоте»,– пояснил Билл. Мы совершенно заблудились, а Билл Бейли завел нас окончательно в чащу. Нам пришлось действительно хорошо побегать!

Назавтра я должен был состязаться в Турку на 5000 м и, помня об опыте Хельсинки, надеялся на легкую пробежку. Кипчого Кейно тоже собирался участвовать в этом соревновании, однако в Хельсинки он выступал не только на 5000 м, но и на 1500 м, и поэтому я полагал, что он не будет в слишком хорошей форме. И снова я ошибся.

Я решил не вести его за собой, но бежать легко и, если будет возможно, повысить темп на последних четырех кругах. Полил дождь, и публика на стадионе заметно поредела. Кениец, однако, не обескуражился и установил страшный темп. Я едва мог держаться за ним. Я чувствовал глубокое уважение к этому бегуну.

За четыре круга до финиша мне показалось, что Кипчого выдохся. Я усилил темп, но, к моему удивлению, он ответил на вызов. «Ну хорошо,– думал я,– на этот раз ошибка, что была в Хельсинки, не повторится». Я продолжал увеличивать темп, а Кипчого по-прежнему держался рядом.

Когда оставалось два круга до финиша, я сделал сверхусилие, но бесполезно. За 200 м до финиша Кейно легко обошел меня. Его результат был великолепным – 13.26,4, всего на восемь десятых хуже моего мирового рекорда. Я узнал позднее, что благодаря моему усилию на предпоследнем круге он был пройден за 60 секунд, а после этого Кипчого прошел последний круг потрясающе быстро – за 58 секунд! В итоге – последние 800 м за 1.58,0! Мы должны были вновь встретиться в Стокгольме, и я жаждал реванша.

Следующие несколько дней были полностью заполнены деловыми встречами и тренировками в Западной Германии. Теперь я понимал, что наступает кульминационный момент турне – 5000 м против Кейно, на следующий день – 3000 м против свежих оппонентов (особенно Миллса), далее чемпионат Великобритании, возможное состязание на 10 000 м против опять-таки Миллса и, наконец, 5000 м в Париже против Гаммуди, Линдгрема и многих других. Я отдыхал легко, тренируясь каждый день по 70–80 минут.

К этому времени контракт с фирмой «Адидас» был успешно заключен, и Хелен после долгих откладываний решила отправиться домой повидать свою больную мать. Из писем и телефонных разговоров с родными было ясно, что, хотя мать просила Хелен не прерывать поездку, она быстро угасала. Хелен решила лететь домой немедленно, и ее решение было облегчением, поскольку мысль о том, что она никогда больше не сможет увидеть свою мать, беспокоила нас обоих.

В Стокгольме я узнал, что Кейно потребовал секундометристов на грехмилееую отметку, так как собирался установить мировые рекорды на 3 мили и 5000 м. Казалось, что я стану участником соревнования, где мне выпадет роль преследователя, и тогда будет проверена моя теория насчет быстрого финиша. Если я не смогу финишировать быстрее лидера, преследуя его все соревнование, тогда все мои идеи о тактике бега на длинные дистанции никуда не годятся.

Уверенный в себе, Кипчого сразу вышел вперед, и я быстро последовал за ним. Тренер давал ему указания и сообщал время по кругам с внутренней стороны дорожки. Я стремился лишь бежать вплотную к кенийцу, не взирая на темп, и даже не интересовался временем по кругам.

Бежать сзади лидера было гораздо легче. Когда Кипчого пытался поднять темп, я без труда удерживал с ним контакт. Я радовался своей новой роли преследователя и был настолько уверен в себе, что за круг до финиша решил бросить вызов Кипчого на предпоследней прямой и пройти первым отметку в 3 мили, если мировой рекорд будет возможен. Однако, когда я спринтовал, Кипчого дал мне сильный отпор. Я оставался рядом с ним, а затем в беге по виражу отстал на пять ярдов.

Теперь наступило время атаковать. Я ринулся в спринте на финишную прямую и обошел кенийца. Исключительно приятно обойти бегуна, считающегося быстрым на финише! Мой результат – 13.26,4 был только на шесть десятых хуже моего мирового рекорда.

Позднее я очень удивился, когда Кипчого совершенно расстроился и стал утверждать, будто бы он остановился на трехмилевой отметке. Кениец, возможно, сбавил темп, но я этого не заметил, и он был еще на десять ярдов впереди на прямой. Даже если Кипчого и спринтовал только до трехмилевой отметки, а затем остановился, думая, что это финиш, я все равно бы выиграл, поскольку держался рядом с ним на финишной прямой без труда, а я определенно могу бежать быстрее, когда спринтую. В любом случае, я полагаю, что искушенный обозреватель или любой критик в легкой атлетике, кто хоть немного думает, пришел бы к тем же самым выводам. Меня поразило, однако, насколько было распространено противоположное мнение.

На следующий день в Осло предстояло опасное состязание. Выиграть 3000 м у бегунов, среди которых были Билл Миллс, Эжен Аллонсиус, чемпион Бельгии, и нор­вежский герой Торр Хелланд, после 5000 м, пройденных в быстром темпе, представлялось мне трудной задачей. На мокрой дорожке стадиона «Бишлет» бежать было нелегко. После старта лидером стал местный бегун, который первые несколько кругов шел в хорошем темпе, затем его место занял Билл Миллс, и темп бега упал. Вся группа собралась в одно целое. За два круга до финиша вперед вырвался Эжен, но он не смог удержать взятый темп.

За круг до финиша я оставался четвертым. Я понимал, что могу положиться только на свой, как говорили, слабый финиш в борьбе с моим токийским соперником и двумя бегунами с результатами на милю «из четырех минут». Это позволило бы провести дальнейшую проверку моей теории, хотя при обстоятельствах, слегка отличных от тех, что были в Стокгольме и на более короткой дистанции.

Я вышел на прямую. Другие бегуны начали спринтовать раньше. Здесь я обыграл Миллса в рывке с внешней части дорожки с тем же разрывом, с каким он обошел меня в спринте в Токио. Второе и третье места заняли Торр и Эжен. Мой результат – 7.54,6 был на 5,6 секунды хуже мирового рекорда Мишеля Жази. Но более важным было появившееся, наконец, убеждение в том, что я могу состязаться в быстром финише.

Теперь крупнейшими соревнованиями были следующие: 3 мили на Британском чемпионате в Лондона, затем через неделю 10 000 м против Билла Миллса в Осло и, наконец, 3000 м против Боба Шюля в Париже. Если бы я мог выиграть все эти забеги, турне можно было бы считать очень успешным.

Прибыв в Лондон, я заказал автомобиль, чтобы быстрее выполнить несколько поручений до и после чемпионата. Я поселился в отеле за городской чертой, чтобы бегать трусцой на ближайшей трассе для гольфа. От непрерывных переездов очень устал и чувствовал тоску по дому. Я позвонил домой, а потом включил телевизор и смотрел игру в гольф мельбурнца Питера Томсона на открытом первенстве Великобритании. Последние две лунки он прошел безукоризненно и выиграл титул чемпиона.

Я смотрел с волнением на успех своего соотечествен­ника. Если бы выступить так же хорошо!