Уроки на закрытой дорожке На пути к успеху Мучения в Токио к рекордным вершинам Турне с поручением Кампания в Европе

Хмурый дождливый вечер не прогнал 16 000 зрителей со своих мест на стадионе «Уайт-Сити», одной из прекраснейших легкоатлетических арен мира. Я начал разминаться под трибунами, окружавшими дорожку, но там было столько гуляющей публики, что я решил завершить разминку за стадионом. Там тоже было очень тесно. К счастью, я увидел Брюса Талло, который намеревался провести свою обычную разминку – три четверти мили, и присоединился к нему.

Возвратившись на стадион, я встретил Бренду Джонс, бывшую чемпионку Австралии в беге на 880 ярдов, и ее мужа Дона Карра. Я сказал, что приду с ними повидаться после забега, и намекнул, что от соревнований многого не ожидаю.

Потом я сидел на трибунах и смотрел, как выступает американский милевик Боб Дэй. Он бежал плохо и проиграл милю англичанину Алэну Симпсону.

Я надел шиповки, прогулялся по дорожке, выразил сочувствие Бобу и посмотрел, как Морис Херриот выигрывает стипль-чез. Потом несколько раз быстро пробежался по траве. Ноги болели, и я чувствовал себя разбитым. Предстояло трудное состязание, В голове у меня плана не было, была одна мысль – победить, возможно, путем решительного рывка на шестом круге.

С самого начала был установлен высокий темп. Забег растянулся в разноцветную ленту, после того как Джордж Норт провел нас первый круг за 62 секунды. Затем его обошел Джерри Линдгрен, и я двинулся вслед за ним, сознавая, что Майк Уиггс бежит третьим. Полмили мы прошли за 2 минуты 7,2 секунды. На третьем круге лидировал я, пробежав его за 63,8 секунды.

Меня беспокоил быстрый темп. Было довольно страшно, но что я мог сделать, когда по пятам за мной бежал такой террьер, как Джерри? Внезапно из поля зрения исчез Майк. Теперь я и стойкий американец бежали впереди одни.

Джерри провел четвертый круг. На миле мы показали 4.15,4. Мой начальный план провести рывок на середине состязания был отложен из-за ужасающе сильного начала. Зрители оживились. Аплодисменты их становились все более искренними. Я бежал размашистым шагом, раздумывая, как отделаться от Джерри.

На второй миле темп слегка спал. Пятый круг был пройден за 65 секунд, шестой – за 65,5, седьмой – за 64,5 и восьмой – снова за 65 секунд. А Джерри все еще составлял мне компанию. Два или три раза я повышал темп, и Джерри неизменно оставался со мной. Я стал сомневаться не только в победе, но и в том, дотяну ли до финиша. 2 мили – 8.36,4. Это было гораздо лучше графика мирового рекорда, и весь вопрос заключался в том, выдохнемся мы или нет.

Девятый круг был самым медленным – 66,4 секунды. Я бросил взгляд на Джерри. Он казался молодцом. Я сделал самый быстрый рывок за соревнование, и это на него подействовало. Если бы мой спурт оказался безрезультатным, я тотчас замедлил бы темп и собрался бы для финишной борьбы. Постепенно до меня дошло, что Джерри сдал. Раньше он бежал рядом с моим плечом, а сейчас на три-четыре ярда сзади. Воодушевленный этим, я снова стал нагнетать напряжение. Десятый круг – 64 се­кунды. Джерри отстал еще больше. И теперь я понял, что у меня есть шанс сломить тринадцатиминутный барьер.

Трибуны заревели. Все, и спортсмены и судьи, кричали и размахивали руками. Одиннадцатый круг занял 64,6 секунды. Две и три четверти мили я прошел за 11.51,4. Впервые за все соревнование я забыл о своем ноющем теле и ринулся финишировать с полным напря­жением. Не думал ни о чем. Все было сосредоточено на мысли поскорее достать финишную ленту. Я сделал последний рывок и сорвал ленточку под оглушительный рев трибун. Бег закончился. Последний круг был пройден за 61 секунду.

Когда по радио объявили результат бега, он казался фантастическим. Я пробежал 3 мили за 12 минут 52,4 секунды, установив новый мировой рекорд. Этот результат был на 8 секунд лучше моего прежнего рекорда. Джерри показал 13.04,2, новый американский рекорд, а третьим был Лайош Месцер с новым рекордом Венгрии – 13.07,6.

Меня заставили пробежать круг почета, но я мог думать только о том, как я обязан Джерри, и поэтому по­просил его пробежать круг вместе. Отважный юноша, стойко переносивший свои поражения, страдал. Он на­верняка должен бежать быстрее меня, прежде чем уйти из спорта.

Позднее, анализируя свое выступление, я не прекращал удивляться тому, что пробежал так хорошо, когда физически чувствовал себя разбитым. Был ли сильный вызов Джерри тому причиной или атмосфера больших состязаний, или, может быть, в моем организме выделилось больше адреналина, чем обычно,– не знаю. Однако соревнование научило меня правилу: отношение спортсмена к соревнованию никогда не должно зависеть от его физического состояния. И если Рон Кларк смог преодолеть тринадцатиминутный барьер, то это сделают и другие.

Я весьма скептически отнесся к претенциозному высказыванию Росса Мак Уиртера в «Обсервере», заметившего, что мое достижение «далеко перекрывает результаты в остальных видах легкой атлетики и может быть сравнимо лишь с толчком ядра Рэнди Матсона на 21 м 83 см. В соответствии с международными таблицами результат 12.52,4 на 3 мили эквивалентен результатам 3.50,1 на милю и 9,93 на 100 м». Такие сравнения довольно-таки бессмысленны, и я уверен, что вскоре другие спортсмены начнут показывать результаты, которые заставят пересмотреть эти таблицы.

А теперь, через четыре дня, предстояли соревнования в Осло. Билл Миллс был в Осло, и я надеялся схватиться с ним на дорожке, однако по прибытии в Осло узнал, что он не будет выступать на 10 000 м. Аудун Бойсон, организатор соревнований, старался сколотить сильный забег и спросил меня, не захочу ли переменить дистанцию и выступить на 3000 м. Нет, отвечал я, не захочу, потому что 10 000 м моя настоящая дистанция, на которой надеюсь установить новый мировой рекорд.

Я пробежал в Турку скверно и все-таки улучшил рекорд. Я не мог пробежать так плохо снова. Но как можно побить рекорд? Не хотелось говорить, но я рассчитывал преодолеть двадцативосьмиминутный барьер (об этом результате не думали многие, как о барьере, потому что никто к нему близко не приближался). Существовавший тогда мой мировой рекорд равнялся 28 минутам 14 секундам. Мистер Бойсен отнесся с недоверием к моему обещанию установить мировой рекорд, однако состязание осталось в программе, и моими соперниками стали Джим Хоген из Ирландии и Клаус Берсен из Дании.

Перед прибытием в Осло я разработал график бега, по которому должен был пробегать каждый из двадцати пяти кругов за 66 и 67 секунд. Я держал график в секрете из боязни, чтобы никто не высмеял меня. Я всегда люблю держать в голове график бега, следую ли я ему или нет – все равно. Получаешь большее удовлетворение, когда знаешь, как бежать, хотя и не надо позволять, чтобы график заслонил все остальное.

Вскоре, однако, стало очевидным, что о моем темпе придется лишь догадываться. Время по кругам объявлялось на норвежском языке, хотя какой-то человек и был поставлен на другой стороне, чтобы выкрикивать результаты по-английски, когда я буду пробегать мимо него. Но на стадионе стоял такой шум, что я услышал этого человека раза два, не более, (Шведское легкоатлетическое руководство тут же объявило, что никакой мой рекорд не может быть утвержден, так как я имел тренера, дававшего мне советь) со стороны дорожки. А я никогда раньше этого джентльмена и не видел!)

Выйдя со старта в лидеры, я подумал, что, может быть, поспешил с авансом мирового рекорда. Дорожка была взрыта, и я вынужден был бежать все дальше и дальше от бровки. Была совершенно ясная и простая битва только с часами, и моим гидом в беге служило поведение 20 000 зрителей. Конечно, на стадионе были установлены большие часы с секундной стрелкой – такие часы есть на каждом легкоатлетическом стадионе,– и я мог видеть результаты на доске, но это мало мне помогало. Я полагался больше на зрителей, изумительных зри­телей. Когда я прошел первые 5000 м за 13.45,0, возгласы одобрения превратились в непрерывное хоровое пение.

Трудно объяснить австралийцам и новозеландцам, что это такое, когда европейцы болеют за кого-то и побуждают его к действию. Европейцы мгновенно чувствуют, идет ли бегун по рекордному графику или нет, и могут сказать, есть ли угроза рекорду или нет в метании копья, едва только последнее выпущено из рук атлета. И, кроме того, они никогда не скупятся на аплодисменты.

Когда я бежал, надо мной грохотала громадная, ритмическая волна гула. Она преследовала меня по всей дистанции, и, бросая взгляды на зрителей, я видел как-то особенно возбужденные лица. Я обошел своих соперников на круг, но после четырех с половиной или пяти миль у меня возникло желание бросить бег, Я поборол это чувство и подгонял себя, воодушевленный пылом зрителей.

За три или четыре круга до финиша я, кажется, ожил. Появилось «второе дыхание». И вот окончательный результат: 27 минут 39,4 секунды – ошеломляюще! Когда я сорвал ленточку, зрители устроили потрясающую овацию, меня обнимали и поздравляли не только спортсмены, но и организаторы. (Результат был лучше моего старого мирового рекорда на 34,6 секунды.)

Я вернул себе также мировой рекорд на 6 миль, показав 26.47,0, что было на 24,6 секунды лучше рекорда, установленного совместно Миллсом и Линдгреном. Три барьера – тринадцать, двадцать семь и двадцать восемь минут – пали в течение недели. Я побил двенадцать ми­ровых рекордов в шестнадцати соревнованиях с конца мая, когда покинул Австралию. Это было замечательно. Теперь я регулярно звонил Хелен, чтобы справиться с тоской по дому. После забега в Осло мы снова разговаривали по телефону, и на этот раз мне удалось поговорить и с детьми, первый контакт почти за семь недель. Я думал, Маркус будет очень взволнован тем, что его отец установил такой рекорд. Никогда не забуду наш разговор.

– Алло, Маркус.

– Алло.

– Все в порядке... Папа... мой пистолет сломался! Моим заключительным выступлением в турне был бег на 5000 м в Париже. Ожидалось, что будет новый мировой рекорд, однако я понимал, что нуждаюсь по крайней мере в двухдневном отдыхе после забега на 10 000 м. Я был занят покупкой всяких вещей для дома (пистолеты для Маркуса и т. п.), чувствуя сильное истощение нервной системы.

Забег в «Шарлети Стэдиум» был ужасающим. Боб Шюль и Мишель Жази не выступали, но из Лондона прилетел жаждущий реванша Майк Уиггс, был заявлен советский чемпион Леонид Иванов, бежал Мохамед Гаммуди, олимпийский серебряный медалист в беге на 10 000 м. Он выступал и тренировался последние восемь недель в Париже и был очень хорошо подготовлен. Были заявлены также Боб Дэй и Джерри Линдгрен, а также несколько других ведущих бегунов.

Я планировал в первую очередь бег на выигрыш – прямой долг во всех соревнованиях. После довольно быстрого начала я пробежал круг в медленном темпе и снова резко пошел вперед. Все отстали, за исключением одного. Я обернулся посмотреть, кто это, и понял: Токио повторялось. Мохамед Гаммуди следовал за мной как тень.

Несколько ярдов пробежал я трусцой и спринтовал снова. На этот раз Гаммуди отстал. Теперь оставалось лишь удерживать разрыв или оставить что-нибудь про запас, если кто-нибудь попытается меня достать. Никто ко мне, однако, не приблизился. Я победил с результатом 13.32,4, на 6,6 секунды слабее моего мирового рекорда. Гора свалилась с плеч. Приятно было закончить свое турне победой. Теперь можно ехать домой.


Проблема высокогорья
Одна из проблем Олимпийских игр 1968 года в Мехико-Сити, которая беспокоила всех бегунов на выносливость, заключается во влиянии высокогорья. Город Мехико расположен в чашеобразной горной долине на высоте 2240 м над уровнем моря. Воздух на такой высоте разрежен. Кислорода в нем содержится на пять процентов меньше, чем в воздухе на уровне моря, а это означает, что спортсмены должны больше поглощать воз духа, чтобы обеспечить свой организм количеством кислорода, необходимым для эффективного выполнения мышечной работы.

В 1965 году были сделаны всевозможные предостережения по поводу того, что спортсмены будут рисковать, подвергая себя стрессу в атмосфере Мехико. Доктор Роджер Баннистер сказал, что некоторые спортсмены могут повредить свое здоровье, а другой британский эксперт предсказал даже смертные случаи от кислородного голодания в беге на длинные дистанции. В Австралии доктор Бранен Корриган, президент Ассоциации спортивной медицины Нового Южного Уэльса, утверждал, что наибольшему влиянию будут подвержены спортсмены в тех видах, продолжительность которых составляет более двух минут. Он разработал таблицу, которая показывала, на сколько процентов будут ниже результаты у легкоатлетов, акклиматизировавшихся в высокогорье и неакклиматизировавшихся. Вот эта таблица.

После своего турне по Европе и Америке я серьезно задумался над указанной проблемой, поскольку рассчитывал тренироваться до 1968 года, имея перед собой одну из целей – выступление на Олимпийских играх в Мехико. (Выступая на XIX Олимпийских играх в Мехико, Р. Кларк занял 5-е место в беге на 5000 м и 6-е – в беге на 10 000 м, уступив стайерам из африканских стран и в беге на 10 000 м советскому бегуну Николаю Свиридову.– Прим. ред.). Я захотел узнать, как эта «дырка в глотке», как назвал суть проблемы Миллс, повлияет на меня, и буду ли я в накладе, состязаясь против тех, кто более хорошо подготовил себя к разреженной атмосфере. Поэтому я и решил после выступления в марафоне в Японии выехать в октябре в Мехико с доктором И. Циммерманом, который был назначен моим менажером, на международные соревнования, проводимые Мексиканским комитетом по организации Олимпийских игр. Эти соревнования устраивались именно с целью разрешить спортсменам и специалистам медицины ознакомление с проблемой акклиматизации.

Незадолго до отъезда я проиграл чемпионат Австралии в кроссе на 10 000 м в Перте. Причиной тому была тактическая ошибка – я бежал по песчаной трассе в туфлях. Все местные бегуны выступали босиком, и один из них, Джим Лэнгфорд, весьма обещающий юный бегун на длинные дистанции, обошел меня на самом финише.

К тому времени, когда мы с Цимом отправились в Японию, я был в хорошей форме и вполне подготовлен к одному из редких своих выступлении в марафоне. Со­ревнование проводилось в теплую погоду; солнце и высокая влажность сделали его особенно жестким. После пяти кругов на дорожке я вышел в лидеры и продолжал увеличивать разрыв почти до половины дистанции. В это время ближайший бегун бежал в 1000 м позади. Затем, однако, жара взяла свое. Группа японцев постепенно лишила меня лидерства, и, когда за шесть километров до финиша меня обошли, я сошел с дистанции. Меня мучила не только жара – ступни были стерты и кровоточили. Я усугубил положение тем, что перед стартом не подрезал ногти. Соревнование выиграл Хидеки Хирошима.

Мы перелетели в Мехико, где собрались спортсмены из шестнадцати стран. Мексиканские организаторы оказали нам хороший прием. Нас обласкала также французская делегация. Руководители ее пригласили нас питаться в специальном кафетерии, который они наняли для своей команды, состоявшей из семидесяти человек. Нам предоставили возможность пользоваться услугами французской больницы в Мехико, а один из семи французских врачей взялся брать у меня каждое утро физиологические пробы.

Я понял, что все, что я читал или слышал ранее, настроит меня против климатических условий Мехико, и надеялся быть насколько возможно объективным после выступлений на 5000 и 10 000 м и тренировки к этим видам. Проблема тренировки представлялась очень важной, так как если бы оказалось, что тренировка на большой высоте нерациональна, я подумал бы над тем, чтобы тренироваться в 1968 году на меньшей высоте и прибыть в Мехико как можно позднее.

В первый день пребывания в Мехико я был удивлен тем, что совсем не почувствовал усталости, передвигаясь по городу. Действительно, хотя мы прибыли в город в 2 часа ночи, я вышел в 8 часов утра на тренировку и после 45 минут бега все больше и больше радовался своему хорошему самочувствию. Цим нашел, что мой пульс вполне нормален, так же как и степень моего восстановления после тренировки.

Позднее мы попытались связаться с различными олим­пийскими организаторами и с другими командами, заказали билеты на обратный полет и живо прогулялись по улицам. И снова никакого эффекта.

В результате этого опыта мое начальное предубеждение в значительной степени рассеялось, я уверовал в благополучное разрешение проблемы высокогорья. Поскольку мне оставалось только три дня для подготовки к состязанию на 5000 м, я решил во второй день провести прикидку на время на 3000 м, чтобы наблюдать свою реакцию на тяжелую соревновательную работу. Настроенный оптимистически, я пробежал первый круг за 65 секунд, установив темп, который надо было поддерживать семь с половиной кругов, составляющих 3000 м.

Уже на втором круге я начал уставать, а к третьему кругу был совершенно истощен. После четырех кругов продолжать бег было бессмысленно. Время по кругам оказалось такое: 65, 67, 70, 76 секунд. Я ощущал боль в мышцах рук и ног и сухость в гортани. Цим заметил, что я очень бледный и сильно потею, однако давление крови и частота пульса незначительно отличались от нормальных. Он сделал вывод, что на ранней стадии акклиматизации высотный эффект сказывается на циркуляции крови в мышцах, но не на сердечно-сосудистой системе.

В первый день я смотрел соревнования с большим интересом. Особенно меня привлекли бег на 10 000 м и стипль-чез. Мохамед Гаммуди взял в беге на 10 000 м весьма невысокий темп и победил с очень низким результатом, хотя его всю дорогу подгонял бегун из ГДР Юрген Хаазе. Результат в беге был на 3 минуты хуже их личных рекордов. Другие спортсмены, участвовавшие в состязании, японцы и мексиканцы например, выступили еще хуже. Лучший японский бегун показал результат на 4 минуты слабее своего лучшего времени.

В беге на 3000 м с препятствиями победителем стал Бенгт Перссон из Швеции, который незадолго до этого показал 8.34,5. В Мехико он пробежал на минуту слабее. Странной чертой этого соревнования была манера, в которой состязался Пэт Трэйнер из Соединенных Штатов. Он учился и тренировался в Америке на высоте около 2000 м в течение последних пяти месяцев. После медицинского обследования Пэта признали хорошо акклиматизировавшимся. Но результат он показал жалкий. Он финишировал двумя минутами позже победителя, и его время было хуже его личного рекорда на 3 минуты. Не понимая, что бег окончен, Пэт пробежал еще 150 м, а потом потерял сознание. Примерно с час врачи приводили в чувство Пэта. Когда я стал обсуждать этот случай с американскими докторами, они объяснили мне, что разница между реакциями организма на уровне моря и на высоте 2000 м незначительна в сравнении с таковой между уровнями в 2000 м и 2500 м.

В моем виде, беге на 5000 м, я планировал сохранять ровный темп возможно дольше. Вначале лидером был немец Лютц Филип, который решил, что взятый темп слишком медленный для него, и попытался увеличить его. После двух с половиной кругов лидерства он отстал от остальной группы и, имея результат 13.45,0 на эту дистанцию, смог показать лишь 16 минут.

После того как Лютц сдал, вперед вышел Миллс. Почти тотчас, однако, он фактически выбыл из соревнования. Билл позднее объяснил, что, когда он после сделанного им рывка вышел в лидеры, его охватило страшное утомление. Его кислородный долг оказался чрезмерным.

Я взял на себя лидерство, чтобы увеличить разрыв между собой и Биллом, и с этого момента мы с Мохамедом Гаммуди попеременно менялись местами. Третьим следовал Юрий Тюрин из СССР. За три круга до финиша у меня было еще достаточно сил, чтобы увеличить темп и попытаться отбросить назад обоих соперников. Но после ускорения я стал быстро уставать. С этого момента я сосредоточился только на одном – как бы дотянуть до финиша. Однако на финише мы с тунисцем были еще способны спринтовать. Русский израсходовал все. Мохамед выиграл у меня секунду, показав 14.40,6. Это был самый медленный бег с дней моей юности. Следует отметить, что Мохамед прошел трехнедельную подготовку во Французских Альпах и провел пятнадцать дней в Мехико.

Непосредственно после финиша началось состязание между Цимом и начавшими нас обследовать французскими врачами. Как у Мохамеда, так и у меня была боль в ушах и в глазницах и у обоих наблюдалась одышка. Мое лицо было пепельно-серым. Но когда мы оба отдохнули, никаких свидетельств того, что бег оказал на нас длительное вредное воздействие, не обнаружилось за исключением одного обстоятельства. Когда я приехал в Мельбурн, оказалось, что у меня стало на шестнадцать процентов меньше гемоглобина. Была ли эта потеря связана с моим пребыванием в Мехико или нет – неизвестно. Однако ослабления моей формы не наблюдалось. Через два дня после приезда я провел прикидку на 5000 м на университетском стадионе, ожидая, что в отсутствие соперничества результат будет низким. На финише зафиксировали 13.40,3, что было вторым лучшим результатом из показанных мною в Австралии. Это говорило о том, что соревнование в Мехико было для меня состязанием, проведенным в лучшей спортивной форме. Несколько недель спустя я также побил мировые рекорды в часовом беге и в бете на 2000 м.

В отчете Австралийскому олимпийскому совету, написанном мною по возвращении, я изложил две главные мысли:

1. Наши результаты в Мехико будут высокими, если мы позаботимся о подготовке своих спортсменов в условиях высокогорья в течение времени, не меньшего, чем затратят другие страны.

2. Высота повлияет лишь на бегунов на длинные дистанции, возможно, на пловцов на 800 и 1500 м, ходоков и шоссейников-велосипедистов.

Мой отчет гласил: «Что касается пункта первого, то мне известно, что французы создали большой лагерь в Форт-Ремо в Пиренеях и что русские также создали лагерь и в действительности проводят свои чемпионаты уже три года на той же высоте, что в Мехико. Американцы имеют базу в Колорадо. Я совершенно убежден, что немцы и другие нации последуют этому примеру в подготовке своих бегунов на длинные дистанции. Поэтому всякий австралиец, который приедет в Мехико, будет в невыгодном положении. И, если он не явно сильнее своих соперников, что очень маловероятно, он не покажет всего, на что способен в данный момент...

Единственное решение проблемы я вижу в том, чтобы наши спортсмены, если они смогут найти время и деньги, приехали в Мехико раньше остальных участников команды. Я был бы рад содействовать плану и намереваюсь со своей стороны выехать в Мехико за три месяца до Игр при условии, что буду выбран в команду достаточно рано, чтобы подготовиться. Само собой разумеется, я беру издержки на себя, считая мою последнюю по­пытку выступить на Олимпиаде заслуживающей того.

Решение для других членов команды может не быть столь простым. Я делаю свои выводы на основании бесед с боксерами, пловцами, велосипедистами. Думаю, что никто из них не испытал значительного воздействия высоты. На более коротких дистанциях на соревнованиях в Мехико, так же как в прыжках и метаниях, все участники были удовлетворены своими результатами и практически не нуждаются в каком-то предварительном пребывании в Мехико перед состязаниями. Лучший пример этому, возможно, прыгун в высоту Шилликовски, который прыгнул на 215 см (лучший его результат) после двух с половиной днем пребывания в Мехико.

Наконец, я готов принять участие в обсуждении любого аспекта наблюдений в Мехико, о которых упомянуто Мною выше, с Вами или вверенным Вам комитетом в любое время. Я думаю, что мы должны учитывать специфику соревнований, проводимых в высокогорье, а также, что Олимпийские игры в наши дни играют важнейшую роль в спортивной жизни каждой страны».