Уроки на закрытой дорожке На пути к успеху Мучения в Токио к рекордным вершинам Турне с поручением Кампания в Европе

Мои результаты в некоторых видах позволяли надеяться на неплохое выступление в США на закрытой дорожке. Тревор проводил меня до Перта, где мы встретились с Хербом Эллиотом, жена которого была в родильном доме. На стадионе «Перри Лейкз» пришлось изрядно потрудиться. Немногочисленные зрители видели, как Тревор выиграл милю у меня и бегуна из Западной Австра­лии Кейта Уиллера.

Сити-Бич, где мы провели столько приятных часов на Играх в Перте год назад, был совсем рядом. По этой причине мы предложили Кейту и Хербу освежиться, искупавшись в прибое. Мы радовались два с половиной часа воде и солнцу, затем возвратились на соревнования.

Соперничество между Тревором и мной было таким острым, что мы поспорили, кто покажет лучшее время в своем виде. У меня было преимущество: мои состязания с Кентом следовали после стипль-чеза Тревора, и я знал, какой результат следует показать, чтобы выиграть пари. Выйдя на старт, я помнил только, что нужно пробежать быстрее, чем за 9.07,0 – время Тревора, и тогда я выиграю пари. Первый круг я пробежал за 66,5 секунды и был в состоянии удержать взятый темп на всех оставшихся семи кругах до такой степени, что этот бег оказался самым равномерным в моей карьере. Время по кругам отличалось от первого не более чем на шесть десятых секунды. Пари выиграл я.

Усталые, мы закончили день, подождав сначала, пока Херб наметит в родильном доме свою жену и появившегося на свет сына, а затем пошли отмечать это событие.

В середине января я установил национальные рекорды в беге на 3 мили и на 5000 м на чемпионате в Оуклее.

Результаты были такие: на 3 мили – 13.17,6 и на 5000 м – 13.41,6. Таким образом, я сбросил на последней дистанции целых десять секунд за один только месяц.

Последнее мое выступление перед отъездом в Америку было в межклубных соревнованиях в Мур Парке в Сиднее. На этот раз я отсиживался в самом хвосте в забеге на милю и обошел всех на финишной прямой. Это подтвердило тот факт, что всегда можно добиться победы тактикой преследования. Однако в беге на 5000 м я взял на себя лидерство на третьем круге, установил ровный темп и нажал на последнем круге, чтобы оторваться от Олби Томаса и Тони Кука. Я показал 13.45,8. Поскольку Олби установил мировой рекорд на 3 мили в закрытом помещении только неделю назад, выступая в Торонто, моя подготовленность обещала многое. Я должен, однако, добавить, что Олби сильно натер себе ноги, выступая в Торонто, и в прошедших соревнованиях прилагал отчаянные усилия, пытаясь довести бег до конца. Служащий Мур Парка вылил на гаревую дорожку масло, чтобы связать грунт, но солнце сделало дорожку в Сиднее очень горячей, и даже мои ступни, не будучи натертыми, во время бега сильно болели.

День перед отъездом я провел в совершенном блаженстве. Обычно в Сиднее я останавливаюсь у Боба Вэг га, но на этот раз меня приютили наши друзья Харри соны, чей сын Алэн был одним из ведущих бегунов на длинные дистанции в Новом Южном Уэльсе. Утром я пробежал, не торопясь, 4 мили, а остаток дня провел в бассейне Харрисонов, плавая на надувном матрасе со стаканом холодного лимонада в руке. Я умудрился даже вздремнуть под теплым солнцем с соломиной в зубах. Рай!

Как и многие путешествующие через Тихий океан, мы с Тони Снизуеллом захотели сделать остановку в Гонолулу перед нашим перелетом в Америку. Нас встретил с букетом цветов гавайский «мистер легкая атлетика» Генри Ямасаки. Он повез нас в Ройял Тропика-отель. Именно здесь в самом начале поездки мы познакомились с удивительным американским обычаем подавать на стол гору пищи. Во время нашей первой трапезы Тони заказал две порции мороженого. Поскольку его родители держали молочный бар, он привык к мороженому и всегда съедал его по две порции. На этот раз Тони принесли кусок размером с фамильный памятник, и впервые в жизни он не смог справиться со своим любимым лакомством.

Генри устроил для нас соревнование. Для него выступало, наверное, самое большое число атлетов в мире, поскольку он перехватывал их между Австралией и Америкой, а такие перелеты становились все более частыми.

Тони взял высоту 2 м 8 см, а я пробежал милю за 4.09,0 и установил рекорд Гавайских островов. Позднее, а Америке, Тони заморочил кое-кому голову, указав, что хотя Канлифф, Снелл, Эллиот и Лэнди выступали на Гаваях, рекорд на милю установил все же Рон Кларк. Тони не сказал только одно: Канлифф, Снелл, Эллиот и Лэнди никогда во время своего пребывания на Гаваях не выступали в беге на милю.

По прибытии в Лос-Анджелес мы испытали впервые, что значит напряженная пресс-конференция в Америке. Тони вызвал изумление американских спортивных репортеров своей самоуверенностью. Американец Джон Томас, сказал он, делает неправильный подход к планке. Этот спортсмен прыгал в высоту на 2 м 21 см (на 3 см выше, чем лучший прыжок Тони), однако если он улучшит свою технику, то сможет прыгнуть не менее, чем на 2 м 25 см. Тони прошелся и относительно мирового рекордсмена в прыжках в высоту Валерия Брумепя. «Он переходит планку немного небрежно,– заявил Тони авторитетным тоном.– Я думаю, из-за этого он теряет 5–7 см». Когда его спросили, на какой результат он рассчитывает в Америке, Тони ответил безразлично: «Два метра двадцать восемь сантиметров».

Некоторые журналисты в недоумении хлопали глазами, и даже мне было слегка не по себе до тех пор, пока Тони не обернулся ко мне, сказав: «Ну, как я их одурачиваю?»

Ничего удивительного не было в том, что после пресс-конференции Максвелл Стилз озаглавил колонку своего репортажа так – «У этих ребят языки не привязаны» и затем писал следующее: «Легкоатлеты Южного полушария вместе со своими тренерами Перси Черутти, Францем Стампфлом и Артуром Лидьярдом обычно хорошо делают свое дело потому, что не боятся высказывать вслух свои мысли».

Однако американские журналисты обращались с нами весьма благородно, и на протяжении турне мы не раз удивлялись предостережениям, которые некоторые из них нам давали. «Вы слишком честные парни,– говорили они.– Нас-то вам нечего бояться, но вот такого-то и такого-то остерегайтесь. Он может переиначить ваши высказывания, и вы попадете в неприятное положение». Однако ни разу наши заявления не были неправильно истолкованы.

Мы имели больше хлопот с нашим собственным менажером, чем с прессой. Он был приставлен к нам Американской любительской легкоатлетической ассоциацией. Его задачей было удовлетворять наши интересы, однако он вскоре продемонстрировал, что не собирается особенно нам помогать. К нашему неудовольствию, мы обнаружили, что для нас запланировано четыре перелета по стране, и мы попросили менажера выяснить, нельзя ли исключить одну встречу в Нью-Йорке, чтобы сократить количество перелетов. Не испытывая к нам сочувствия, он стал угрожать письмом, в нашу национальную ассоциацию, если мы не сделаем того, что он нам предлагает. Мы спорили с ним в течение четырех часов, и в это время он несколько раз звонил, но так, что мы не слышали, с кем он разговаривал. Вероятнее всего, он звонил полковнику Дону Халлу, президенту ААА (Любительская легкоатлетическая ассоциация.– Прим. пер.). В конце концов, мы приняли его ультиматум и согласились выступать в Нью-Йорке во всех встречах, однако добрые отношения с ним были уже невозможны.

Первое наше выступление проходило на соревнованиях «Таймс» на закрытой дорожке в Лос-Анджелесе. Глен Дэвис, организатор встречи, сделал все, чтобы мы чувствовали себя хорошо, и я рассчитывал в знак благодарности пробежать 2 мили вплотную к мировому рекорду в закрытом помещении – 8.30,0. Бежать по деревянному настилу казалось мне простым делом, кроме этого, в забеге не было никого, кто мог бы доставить мне неприятности. Но что за удар я получил! Пробежав только один круг, я уже почувствовал утомление. Деревянная дорожка с накатами на виражах и резкими поворотами усиливает усталость бегуна, а для тяжелых, неловких спортсменов вроде меня она еще более тяжела, и нужно крайне напряженно трудиться, чтобы справиться с ней. Я лидировал всю дистанцию до тех пор, пока Боб Шюль (тогда он не был еще так хорошо известен, как теперь) не обыграл меня на финише с результатом 8.42,2. Тони в прыжках в высоту также занял второе место, показав 2 м 15 см. Джон Томас прыгнул на 3 см выше.

Мое следующее выступление на деревянной дорожке заставило меня пересмотреть свой подход к турне. Поскольку я относился к ритмичным бегунам, то был бы выбит из колеи, если бы не оказался в состоянии установить ритм на дорожке, так как, чтобы пройти милю, нужно было преодолеть одиннадцать кругов. Повороты налетали на меня с удивительной частотой, и пять или шесть раз, пытаясь сохранить равновесие и бежать с большим наклоном, я натыкался на ноги Боба Шюля.

«Бег на закрытой дорожке – приятное зрелище для публики»,– заметил мне один репортер.– «Я ничего не имею против, чтобы посмотреть на него сам»,– отвечал я.

Находясь в Лос-Анджелесе, я понял, что упускать из виду Тони надолго нельзя, иначе наш путевой маршрут затянется на неопределенное время. Пока я занимался в Сан-Франциско вопросами, связанными с рекламой, Тони разъезжал, где ему вздумается, и даже присутствовал на встрече коронованной особы, прибывшей на соревнования, устроенные журналом «Трэк энд Филд».

И все же Тони был хорошим компаньоном в турне. Никто не мог определить, что он собирается сделать или сказать в следующее мгновение, и поэтому с ним было интересно. Например, он взялся тренировать юношу по имени Лью Хойт из Южнокалифорнийского университе­та. При этом он проявил такое знание дела, что к концу нашего турне Лью, имевший до встречи с Тони результат 2 м 8 см, в одной из встреч прыгнул на 2 м 13 см и обыграл своего учителя.

Во время второго состязания в зале «Мэдисон сквер-гарден» в Нью-Йорке я выступил еще хуже, финишировав на 2 мили третьим, позади Брюса Кидда и Боба Шюля. Брюс, бывший тогда рекордсменом «Мэдисон сквер-гардена», превзошел меня в тактическом плане. Как только он захватил лидерство, обойти его стало очень трудно, настолько сильно он диктовал темп. Из виражей он выходил с большой скоростью, а входил в них, замед­ляя темп. Единственной возможностью был бы обход его сразу после поворота, когда он бежал по прямой. Но Брюс добился артистического совершенства в беге на закрытой дорожке.

Наш менажер сопровождал нас в Нью-Йорк от аэро­порта и задавал бесконечные вопросы таксисту, спрашивая его о достопримечательных местах. Внезапно до нас дошло, почему он столь решительно требовал нашего участия в соревнованиях в Нью-Йорке: он никогда прежде не бывал в этом городе! Во время нашего пребывания в городе он ни разу не попался нам на глаза. К счастью, Том О'Райордэн и Пэт Клохесси, учившиеся в Америке, также выступали в зале «Мэдисон сквер-гарден» и, зная хорошо город, водили нас повсюду.

Легкая атлетика в зале «Мэдисон сквер-гарден»– одно из великолепных спортивных зрелищ. Атмосфера там волнующая. В зале присутствует большая многого­лосая толпа, официальные лица работают в смокингах или обеденном платье, играет джаз. Соревнования проходят на высоком уровне, и во всякое время случается что-нибудь интересное. Шестовики прыгают на 5 м 40 см и выше, прыгуны преодолевают планку, установленную на высоте более 2 м 13 см, а толкатели ядра стремятся забросить снаряд за двадцатиметровую отметку.

Соревнования приносят большие деньги организаторам, сбор составляет от 40 до 50 тысяч долларов. ААА обладает правами на телевизионную трансляцию состязаний и также получает проценты со сбора, но организатор может изрядно заработать лишь в том случае, если дорожка не будет стоить ему чересчур дорого и если он даст делу достаточную рекламу.

В Австралии, увы, легкой атлетики в закрытых помещениях не существует. Это происходит от того, что у нас мало выдающихся спортсменов для того, чтобы это дело принесло доход. Мы располагаем всего одним-двумя выдающимися спортсменами в большинстве видов, в то время как в Америке их полдюжины или больше на каждый вид, и всякий раз соревнования между ними проходят в острой борьбе.

В самолете, направлявшемся в Сан-Франциско, мы снова встретились с нашим призрачным менажером. Он заказал нам места в Пало-Альто в «Эль-Лодж», одном из самых роскошных отелей западного побережья. Мы с Тони, однако, захотели остановиться в Сан-Франциско и сняли заказы на номера, включая и номер нашего менажера. Он чуть не заболел от огорчения, и в оставшуюся часть турне мы его больше не видели.

На соревнованиях Голден Гейт в Сан-Франциско я одержал первую победу в Америке. Но какую борьбу Мне пришлось выдержать! Джерри Линдгрен, семнадцатилетний школьник, который оказался настолько мал рос том, что выглядел не старше, чем тринадцатилетний мальчик, был кумиром публики. Джерри – скромный и отважный спортсмен, склонный к тактике лидирования. Его результат на 2 мили в соревнованиях в Коу-Палас в Сан-Франциско заставил болельщиков вскакивать со своих мест от волнения.

Вряд ли будет хорошо, рассудил я, пытаться «отсиживаться» за ребенком, поэтому с самого старта ринулся в лидеры. К моему удивлению, Джерри обыграл меня в спринте. Он лидировал примерно два круга, и я стал беспокоиться, думая о том, что он выполняет нелегкую работу лидера. «Не хочу, чтобы он был в невыгодном положении,– мелькала мысль в моем сознании.– Если я возьму лидерство, это даст ему передышку». Дважды я пытался обойти Джерри, и всякий раз он стойко давал мне отпор. Один раз на накате я случайно задел его, и он потерял равновесие на пару шагов. Тотчас трибуны угрожающе зарокотали. «Боже,– подумал я,– да ведь они меня забросают своими стульями, если я столкнусь с ним еще раз!»

Я выждал некоторое время, а затем отступил от бровки на четыре ярда и спринтовал в полную силу, перехватив лидерство ярдах в десяти впереди Джерри, чтобы не помешать ему. В течение двух следующих кругов он бежал рядом со мной, надеясь снова выйти в лидеры. Однако я не выпускал его и на последнем круге оторвался, показав 8.36,9. В этик соревнованиях Тони также одержал победу, взяв высоту 2 м 8 см.

Перед возвращением в Нью-Йорк мы были вынуждены выступить в соревнованиях в Лонг-Бич на милю. Не предупредив участников, распорядители перенесли начало программы во всех видах, и я только приступил к разминке, когда нас вызвали на старт. После вялого начала я пробежал вторые 880 ярдов за 2.02,0 и милю за 4.08,4.

Чемпионат США на 3 мили на закрытой дорожке в «Мэдисон сквер-гардене» стал кульминационным моментом моих выступлений в Америке. И снова Джерри Линдгрен решился лидировать с самого старта. На этот раз он оставался впереди в течение восьми или девяти кругов. Я перехватил лидерство, и тотчас его отобрал у меня Питер Мак-Ардл. Это случилось примерно на отметке 2 мили. Питер решил доконать юношу, и отчасти ему это удалось к тому времени, когда я вновь занял место лидера. Я выиграл состязание с результатом 13.18,4, что оказалось на восемь секунд хуже мирового рекорда для закрытых помещений, совладельцами которого были Олби Томас и Алэн Лоуренс.

На более длинных дистанциях преодолевать виражи уже не так трудно, и выступления на закрытой дорожке стали для меня приятны. Однако общая моя физическая подготовленность падала. Было нелегко тренироваться на снегу. Мое уважение к спортсменам, которые вынуждены тренироваться суровой зимой, возросло. Полковник Халл взял меня в Вест-Пойнт посмотреть, смогу ли я тренироваться там, но единственным доступным местом был Филд-Хаус, где тренироваться было неудобно. Зато я радовался, что смогу увидеть известную военную академию.

После чемпионата на закрытой дорожке Том О'Рай-орден поехал со мной в Йель, где я три дня провел у своего старого друга Дарила Джексона, бывшего когда-то капитаном эссендонской футбольной команды. Дарил, архитектор по профессии, работал ассистентом у профессора Рудольфа в Йеле. С тех дней, когда мы с Дарилом сидели за одной школьной партой, наши пути удивительно пересекались.

Моим последним выступлением в турне было участие в соревнованиях Найтс оф Колумбус Геймз, где Брюс Кидд энергично финишировал на последних 500 ярдах и нанес мне еще одно поражение в беге на 2 мили.

В целом я нашел Америку такой, какой и представлял ее. Но, с другой стороны, находясь там без семьи, я не был счастливым путешественником и очень быстро заскучал по дому. Полковник Халл и Дан Феррис из ААА были внимательны ко мне, как, впрочем, и все осталь­ные, с кем я встречался. Я не очень энергичный турист. Попытки носиться от одной достопримечательности к другой могут быть утомительны, а, кроме того, человек не может увидеть все. Часто более полезно просто прогуливаться по городу, впитывая в себя его атмосферу и встречаясь с людьми. Для меня люди более интересны, чем достопримечательные места.

Мне нравятся американцы за их великодушие и откровенность. Если и критикуют спортсменов Соединенных Штатов, то только за то, что они делают слишком много самоуверенных авансов перед своими выступлениями. Джим Битти – пример этого. Его достижения изумительны, но его заявления перед соревнованиями иногда ошарашивают. Если человек уверен в себе, нет нужды подчеркивать этот факт до начала испытаний. В конце концов лишь дела говорят сами за себя.

В отличие от Херба Эллиота, я решил отказаться от американской пищи, положившись на сладкие блюда, блины, жареные пирожки и мороженое. Но я никогда не привыкну к средним американским порциям. Однажды Боб Кример из «Спортс Иллюстрейтед» брал у нас с Тони интервью в своем номере в отеле и пригласил нас на ленч. Быстро просмотрев меню, мы заказали по два сэндвича, один с ветчиной, в другой с сыром. «Вы думаете справиться с двумя сэндвичами?» – спросил Боб. Мы решили, что он пошутил.

Когда была готова наша «закуска», ее внесли в номер три официанта. Каждый сэндвич был, по существу, обедом, сопровождавшимся большим количеством салата и сладостей. Мы стали после этого относиться к американским сэндвичам с почтительным страхом.

Я возвратился в Австралию утомленным и подготовленным совсем не так, как мне бы хотелось. К тому же в марте мне предстояло выступать в нескольких сорев­нованиях. А это всегда составляет проблему для ведущих легкоатлетов, которые рано или поздно должны ее разрешать.

Первое соревнование было приурочено к нашему карнавалу Мумба в Мельбурне. Я выиграл тогда забег на 3 мили с результатом 13.22,8. Затем состоялись две встречи в Олимпийском Парке, где я сцепился с Биллом Бейли из Новой Зеландии. Билл принадлежит к числу тех парней, которые завоевывают популярность за свою честную работу в любом соревновании, где они выступают. Он не особенно удачливый бегун. Во время бега он тяжело дышит и гримасничает так, будто находится на смертном одре, однако за пятнадцать лет напряженных соревнований он научился выдерживать свою тактику в соревновании с любым соперником.

В первом состязании в страшную жару мы бежали 10 000 м. Оба пришли на финиш с одинаковым временем – 29.24,0, что было далеко от моего мирового рекорда. Мало того, что я проиграл Биллу, указанный результат свидетельствовал, что в выступлениях на закрытой дорожке я растерял свою спортивную форму. В волнующей схватке на финишной прямой я сначала выигрывал у Билла 15 ярдов, но у самой ленточки он рванулся вперед, и к финишу мы пришли вместе. Судьи дали победу ему. Результат 29.24,0 оказался лучшим для Новой Зеландии в беге на 10 000 м, но коньком Билла были все же 2 мили.

Через неделю Билл снова преподнес сюрприз, обыграв Олби Томаса и меня в беге на 3 мили. Он обошел нас, когда мы со стороны бровки обгоняли бегуна, отставшего на круг, за 270 ярдов до финиша. Это был чемпионат Австралии, и Билл, показав 13.20,0, завоевал титул чемпиона.

И вот еще одна проблема (хотя я и пишу о ней сейчас, но не хочу, чтобы меня поняли так, будто я оправдываюсь за проигрыш Биллу Бейли). Должен ли спортсмен высокого класса заявляться на каждый национальный чемпионат или другое важное состязание, когда он знает, что не готов в полной мере, или когда он только что вернулся из заокеанского турне? Если он бежит, то отдает при этом отчет, что у него есть немалая вероятность оказаться битым. Если же он не будет выступать, то сохранит свою репутацию.

Каждый спортсмен должен решить эту проблему для себя лично. Владимир Куц никогда не выступал не будучи в хорошей форме. Херб Эллиот никогда не избегал соревнований и все же пропустил два австралийских чемпионата из-за того, что у него возникали сомнения в степени его готовности. С другой стороны, Питер Снелл выступал даже будучи плохо подготовленным и стойко сносил поражения от более слабых бегунов. Он считал что, если зрители хотят видеть его бег, а организаторы затратили деньги на проведение соревнований, он должен бежать, показывая в то же время, что он теперь где-то около пика своей формы. Его репутация, возможно, от этого страдала, но, по крайней мере, он способствовал пропаганде спорта.

Среди бегунов, пожалуй, менее всех состязался Роджер Баннистер, который, подобно Джеку Лавлоку (Джек Лавлок– новозеландский бегун, чемпион XI Олимпийских игр в беге на 1500 м. – Прим. ред.), считал, что бегуну на средние или длинные дистанции нужно выступать только в больших соревнованиях один-два раза в год.

Я придерживаюсь совершенно противоположного мнения на этот счет, поскольку верю, что хорошо подготовленный бегун может состязаться сколько угодно без ущерба для себя, если только у него есть желание. И Херб Эллиот, и Питер Снелл продемонстрировали это, когда были в форме.

Существует лишь единственное сомнение: нужно ли бегуну выступать, если он недостаточно готов. Я выступал, однако никогда не впадал в глубокую депрессию, которая охватывала Питера Снелла, когда у него были временные неудачи. В таких случаях я никогда не прекращал полностью тренировку, а только изменял ее.

Тяжело проигрывать, когда ты не готов. Однако таков спорт. И следует всегда помнить, что, когда ты побеждаешь, твои соперники, возможно, были не в той форме, какой они желали бы для себя.

Бросая взгляд в прошлое, я хотел бы сейчас более или менее правильно оценить три события, которые помогли мне развить уверенность в своих силах, столь необходимую в международных состязаниях. Первым из них было турне по Соединенным Штатам, вторым – поездка в Европу в июне-июле того же года и третьим – опыт, который я приобрел, участвуя в Олимпийских играх 1964 года. Приглашение выступить в Европе было для меня счастливейшим случаем, потому что без такой поездки, я убежден в этом, мои результаты в Токио были бы слабее.

В Европе я увидел, что лучшие стайеры, о которых мы так много читали, те же смертные, которых можно побить, как и всех других. Они тоже сделаны из плоти и крови, у них возникает та же кислородная недостаточность во время бега и они также подвержены тактическим ошибкам, как и наши парни в Австралии.

Но только во время Олимпийских игр я осознал и другой факт: изоляция австралийских спортсменов воздействует на психику европейских бегунов тоже. Они, пожалуй, смотрят на нас так же, как мы на них. Мюррей Халберг указал мне на Олимпиаде, что, как мировой рекордсмен, я имел большое психологическое преимущество, которое не сумел использовать. Мировой рекордсмен должен стараться взять на себя управление бегом и подчинить соперников своей воле. Питер Снелл настолько доминировал в своих видах, что сделал соперни­ков похожими на марионеток, выполнявших беспрекословно его указания. Он держал их в подчинении, как и следует мировому рекордсмену.

В середине 1964 года я был мировым рекордсменом только по форме, но не по существу. Ощущение, что я действительно мировой рекордсмен, в котором я нуждался, пришло ко мне лишь год спустя. Мое легкоатлетическое образование только начиналось.

В течение австралийской осени было только одно примечательное событие – олимпийские прикидки на карнавале в Уэгга. В 1958 году Мюррей Халберг благодаря изобретательному дублинскому организатору Билли Мортону установил на этом празднике рекорд на 4 мили. На этой дистанции редко фиксируются мировые рекорды. Планировалось ради рекламы, чтобы я побил рекорд Мюррея. На крикетной площадке Уэгга, слишком мягкой для бега, я сбросил с его рекорда 7,3 секунды, показав 18 минут 15,3 секунды.

Через несколько недель после этого я оставил службу в конторе «Лэмсон Парагон» и поступил бухгалтером в Британскую табачную компанию. Работа была связана с переездами, что давало возможность тренироваться гораздо больше, и часто я выполнял по три тренировки в день, перехватывая ленч после пробежки по какой-нибудь подходящей улице. В «Лэмсон Парагон» возможностей для длительного заморского турне не было, а, находясь на новой работе, я мог уехать в Европу, не опасаясь увольнения.

Мое первое выступление планировалось в Цюрихе спустя двадцать четыре часа после приземления. Поэтому, как только самолет совершил посадку, я тотчас обратился к организаторам с просьбой указать место, где можно было бы размяться после дороги. Меня привезли в большой лес за городом и указали теннисный клуб, где я мог переодеться. Я намеревался побегать около часа, но после часовой пробежки вдруг обнаружил, что заблудился в лесу. Лес этот, казалось, покрывал всю Швейцарию. Я бежал вроде бы правильно, но не узнавал ни единого знакомого места, и от этого озадачивался все больше.

Начался дождь. Я не знал ни названия теннисного клуба, где оставил свое платье, ни отеля, где я остановился. У меня не было ни гроша, и, наконец, я совершенно не знал языка. Отчаянное положение! В конце концов какой-то шофер увидел меня, остановился и на ломаном английском спросил меня, не Кларк ли я, бегун. С помощью жестов я объяснил, что заблудился и что моя одежда осталась в теннисном клубе. Шофер объездил со мной, наверное, все теннисные клубы в этом лесу, пока, наконец, мы не встретили человека, который понимал английскую речь и смог опознать нужный нам клуб. Я отсутствовал три часа, и организаторы соревнований, терпеливо ожидавшие, пока закончится моя разминка, должно быть, немало подивились моему усердию в тренировке.

Вечером на дистанции 5000 м меня немало удивило отсутствие какой-либо вялости. Лидируя большую часть дистанции, я сознавал, что открыт для атаки, и, в самом деле, за 440 ярдов до финиша Петр Болотников, олимпийский чемпион 1960 года в беге на 10 000 м, в конце концов обошел меня. Я ожидал, что и другие бегуны последуют примеру Болотникова, но этого не случилось.

Результат Петра – 13.38,6 был лучше олимпийского рекорда и всего на 3,6 секунды хуже мирового, принадлежавшего Владимиру Куцу. Я пробежал дистанцию на четыре десятых хуже, чем Петр, но показал самое лучшее свое время. Бельгиец Гастон Рулантс пришел третьим, а Мишель Бернар из Франции, спортсмен с большими претензиями, остался далеко сзади. Форма Петра Болотникова была загадкой, потому что всего десять дней назад он неудачно выступил в беге на 10 000 м, а неделю спустя после этих соревнований снова пробежал бледно. Возможно, у него болело ахиллово сухожилие.

Петр – очень сильный бегун, а после того как в рекордном беге на 10 000 м пробежал последний круг за 57 секунд, он завоевал себе славу быстрого финишера. В Цюрихе его товарищем по команде был прыгун в высоту Валерий Брумель, который в схватке с поляком Эдвардом Черником прыгнул на 2 м 23 см, вызвав большое волнение среди публики.

На следующий день мне предстояло бежать 3000 м в Берне. Другие участники забега в Цюрихе отказались выступать. Будь я умнее, и я бы отказался. Никто, кроме меня, из стартовавших на 3000 м не выступал на 5000 м накануне вечером. Я вел себя крайне глупо. Мне следовало бы отдыхать на дистанции, уступив лидерство кому-нибудь другому, но вместо этого я повел бет и держался впереди до тех пор, пока Симон Вазич, высокий нескладный югослав, не обошел меня за 250 ярдов до финиша. Он и победил с результатом 8.02,0.

Одно из воспоминаний о Берне связано у меня с великолепной полуторачасовой тренировкой в компании с одним швейцарским бегуном. Эту тренировку мы провели вдоль берега реки. Трасса была такой, что лучшей я бы не мог и желать.

Гастон Рулантс, чемпион в стипль-чезе, был моим гидом в Швейцарии. Мы стали хорошими друзьями. Гастон настолько популярен в Бельгии, что, когда проходило первенство мира по кроссу в Испании, туда вместе с ним приехал целый поезд болельщиков. Бывший детектив, он утверждал, что его опыт позволял ему распознавать мошенников, встречавшихся во время поездки, но это не помогло нам однажды, когда, возвратившись после тренировки в отель, мы не смогли принять ванну. Хозяйка гостиницы имела привычку закрывать ванную комнату п десять часов, а потом отправлялась к себе домой. В Европе, как я узнал, нужно всегда заказывать номер с отдельной ванной.

В Швейцарии я встретился с Хорстом Дасслером, управляющим фирмы «Адидас», производящей спортивную обувь. Он пригласил меня провести несколько дней у него в имении в Герцогенаурах, в Западной Германии. Я вел переговоры и с Джимом Кутом из лондонской «Дейли Телеграф». Джим хотел знать, заинтересует ли меня поездка в Англию, которую устроит Оксфорд. Поскольку мои следующие соревнования должны были быть в Западной Германии после более чем недельного перерыва, я принял предложение Джима.

Тем временем Дасслер устроил для меня восхитительную поездку в своем мерседесе в Герцогенаурах, где я мог посмотреть фабрику его отца и увидеть своими глазами, как делаются известные шиповки фирмы «Адидас». Мое пребывание у Дасслеров, несомненно, было бы чрезвычайно приятным, если бы в первый день я не получил самую тяжелую травму за свою спортивную карьеру. Тренируясь в ближайшем лесу, я попытался взять холм, поскользнулся и очень сильно ударился коленом. В течение нескольких минут колено вспухло и стало трудно не только бегать, но и просто двигаться.

Дасслеры проявили максимум забот. Хорст немедленно позвонил врачу футбольной команды Западной Германии, намереваясь пригласить его в Герцогенаурах на оставшуюся часть недели для присмотра за мной. Однако доктор отбыл в отпуск. Тогда Хорст отвез меня в Нюрнберг за 40 миль, где осмотревший меня врач заявил, что лучшим лечением будет загипсовать колено на неделю, а затем начать прогревания. Я пришел в ужас. Это лишало меня всякой возможности продолжать тренировки. Тогда доктор пошел на компромисс и ограничился тем, что туго перебинтовал колено и запретил мне бегать в течение семи-восьми дней.

Как только мы с Хорстом возвратились в Герцогенаурах, я разбинтовал ногу, позвонил доктору Циммерману в Мельбурн, услугами которого я пользовался, и объяснил ему, в чем дело. В следующие четыре дня я заставлял себя выходить на футбольную площадку и бегать не взирая на боль. Сгибать колено было мучительно больно, но я пробегал круг, испытывая неимоверное страдание, затем круг отдыхал и пускался в новую энергичную пробежку.

В конце недели я вылетел в Лондон. Боль в колене не утихала, и было невыносимо даже сидеть неподвижно какое-то время. По дороге из Лондона в Оксфорд я трижды выходил из машины, опасаясь, как бы не затекло колено.

В Оксфорде Сэм Белл, массажист из местного клуба регби, взялся за дело. Он массировал мне колено в пятницу вечером и посоветовал делать упражнения и более частые прогревания утром. Я предупредил организаторов встречи, что не смогу выступать в беге на 2 мили, как планировалось. Хотя организаторы и затратили деньги, чтобы привезти меня в Оксфорд, они великодушно заявили, что ничего не имеют против моего отказа. Ко мне отнеслись с редким вниманием, и я обещал пробежать по меньшей мере три или четыре круга, если это окажется в пределах человеческих возможностей.

Перед забегом на 2 мили в следующий вечер я разминался не менее двух часов, а затем вышел на старт, очень неуверенный в себе. К счастью, конкуренция была не сильной, и я победил с результатом 8.52,8. Все же это был труднейший бег в моей жизни. А награда? Очень милый обеденный сервиз, который был слишком тяжелым, чтобы возвращаться с ним в Австралию. Я подарил его участнику, занявшему второе место.

Сэм Белл поработал еще немного над моим коленом, и через пару дней я вернулся в Западную Германию, где меня ожидала встреча с Харольдом Норпотом и други­ми ведущими немецкими бегунами в состязании на 5000 м. Там я присоединился к австралийцам Кену Рочу и Памеле Килборн. Немецкий профессор, лечивший растянутое подколенное сухожилие Кена, осмотрел мое колено и решил вытянуть шприцем скопившуюся там жидкость. Профессор дважды проделал эту не слишком приятную процедуру, и мне заметно полегчало.

К моему великому удивлению, я бежал хорошо и, пролидировав всю дистанцию, обыграл Харольда Норпота, который пытался на восьмом круге сделать рывок. Мое время – 13.38,8 было лучше, чем в Цюрихе! Было очевидно, что тренировка с травмированным коленом сохранила мою спортивную форму.

Боль в колене постепенно прошла, и я больше не волновался за выступления на предстоящих Олимпийских играх.

В беге на 5000 м весьма неожиданным был уход со старта в последнюю минуту моего нового друга Гастона Рулантса, который предпочел сберечь силы для его главного выступления – в стипль-чезе. И хотя Гастон показал высокий класс в стипль-чезе и пришел на финиш с результатом на две секунды лучше мирового рекорда, некоторые зрители на трибунах его освистали за то, что он не захотел бежать в коронном виде программы. Это было совсем несправедливо.

Когда из моего колена снова удалили жидкость, я двинулся в Кельн, где моим главным соперником на дистанции 5000 м был Мишель Жази, любимец французских болельщиков. Он в это время совершал одно из своих немногочисленных турне за пределами Франции. Пришлось поразмыслить над выбором тактики в этих соревнованиях. Мишель был настолько силен, что сломать его ровным темпом не представлялось возможным, и поэтому я решил использовать тактику ускорений.

Лесс Перри давно склонял меня к тактике ускорений, и в этом состязании с Жази я в первый раз понял, насколько ценной может быть такая тактика. Со старта в кельнском соревновании я начал напряженный бег, затем немного сбавил, но не настолько, чтобы позволить Мишелю достать меня без усилия. Я повторял этот маневр на протяжении всего соревнования, так что ни на какой стадии бега Мишель не мог «отсиживаться» за мной. На последних 220 ярдах я был еще достаточно силен, чтобы обыграть его в финишном броске и выиграть бег с разрывом в 12 ярдов. А ведь француз был и остается до сих пор одним из быстрейших финишеров в Европе.

Мой результат 13.45,2 был хуже, чем представлялось по началу состязания. Мишель, сильно расстроенный своим первым поражением после Олимпийских игр 1960 года, пожалуй, был не в лучшей своей форме. Тем не менее я ликовал, радуясь, что закончил свое европейское турне победной нотой.

Одной из необычных черт последнего состязания было присутствие болельщиков на поле. В Австралии это не допускается. В Кельне на противоположной финишу прямой спортсмены и зрители образовали аллею, по которой мы с Мишелем бежали. И все зрители, исключая моего соотечественника Кена Роча, болели за Мишеля.