В. шильдер кубанская охота Его Императорского Высочества Великого Князя Сергея Михайловича в 1894 году

После обеда обрывки облаков, заполнивших под нами ущелье р. Киши, не развевались уже больше в насытившемся влагой воздухе; они налетали снизу, густым туманом заволакивали наш лагерь и заслоняли солнце; часам к трем их продуло обратно ветром, неожиданно изменившим свое направление. В четвертом часу брали загоном без всякого успеха ближайший «лесной гай».

Пробираясь дремучим хвойным лесом на свой номер, я был поражен, увидав в трех местах гладко выбитую землю в сажень длины и аршина два ширины. Охотники назвали эти места зубровыми точками и указали на одном из них довольно ясный след зубра, который имеет будто бы обыкновение пастись в продолжение 3, 4 дней в известном районе, и при этом приходит стоять всегда на одном и том же месте, которое быстро вытаптывается под его непомерною тяжестью.

Вернулись в лагерь поздно. Луна светила на безоблачном небе, и возникавшие опасения относительно перемены погоды к худшему разорялись вместе с облаками.

Явившись по обыкновенно после ужина к костру за получением приказаний Великого Князя на завтрашний день, Щербаков не пропустил случая позабавить нас своими рассказами, между прочим, о приключениях богомольцев, которые ходят в монастырь за главный хребет за берег Черного моря*). Из Псебая идут на Бурное и

Решено было взять завтра загоном давно желанный Георгиевский гай. В этом гое великий Князь предполагал стать на облюбованный Его Высочеством в прошлом году №6. Охотники особенно хвалили крайний верхний номер в весьма труднодоступных скалах. самого утра Великий Князь мне твердил шутливо: «Вас нельзя пускать в скалы, вы женаты, и я за вас отвечаю». Сколько я ни протестовал против этого, Великий Князь оставался неумолим. Пенять приходилось, в сущности, на самого себя – не надо было передавать Великому Князю просьбу лиц, заинтересованных в ограждении меня от опасности. С этим я заснул, и эта же мысль досаждала меня с утра 30 августа.

Выступили из лагеря в 5¾ ч. утра по тому же пути, как и 28 августа, в верховья р. Бамбака, и далее, на Джугу, к Георгиевскому гаю. Спешившись под седловинкой близ Андреевского гая, пошли к номерам, распределенным между нами по жребию. Подойдя к краю глубокой котловины, охотники увидали в ней туров. Пришлось приостановиться и дать им спокойно отойти за скалу, раньше, чем продолжать расстановку номеров. К величайшей моей радости, Великий Князь неожиданно согласился пустить меня в скалы и дал мне свои кошки*). Я был в восторге, очень скоро применился к ходьбе с кошками и,
*) небольшие круглые железные подковы с шипами, прикрепляемые ремешками на середину ступни
дойдя до самого трудного места в скалах, передал штуцер Жукову; отсутствие на плечах этой тяжелой ноши чрезвычайно облегчает ходьбу; когда кошки плотно подтянуты, руки свободны, и не боишься ушибить ружье об скалу, - пройдешь где угодно, особливо имея в перспективе серн и даже затаенную надежду на туров.

В 7¼ ч. Жуков предложил мне остаться на небольшой углубленной площадке и продолжал свой путь вверх по скалистому гребню.

Хотелось осмотреть близлежащую местность, но идти было некуда: справа крутые уступы над котловиной, предо мной — продолжение гребня скалистого хребта, и влево, за спиной, узкая, вдававшаяся ко мне острым углом, отвислая круча; заглянуть в нее я буквально не решался. Смиренно усевшись на площадке, положив под правую руку запасные патроны, я пробовал определить расстояние до тех пунктов, на которых, по моим соображениям, могли показаться серны. Сидеть пришлось в совершенной тени, а в этом случае мои глаза неотчетливо различают мушку в тесной прорези прицела.

Загонщики были заведены на этот раз удачно. 14 туров не успели улизнуть из гая: они наткнулись в скалах на боковую цепь; на нашем левом фланге их заворотили Чепурнов с Жуковым; последний носился по скалам, как по гладкому, кричал, свистел, шипел и размахивал руками. Вот туры показались из-за скал, шагах в 300 от меня. Едва я успел поднять прицел, как они скрылись и, вынырнув из-за бугра, становились шагов за 100 от меня. Боясь, что они тотчас же опять исчезнут, я ударил по самому большому и, признаюсь, был настолько неспокоен духом, что положительно не помню, опустил ли я прицел?... Туры полыхнулись, сделали как бы перестроение и опять остановились. Посылаю вторую пулю и вижу, как один взвился па дыбы и вывернулся назад. Часть туров кидается вправо, другая, большая, продолжает наступление на меня. Зарядив оба ствола, стреляю в третий раз; наконец, когда они, продолжая стремительную на меня атаку, врассыпную бросаются в скалистую расщелину за моей спиной, и я ожидаю, что вот-вот который-нибудь наступит на меня, – посылаю четвертую пулю. Туры, как горох, сыпались в кручу, перескакивая зигзагами с одной стороны расщелины на другую и находя точки опоры в выветрившихся скалистых иглах и ничтожнейших шероховатостях отвесных скал.

Вправо послышались выстрелы товарищей; затем в котловине показались серны; большой табун штук в 40 разбился на партии штук по 12. Вытянувшись гуськом, они твердо держались раз избранного направления и если решались прорваться на загонщиков, то как бы те ни кричали и ни гонялись, и сколько бы ни стреляли на воздух, – серны не меняли направления. Ко мне они не приходили ближе 300-400 шагов, и я сидел в томительной неизвестности о результатах моих выстрелов, удивляясь, что не видел, как туры валились после них. Под конец гая стреляли еще на правом фланге.

Загон кончился. Слышно было, как Великий Князь приказывал загонщикам из кручи двух туров. Был момент, когда я по наивности вообразил, не прошли ли туда раненые моими первыми выстрелами. Подошел Жуков, осмотрел впереди лежавшую местность – ничего. Заглянул в расщелину, оказавшуюся единственным в этом месте выходом из котловины, – «кажется, лежит, надо податься еще вперед». Страшно было смотреть, как он, прилепившись к скале, продвинулся шагов на пять вперед над пропастью. Какие нужно иметь нервы, чтобы смотреть при таких условиях вниз, не испытывая головокружения и не поддаваясь притягательной силе бездны!

– Черт с ним, с туром!.. полезай скорей назад!

– Кажется, лежит; желаете посмотреть?- хладнокровно приглашал Жуков, вытягивая и выворачивая шею, чтобы, не отделяясь телом от скалы, через плечо лучше разглядеть под собой тура.

– Благодарю покорно. Лежит? верно?

– Лежит, лежит, теперь хорошо видать.

– Ну вот и отлично, а как его достать?

– Достанем как-нибудь. Я думаю, отсюда надо спускаться на веревках, потому с той стороны, снизу никаким родом не подойти. Тут только туры да жераны могут… это самый ихний лаз; ни тут, ни там нет другого прохода.

– А ведь я-то этого не подозревал и рановато начал стрелять. Следовало выдержать – они бы сами ко мне пришли… Ведь они под конец меня едва не затоптали. Теперь я понимаю, что вон оттуда они меня даже и не видали в тени. А как только они вынырнули из-за того бугра и остановились, я подумал – кончено! заметили и сейчас повернут прочь от меня.

– Это ничего, что остановились; они так постоянно в скалах останавливаются и озираются.

Забрав свои пожитки и передав ружье Жукову, я благополучно спустился и присоединился к товарищам. Начались расспросы и рассказы: Великий Князь убил двух туров, гр. А. В. Гудович – серну; Ф. И. Краткий не остался на указанном ему месте и неудачно выбрал себе позицию, с которой не мог видеть прошедшего поблизости от него молодого тура; доктор стрелял на расстояние, устраняющее всякую вероятность попадания. Большой табун серн, штук в 50, направлявшийся до начала загона в котловину, прорвался на правом фланге загонщиков от преждевременного их крика, когда они еще не сомкнулись с боковой цепью на левом фланге загонщиков. Великий Князь приказал, чтобы загонщики почем зря не кричали и не палили на воздух, но главным образом старались дружней наступать, не разрываясь и не разравниваясь. Вместе с тем, обратившись к нам, Великий Князь заметил вполголоса: «Требовать это, конечно, нужно, а исполнить это требование с таким количеством загонщиков (не более 32-х) на таком необъятном пространстве, да при подобной невозможной местности – совершенно немыслимо»…

Конечно, нужно быть довольными тем, что есть, считали охотники, которым посчастливилось 30 августа быть в Георгиевском гае.

Не то выражали лица тех, которых капризная судьба обошла своими милостями.

После закуски решено было А. А. Павлову отправиться в Андреевский гай; Ф. И. Краткий пожелал пойти вниз к р. Кише; Великий Князь намеревался по пути домой заглянуть в скалы над истоком Бамбака. Принесли добычу; все туры оказались самками. У одной из убитых Великим Князем при падении отломались оба рога и все кости были переломаны; особенно красива была другая, убитая Его Высочеством, туриха с небольшою темною бородкой. За моей в кручу лазили при помощи веревок; она тоже сломала себе рог и пробила затылок.

Для обратного пути избрали кратчайшую, но очень узкую тропу, про которую Щербаков вперед сказал: «трудновато будет, ну да ничего».

Действительно, за все 18 дней в горах не пришлось испытать того неприятного чувства, которое мною на минуту овладело, когда я увидел, как из-под задних ног лошади ехавшего предо мной атамана Беспрозванного вырвался большой камень и полетел вниз. Лошадь как бы присела на зад, но скоро справилась; тем не менее, Беспрозванный счел необходимым наградить ее за это нагайкой.

По пути домой я заглянул, на счастье, в ближайшие к лагерю скалы, но никого в них не оказалось. В версте от лагеря я догнал доктора М. А., который спешился и с бердановским карабином в руках подкрадывался к каким-то птицам. Стайка в пять, шесть штук врассыпную перемещалась перед ним по тропе.

– Что это за птица?— спросил меня доктор.

– Жаворонки. Вы их хотите пулей?

– Нет! я только хотел попробовать выстрелить.– С этими словами М. А. так засмеялся, что я не мог не начать ему вторить.

Вскоре в лагерь вернулся и Великий Князь. Пообедавши в самом лучшем настроении духа, сложили из добычи Георгиевского гая группу, и Великий Князь снял с нее фотографию. Затем стали взвешивать каждую штуку. Туры без кишек весили: 2 п. 30 ф., 2 п. 20 ф. и 2 п. 10 ф.; серна гр. А. В. Гудовича 1 п. 20 ф., а великолепный черный козел, которого в 5 ч. привез из Андреевского гая А. А, Павлов, - ровно 2 п. Позднее всех прибыл в лагерь Ф. И. Краткий; он один вернулся в этот день ни с чем и в совершенном изнеможении. В довершении неудачи, он окончательно растер себе ногу и не мог придумать, во что бы на завтра ее обуть. Повар Семен выбрал лучшие части добычи на свою кухню; остальное Великий князь приказал разделить между охотниками, казаками и погонщиками вьюков.

– Ну, сегодня, по крайней мере, шашлыки будут жариться до часа ночи, - заметил атаман Беспрозванный. – Положенную мясную порцию даже не берут сегодня, отказываются.

Повар Семен ухитрился испечь к обеду пирог; вечером он подал на третье блюдо жареный gigot тура; что касается последнего, сладкого блюда, то по преимуществу фигурировала в разных видах малина. Ее во множестве приносили из лесу; с виду она крупнее нашей лесной малины, но не столь ароматична. Перезревшая черная смородина приторна до отвращения.

Приходил табунщик Якуб сообщить, как он наткнулся в лесу на сонного медведя: «Видмедь кричал, мышь кричал, видмедь убежал».

Под конец Ф. И. Краткий допрашивал Лабазана, оправившегося от лихорадки, сколько он полагает в районе охоты Великого Князя зубров — без преувеличения?

– Сот до семи, – отвечал тот, подумав.

– Не может быть!

– Верно, я вам говорю.

– А сколько ты их в своей жизни убил?

– Всех убил 18 штук. Только их надо бить не теперь, а в июне месяце, когда они поедят, поедят, да к соленому источнику, поедят и опять к источнику.

— К какому источнику?

— Да ко всякому... Где он только есть, там и садись и дожидайся. А теперь неизвестно, где его искать. Место обширно. Уж сколько я сегодня обошел – на свежий след не напал.

Великий Князь спросил Лабазана об образе жизни зубров.

— Да так, ходят себе, что скотина.

— А раненые не бросаются на человека?

— Чего бросаются!.. сказано, как есть скотина.

По внешности Лабазана, напоминавшей русского крестьянина, и по отсутствию акцента в его речи, никто бы не признал в нем лезгина. Сообщенные им сведения о зубрах дополнил Щербаков, со слов охотника Кожевникова, находившегося на Бамбаке, когда здесь строили барак.

— Тут шумели и огонь постоянно жгли. А раз под вечер зубра вышла вон на тотъ бугор; все видели; жрет себе траву и на людей не глядит. Её, конечно, не пугали, а вволю все насмотрелись с этих самых мест. Большая такая. Потом, значить, наевшись, зубра ушла и больше уже ее не видали.

Ф. И. Краткий утверждал, что видел ниже Георгиевского гая, под Джугой, на безыменной речке, впадающей в Кишу, свежие следы зубра; даже вдавленный копытом в землю зеленый лист травы не успел вполне завянуть. Там же, за несколько дней, Жуков наткнулся на трех лежавших на поляне зубров. Охотники указывали Великому Князю на самые нижние отроги Джуги, в верховьях р. Киши, как на место где англичанину (Литльдель) удалось убить зубра. Не теряя надежды добыть где-нибудь зубра, Великий Князь приказал на будущее время тщательно исследовать весь верхний бассейн Киши. На завтра было предположено перейти лагерь, называемый Челипси. Жаль мне было расставаться с Бамбаком. От добра не ищут; меня же здесь миновали даже мелкие, постигшие товарищей невзгоды, в виде сильно сожженного южным солнцем лица, потертых ног и сильного насморка. Но Щербаков обнадежил, что впереди нас ожидают места ничуть не хуже здешних. К тому же начинался рев: в стороне лесистого склона к р. Кише по вечерам уже не раз отзывались олени, а они-то и были впереди, в лесистых участках охоты, тогда как мы до сих пор подвизались здесь по преимуществу в области лугов.

31 августа в 5½ ч. утра термометр показывал + 7° Р. Такая высокая температура, после белой росы последних трех дней, показалась мне подозрительной. Казак, подымавшийся к лагерю от водопоя у родника, заметил своему товарищу: «какой нынче сырой воздух», замечание вполне верное: за три дня воздух действительно насытился влагой, которую на нас нагоняло со степи. Утро было облачное, ветряное. Погода хмурилась и не внушала доверия.

Выступили в 9 ч. утра все по той же дороге к верховью Бамбака. За речкой тропа на Челипси сворачивает влево и извивается правым ее берегом. Падение тропы гораздо меньше падения речки. Постепенно вдоль нее спускаясь, мы, тем не менее, вскоре оказались на десятки сажень выше самого русла Бамбака. Нам указали на скалы Парныгу, под которые свалилось в грозу и, разумеется, погибло большое стадо горской баранты. Кости овец, говорят, и посейчас там валяются грудами. Когда мы спустились из района роскошных альпийских лугов в полосу начала произрастанья древесных пород, стал накрапывать дождь. Прежде всего, начали попадаться на нашем пути обширные заросли низкорослого рододендра, на который за последние два дня особенно жаловался измучивший себя Ф. И. Краткий. Нога скользит по гибким и гладким стеблям рододендра; поднимаясь в гору, в этих кустах делаешь шаг вперед и съезжаешь на два назад. Ниже пошли бурьяны, и вместо ели и пихты, растущих обыкновенно выше всех других крупных древесных пород, стала попадаться береза, рябина, клен и между ними кусты черной и красной смородины, малины, шиповника и др. Лиственные деревья кустятся и не достигают больших размеров, напоминая собой молодняк, вырастающий на пнях вырубленного, лиственного леса. У основания они сильно выгнуты книзу, очевидно снегом, который клонит и надламывает их под гору; освободившись от него, верхушки тянутся вновь по вертикальному направлению и, таким образом, деревья смолоду изгибаются у основания.

Дождик, между тем, стал настолько прибавляться, что потребовались непромокаемые плащи. Версты за три или четыре до впадения Бамбака в Уруштен тропа поворачивает вправо, огибает горный отрог с дремучим пихтовым лесом, спускается к речке Челипси, пересекает ее, постепенно подымается, огибает другой отрог и выходит опять на пастбища. Прошедшие перед нами вьюки с кухней размесили черноземную почву на переездах чрез ручьи, и, к немалому смущенью Щербакова, наши лошади вязли в них по колено. Эта тропа проложена охотниками, по приказанию Великого Князя, в текущем году, вместо очень трудной горной тропы чрез Джугу, и Щербаков хотел похвастать ее исправностью; он даже предвидел неудовлетворительность тропы на переездах и распорядился с исправлением, да вот — вьюки испортили дело. Что же касается старой горной тропы, говорят, там встречались такие места в скалах, что было необходимо снашиваться и проводить лошадей в поводу. Приказание Великого Князя проложить новую тропу встретило первоначально всевозможные доводы о затруднительности и даже невозможности его выполнения, но отданное раз, оно не было отменено, и в результате получилась новая, прекрасно устроенная тропа и удобное сообщение между лагерями на Бамбаке и в Челипси.

Когда мы подходили к лагерю, расположенному в редком березовом лесу на высоте 6.700 фут., дождь пошел не на шутку: в полуверсте ничего не было видно; впрочем, раскат грома внушал надежду на то, что дождь будет непродолжительный. Переход мы сделали без привала, менее чем в 3 часа времени, и в 11¾ были на месте. Несмотря на раннее выступление с Бамбака вьюков с кухней, они пришли сюда немногим раньше нас, и у повара Семена было не все налажено для обеда; в свое оправдание он почтительно доложил Великому Князю: «Вьюки немножко потихоньку ходят».

Барак в Челипси ничем не отличается от предыдущего на Бамбаке, и мы расположились в нем тем же порядком, как и в первом. Дождь держал нас в бараке арестованными. В целом лагере не было видно ни души и даже но слышно голосов. Все забились в дощатые балаганы и залезли под развешенные на сошках бурки.

Часам к четырем дня не было никакой надежды на погоду; дождик шел не переставая, как вдруг, к общему удивлению и радости, он сразу перестал барабанить по крыше, ближайшие горы стали виднее, а густые серые облака — посветлее в западном направлении. Общее настроение тотчас же переменилось; лагерь оживился; казаки затянули песни, и все мы повылезли из барака. Исчезавшие куда-то на время дождя, но все же изрядно промокшие цыплята Семена, теперь тоже появились, торопливо шныряя между людьми и спеша наглотаться чем-нибудь перед своим ранним сном.

Когда туман еще немного рассеялся, на вершинах окружавших нас гор, к общему удивленно, увидали снег. На склоне, за нашим бараком он лежал не далее версты от лагеря и далеко не доходил до полосы леса. Снеговая линия не резко, но, в общем, удивительно правильно распределялась по вершинам в одной горизонтальной плоскости. Температура упала с +8° на +2° и по всем признакам должна была идти еще на убыль. Великий Князь приказал законопатить самые широкие щели между рассохшимися досками барака. Заметив, что длинная, во всю стену, полка в нашей комнате, поддерживается всего двумя большими гвоздями, я усердно принялся за сооружение под нее кронштейна. Атаманы послали людей за материалом для костра.

Так прошел час; сплошные серые облака разорвались, и свет стал энергичнее прорываться со стороны заката. Свежий снег на вершинах Ачипсты, Уруштена и Мастакана чуть-чуть заалел, точно от слабой утренней или вечерней зари; как вдруг, косые лучи заходившего солнца ворвались в мрачное ущелье Уруштена и озарили темный хвойный лес, расстилавшийся ниже лагеря. В тылу у нас высокие отрог Джуги скрывал склонявшееся к закату солнце, но оно завоевывало все большее и большее пространство в ущелье; свет его быстро распространялся вверх по склону и вскоре достиг бледно-розовой нарядной ее вершины; серые скалы, к которым не пристал снег, придавали ей оригинальную пестроту. В глубине ущелья над темным лесом ползли обрывки седого тумана и из-за высокого отрога Джуги, в тылу лагеря, лезли редкие, ярко освещенные облака. Еще несколько минуть и вся очаровательная панорама гор осветилась невидимым для нас заходящим солнцем; но не надолго: из ущелий быстро поползли по горам тени, а в верхних облаках ежеминутно менялись и меркли оттенки разнообразнейших огненных красок. Над перевалом, на темно-синем горизонте выступили багровые пятна и придали ему фиолетовый оттенок.

Между тем, из лесу натащили материала для костров, приволокли про запас целые деревья; сухой валежник, слегка смоченный дождем лишь по поверхности, разгорался чрезвычайно быстро и чрез несколько минуть среди лагеря, точно пожар деревенской избушки, пылал и гудел исполинский костер. К нему потянулись все, кому было необходимо обсушиться или хотелось погреться. У костра состоялось, по обыкновенно, совещание о завтрашнем дне, но вопрос о том, брать ли который-нибудь гай загоном или идти с подхода, оставался нерешенным и в зависимости от погоды. Мы не расходились до тех пор, пока на совершенно чистом небе из-за гор не выплыла почти полная луна и, залив своим таинственным светом роскошную картину, не придала ей новой прелести. В воздухе царила полная тишина; но уже во время ужина поднялся ветер и на луну стали налетать обрывки высоких облаков. Погода вновь вызывала всеобщие опасения. Температура упала до 0°.

В 10 ч. вечера улеглись спать, довольные исправным действием железной печки; но уже в час пополуночи я не мог спать от холода и шума страшного ветра, врывавшегося во все щели барака. Одевшись и выйдя посмотреть на погоду, я ужаснулся силе ветра, не понимая, каким образом он мог так свирепствовать с той именно стороны, где высокий отрог Джуги, казалось, должен был защищать от него лагерь. При этом, невольно пришел на память рассказ о том, что в Новороссийской бухте, расположенной у подножия высоких гор, считается опасным не морской ветер, но обратный, так называемый «бора», с неимоверною силой низвергающейся на рейд прямо с гор.

Костры в лагере догорали, и не было видно ни души: все попрятались от бешеного ветра, периодические порывы которого становились все чаще и сильнее. Барак трещал, и в минуты самых неистовых порывов содрогался до основания. Больше всех страдали в бараке от холода Великий Князь и гр. А. В. Гудович; они помещались у наружной стены, с наветренной стороны. Я принялся топить очень быстро накалявшуюся печку; к ней приблизился Великий Князь, и мы промаялись до третьего часа, пока температура в бараке в значительной мере не повысилась. В 4¾ ч. пришел камердинер Великого Князя, Кухареич, доложить, к общему нашему огорченно, что Щербаков не считает возможным взять загоном Паговский гай, так как на скалах сейчас, за ветром нет никакой возможности удержаться. Нельзя также брать лесного Петровского гая, потому что в лесу на каждом шагу может убить падающим деревом. Делать было нечего, приходилось покориться судьбе и потерять день. Наружный термометр все еще стоял на 0°, но пролитая с вечера на крыльце вода и грязь на тропинке замерзли. Я опять принялся за спасительную печку; затем ничего больше не оставалось делать, как попытаться продолжать спать под звуки не вовремя разгулявшейся бури.

1 сентября поднялись около 7 час. утра. На солнце было +3°; небо ясно, и порывы ветра ничуть не меньше, чем ночью. Чины охотничьей команды принялись тщательно конопатить и обмазывать глиной щели барака, а мы стали сообща сооружать из обрезков досок стол, и пока нам разыскивали гвозди, имевшиеся у буфетчика Валдохина, мы пробавлялись пережженными, выдранными из-под угля и пепла потухшего костра. После стола соорудили еще полку и скоротали таким образом время до одиннадцати часов дня. Между тем, почти весь снег согнало на солнце, и ветер несколько остепенился. За одну ночь окружавший лагерь березовый лесок заметно поредел, а уцелевший на нем лист пожелтел и побурел.