В. шильдер кубанская охота Его Императорского Высочества Великого Князя Сергея Михайловича в 1894 году

Щербаков ходил с товарищем заглянуть в Паговский гай и видел в нем 17 туров, серны же – ни одной; все, как видно, спустились в ельник. Великий Князь ни за что не соглашался отправиться на туров с подхода и ради нас, гостей, решил брать сообща после полудня Петровский гай.

Выехали в 2 ч. по дороге на Бамбак и через 15 м. были уже на месте. Направляясь на крайние нижние номера, наткнулись в смешанном, по преимуществу хвойном, лесу на оленя с двумя ланями и инстинктивно схватились за ружья; но олени оказались проворнее нас. Мне достался хороший, достаточно открытый номер, однако невыгодное направление ветра – от нас на загонщиков – не обещало большого успеха.

Вскоре после сигнального выстрела передо мной в чаще хрустнули раз едва сухие сучки, зашелестели ветви кустов, и шагов за 100 показался шедший в вполоборота налево большой олень. «Как бы опять не оскандалиться», промелькнуло у меня в голове, и я крепко сжал в руках штуцер. Но олень неожиданно остановился за вековой в три обхвата пихтой, шагов за 70 от меня, и больше я его не видал…

Затаив дыхание в ожидании, что он пойдет дальше по прежнему своему направлению, или свернет по линии на соседа, причем тоже можно будет стрелять, я считал секунды, которые он простоял за пихтой. Предательский ветерок испортил все дело: олень остановился, потому что светрил меня. Постояв несколько секунд и смекнув, где опасность, он круто повернул за деревом и поспешно ушел, да так ловко, что от всего громадного оленя мне ничего, кроме концов широких, ветвистых рогов, из-за дерева не было видно. Я даже скорей слышал, чем видел, как он хитро удалялся обратно в загон.

- По крайней мере, опасность тебя еще не вполне миновала, бисова скотина, - подумал я с досадой, - авось тебя выставят на более счастливого, чем я, товарища.

Под конец загона, через номер от меня, раздался выстрел, по расчету – Ф. И. Краткого. «Ну вот и отлично, он стреляет, только когда уверен в успехе выстрела»,- решил я про себя. Затем было слышно еще два выстрела ниже последнего номера.

Пришли загонщики; на меня вышел Ковальчук, погонщик моего вьюка, и мы осмотрели место, по которому прошел олень; оно оказалось дальше от меня, чем я рассчитывал. Снизу подошли А. А. Павлов и Ф. И. Краткий; последний стрелял не по оленю, но по медведю, который с ревом покатился после выстрела вниз; его прикончил охотник. Ф. И. чрезвычайно радовался медведю, но до тех пор, пока нас не нагнали охотники, которых он несколько раз переспросил, действительно ил они видели мертвого медведя, Ф. И. все не решался верить выпавшему, наконец, на его долю успеху.

Доктор М. А. на первом верхнем номере не мог нас дождаться и что-то нам кричал навстречу. Оказалось, что спугнутые нами до загона олень и две лани прошли мимо него до сигнального выстрела для наступления загонщиков, и он не решился стрелять, чтобы не ввести загонщиков в заблуждение…

Притащили в лагерь медведя средней величины с очень длинною мордой и почти без кишек, которые, говорят, тащились за ним шагов на 30 от того места, где он растянулся в бурьянах. Их намотал на палку и не поленился принести в лагерь один из загонщиков. Предпоследний выстрел в Петровском гаю был промах по оленю охотника, шедшего с загонщиками: Великим Князем было приказано охотникам убить, если тому представится случай, оленя для музея Императорской Академии Наук.

2 сентября поднялись рано, но по совету Щербакова немного повременили с выступлением, в надежде, что разыгравшийся опять за ночь ветер стихнет. Около 7 час. утра выехали в Паговский гай. Выпавший ночью снег значительно спустился против вчерашнего и захватил даже верхнюю полосу лесов, т.е. слегка и наш лагерь. Выше лагеря земля, лужи и даже ручейки позамерзли.

Паговский гай самый возвышенный из всех, в которых мы побывали в 1894 г. Номера расположены в нем на высоте 9200 ф. Спешились неподалеку от чудного горного озера в котловине под массивною скалой и с трудом стали спускаться на плоскогорье к номерам. На этом крутом подъеме немногочисленный наш отряд сильно растянулся. Далее, с края плоскогорья увидали в котловине туров и продолжали с удвоенною осторожностью взбираться еще выше на последние, крайние номера, с которых была видна вся стрелковая линия. К немалому нашему ужасу увидали, что доктор М. А. не остался на указанном ему месте, а резким черным пятном подвигался в бурке к краю плоскогорья, чтобы заглянуть в котловину. Долго и усиленно ему махали, пока он не заметил, наконец, наших сигналов и не вернулся на свое место.

Едва я уместился на обледенелых каменных глыбах и был подан сигнальный выстрел загонщикам, как я увидел внизу, в котловине, человека, которому, по моим соображениям, там было совсем не место: слишком близко перед нами очутился он один в самом начале загона. Но вот, Жуков вверху засуетился, закричал, забегал и, швыряя вниз каменья, заворотил-таки туров на нас; они шли прямо на Великого Князя, но вдруг кинулись вниз, заворотили круто назад и безнаказанно вышли из гая.

Оказалось потом, что за отсутствием опытного и отлично знакомого с местностью Чепурнова, отправленного с Кожевниковым к главному хребту для разведок на «туровые горы», загонщиков заводил сегодня Ермоленко, не захватив при этом доброй половины гая. У него не хватило людей, так как он поначалу ставил своих односельчан, кумов и сватов, по их просьбе, слишком густо. Не захватив продольного в котловине хребта, загонщики но только выпустили, но скорей выгнали назад из незанятой половины Паговского в Андреевский гай стадо серн, штук в 50, и вышли против нижней половины стрелковой лиши; мы же наверху остались в стороне от загона и человек, которого я видел в начале гая, представлял из себя последнее звено нижней боковой цепи, которая далеко не сомкнулась с Жуковым. В ожидании туров Великий Князь не стрелял по сернам, которые затем скрылись и никому на глаза больше не попадались. Другой табунок в 5 штук вышел на правом крыле на А. А. Павлова, и он уложил большого козла. Великий Князь сделал выговор охотникам и загонщикам, и мы вернулись из Паговского гая с одним только козлом. Великий Князь собирался взять его завтра второй раз загоном, сегодня же, после полудня, мы должны были разойтись и попытать счастье с подхода.

Мне достались скалы по пути на Бамбак; проводниками были назначены охотник Выходцев и Крутенко, кандидат на должность охотника, человек еще очень молодой, но основательно знакомый с горами и опытный охотник: с раннего детства он принимал участие в промысловых oxoтax отца и братьев, по преимуществу на медведей и кабанов. Мы выступили в 1½ ч. дня и через час езды, бросив лошадей за речкой Челипси, ползли под скалы; добрались до них через 1¼ ч., но ни одного живого существа там не нашли. В интересах охоты право пользования пастбищами в окрестностях Челипси приобретено Великим Князем: стада и табуны сюда не допускаются; тем не менее мы нашли места, выхоженные скотом, и охотник Выходцев несколько раз повторил с негодованием: «Это все азиаты! надо же, куда забрались!» Отсюда мы перевалили чрез отрог Парныгу в направлении к Бамбаку и очень густым березняком спустились к небольшой речке. На пастбищах попадались большие заросли рододендра, называемого охотниками рододовником или попросту рододой; в них любят забираться горные тетерева; но мы решительно никого не вспугнули, хотя следов оленей и кабанов видели много.

Выйдя на новую тропу с Бамбака в Челипси, пошли назад к лагерю. На значительном протяжении на тропе были видны свежие, не затоптанные следы оленя, бежавшего, вероятно, от вчерашнего шума в Петровском гае. Приближаясь к лошадям, отчетливо слышали два отдельных выстрела, по всей вероятности Великого Князя, или гр. А. В. Гудовича. В лесу спугнули черного тетерева и приметили много рябиновых деревьев со свежеобглоданною оленями, а может быть и зубрами, корой. Прибыли в лагерь в 5 ч. Было холодно, ветрено, сыпала крупа. Через час подъехал Ведший Князь, гонявшийся за турами в Паговском гае. Его Высочеству испортила дело пара вспугнутых им горных тетеревей, которые привлекли своим шумным полетом внимание осторожных туров в его сторону. Пришлось по ним стрелять совсем невмеру, шагов за 400. Стрелял Великий Князь и по сернам неудачно, а под конец, на близкое расстояние, тоже по серне, случилась осечка. После 7 ч. вечера в совершенной темноте приехал из Андреевского гая гр. А. В. Гудович, единственный, убивший в этот день на вечерней охоте серну. За поздним временем пришлось оставить ее до завтра на месте. Позднее всех пришел А. А. Павлов, о котором мы все серьезно начинали беспокоиться. Он подходил внизу в балке к оленю, ревевшему под скалами, и когда спустился с охотником со скал, то попал в такие бурьяны, где в десяти шагах ничего нельзя было видеть. Пришлось вернуться ни с чем. «За ужином к нам залетали на крытый балкон снежники. Ветер крепчал каждую минуту. Луна то пряталась, то выглядывала из-за бешено мчавшихся разорванных туч, посылая в промежутки между ними снопы бледных лучей. Носившаяся в воздухе снежная пыль увеличивала контраст между не резко разграниченными, параллельными полосами света и тени Как видно, погода не обещала ничего утешительного и на завтра.

Прислуга между тем поусердствовала и натопила железную печь до такой степени, что в первой комнате едва можно было вытерпеть жару: под потолком было градусов 30. Ночью мы сами поочередно поддерживали в печке священный огонь. Один из импровизированных истопников-добровольцев наложил полную печь дров. Не успели они хорошенько прогореть, как порывом ветра выкинуло дым в комнату. Истопник кинулся открыть наружную дверь, но товарищи энергично запротестовали, предпочитая, чтобы резавший глаза дым рассеялся сам собой, но не терялась драгоценная теплота. Общими усилиями ее удалось-таки поддержать в бараке до самого утра.

3 сентября денек был серенький, перепадал снежок, порывы ветра были уже не столь часты и сильны, и па одной только вершине Ачипсты все еще продолжалась сильнейшая метель. Пообедав и дав уложиться кухне и буфету, выступили в 11 ч. утра на следующий лагерь, на поляны Уруштена. Вьюки с нашим багажом ушли утром вперед.

Расстояние до Уруштена не велико: на переход употребили всего час с небольшим. Тропа от Челипси спускается дремучим пихтовым лесом на террасы левого берега Уруштена, красный лес сменяется здесь чернолесьем; растительность роскошная Лагерь расположен на правом берегу на полянах (4650 ф.), в одном переходе от перевала Псеашха. Перед лагерем брод чрез прозрачный, как кристалл, заваленный камнями Уруштен. Нужно иметь большую привычку и смелость кавказских лошадей, чтобы не запутаться в камнях и не потерять равновесия при переправах вброд чрез глубокие и быстрые горные речки. Ниже этих полян, как я уже сказал, ущелье Уруштена совершенно непроходимо.

В лагере на Уруштене нет барака, и нам предстояло помещаться в палатках и в дощатом балагане. Погода в ущелье продолжала быть пасмурной, но без дождя и ветра, тогда как на Ачипсте метель все еще не унималась.

Из лагеря на Уруштене «расходу мало», как выражался Щербаков, т. е. нет поблизости достаточного количества надежных мест для одновременной охоты с подхода всех участвовавших. Чтобы никому не было обидно, Великий Князь предполагал отправиться попросту на прогулку. Щербаков предложил лучше взять сообща какой-нибудь гай; но лошади были уже расседланы и пущены в табун, а потому и было решено все же разойтись на охоту с подхода, хотя бы и с весьма малыми шансами на успех. Жребий определил лучшие места к перевалу Псеашха Великому Князю и гр. А. В. Гудовичу.

Меня повел Щербаков по высоким кладкам на левый берег Уруштена в балку Аспидной речки. С нами пошел и брат Чепурнова, Иван, кандидат на должность охотника. Нашли мы кое-какую тропу. Щербаков. предполагал, что она звериная, но я ему доказал, что тут ходили и люди, так как на деревьях были заметны не очень старые затесы. Несколько раз нам попадались чудные поляны, сплошь вытоптанные зверем, но ни на кого мы не набрели и ни один олень не отзывался. Дурна- погода, по-видимому, охладила на время их дикую ревность и страсть. Выше, в девственном пихтовом лесу, набрели на старые следы зубра и множество свежих следов оленей и кабанов. Через 1½ часа безостановочной ходьбы в гору без тропы, я согласился отдать штуцер Щербакову, он нашел его тяжелым (9¼ ф.). Затем мы дошли до оленьего точка, на чистой поляне, без бурьянов. Густые ветви пихты, спускавшиеся до самой земли, обеспечивали подход к оленю, но беда заключалась в том, что самого его тут не было. На Ачипсте метель прекратилась, и мне казалось, что на ее нежно-розовой вершине отражались лучи румяного заката. Его заслоняла гора, вершины которой мы еще далеко не достигли; над горой виднелись освещенные края облаков; увидя их, охотники выразили надежду на перемену погоды к лучшему.

Мы были уже 4 часа на ходу, а до единственного оленя, только что начавшего изредка лениво отзываться, оставалось идти почти столько же, да и ревел-то он на противоположном склоне. Аспидной балки, так что прежде чем начать к нему подниматься, пришлось бы сойти в глубину балки. Пошли назад в лагерь, но не тем путем, по которому взбирались па поляну, а держась продолжительное время выше него, косогором. Так мы залили в места произрастания ржи. Этот остаток следов разоренной горской культуры навел меня на грустные мысли, но проводник не давал времени задумываться. Сорвав на память несколько колосьев, я поспешил за ним по крутому, обращенному к югу склону. Тут росли кусты малины и шиповника, между ними всякие колючие, цепкие сорные травы, и на пространстве нескольких десятин в высокой траве — почти спелая, прекрасно налившаяся рожь. Груды обгорелых пихтовых стволов, перевитых ежевикой, затрудняли до крайности наш путь вдоль леса. Некоторые места были сплошь изрыты кабанами, выворотившими из чернозема груды камней. Далее мы попали в каменистую, поросшую высокой травой осыпь разрушавшихся скал и от нее повернули к Аспидной речке. Несмотря на очень неудачно, не по ноге выбранные кошки, постоянно выворачивавшиеся из-под ступни на сторону, мы стремились вниз вдвое скорее, чем вверх. Выступив из лагеря в 12¾ ч., пришли назад засветло в 6 1/3 ч.

Товарищи все без успеха воротились уже назад и собрались около казаков, игравших в жгуты по-казачьему. Играющие садятся в тесный кружок и держат руки под коленями согнутых ног, где прячется и гуляет по рукам неумолимый жгут. В круг помещается один из играющих для поимки жгута. За неповоротливость отвечает спина. Удар за ударом сыплется на зеваку, вызывая дружные взрывы смеха. Как ни забавно было смотреть на эту потеху, но стоять долго на месте после продолжительной, но легкой прогулки в горы, было не совсем приятно. Несмотря на маховую куртку, я вздрагивал от холода и обрадовался последовавшему весьма кстати приглашению к ужину; после которого мы перебрались к неизбежному костру. Атаман Павлов рассказывал бесконечную историю про разбойника Джебенцука, а я спал под шумок, лежа на узенькой лавке спиной к ярко пылавшему костру.

Из-за леса, покрывшего все ближайшие горы, взошла мутная луна, как бывает зимой при затихании метели. Во мгле стали понемногу показываться отдельные звездочки, а к концу длинного рассказа атамана Павлова образовались совершенно чистые, усеянные звездами полосы неба.

Когда ложились спать, термометр показывал -4°.

Постлав сверх тощего матраца байковое одеяло, чтобы оградить себя от доступа холода снизу и, поместив рядом с собой, в виде заслона, на край широкой кровати, дорожный мешок и парусинный сверток со своими пожитками, я укрылся двумя куртками и теплым пальто, и это было только впору. В полночь вылезал из своего балагана посмотреть на погоду: небо совершенно чисто, ветру никакого и мороз. Пробовал накренить на бок железное ведро с водой — не льется, замерзла.

4 сентября поднялись в шестом часу утра; температура упала до 7°, и вода замерзала в ведрах в нисколько минут. Это, однако, не помешало Великому Князю совершить обычное генеральное купанье. Мороз придавал всем живости и бодрости; движения и походка сделались у всех порывистее и быстрее; слышались частый покрякиванья и невольные отрывистые восклицанья.

В 6¼ ч. утра отправились пешком на номера импровизированного Чепурновым гая. Он поместил стрелков внизу, по направлению течения Уруштена, в полуверсте выше лагеря. Гнать на нас должны были сверху вниз.

Около 7 ч. на мой номер выглянуло через деревья солнце. Обильный иней стал тотчас же превращаться в росу, заискрившуюся всеми цветами радуги. Деревья стояли в оцепенении, изредка роняя желтые листочки. На самой земле, с верховьев Уруштена, тянул ледяной ветерок. От него, по временам, едва заметно колыхалась травка и немилосердно зябли ноги. Лесная тишина нарушалась оживленным щебетаньем множества птиц, между которыми я различил знакомых; передо мной промелькнули неугомонная сойка и молчаливый черный дрозд, трещали беспокойные серые рябинники, очень серьезно чем-то занимались зяблики и, как мыши, шмыгали в мелких кустах, под деревьями, крохотные корольки. Охотники говорили, что птиц тут всегда бывает много.

Но вот раздался сигнальный выстрел настолько далеко, что голосов загонщиков не было слышно, несмотря на полную тишину в воздухе. Подошли они, соблюдая замечательное равнение после выговора в Павловском гае, но, к сожалению, ничего на нас не выставили, хотя, говорят, в загоне был захвачен ревевший олень. В 9 ч. все было кончено. Поднялся небольшой ветерок и в воздухе массами закружились желтые березовые листья.

По опыту прошлого года, Великий Князь ничего от лесных гаев не ожидал, так что здесь уж больше нечего было делать. Кроме того, возвратившиеся с туровых гор охотники, Чепурнов и Кожевников, доложили вчера, что там нет ни туров, ни серн: «Должно спустились в сосняки, где их плохо увидишь". Приходилось, следовательно, отказаться от намерения совершить экспедицию за перевал Псеашха или на туровые горы, для которой запас провианта хранился на Уруштене. Основываясь на изложенных соображениях, Великий Князь решил не оставаться долее на Уруштене, а перейти на Мастакан, где, по словам Щербакова, «расход велик», т.е. для всех надеется достаточно места для охоты с подхода.

Не теряя времени, сели обедать в 10 ½ ч. утра, наскоро собрались и выступили в 11½ часов на Мастакан.

За истекшую первую половину охоты, за 9 дней, произведено 7 охот загонами и 3 с подхода, и сделано 4 перехода; погода нас побаловала на Бамбаке и значительно помешала охотам в Челипси; она же была причиной отмены экспедиции за перевал и на туровые горы.

Убито было:

Августа 27…………….1 серна

,, 29…………….2 серны

,, 30…………….3 тура и 2 серны

сентября 1…………….1 медведь

,, 2…………….2 серны

_____________

Итого: …………………11 штук

Затем впереди оставалось еще 9 дней охоты…

ОЛЕНИ
Тропа на Мастакан с самого начала круто подымается зигзагами в горы и соединяется в дремучем лесу со старою тропой с Мастакана на перевал Псеашха; старая тропа выходит в ущелье Уруштена, выше лагеря, т.е. несколько ближе к перевалу. Вправо от нас остался так называемый испорченный гай, где в высокой траве в прошлом году, в 40 от одного неопытного охотника прошел зубр. После морозного утра в тени векового леса было настолько прохладно, что мы каждый раз с особенным удовольствием выезжали на встречавшиеся на нашем пути, согретые солнцем поляны. Приблизительно на половине расстояния до Мастакана тропа выходит из лесу на открытую долину речки Алоуса. В прошедшем году здесь вспугнули гревшегося на солнце лежачего оленя, и с тех пор Великий Князь стал держать на переходах ружье вынутым из чехла. По долине нас провожала ласточка; она долго кружилась между всадниками, безуспешно высматривая около лошадей мух и мошек; но уже до наступления холодов в горах совсем не замечалось ни мух, ни мошек, и одинокой птичке следовало для своей безопасности спешить преодолеть главную преграду – завеянный снегом перевал. В роскошной высокой траве по долине было заметно очень много ржи: нет сомнения, что и здесь был некогда цветущий аул.

Мы прибыли на Мастакан в 2 часа, употребив на переход всего 2½. Лагерь здесь устроен на высоте 6300 ф., у подножия покрытой хвойным лесом горной отлогости, у истоков речек Алоуса и Мастаканки (на карте Местых). Барак здесь несколько меньших размеров, чем те, которые выстроены на Бамбаке и в Челипси, но состоит тоже из двух комнат и сеней. Громоздкие кровати не оставляли вовсе места для железной печки: между тем здесь она оказалась впоследствии не менее необходимой, чем в Челипси.

Вьюков еще не было и мы бесцельно бродили по лагерю, заглянули в балаган, где лежали запасы, и вытащили по сухарику из продырявленного сухарного мешка; от нечего делать погрызли твердые, как камень, сухари. На дверях балагана была выписана прохожими греками благодарность его владельцу за проведенную в непогоду ночь. Чрез Мастакан, как мною уже было сказано; проходит тропа, по которой с северного Кавказа ходят богомольцы на берег Черного моря, а греки провозят из Черномории орехи.

В ожидании вьюков, я усилен па солнышке, прислонившись к копне сена. Против меня сверкала ослепительная двуглавая Ачипста. Великий Князь поднимался на нее в прошедшем году и всего лишь нескольких сот шагов не дошел до самой высшей точки, не предполагая, что забрался так высоко. С вершины видно море; на ней сложен черный каменный тур, служащий вехою при триангуляции. Обрадовавшись полученному с сегодняшней почтой забытому биноклю, я долго рассматривал в него Ачипсту. Солнышко сильно пригревало; переход, правда, вовсе не был утомителен, но мы встали сегодня очень рано и... я задремал. Разбудил меня Великий князь приглашением тянуть жребий на охоту с подхода. При этом предложении всякий сон, конечно, сразу прошел.

Мне достался Алоусский хребет, — по отзыву охотников очень хорошее место,—а в проводники я получил Жукова. Атаман Беспрозванный указал на невысокую вершину с обгорелым лесом и заметил: «Нет лучше рёва, как здесь вот, ваше высокоблагородие». К его замечанию я отнесся с недоверием, почти враждебно. Никто, надеюсь, не будет спорить с тем, что показания перед охотой об избытке дичи в том или другом месте бывают большею частью преувеличены и. обратно пропорциональны успеху охоты.

Мы выступили из лагеря в 2¾ ч. и поднялись отлогою тропой на не особенно высокий Алоусский хребет. Согнали черного горного тетерева; было бы очень удобно срезать его дробью. Чудная погода, казалось, желала возместить все причиненные нам в Челипси неприятности; но олени не ревели. Прошли еще около версты Алоусским хребтом и услыхали, как вправо, на склоне к речке Мастаканке, проревел олень. Жуков выразил свои соображения, как бы удобнее его обойти. Опустившись немного с хребта, мы ясно различили сильнейший запах оленя и поспешно вернулись опять вверх, так как направление ветра на склоне легко могло выдать наше присутствие и испортить все дело. Рев раздался уже впереди. Прошли еще дальше но хребту, до глубокой седловины. и вскоре Жуков увидал и указал мне на подъеме, за седловиною, двух ланей, а затем силуэт огромных рогов на фоне бледного вечернего неба. После его многократных указаний и определений местонахождения ланей я, наконец, разобрал в бинокль, шагов за 700, длинные шевелившиеся рога и на их концах увесистые чашки. Промежуточные отростки совсем не различались на этом расстоянии. Жуков объявил, что олень из очень больших, и выражал сожаление, что мы всего на четверть часа опоздали придти на седловинку. Теперь он не ручался за успех подхода. Самому мне никогда не приходилось охотиться с подхода на оленей, но случалось сопровождать Великого Князя на такого рода охоты в Боржоме, а потому я знал хорошо, с каким трудом и после скольких напрасных усилий Великому Князю удавалось подкрадываться к оленям в Боржоме; из десяти рать удавалось, пожалуй, только один или два раза – оттого мне теперь казалось тем более немыслимым подойти сразу к первому встретившемуся нам оленю. Больше всего нас смущало присутствие ланей. Известно, что во время рёва олень забывает об осторожности и ни на что не обращает внимания, за исключением только своих ланей; они же всегда первые поднимают тревогу и, стремглав кидаясь прочь, вовремя предупреждают об опасности. Они и теперь нас уже заметили, но по счастью издалека; обе наставили свои непомерно большие уши и пристально на нас смотрели, а мы наклоняли головы к земле, чтобы они не могли узнать в нас своего опаснейшего врага, человека. Мы просидели не двигаясь, пока лани совершенно не успокоились и не начали щипать траву. Тогда мы спустились ползком несколько вперед, в седловинку, подаваясь вправо к опушке мелкого, но густого леса. Рогаль между тем ревел очень редко; он лениво перешел под одиноко растущую раскидистую сосну и стал нещадно трясти и ломать рогами нижние ее суки; эта забава продолжалась у него довольно долго. Он был столь несоразмерно велик относительно ланей, что при нем они выглядели маленькими козочками.