Вердикт джон гришем роман еще издавался под названием "Сбежавшее жюри" Анонс

В лаконичной, написанной неразборчивым почерком записке Сейвелла к судье Харкину говорилось, что, согласно словарю Уэбстера, слово "супружеский" относится только к мужу или жене, а поэтому автор записки возражает против формулировки "супружеские визиты". У него нет жены, и он без уважения относится к институту брака, поэтому предлагает заменить эту формулировку другой - "социальное общение". Далее он выражал возмущение устроенной утром службой. Он послал свою записку по факсу судье Харкину домой, тот получил ее во время четвертого тайма игры своих любимых "святых", которую наблюдал по телевизору. Лу Дэлл организовала пересылку факса через регистратуру. Через двадцать минут она получила от судьи ответ. Харкин заменял слово "супружеские" на слово "личные", теперь визиты к присяжным должны были именоваться "личными визитами". Он распорядился, чтобы Лу Дэлл сделала копии с его факса для каждого присяжного. Поскольку было воскресенье, он накинул лишний часок для общения присяжных с родственниками и знакомыми, те могли оставаться в "Сиесте" не с шести до девяти, а с шести до десяти часов вечера. Потом он позвонил Лу Дэлл, чтобы узнать, чего еще желает мистер Сейвелл и каково настроение присяжных.

Лу Дэлл не могла рассказать судье Харкину о том, как увидела мистера Сейвелла почти в голом виде лежащим на кровати. Она понимала, что у судьи и так полно забот, поэтому заверила его, что у них все в порядке.

Хоппи прибыл первым, и Лу Дэлл быстро загнала его в комнату Милли, где он снова преподнес жене коробку шоколада и скромный букет цветов. Они быстренько поцеловали друг друга в щечку, не помышляя ни о чем "супружеском", и уселись на кровати смотреть программу "60 минут". Как бы невзначай Хоппи подвел разговор к суду и не без труда втянул в него жену.

- Я не вижу, знаешь ли, смысла в том, что люди предъявляют подобные иски. Это просто глупо. Ведь все знают, что к сигаретам привыкают и что они опасны для здоровья. Зачем же курить? Помнишь Бойда Доугана? Он двадцать пять лет курил "Салем" вот так. - Хоппи показал, как Бойд быстро-быстро делал одну затяжку за другой.

- Да, и бросил через пять минут после того, как доктор объявил ему, что у него на языке опухоль, - напомнила Милли и тоже забавно изобразила курящего Бойда.

- Верно, но множество людей сами отказываются от привычки к курению. Разум побеждает. Это несправедливо: вполне сознательно курить, а потом предъявлять миллионные иски, когда чертов табак убивает курильщика.

- Хоппи, следи за словами.

- Прости. - Хоппи поинтересовался, что думают о деле остальные присяжные. Мистер Кристано считал, что лучше попробовать соблазнить Милли выгодами, чем пугать правдой. Они договорились об этом за обедом. У Хоппи был шикарный план, как убедить жену, но чувство вины не отпускало его и призрак пятилетнего заключения постоянно маячил перед глазами.

Николас вышел из комнаты в перерыве после первой половины воскресного матча. В коридоре не было ни присяжных, ни охраны. Из "бальной залы" доносились голоса, похоже, только мужские. Мужчины опять пили пиво и смотрели футбол, в то время как женщины были заняты "социальным общением" или "личными визитами".

Николас тихонько прошмыгнул в двойную стеклянную дверь в конце коридора, нырнул за угол, мимо автоматов с прохладительными напитками и незаметно поднялся по лестнице на второй этаж. Марли поджидала его в комнате, которую снимала за наличные, зарегистрировавшись под именем Эльзы Брум - одним из многих ее псевдонимов.

Они без лишних слов и приготовлений легли в постель. Оба считали, что восемь дней подряд друг без друга - не только их личный рекорд, но и опасность для их здоровья.

Марли познакомилась с Николасом, когда оба они носили совсем другие имена. Это произошло в одном из баров города Лоренса, штат Канзас, где она служила официанткой, а он допоздна засиживался с приятелями - однокашниками из юридического колледжа. К тому времени, когда Марли поселилась в Лоренсе, она имела уже два диплома и, поскольку карьеру делать не собиралась, подумывала о поступлении в юридический колледж - этот "детский сад", выпестовавший немало не нашедших своего призвания выпускников. Впрочем, она не торопилась. Ее мать умерла за несколько лет до того, как Марли встретила Николаса, оставив в наследство дочери почти двести тысяч долларов. Марли разносила напитки в баре лишь потому, что там было прохладно и она скучала без дела. Работа заставляла поддерживать форму. Ездила Марли на старом "ягуаре", деньгами не сорила и встречалась только со студентами-юристами.

Они обратили внимание друг на друга задолго до того, как впервые перемолвились словом. Он появился в баре поздно, в обычной компании, они сели в углу и завели скучную теоретическую беседу на темы юриспруденции. Она принесла им бочкового пива в кувшинах и попробовала пофлиртовать - с разным успехом у разных членов компании. На первом курсе Николас был влюблен в юриспруденцию и на девушек обращал мало внимания. Марли порасспрашивала о нем у знакомых и выяснила, что он хороший студент, третий в своей группе по успеваемости, но ничего особенного собой не представляет. Окончив первый курс, он уехал на каникулы и вернулся к началу нового учебного года. Она подстриглась и похудела на десять фунтов, хотя в этом не было необходимости.

Окончив двухгодичный колледж, он подал документы на юридические факультеты тридцати университетов. Из одиннадцати пришли положительные ответы, хотя ни один из этих университетов не входил в десятку первых. Николас подбросил монетку и поехал в Лоренс, город, где он никогда прежде не бывал. Там он снял двухкомнатную квартирку в тесном домике некой старой девы, упорно занимался и не тратил времени на развлечения, по крайней мере в течение первых двух семестров.

Летом после окончания первого курса он нанялся в крупную фирму в Канзас-Сити развозить по этажам на тележке внутреннюю почту. В фирме под одной крышей работали три сотни юристов, и порой казалось, что все они обслуживают один судебный процесс, на котором рассматривался иск к табачной компании "Смит Грир" в связи с заболеванием раком легких в результате курения. Процесс продолжался пять недель и закончился вынесением оправдательного приговора. После этого фирма устроила банкет, на котором присутствовало около тысячи человек. Ходили слухи, что он обошелся "Смиту Гриру" в восемьдесят тысяч долларов, но кому какое дело! В то лето Николас впервые столкнулся с этим неприятным феноменом.

Он возненавидел фирмы-гиганты. А в середине второго курса ему вообще надоела юриспруденция. Зачем сидеть пять лет в этой собачьей конуре и корпеть над учебниками, если богатые корпорации все равно увиливают от закона?

Впервые они отправились вместе на пивную вечеринку, состоявшуюся в колледже после футбольного матча. Громко играла музыка, пива было - хоть залейся, кружки передавали по кругу. Они ушли рано, потому что он не любил шума, а она - запаха конопли. Они взяли видеопроигрыватель напрокат и готовили спагетти у нее дома - в весьма просторной и хорошо обставленной квартире. Спал он на диване.

Через месяц он переехал к ней и впервые заговорил о том, что хочет бросить юридический факультет. Она как раз думала о поступлении туда. По мере развития их романа его интерес к академическим проблемам увядал и свелся наконец к простой необходимости как-нибудь сдать очередные экзамены. Они были безумно влюблены друг в друга, и все остальное не имело никакого значения. Кроме того, у нее водились небольшие наличные деньги, так что стесненности в средствах они не ощущали. Рождественские каникулы между первым и вторым семестрами его второго и последнего курса обучения они провели на Ямайке.

К тому моменту, когда он бросил учебу, она жила в Лоренсе уже три года и готова была двигаться дальше. Он был готов последовать за ней куда угодно.

***

Марли не много удалось узнать о пожаре, случившемся в воскресенье во второй половине дня. Они подозревали Фитча, но не могли найти причину - зачем ему это понадобилось. Единственное, что могло его интересовать, - компьютер, но Николас был уверен, что никому не удастся взломать систему защиты, которую он в него ввел. Важнейшие дискеты были заперты в сейфе у Марли. Чего добился Фитч, устроив пожар в его захудалой квартирке? Может, он хотел запугать Николаса, но этим его не запугаешь. Пожарная служба провела обычное расследование и пришла к выводу, что поджог маловероятен.

Николасу и Марли доводилось проводить ночи в более комфортабельных местах, чем "Сиеста", но доводилось и в куда более паршивых. За четыре года они сменили четыре города, совершили путешествия в полдюжины стран, повидали большую часть Северной Америки, прыгали с парашютом на Аляску и в Мехико, дважды плавали на плоту по Колорадо, а однажды даже по Амазонке. Они также бывали везде, где проводились "табачные процессы", и это приводило их в такие места, как Броукен-Эрроу, Аллентаун и теперь вот - Билокси. Вдвоем они знали об уровнях никотина, канцерогенах, статистических вероятностях легочной онкологии, процедурах подбора присяжных, судебных хитростях и Рэнкине Фитче больше, чем любая группа высококвалифицированных экспертов.

Проведя час в постели, они заметили, что на пол рядом с кроватью легла полоска света. Николас вскочил с взъерошенными волосами и потянулся за одеждой. Марли тоже быстро оделась и, стараясь держаться в тени, проскользнула на стоянку автомобилей.

А в комнате прямо под ними Хоппи из кожи вон лез, чтобы дезавуировать скандальные разоблачения Лоренса Криглера, которые, судя по всему, произвели на Милли неизгладимое впечатление. Она преподносила их мужу большими дозами и не могла взять в толк, почему это он так упорно спорит с ней.

Шутки ради Марли припарковала свою машину на улице в полуквартале от офиса Уэндела Рора. Они с Николасом исходили из уверенности, что Фитч следит за каждым ее шагом. Забавно было представить себе, как он мучается, думая, что она там встречается с Рором с глазу на глаз и договаривается с ним Бог знает о чем. На "личный визит" она явилась в машине, взятой напрокат, - одной из многих, которыми она пользовалась в последнее время.

Николасу вдруг стала до тошноты противна комната - точная копия той, к которой он привязан вот уже неделю. Они совершили длительную поездку в машине вдоль берега залива - она вела, он потягивал пиво. Потом гуляли по пирсу и целовались под шум прибоя, рокотавшего внизу, под их ногами. О процессе они почти не говорили.

В половине одиннадцатого Марли вышла из арендованной машины в двух кварталах от офиса Рора. Пока она торопливо шла по тротуару, Николас следовал за ней в отдалении. Ранее оставленная ею здесь собственная машина стояла в полном одиночестве. Джо Бой заметил, как она садилась в нее, и сообщил по телефону Конраду. После того как Марли уехала, Николас поспешил обратно в мотель в арендованной машине, на которой они катались незадолго до того.

У Рора в разгаре было ежедневное шумное совещание восьми адвокатов, каждый из которых вложил в дело по миллиону. Предметом спора в воскресенье вечером стало количество свидетелей обвинения, которых еще предстояло выставить. Как обычно, мнений было столько же, сколько участников: восемь очень твердых и совершенно разных взглядов на то, что будет эффективнее.

Включая три дня, потраченные на отбор жюри, суд длился уже три недели. Завтра начнется четвертая, и у обвинения хватит экспертов и свидетелей еще на две. У Кейбла тоже своя армия экспертов и свидетелей, хотя обычно в подобных процессах защита использует вдвое меньше времени, чем обвинение. Шесть недель - наиболее вероятный срок, а это означает, что присяжным придется провести в изоляции четыре недели, такая перспектива не могла не беспокоить. В какой-то момент присяжные взбунтуются, а поскольку окажется, что большая часть времени ушла на свидетелей обвинения, шанс получить от жюри нежелательный для прокурора вердикт представляется весьма вероятным. Но с другой стороны, поскольку защита выступает последней, возможно, все недовольство жюри падет как раз на голову Кейбла с его "Пинексом". Это обсуждалось уже почти час.

Процесс "Вуд против "Пинекса" не имел прецедента, поскольку в таких процессах жюри никогда еще не подвергалось изоляции. Это вообще была первая изоляция гражданского жюри в истории штата. Pop считал, что присяжные уже достаточно наслушались. Он хотел вызвать в суд лишь еще двух свидетелей и закончить свою часть дела во вторник к полудню, после чего предоставить поле битвы Кейблу. Его мнение разделяли Скотти Мэнграм из Далласа и Андрэ Дюрон из Нового Орлеана. Джонатан Котлак из Сан-Диего требовал выставить еще трех свидетелей.

Джой Райли Милтон из Денвера и Рейнер Лавледи из Саванны решительно защищали другую точку зрения. Раз они потратили чертову кучу денег на знаменитейших в мире экспертов, зачем торопиться? У некоторых еще не выступавших свидетелей припасены сокрушительные сведения. А присяжным все равно деваться некуда. Конечно, они устали, но ведь они всегда устают. Гораздо надежнее придерживаться первоначального плана и вести дело как положено, чем спрыгивать с корабля посреди реки из-за того лишь, что кое-кому из присяжных все наскучило.

Гарни Моррисон из Денвера без устали твердил о ежедневных отчетах экспертов по наблюдению за присяжными. Они считали, что этот состав жюри пока не пришел к нужному заключению. По миссисипским законам, чтобы вердикт считался действительным, необходимо единое мнение девяти из двенадцати присяжных. Моррисон не сомневался, что на девять голосов они пока не могут рассчитывать. Pop не слишком доверял выводам консультантов о том, что означает ерзание на стуле Лорин Дьюк, почему трет усталые глаза Джерри Фернандес и отчего старина Херман крутил головой, когда доктор такой-то читал свою лекцию. Честно говоря, Рору надоели эти эксперты-наблюдатели, а особенно надоело платить им уйму денег. Их помощь, в сущности, нужна была лишь на этапе отбора присяжных. А теперь они бессмысленно шныряют повсюду во время суда, из кожи вон лезут, чтобы составить свой ежедневный отчет и указать адвокатам, как им действовать. Pop понимал все, что происходит с присяжными, гораздо лучше любого консультанта.

Арнольд Ливайн из Майами был немногословен, но все прекрасно знали его мнение. Ему как-то довелось участвовать в процессе против "Дженерал моторс", который длился одиннадцать месяцев, - шесть недель для него все равно что ничего.

Даже если бы мнения разделились поровну, монетку здесь подбрасывать не стали бы. Задолго до начала суда все согласились, что это процесс Уэндела Рора. Он проходит в его родном городе, в его родном суде, перед лицом его судьи и в присутствии его присяжных. Демократизм адвокатского совета обвинения имел границы - у Рора было право вето, и его слово оставалось непререкаемым.

Pop принял окончательное решение поздно вечером в воскресенье, при этом самолюбие многих пострадало, но не было побеждено. Слишком много было поставлено на карту, чтобы ссориться из-за второстепенных вещей.

В списке дел, назначенных на утро понедельника, у судьи Харкина значилась встреча с Николасом. Он хотел поговорить с ним о пожаре и о его душевном состоянии. Они беседовали с глазу на глаз в кабинете судьи. Николас заверил Харкина, что он в полном порядке и что в мотеле у него достаточно белья и одежды, которую можно отдавать в стирку по мере необходимости Он всего-навсего студент, никаких ценных вещей у него и не было, если не считать замечательного компьютера и кое-какого видеооборудования, которое он установил в целях обеспечения собственной безопасности. Разумеется, оно, как и все прочее, застраховано не было.

С темой пожара они покончили быстро, и, воспользовавшись тем, что они были одни, Харкин спросил:

- А как настроение у остальных наших друзей?

Такая непротокольная беседа с членом жюри законом не запрещалась, но, разумеется, официальной процедурой суда и не предусматривалась. Считалось, что лучше все разговоры с присяжными вести в присутствии адвокатов и под протокол. Но Харкин хотел поболтать всего несколько минут, чтобы узнать кое-какие сплетни. Этому парню он мог доверять.

- Все замечательно, - заверил его Николас.

- Ничего необычного?

- Насколько мне известно, нет.

- А о процессе вы разговариваете?

- Нет. Надо сказать, что, собираясь вместе, мы стараемся не касаться этой темы.

- Отлично. Никаких ссор?

- Пока нет.

- Еда хорошая?

- Прекрасная.

- Личных визитов всем хватает?

- Думаю, что да. Я не слышал, чтобы кто-нибудь жаловался.

Харкину очень хотелось бы, чтобы между присяжными происходили мелкие склоки. Не потому, что это имело какое-то значение для суда, а потому, что у него была страсть к грязным подробностям.

- Хорошо. Дайте мне знать, если возникнут проблемы. И давайте сохраним наш контакт в секрете.

- Ну конечно, - согласился Николас.

Они обменялись рукопожатиями, и Николас ушел.

Харкин тепло приветствовал присяжных и объявил начало четвертой недели их работы. Все, кажется, хотели поскорее приступить к делу, чтобы как можно раньше сбросить с себя это бремя.

Встал Pop и вызвал своего следующего свидетеля - Лиона Робилио, которого ввели в зал заседаний через боковую дверь. Шаркая ногами, он прошел перед судейским столом и с помощью охранника уселся на свидетельское место. Робилио был стар и бледен, одет в темный костюм и белую рубашку без галстука. В горле у него зияло отверстие, прикрытое тонкой бинтовой повязкой и закамуфлированное льняным шейным платком. Чтобы произнести клятву, он приставил к горлу тоненький, как карандаш, микрофон. Речь его была монотонной, лишенной каких бы то ни было модуляций - типичная речь человека, перенесшего операцию на гортани по поводу раковой опухоли.

Но слова звучали разборчиво. Мистер Робилио прижимал микрофон к горлу, и звучание его голоса раздавалось по всему залу. Вот так ему приходится теперь говорить, черт возьми, чтобы его понимали.

Pop быстро перешел к делу. Мистеру Робилио было шестьдесят четыре года, восемь лет назад он перенес операцию, ему удалили опухоль из гортани, он выжил, но лишился речевого аппарата и вынужден был научиться говорить через пищевод. Он был заядлым курильщиком почти сорок лет, и это едва не доконало его. Теперь, в дополнение к последствиям онкологической операции, он страдает сердечным заболеванием и эмфиземой. И все из-за сигарет.

Присутствующие быстро приспособились к его роботоподобному, усиленному микрофоном голосу и полностью обратились в слух. Робилио сообщил, что в течение двух десятилетий занимался лоббированием интересов табачной промышленности. Он бросил работу, когда у него обнаружили рак, и он понял, что даже теперь не может бросить курить. Он физически и психологически оказался непреодолимо зависим от никотина. В течение двух лет уже после того, как ему удалили гортань и химиотерапия оказала свое пагубное действие на его организм, он продолжал курить. Бросил лишь после сердечного приступа, который едва не отправил его на тот свет.

При таком очевидно плохом состоянии здоровья он продолжал работать в Вашингтоне, но уже по другую сторону баррикад. Теперь у него была репутация яростного борца против курения. Его даже называли "партизаном".

В прежней жизни Робилио служил в Объединенном совете табачных предприятий, "который был не чем иным, как лоббирующей организацией, существующей целиком и полностью на средства табачной промышленности, - с презрением объяснял он. - В нашу задачу входило консультировать табачные предприятия по вопросам текущего законодательства и пытаться направлять их деятельность. У нас был очень солидный бюджет и практически неограниченные возможности устраивать шикарные банкеты для влиятельных политиков. Мы играли по-крупному и обучали других защитников табачного бизнеса всем тонкостям политического кулачного боя".

Являясь сотрудником этого совета, Робилио имел доступ ко всем исследованиям, касающимся воздействия сигарет и деятельности табачной индустрии. В сущности, это было одной из задач совета - злонамеренное использование результатов подобных исследований, проектов и экспериментов. Да, Робилио тоже видел гнусную докладную, о которой рассказывал Криглер, видел неоднократно, хотя у него и нет копии. В совете всем было прекрасно известно, что табачные компании поддерживают высокий уровень содержания никотина в сигаретах, чтобы усилить эффект привыкания.

"Привыкание" - это слово Робилио повторял снова и снова. Он знаком с результатами исследований, подтверждающими, что все виды животных быстро привыкают к никотину. Он сам участвовал в сокрытии результатов исследования, безоговорочно доказывающего, что среди тех, кто начал курить в подростковом возрасте, вероятность отказа от дурной привычки гораздо ниже. Такие люди обычно курят уже всю жизнь.

Pop предъявил свидетелю Робилио для опознания целый ящик толстых папок с докладами. Это были отчеты о разнообразных исследованиях, признанные вещественными доказательствами. Присяжным предоставлялась возможность при желании ознакомиться с десятью тысячами страниц этих докладов перед тем, как принять решение относительно вердикта.

О многом, содеянном в годы работы в совете, сожалел Робилио; он сам помогал хитроумно отводить обвинения в том, что табачные компании с помощью изощренной рекламы соблазняют курением подростков, считал это самым страшным своим грехом. И теперь каждый Божий день разоблачал такого рода преступную деятельность.

- Никотин вызывает привыкание. Привыкание приносит прибыль. Процветание табачной индустрии возможно лишь при том, что каждое новое поколение будет подхватывать пагубную привычку у предыдущего. Реклама вводит детей в заблуждение. Компании затрачивают миллиарды на то, чтобы представить процесс курения как нечто бодрящее, восхитительное и абсолютно безобидное. Дети легче попадаются на крючок и дольше остаются на нем. Поэтому необходимо ловитв именно их. - Робилио удалось передать горечь своих сожалений даже с помощью своего искусственного голоса. При этом он бросал гневные взгляды на адвокатов защиты и теплые - на адвокатов обвинения. - Мы тратили миллионы на изучение подростков. Мы знали, какие три наиболее активно рекламируемых сорта сигарет предпочитают девяносто процентов курящих подростков до восемнадцати лет. И что же делали компании по нашему совету? Усиливали рекламу.

- Вы знали, сколько денег зарабатывали компании на продаже сигарет подросткам? - спросил Pop, заранее уверенный в ответе.

- Около двухсот миллионов долларов в год. Это только на продаже сигарет подросткам до восемнадцати лет. Конечно, мы знали. Мы из года в год изучали этот вопрос, наши компьютеры были забиты соответствующей информацией. Мы все тогда знали. - Он сделал паузу и, махнув правой рукой в сторону адвокатов защиты, взглянул на них, как на прокаженных. - А эти знают и сейчас. Они знают, что ежедневно начинают курить три тысячи подростков, и могут точно сказать вам, какие сорта сигарет те предпочитают. Они знают, что практически все взрослые курильщики начали курить в подростковом возрасте. Повторяю, они заинтересованы в том, чтобы подцепить на крючок следующие поколения. И они знают, что приблизительно треть из тех трех тысяч подростков, которые начнут курить сегодня, в конце концов погибнут от этой вредной привычки.

Присяжные слушали Робилио как завороженные. Pop листал какие-то бумаги, чтобы не разрушать драматического эффекта. Он сделал несколько шагов назад, потом снова подошел к своей кафедре, словно ему нужно было размять ноги, потом поскреб подбородок, посмотрел в потолок и наконец спросил:

- Когда вы служили в Объединенном совете, каким контраргументом вы пользовались, чтобы оспорить тезис о привыкании к никотину?

- У табакопроизводителей есть согласованная линия на этот счет, я помогал сформулировать ее. Приблизительно так: курильщики сознательно делают свой выбор. Это дело их доброй воли. Сигареты не вызывают привыкания, но даже если бы вызывали, никто ведь никого не неволит. Человек делает выбор сам. В те времена я умел облечь все это в очень убедительную форму. Сегодня тоже есть люди, которые это умеют. Беда лишь в том, что это ложь.

- Почему вы думаете, что это ложь?

- Потому, что речь идет о физической зависимости, а зависимый человек не может делать свободный выбор. Дети же попадают в такую зависимость быстрее, чем взрослые.

На этот раз Pop удержался от вечной адвокатской привычки - многократно повторять эффектные сцены. Робилио и так уже достиг нужного воздействия на присяжных. Но усилия, которые ему приходилось затрачивать на то, чтобы его услышали и поняли, слишком утомили его за эти полтора часа. Pop передал его Кейблу для перекрестного допроса, и судья Харкин, которому хотелось выпить кофе, объявил перерыв.

Хоппи Дапри впервые посетил судебное заседание в понедельник утром. Он проскользнул в зал в середине выступления Робилио. Милли заметила его во время одной из пауз и разволновалась. Ее тревожил его внезапный интерес к процессу. Накануне вечером он ни о чем другом не мог говорить.

После двадцатиминутного перерыва на кафедру взошел Кейбл и вцепился в Робилио. Голос у него был скрипучий, почти злобный, словно он считал свидетеля предателем и ренегатом. Кейбл немедленно сделал разоблачительное предположение: Робилио заплатили за то, чтобы он выступил в качестве свидетеля обвинения. Его услуги оплачивались истцами и в ходе двух других процессов против табачных компаний.

- Да, мне заплатили за то, чтобы я сюда приехал, мистер Кейбл, так же, как и вам, - сказал Робилио. Это был типичный в такой ситуации ответ человека, собаку съевшего на судебных тяжбах, однако на фоне блеска монет образ борца несколько потускнел.

Кейбл заставил свидетеля признаться, что тот начал курить в возрасте двадцати пяти лет, когда был уже женат, имел двоих детей и, следовательно, едва ли мог считаться неразумным подростком, соблазненным хитроумной деятельностью рекламных фирм с Мэдисон-авеню. Робилио умел сохранять самообладание, в чем адвокаты убедились пять месяцев назад, во время его двухдневного судебного марафона, однако Кейбл намеревался вывести его из себя. Вопросы быстро следовали один за другим и были резкими и провокационными.

- Сколько у вас детей? - спросил Кейбл.

- Трое.

- Да.

- Все трое.

- В каком возрасте они начали курить?

- По-разному.

- В среднем?

- Ближе к двадцати.

- Какую рекламу вы вините в том, что они пристрастились к курению?

- Точно не помню.

- Значит, вы не можете сказать присяжным, какая именно реклама повинна в том, что ваши дети приобрели привычку к курению?

- Этой рекламы было столько! Да и сейчас недостатка нет.

Невозможно выделить одну, две или пять, которые сыграли решающую роль.

- Но все же виновата реклама?

- Я уверен, что она имела большое значение. И имеет.

- Но были и другие виновники?

- Я не поощрял курения.

- Вы в этом уверены? Вы пытаетесь доказать присяжным, что дети человека, чьей профессией на протяжении двадцати лет было способствовать тому, чтобы как можно больше людей в мире пристрастить к сигаретам, закурили только под влиянием рекламы?

- Я уверен, что реклама этому способствовала. В этом ее смысл.

- Вы курили дома, на глазах у детей?

- Да.

- А ваша жена?

- Вы когда-нибудь запрещали гостям курить у вас в доме?

- Нет. Тогда

- Нет.

- Да. Тогда - да.

- И все же ваши дети закурили лишь под влиянием хитроумной рекламы? Вы в этом хотите убедить присяжных?

Робилио сделал глубокий вдох, медленно сосчитал про себя до пяти, потом сказал:

- Как бы мне хотелось вернуть прошлое, мистер Кейбл, многое я делал бы теперь совсем иначе. Я бы никогда не взял в руки ту первую сигарету.

- Ваши дети бросили курить?

- Двое, с огромным трудом. Третий пытается вот уже десять лет, но безуспешно.

Последний вопрос возник у Кейбла спонтанно, и на секунду он пожалел, что задал его. Пора двигаться дальше. Кейбл нажал на газ:

- Мистер Робилио, известно ли вам, какие усилия предпринимают табачные компании, чтобы удерживать подростков от курения?

Робилио хмыкнул - послышалось усиленное микрофоном бульканье.

- Это несерьезно, - сказал он.

- В прошлом году на программу "Дети не курят" ими затрачено сорок миллионов долларов.

- Скажите, пожалуйста! Лапочки да и только!

- Знаете ли вы, что табачные компании официально поддерживают запрет устанавливать автоматы для продажи сигарет вблизи от тех мест, где собираются дети?

- Да, я что-то слышал об этом. Очень мило с их стороны, не правда ли?

- А слышали ли вы о том, что в прошлом году табачная индустрия выделила штату Калифорния десять миллионов долларов на осуществление программы, целью которой является предупреждение об опасности курения в раннем возрасте?

- Нет. А как насчет курения в позднем возрасте? Они сообщили своим маленьким друзьям, что после восемнадцатого дня рождения можно курить? Наверное, сообщили.

Кейблу было приятно вычеркивать в своем вопроснике те вопросы, от ответов на которые свидетель уклонился.

- Известно ли вам, что табачная промышленность в Техасе поддерживает законопроект о запрете курения во всех закусочных, которые посещаются подростками?

- Да, а вы знаете, с какой целью они это делают? Я вам скажу. Чтобы иметь возможность нанимать таких людей, как вы, для того, чтобы рассказывать таким присяжным, как эти, подобные истории. Это единственная причина - в суде звучит недурно.

- Знаете ли вы, что табачные компании официально поддерживают законодательство, предусматривающее уголовную ответственность за продажу табачных изделий детям в магазинах?

- Да, об этом я тоже что-то слышал. Это все витрина. Они кидают пару монет туда, пару - сюда, чтобы выглядеть поприличнее, попрезентабельнее, пореспектабельнее. И делают они это потому, что знают правду, а правда состоит в том, что два миллиарда долларов, ежегодно вкладываемых в рекламу, все равно гарантируют им, что следующее поколение американцев пристрастится к курению. И вы глупец, если не понимаете этого.

Судья Харкин наклонился вперед:

- Мистер Робилио, это неуместное в суде выражение. Прошу вас впредь воздерживаться от подобных выпадов. Вычеркнуть это из протокола.

- Прошу прощения, Ваша честь. Простите, Мистер Кейбл. Вы делаете свое дело. Тот, кого я ненавижу, - ваш клиент.

Кейбл был выбит из колеи.

- Ну и что? - вырвалось у него, и он тут же пожалел, что не сдержался.

- А то, что ваши клиенты коварны. На табачные компании работают люди сообразительные, умные, образованные, безжалостные, они смотрят вам прямо в глаза и с безупречной искренностью во взоре убеждают вас, что сигареты безвредны. При этом они точно знают, что это ложь.

- У меня нет больше вопросов, - сказал Кейбл, направляясь к столу защиты.

***

Гарднер был городком с восемнадцатью тысячами жителей, расположенным в часе езды от Лаббока. Пэмела Бленчард жила в старой части города, в двух кварталах от пересечения с Главной улицей, в доме, построенном на рубеже прошлого и нынешнего веков и мило отреставрированном. На лужайке перед домом росли восхитительные клены с золотистой и красной в это время года листвой. По улице носились на велосипедах и роликовых досках дети.

К десяти часам утра в понедельник Фитчу уже было известно следующее: миссис Бленчард замужем за президентом местного банка, который овдовел десять лет назад. Он не приходился отцом Николасу Истеру, или Джеффу, или как там его, черт побери, на самом деле зовут. В начале восьмидесятых из-за спада в нефтяной сфере банк чуть было не лопнул, и многие местные жители по сей день не доверяли ему. Муж Пэмелы - местный уроженец. Она - нет. Она приехала, вероятно, из Лаббока или из Амарильо. Поженились они восемь лет назад в Мехико, о чем сухо сообщил местный еженедельник. Никакой свадебной фотографии, просто объявление, помещенное рядом с некрологами, в котором читателя информировали, что Н. Форрест Бленчард-мл. сочетался браком с Пэмелой Керр. После короткого медового месяца в Козмеле они поселились в Гарднере.

Наиболее полезным источником информации в городе оказался частный детектив по имени Рейф, который двадцать лет прослужил в полиции и, казалось, знал всех. Получив кругленькую сумму наличными, Рейф работал всю ночь с воскресенья на понедельник. Он совсем не спал, но выпил немало бурбона, и к утру от него несло, как от бочки с забродившим суслом. Данте и Джо Бой работали рядом с ним, в его заплеванной конторе на Главной улице, упорно отклоняя приглашения выпить с ним виски.

Рейф переговорил с каждым полицейским в городе и в конце концов нашел одного, который мог побеседовать с дамой, жившей через улицу от Бленчардов. Удача! Оказалось, что у Пэмелы было два сына от предыдущего брака, который кончился разводом. Она мало рассказывала о сыновьях, известно лишь, что один уехал на Аляску, а другой стал юристом или учился на юриста. Что-то в этом роде.

Поскольку ни один из сыновей здесь, в Гарднере, не рос, след скоро затерялся. Никто их не знал. Собственно, Рейфу не удалось найти ни одного человека, который хотя бы видел сыновей Пэмелы. Потом Рейф позвонил своему приятелю-адвокату, ушлому специалисту по разводам, который регулярно пользовался услугами Рейфа для слежки за разводящимися супругами, а этот адвокат оказался знаком с секретаршей из банка мистера Бленчарда. Эта секретарша, в свою очередь, поговорила с личной секретаршей мистера Бленчарда, и та поведала ей, что Пэмела приехала вовсе не из Лаббока и не из Амарильо, а из Остина. Там она работала в банковской ассоциации, где и познакомилась с мистером Бленчардом. Секретарше было известно о предыдущем замужестве Пэмелы, которое оборвалось много лет назад. Нет, она не видела сыновей Пэмелы. Мистер Бленчард никогда о них не упоминал. Супруги жили тихо и не участвовали почти ни в каких развлечениях.

Фитч получал донесения от Данте и Джо Боя каждый час. В понедельник он позвонил в Остин приятелю, с которым шесть лет назад вместе работал на табачную компанию, выступавшую ответчицей в суде города Маршалла, штат Техас. Фитч объяснил, что дело чрезвычайно срочное. Уже через несколько минут дюжина детективов просматривала телефонные справочники и звонила по разным номерам. Очень скоро ищейки взяли след.

Пэмела Керр служила в Техасской банковской ассоциации исполнительным секретарем. Несколько последовательных звонков - и была обнаружена бывшая сослуживица, которая теперь работала в частной школе. Под предлогом того, что Пэмела рассматривается в качестве вероятного члена жюри присяжных на процессе по делу об умышленном убийстве, который будет проходить в Лаббоке, частный детектив, представившийся помощником окружного прокурора, обратился к ней за официальной информацией о Пэмеле. Бывшая сослуживица сочла своим долгом ответить на его вопросы, хотя уже несколько лет не виделась с Пэмелой и не слышала о ней.

У Пэмелы было два сына, Джефф и Алекс. Алекс на два года старше Джеффа. Он окончил школу в Остине и переехал в Орегон Джефф тоже окончил школу в Остине, с отличием, потом отправился в двухгодичный колледж в Райс. Отец мальчиков бросил семью, когда они были еще малолетками, и Пэмела в качестве матери-одиночки сделала все, что могла, для их воспитания.

Данте, тут же прибывший на частном самолете, отправился вместе с детективом в школу, где им позволили порыться в библиотеке в старых выпускных альбомах. Выпускник 1985 года Джефф Керр был изображен на фотографии в синем смокинге с большим синим галстуком-бабочкой. Коротко стриженный молодой человек серьезно смотрел прямо в объектив. Это был тот самый мужчина, за которым Данте часами следил в Билокси. Ни минуты не колеблясь, Данте сказал: "Это тот, кто нам нужен", - после чего аккуратно вырвал страницу с портретом из выпускного альбома и, спрятавшись между книжными стеллажами, позвонил Фитчу по сотовому телефону.

Три телефонных звонка в Райс позволили выяснить, что Джефф Керр в 1989 году получил там диплом психолога. Представившись агентом некоего нанимателя, детектив нашел профессора политологии, который преподавал на курсе Джеффа и помнил его. Тот сообщил, что юноша поступил на юридический факультет в Канзасе.

Гарантировав солидное вознаграждение, Фитч по телефону нашел некое частное сыскное агентство, которое тут же принялось искать следы Джеффа Керра в Лоренсе, штат Канзас.

Для такого любителя поболтать, каким привыкли видеть Николаса коллеги-присяжные, сдержанность, проявленная им во время обеда, была необычна. Поедая густое картофельное пюре от О’Рейли, он не проронил ни слова. Избегая встречаться взглядом с кем бы то ни было, он печально смотрел в стол.

Такое же настроение было и у остальных. Они словно бы все еще слышали голос Лиона Робилио, этот механический звук, заменяющий живой голос, утраченный из-за пагубного воздействия табака. Искусственный голос вынес на свет Божий всю грязь, которую этот человек помогал прятать в течение многих лет. Голос продолжал звенеть у них в ушах. Три тысячи подростков в день, и трети из них предстоит умереть от пристрастия к табаку! Подцепить на крючок следующее поколение американцев!

Лорин Дьюк, ковыряя вилкой в курином салате, посмотрела через стол на Джерри Фернандеса и сказала:

- Могу я вас кое о чем спросить? - Ее вопрос разорвал унылую тишину.

- Конечно, - ответил Джерри.

- Сколько вам было лет, когда вы начали курить?

- Четырнадцать.

- А почему вы начали?

- Из-за Господина Мальборо. Вокруг меня все ребята курили "Мальборо". Мы жили в сельской местности и обожали лошадей и родео. Господин Мальборо казался нам неотразимым.

В этот момент все присяжные словно воочию увидели знакомый рекламный облик: обветренное лицо, решительный подбородок, шляпа, лошадь, потертая кожа... На фоне гор, возможно, снежных вершин, этот крутой парень шикарно закуривает "Мальборо" с независимым видом. Как же четырнадцатилетнему подростку не хотеть стать таким же вот Господином Мальборо?

- Вы привыкли к табаку? - спросила Рикки Коулмен, сидевшая, как всегда, над тарелкой в высшей степени диетического салата с вареной индейкой. Слово "привыкли" прозвучало в ее устах так, словно речь шла о героине.

Джерри на минуту задумался, но вспомнил, что друзья ждут от него ответа, они хотели знать, какая сила не дает человеку сорваться с этого крючка.

- Не знаю, - сказал он, - думаю, я мог бы бросить. Я пробовал несколько раз. Конечно, неплохо было бы покончить с этим. Такая противная привычка.

- Вам не нравится курить? - спросила Рикки.

- Ну, бывают моменты, когда сигарета очень помогает, но я выкуриваю теперь по две пачки в день, а это слишком много.

- А вы, Энджел? - обратилась Лорин к Энджел Уиз, которая сидела рядом с ней и обычно старалась говорить как можно меньше. - Когда вы начали курить?

- В тринадцать, - смущенно ответила Энджел.

- А я в шестнадцать, - призналась Сильвия Тейлор-Тейтум прежде, чем кто-либо успел ее спросить.

- Я закурил в четырнадцать, - вступил в разговор Херман, - а бросил в сорок.

- Кто-нибудь еще? - спросила Рикки, приглашая всех к покаянию.

- Я начал курить в семнадцать лет, - сказал полковник, - когда поступил на службу в армию. Но я покончил с этим тридцать лет назад. - Полковник, как всегда, гордился своей самодисциплиной.

- Кто еще? - снова спросила Рикки после долгой паузы.

- Я. Я начал курить в семнадцать лет и бросил через два года, - сказал Николас, хотя это было ложью.

- Кто-нибудь из присутствующих начал курить после восемнадцати? - спросила Лорин.

Все промолчали.

Ничмен, одетый очень просто, встретился с Хоппи в кафе, где они быстро перекусили. Хоппи страшно нервничал, он не хотел, чтобы его увидели в обществе агента ФБР, поэтому, увидев Ничмена в джинсах и клетчатой рубашке, почувствовал облегчение. Маловероятно, чтобы кто-нибудь из приятелей или знакомых Хоппи опознал в его собеседнике местного агента ФБР, но все же он нервничал, хотя Ничмен и Нейпаер, как сказали Хоппи, представляли особый отдел в Атланте.

Хоппи пересказал все, что слышал сегодня утром в суде, подтвердил, что безголосый Робилио произвел на всех весьма сильное впечатление и, похоже, жюри теперь у обвинения в кармане. Ничмен, уже не впервые, обнаружил слабый интерес к тому, что происходило в суде, и снова объяснил, что делает лишь то, что приказали ему его вашингтонские начальники. Он вручил Хоппи сложенный листок бумаги с мелкими цифрами и буквами, разбросанными в верхней и нижней его части, и сказал, что это пришло от Кристано из министерства. Они хотели, чтобы Хоппи это увидел.

Это было поистине произведение искусства, созданное специалистами Фитча, двумя отставными сотрудниками ЦРУ, которые околачивались в округе Колумбия в ожидании какой-нибудь интриги, - переданная по факсу копия зловещей справки о Лионе Робилио. Ни источника информации, ни даты, только четыре абзаца под угрожающим заголовком "Строго конфиденциально". Хоппи, жуя чипсы, быстро прочел их. За согласие выступить в качестве свидетеля Робилио получил полмиллиона долларов. Из Объединенного совета Робилио выгнали за растрату и едва не отдали под суд, которого ему удалось впоследствии избежать. Робилио страдал психическим расстройством, две секретарши из Объединенного совета обвиняли его в сексуальных домогательствах. Рак горла, вполне вероятно, был следствием алкоголизма, а не курения. Робилио был известным лжесвидетелем, который ненавидел совет и из мести вел против него крестовый поход.

- Ничего себе! - воскликнул Хоппи с набитым картошкой ртом.

- Мистер Кристано считает, что вам следует довести это до сведения вашей жены, - сказал Ничмен. - А она пусть покажет справку лишь тем, кому она полностью доверяет.

- Будьте уверены, - поспешно сказал Хоппи, складывая листок и засовывая его в карман. Сидя в полной людей закусочной, он озирался по сторонам с видом человека, явно в чем-то виноватого.

***

Изучение выпускных школьных альбомов, а также немногих документов, полученных от архивариуса, позволило узнать, что Джефф Керр был зачислен на первый курс юридического факультета осенью 1989 года. Его неулыбчивая физиономия красовалась и на фотографии студентов второго курса, сделанной в 1991 году, но Дальше след его терялся. Диплома юриста он не получил.

На втором курсе Джефф играл в регби за факультетскую команду. На снимке он держался за руки с двумя приятелями - Майклом Дейлом и Томом Рэтифом. Они оба окончили университет, и Дейл работал теперь в юридической конторе в Де-Мойне. Рэтиф был компаньоном юридической фирмы в Вичите. По обоим адресам послали детективов.

Данте прибыл в Лоренс, где его отвезли на юридический факультет и он имел возможность убедиться по студенческим курсовым альбомам, что Керр - это Николас Истер. Он целый час рассматривал снимки студентов 1985-1991 годов и не обнаружил на них девушки, напоминающей ту, которая называла себя Марли. Здесь вышел промах. Правда, некоторые студенты избегали сниматься, альбомы не давали полной картины. Присутствовали в основном лишь серьезные молодые люди. Данте потратил время почти впустую.

В понедельник к вечеру сыщик по фамилии Смол нашел Тома Рэтифа, тот в поте лица трудился в своем крохотном кабинете без окон, расположенном в офисе крупной фирмы "Уайз и Уоткинс" в центре Вичиты. Они договорились встретиться через час в баре.

Переговорив с Фитчем, Смол получил всю информацию, во всяком случае, всю, которую Фитч счел возможным ему сообщить. Смол был бывшим полицейским и имел двух бывших жен. Его должность называлась: специалист по безопасности, в Лоренсе это означало, что он делал все - от наружного наблюдения до полиграфической экспертизы. Особой сообразительностью Смол не отличался, и Фитч это сразу же понял.

Рэтиф пришел позже назначенного срока, и они заказали напитки. Смол, как мог, блефовал и старался выглядеть хорошо осведомленным. Рэтиф был очень осторожен. Поначалу он рассказал совсем немного, как и следует человеку, которого незнакомец вдруг спрашивает о старом приятеле.

- Я не видел его уже четыре года.

- А разговаривали?

- Нет. Ни слова. Он ушел с факультета после второго курса.

- Вы с ним были близкими друзьями?

- На первом курсе мы приятельствовали, но закадычными друзьями не были. Потом он отошел от нас. У него неприятности?

- Вовсе нет.

- Может быть, вы скажете мне, почему вы им интересуетесь? Смол в общих чертах изложил то, что велел ему говорить Фитч и что было недалеко от истины. Джеффа Керра рассматривают как кандидата в присяжные для крупного процесса, и одна из сторон наняла его, Смола, чтобы разузнать о нем все, что возможно.

- Что за процесс? - спросил Рэтиф.

- Я не могу этого сказать. Но уверяю вас, в этом нет ничего незаконного. Вы юрист, вам это прекрасно известно.

Да, ему это было известно. Большую часть своей профессиональной карьеры Рэтиф ишачил на партнера и успел возненавидеть все, что связано с отбором присяжных.

- Как я могу это проверить? - спросил он, как положено адвокату.

- У меня нет полномочий разглашать подробности, связанные с процессом. Давайте поступим так. Если я спрошу что-то, что покажется вам опасным для Керра, вы просто не отвечайте. Справедливо?

- Попробуем, но если что-то меня насторожит, я просто уйду.

- Согласен. Почему он бросил учебу?

Рэтиф сделал глоток пива и попытался вспомнить.

- Он был хорошим студентом, блестящим. Но после первого курса вдруг возненавидел будущую профессию. В то лето он подрабатывал в большой юридической фирме в Канзас-Сити, и это ему страшно не понравилось. Плюс ко всему он влюбился.

Фитч позарез хотел узнать, была ли замешана девушка.

- И кто была эта женщина? - спросил Смол.

- Клер.

- Я сейчас не припомню.

- Вы ее знали?

- Мне известно лишь, что она работала в баре в центре Лоренса, куда любили ходить студенты-юристы. Думаю, там они с Джеффом и встретились.

- Вы могли бы ее описать?

- Зачем? Я думал, вас интересует Джефф.

- Меня просили узнать, как выглядела подружка, которая была у него в студенческие годы. Вот все, что я знаю. - Смол пожал плечами, мол, ему это все равно.

Некоторое время они изучали друг друга. Какого черта, думал Рэтиф. Он никогда больше не увидит этих людей. Джефф и Клер были для него теперь лишь отдаленным воспоминанием.

- Среднего роста, около пяти футов шести дюймов. Стройная. Темные волосы, карие глаза, симпатичная девушка, все при ней.

- Она была студенткой?

- Не уверен. Может быть, раньше. Вероятно, к тому времени она уже окончила университет.

- Канзасский?

- Не знаю.

- Как назывался тот бар?

- "Маллиган", в центре города.

Смол хорошо знал это заведение. Он сам порой туда захаживал, чтобы развеять печаль и полюбоваться на студенток.

- В этом "Маллигане" я нередко закладывал за воротник, - сказал он.

- Да. Я иногда тоже скучаю по тем временам, - с тоской подтвердил Рэтиф.

- А что он делал после того, как бросил учебу?

- Точно не знаю. Они с Клер вроде бы уехали из города, но я больше ничего о них не слышал.

Смол поблагодарил и испросил разрешения позвонить ему на работу, если возникнут дополнительные вопросы. Рэтиф ответил, что он ужасно занят на службе, но попытаться можно.

У босса Смола в Лоренсе был друг, который хорошо знал человека, пятнадцать лет владевшего "Маллиганом". Преимущество маленького городка. Списки служащих здесь не держались в тайне, особенно хозяином, который официально сообщал менее чем о половине своей наличной выручки. Ее звали Клер Климент.

Фитч, получив эту информацию, радостно потер свои короткие руки. Он обожал погоню. Теперь Марли была Клер, женщиной с прошлым, которая приложила немало усилий, чтобы скрыть его.

- Узнай врага своего, - громко произнес Фитч, обращаясь к стенам. - Первая заповедь военной науки.