Дизайн для выживания и выживание с помощью дизайна

12 Дизайн для выживания

и выживание с помощью дизайна:

Подведение итогов

Повторю: дизайн – основа всей деятельности человека. Плани­рование и формирование любого действия в соответствии с по­ставленной целью составляет суть дизайна. Любая попытка вы­делить дизайн, сделать его вещью в себе срабатывает против присущего ему значения первичной базовой матрицы жизни.

Интегрированный дизайн всеобъемлющ; он старается учесть все факторы и детали, необходимые для того, чтобы принять ре­шения. Интегрированный, всеобъемлющий дизайн прогностичен. Он стремится рассматривать реальные факты и тенденции и постоянно экстраполировать, а также интерполировать ин­формацию из будущего, которое он конструирует.

Интегрированный, всеобъемлющий, прогностичный дизайн – это процесс планирования и формирования, который непре­рывно идет на стыке между различными дисциплинами.

В металлургии протекающий под определенным воздействи­ем процесс происходит в пограничных слоях (местах соприкос­новения кристаллов металла). Само несовершенство этих слоев позволяет нам механически формировать и деформировать ме­таллы. Геологи утверждают, что значительные изменения происходят в тех местах земной коры, где сталкиваются различные силы. Там, где прибой накатывает на берег, блоки разломов движутся в разных направлениях. Гранильщики бриллиантов разрезают их по линиям трещин, резец скульптора следует фактуре, а натуралисты изучают опушку леса, где он сходится с лугом. Архитектор уделяет особое внимание месту сопряжения здания с грунтом; промышленный дизайнер работает над плавным пере­ходом рабочей кромки в ручку инструмента, а также над его «второй границей» – соприкосновением инструмента с рукой. Пассажиры с облегчением вздыхают, пережив ту долю секунды, когда самолет наконец отрывается от земли; на одну навигаци­онную карту океана приходится тысяча карт рифов и береговых линий. Мы воюем за символические границы, которые рисуем на наших картах, и испытываем самые острые переживания в жизни, когда пересекаем границы рождения и смерти; апофеоз – сексуальный акт как наибольшее сближение границ.

Именно на стыке разных техник и дисциплин делается боль­шинство открытий и возникает большинство новых начинаний. Когда две разных области знания насильственно приходят в со­прикосновение с третьей, как мы видели в предыдущей главе, посвященной бионике, может возникнуть новая наука. Историк Фредерик Дж. Теггарт говорит, что «своими великими открытия­ми человечество было обязано не просто накоплению, собира­нию или обретению отдельных идей, но возникновению опреде­ленного типа психической деятельности, который появляется в результате противопоставления различных систем идей». Социобиология, биомеханика, космическая медицина и этномузыковедение – лишь несколько примеров, подтверждающих это.

Ускорение, перемены и само ускорение перемен происходят в результате соприкосновения пограничных областей различ­ных структур или систем. В начале 1970-х молодежь интуитивно это почувствовала; повторяющиеся конфронтации стали симво­лической иллюстрацией этого процесса.

По самой своей природе дизайнерская команда питается конфронтациями и рождается в столкновениях. Дизайнерский кол­лектив структурируется таким образом, что представители мно­гих различных дисциплин решают уже существующие проблемы и ищут новые, требующие переосмысления. Их задача – исследовать наши подлинные потребности и преобразовать окружающую среду, инструменты и наш взгляд на них.

Хотя мы работаем с компьютерами уже почти сорок лет, в офисах и особенно дома микропроцессоры появились сравнительно недавно. Можно понять тревогу многих людей в связи с появлением этой новой техники, к которой, к сожалению некоторые люди все еще относятся враждебно. Одни видят в компьютерах угрозу для организованного труда, стандартной сорокачасовой недели и пуританской трудовой этики; все эти новшества слишком пугают. Другие люди, понимая, что компьютеры помо­гают избавиться от монотонного, рутинного интеллектуального труда, все же видят будущее в черном цвете: они предвидят до­полнительный досуг и боятся его. Пит Мондриан, который писал картины так, как будто сам был компьютером, делал эту работу с чувством юмора и азартом. Однако некоторые художники ощущают особую тревогу, сталкиваясь с машинами, обрабатываю­щими информацию. Но конечно же, многие из нас видят в ком­пьютерах огромную освобождающую силу, которая избавляет нас от массы рутинной работы, освобождает нас и дает возмож­ность заняться эстетическими, философскими и концептуаль­ными вопросами нашего существования.

В 1976-1983 годах специалисты, работающие над такими фильмами, как «Звездные войны», «Империя: ответный удар», «Близкие контакты третьего рода», попытались найти в Англии художников и акварелистов, готовых заняться графическим компьютерным моделированием. В августе 1983 года я выступал на XX Международном конгрессе графиков и дизайнеров в Дуб­лине. Мой содокладчик рассказал, что вначале все нанятые ху­дожники были недовольны тем, что им предстояло делать. Но уже через несколько недель, когда они освоили графическую программу «Колорбокс», они изменили свое мнение: проснулось художественное и человеческое любопытство. Теперь, два года спустя, многие из них уже по собственной воле работают только с графическими компьютерами и «Колорбоксом».

По мере того как компьютеры и другое оборудование для об­работки данных входят в общее употребление, возникают новое заманчивое разделение и новое определение видов нашей дея­тельности. В тех из них, которые мы до сих пор считали чисто интеллектуальными, но которые на самом деле просто монотонны, все чаще участвует компьютер, позволяя нам высвободить длинно интеллектуальный потенциал. Именно здесь, на стыке компьютерного труда, умственной работы и досуга, функцио­нирует дизайнерский коллектив.

В мире, где все большая часть работы будет выполняться ав­томатами, а рутинный контроль, проверка качества и подсчеты в основном – текстовыми и другими процессорами, работа ди­зайнерского коллектива (исследования, социальное планирова­ние, творческие поиски) остается одним из немногих важных и первостепенных видов деятельности человека. Дизайнеры неиз­бежно понадобятся, чтобы помочь всему обществу установить приоритеты.

Историки общества утверждают, что проблемы человека XX века предопределены открытиями пяти ученых: Коперника, Мальтуса, Дарвина, Маркса и Фрейда. Но за последние пятнад­цать лет границы между социологией и биологией, психологией и антропологией, археологией и медициной заставили по-ново­му взглянуть на положение человека в современном мире. Пол­торы дюжины книг – «Территориальный императив» и «Охот­ничья гипотеза» Роберта Ардри; «Разум и природа» Грегори Бейтсона; «Руководство по эксплуатации космического корабля „Земля"» Бакминстера Фуллера; «Скрытое измерение» и «Танец жизни» Эдварда Т. Холла; «Инструменты для общения» Ивана Иллича; «Привидение в машине» и «Кирпичи для Вавилона» Ар­тура Кестлера; «Об агрессии» и «Восемь смертных грехов циви­лизованного человека» Конрада Лоренца; «Гайя: новый взгляд на жизнь на Земле» Дж.Э. Лавлока; «Голая обезьяна» Десмонда Морриса; «Судьба Земли» Джонатана Шелла; «Расширяющийся круг» Питера Сингера; «Биологическая часовая бомба» и «Как избежать будущего» Рэттрея Тэйлора; «Социобиология» Эдварда Уилсона – глубоко и кардинально переосмыслили отношение человека к человеку и окружающей среде. Взаимосвязанность различных дисциплин можно проиллюстрировать историей, ко­торую любил рассказывать Фуллер:

За последнее десятилетие в научных обществах было представлено Два важных доклада: один по антропологии, другой по биологии. Оба исследователя работали совершенно независимо друг от друга. Случайно я увидел обе статьи. В биологическом сообщении рассматривался вымерший биологический вид. В статье по антропологи шла речь о всех вымерших человеческих племенах. Оба исследователя искали общие закономерности в конкретных случаях. Оба независимо друг от друга обнаружили причину вымирания – избыточную специализацию. По мере того как вид становится все более специализированным, он вырождается. Это органический процесс. В результате эволюции теряется общая приспособляемость.

Это предупреждение. Специализация – путь к вымиранию, а ведь все наше общество организовано именно таким образом...

Человек универсален по своей природе. Инструменты и окруже­ние, являясь результатом работы дизайнера, помогают человеку достичь той или иной специализации. Но если мы проектируем все это неправильно, у нас часто получается замкнутый круг об­ратной связи: инструменты и среда, в свою очередь, сами начи­нают влиять на людей, мешая им выйти за пределы специализа­ции. Потенциальные последствия любого метода, инструмента или среды можно изучить до того, как начинать что-то строить или производить. В настоящее время компьютеры позволяют предварительно генерировать математические модели процес­сов и систем и изучать их взаимодействие. А последние достиже­ния социальных наук, в свою очередь, дают достаточно инфор­мации, чтобы разобраться в том, что является социально и об­щественно ценным.

На протяжении тысячелетий философы, художники и дизай­неры спорили о потребности в красоте и эстетической ценности вещей, которыми мы пользуемся и рядом с которыми живем. Дизайнеры и инженеры настаивали на оптимальной функцио­нальности. Достаточно выглянуть из окна или оглядеться в соб­ственной комнате, чтобы увидеть, куда эта шизоидная озабо­ченность функциональностью и внешним видом вещей завели нас: мир безобразен, но он вдобавок и нефункционален! В мире крайней нужды озабоченность исключительно украшательст­вом вещей – преступление. Однако проектировать вещи, хоро­шо работающие, но неудовлетворительные в других отношени­ях, – столь же фундаментальное заблуждение. Мы убедились на мере функционального комплекса, описанного в главе 1, что человек нуждается в вещах, обладающих, помимо строгой утилитарности, еще и другими качествами. Уравновешенность и приятная гармония пропорций, которые мы хотели бы видеть в ругающем нас мире, его эйдетический^ образ, психологически необходимы нам. И не только такое сложное создание, как че­ловек, но и низшие виды, по-видимому, нуждаются в этом эсте­тическом и ассоциативном обогащении. Вот описание подобно­го механизма у птиц согласно одному философу-натуралисту:

Все знают, что большинство птиц строят себе жилища, причем очень толково. Хотя их гнезда не имеют художественной ценности, они сде­ланы на совесть и часто весьма изобретательно. Птица-портной скла­дывает материал для гнезда в большой лист, затем сшивает его края по кривой линии, чтобы лист не мог развернуться. Южноамерикан­ская птица-печник, которая весит менее трех унций, делает гнездо ве­сом 7-9 фунтов из полого земляного шара, прикрепленного к ветке. В Австралии скальная трещотка делает длинную висячую цепь и при­крепляет ее к крыше пещеры паутиной; реакция пауков не описана. На Малайском полуострове мегаподы строят искусственные инкуба­торы: груды растений, смешанных с песком, которые постепенно раз­лагаются и держат яйца в тепле. Сами птицы размером меньше обыч­ной курицы, но их гнезда из собранного в радиусе нескольких сотен ярдов материалов достигают высоты 8 футов и ширины 24 фута. До­машняя городская ласточка строит аккуратный глиняный домик с па­радной дверью. Чтобы построить простое гнездо, например гнездо горихвостки-лысушки, требуется 600 полетов за материалом.

Однако некоторые птицы идут дальше и занимаются строительст­вом исключительно ради эстетического эффекта. Это шалашники из Австралии и Новой Гвинеи. Это живущие на ветвях птицы, длиной 8-15 дюймов, на вид похожие на наших дятлов, но с более красивым оперением, обладают уникальной способностью. Самец на опушках расчищает площадки и создает причудливые беседки из травы и лис­тьев. На площадках и беседках он развешивает тщательно выбранные и сгруппированные украшения: головки синих цветов, ракушки или такие блестящие вещицы, как стекляшки, коробки от кассет и даже стеклянные глаза (хотя их найти труднее). Ученый, который наиболее тщательно изучил шалашников, А. Дж. Маршалл, довольно убедительно показал, что это просто вариант сексуального поведения с целью привлечь самочку, пометить собственную территорию и оборудовать свою сцену, на которой самец может продемонстрировать свое оперение и гордые позы. Однако Маршалл вынужден был признать, что птицам просто нравятся их беседки; что строительство идет дальше простой функциональности; и что при украшении беседок они выка­зывают явную разборчивость, которую можно назвать эстетическим выбором. Один американский коллекционер, который никогда не ин­тересовался шалашниками и даже никогда не видел ни одной их пост­ройки, путешествуя по Новой Гвинеи, неожиданно вышел на поляну, аккуратно убранную на площади примерно в четыре квадратных фу­та. Рядом с этой полянкой была построена беседка в форме шляпы вы­сотой около трех футов и шириной пять футов, с дверцей высотой один фут. «Эта странная конструкция была обращена «фасадом» на расчищенную площадку. Возникало впечатление домика с газоном; оно подкреплялось несколькими клумбами из цветов или фруктов. Как раз под дверью располагалась аккуратная клумба из желтых ягод. Дальше на газоне была клумба синих ягод. Чуть дальше в стороне ле­жало десять только что сорванных цветов». Позднее этот путешест­венник увидел, как «архитектор» вернулся к беседке. Первым делом он заметил спичку, неосторожно брошенную в центр расчищенной им полянки. Он прыгнул к спичке, подобрал ее и, тряхнув головкой, вы­кинул за пределы площадки. Путешественник собрал несколько розо­вых и желтых цветов и одну красную орхидею и положил их на «га­зон». Вскоре птица вернулась обратно и подлетела прямо к этим цве­там. Она взяла все желтые цветы и выкинула их. Затем, немного поколебавшись, убрала розовые. Наконец взяла орхидею, решив не выкидывать ее, и некоторое время переносила цветок от одной горки своих украшений к другой, пока не нашла место, где орхидея смотре­лась особенно эффектно.

Не правда ли, это звучит невероятно. В жизни птиц-шалашников есть еще более необычайные моменты. Когда один самец закончит строительство своей беседки, он должен сторожить ее, ведь, если он улетит в поисках пищи, его соперник разорит беседку и украдет украшения. Некоторые птицы украшают свои беседки цветной мякотью фруктов, угольками и (рядом с жилыми домами в Австралии) краденой синькой. Если цветок завянет, птица сразу же заменяет его, а если вмешивается человек, исправляет результат вмешательства. Один наблюдатель снял с беседки немного мха и повесил его на некотором рас­стоянии в лесу. Ярко раскрашенный самец снова и снова сердито воз­вращал мох назад. А потом тот же наблюдатель провел эксперимент, который я могу расценить только как жестокий. Он поджег три бесед­ки, в каждом случае самец слетал с ветвей и садился рядом с горящей беседкой, «его красивая головка склонялась и крылья опускались вниз, как будто он скорбел перед погребальным костром». О Наука, что за преступления творятся во имя твое!^

Проводились и более строгие эксперименты с целью доказать важность эстетически обогащенной среды. Работа профессора Дэвида Креча в Калифорнийском университете, Беркли, дала нам много новой информации. Креч собрал две группы лабора­торных крыс. Одна группа была выращена в «обедненной» сре­де, подобной условиям, в которых живут люди в трущобах, барриос, фавелах и гетто. Крысы жили в тесноте, санитарный кон­троль практически отсутствовал, еда была невкусной и скудной. Клетки были темными, а бодрствование и сон их обитателей пе­риодически прерывались пронзительными, неструктурирован­ными и слишком громкими звуками. Вторая группа животных жила в «обогащенной» среде, где цвет, текстуры и материалы были подобраны с большой тщательностью. Пища и вода пода­вались в достаточном количестве с высоким содержанием вита­минов; также было предусмотрено много места для семейного общения. В этих жилищах играла мягкая, приятная музыка, медленно меняющиеся освещение и цвет создавали ощущение комфорта.

В результате оказалось, что особи из «обогащенной» среды отличались более высокой способностью к обучению, более быстрым психическим развитием, большей гибкостью и приспособляемостью к новым стимулам, а также гораздо лучшей память. Они сохраняли свои более высокие психические способности до более пожилого возраста. Даже их потомство, выращенное в нормальных лабораторных условиях, сохраняло значительное преимущество над потомством «обделенных» крыс, выросших в обедненной среде. Вскрытие показало, что размер и вес коры го­ловного мозга крыс обогащенной среды (часть мозга, ответст­венная за богатый поток ассоциаций) была больше, тяжелее и имела больше извилин.

При повторении эксперимента разницу в окружении сохра­нили, но обеим группам крыс давали одинаковое количество воды и еды; результаты оказались практически идентичны результа­там первого эксперимента. В обоих случаях у крыс, живших в обогащенной среде, вырабатывалась высокая концентрация важного мозгового энзима, ответственного за рост мозговой ткани. Этот эксперимент показал, что только характеристики среды могут изменить базовую химию мозга. Я не утверждаю, что люди не отличаются от крыс, но многие ясли, детские сады, начальные и средние школы в чем-то схожи с обедненной сре­дой этого эксперимента. Слишком многие родители (считая школы всего лишь постоянными учреждениями по присмотру за детьми) никогда не задаются вопросом, не крадут ли школы по­тенциальную мозговую ткань их детей.

К сожалению, можно сказать, что такая же обедненная среда, как у крыс, окружает людей на девяноста процентах территории земного шара. За последние пятьдесят лет среда, созданная че­ловеком, начинает приобретать характер природной экосисте­мы: населенные пункты взаимозависимы, среда реагирует на изменение потребностей и саморегенерируется. Человечество вступает в эту новую экосистему, не задумываясь, как биологи­ческий механизм человека реагирует на резкий переход из од­ной среды обитания и вынужденное пребывание в другой. Достаточно побывать в зоопарке, чтобы понять это.

Апологеты школ в их нынешнем состоянии и трущоб (часто это одни и те же люди) объясняют, что жизнь мрачна и серьезна, что существование – непрерывная борьба, в которой победа достается сильному, а детей просто учат стойкости, чтобы им было легче выжить в трудном мире. Да, во многих странах жизнь действительно тяжела, и выживание – единственная цель. В первой главе в определении дизайна под названием «потребность» в иерархическом порядке были перечислены выживание, идентификация и целеполагание (как упрощенный мной вариант классической пятикомпонентной иерархии потребностей Абрахама Маслоу: физиологические потребности, безопас­ность общественное признание, уважение и самореализация), первый императив – всегда выживание; только после этого у нас появляется желание исследовать, кто же мы такие. И только когда вопросы выживания и идентификации выяснены, мы на­чинаем намечать цели. Далее идет продолжение базовых импе­ративов: самореализация, уникальность, осознание, сопережи­вание любовь, блаженство, радость и страсть. Утверждение, что сильный всегда побеждает слабого («люди всегда шагают по головам друг друга»), частично основано на социальном дарви­низме Принцип выживания наиболее приспособленных созна­тельно неверно интерпретировался набирающим силу капита­листическим классом Англии и Америки конца XIX века. Час­тично это объяснялось утверждением, что «всего на всех не хватит» До последнего времени это было именно так. Но те­перь если все правильно спланировать, распределить и эконом­но использовать, благ в мире хватит на каждого. Тех средств, которые мы тратим на подготовку ядерного уничтожения зем­ли, вполне хватит, чтобы накормить, обучить и вылечить всех людей земного шара.

Другое заблуждение – взгляд на школу как место где труд­ности воспитывают умение их преодолевать. Как сообщает д-р М.У. Салливан, во время Второй мировой войны бойцы морской пехоты США, сражавшиеся на юге Тихого океана, оказались в са­мых невыносимых условиях в истории. Климат, растительность и дикие животные делали жизнь практически невыносимой; риск гибели в бою или от заразных болезней усиливал давление на психику. Исследование показало, что те, кто вырос в обделен­ной среде (другими словами, «подготовленные к трудной жиз­ни») ломались первыми. Морские пехотинцы, выросшие в более благоприятной и спокойной среде, легче выдерживали лишения. Бруно Беттельгейм приводит информацию об аналоги эксперименте с узниками нацистских лагерей; то же оста верным и для американцев, попавших в плен во время Корейской войны (Юджин Кинкайд «Во всех войнах, кроме одно» Нью-Йорк, Нортон, 1959).

В непредсказуемо меняющемся мире, который (до дрожи) боится перемен и воспитывает молодежь в условиях все более растущей специализации, дизайнер, сторонник интегрирован­ного, всеобъемлющего, прогностического проектирования, бе­рет на себя синтезирующие функции. Нет никаких надежд на то, что современное общество может осознать происходящие изме­нения и реагировать на них. Например, к 2 000 году возраст бо­лее половины людей не будет превышать двадцати лет и одно­временно доля пожилых и старых людей станет больше, чем ког­да-либо. Сегодня в США больше студентов колледжей, чем фер­меров. Но крайне щедрые субсидии, предоставляемые амери­канским фермерам (их начали выплачивать в те времена, когда в сельском хозяйстве было занято 98% населения, а не 8%, как сегодня), все еще выплачиваются; причем фермерам платят за то, что они не выращивают «пищу», а тем временем миллионы людей умирают от голода. Бакминстер Фуллер писал: «Сегодня каждый ребенок рождается в мире меньшей дезинформации». Поэтому есть надежда, что всевозрастающая образованность большинства людей, заканчивающих современные школы и университеты, поможет взглянуть на существующие проблемы более масштабно.

Однако во время обучения и вне его многое устроено так, что молодому поколению оказывается трудно развить и реализовать свои способности. Одно из таких препятствий – войны. «При­мерно каждые двадцать лет мы ломаем жизнь целых поколении, развязывая войны и тратя на это уйму денег, а потом довольно скоро начинаем сожалеть лишь о материальных потерях и забы­ваем о гибели людей» (Майкл Инне). А система преподавания в университетах рассчитана на приобретение узких, специализи­рованных профессиональных навыков, выдвигая на первый план умение зарабатывать себе на жизнь, и только на словах от­даем должное «воспитанию совершенного человека».

Практически все мы настолько загипнотизированы пропагандой системы получения прибыли, что уже не способна мыс­лить логически.

В 1971 году правительство Швеции выкупило 10 % националь­ной фармацевтической промышленности. И сразу же ведущие стокгольмские газеты вышли с паническими заявлениями и рас­ценили этот шаг как желание ввести в лекарственной политике Швеции социалистический принцип «производить только самое необходимое»! Такая точка зрения – что-то социопатическое и смехотворное, но в действительности эта паника понятна, по­скольку в сегодняшних промышленных кругах ориентируются не на реальные потребности людей, а на то, чтобы убедить их покупать все, что производят. Если бы во всех странах мира на­чали производить только то, что нужно, наше будущее стало бы куда светлее!

Промышленные дизайнеры все еще продолжают интенсивно поддерживать худшие крайности системы, ориентированной только на выгоду. Дэвид Чепмен, владелец и директор одной из крупнейших дизайнерских фирм в США, член правления Общест­ва промышленных дизайнеров Америки, избранный в свое время почетным членом Английского королевского общества искусств и Международного института искусств и литературы в Линдау (Германия), говорит о своем понимании подлинных нужд рынка:

Еще одна громадная область – рынок подарков. В 1966 гоДУ. Не считая рождественских подарков, 90 миллионов людей получили 107 миллио­нов подарков. Более 40% кухонной техники приобретают в подарок, хотя их дизайн и упаковка не имеют подарочного вида. Их проектиру­ют с неким упрямым подозрением, что они предназначены, Чтобы ра­ботать. Они, конечно, работают, но кому на самом деле нужен шейкер для коктейлей? (Отчет о семинаре по дизайну. Американский инсти­тут стали и сплавов, 1970, с. 4-5).

И далее Чепмен продолжает рассказывать о рынке» который, увы, еще не существует:

В США 35 миллионов мелких домашних животных. Владельцы домаш­них любимцев тратят 300 миллионов долларов в год на корм для них, но только 35 миллионов долларов на вещи для домашних любимцев. Ни кто еще не предложил владельцу Бобика купить для него вещь. Наверное, можно купить норковые воротники в магазине Нейман-Маркус, но до Америки такие товары не доходят» (курсив Чепмена).

Господин Чепмен также говорит о проблемах потребления продуктов питания в США. Объяснив, что «кухня вымерла, как птица додо» и что «кухонный бизнес – так же, как производство хлыстов для катания на двуколках, – угасает», он говорит, что все мы будем есть рекламируемые по телевизору стандартные обеды. Но все же он успокаивает нас: «Мама может добавить в блюдо щепотку орегано или капельку черри ну просто по чисто женской привычке».

«Дизайнеры должны еще многое узнать о влиянии социаль­ных факторов на продукты и рынки, – продолжает он. – 75 миллионам американцев более 45 лет, 25 миллионам из них бо­лее 65 лет. У них вставные зубы, проблемы с желудком и тому по­добное. Это совершенно новый рынок, и у них масса денег, кото­рые они могут потратить на все, что захотят». Исследовав, таким образом, проблемы питания пожилых, больных и нуждающихся, мистер Чепмен триумфально подводит итог:

Например, по прейскуранту цен новый автомобиль стоил 2 500 долл., но с дополнениями машина обходилась в 4 200. Кому нужны «белобо­кие» автопокрышки? Они не служат дольше, зато выглядят привлека­тельнее. Не так уж трудно понять, с каким зверем мы все имеем дело. В принципе это существо, стремящееся к полному удовлетворению своих потребностей.

Когда мистер Чепмен использует такие слова, как «зверь» и «су­щество», он говорит обо мне и о вас: потребителях, клиентах, своей публике.

Примечание: Когда вышло первое издание этой книги, мно­гие в своих письмах, телефонных звонках и даже в одной теле­грамме меня обвиняли в том, что я придумал и мистера Чепме­на, и вышеприведенные цитаты. Подтверждаю, что Дэвид Чеп­мен существует и является уважаемым выразителем мнений ди­зайнерского истеблишмента. Более того, мистер Чепмен определенно не выказывал сарказма в каком-либо из своих комментариев; действительно, он даже взял на себя труд отпечатать их отправить сотни экземпляров коллегам-дизайнерам и студентам. Его замечания были даже гораздо умереннее, чем мнения многих других его коллег. Более экстремистские точки зрения высказывались в дизайнерских обществах, на профессиональ­ных собраниях и, что огорчительнее всего, в большинстве школ дизайна Северной Америки. Американский промышленный ди­зайн, ничуть не смущаясь, явно решил выступить в роли сводни­ка, потакая развращенным интересам большого бизнеса.

По иронии судьбы, «интересную работу», о которой мечтает большинство будущих промышленных дизайнеров, предлагают как раз те фирмы, чьи политика и образ действий отнюдь не от­личаются стремлением реагировать на интересы и потребности общества хорошо сделанной, экологически ответственной и эс­тетически приятной продукцией. Многие американские корпо­ративные гиганты участвовали в судебных процессах с прави­тельством по обвинениям в неоправданном завышении цен, криминальных или гражданских заговорах, мошенничестве, на­рушении антитрастового законодательства или производстве некачественной продукции. Другими словами, современная сис­тема профессионального образования в области промышленно­го дизайна готовит молодых людей к тому, что они будут рабо­тать на тех, кому чужды даже минимальные общепринятые эти­ческие и моральные нормы, которые наш правопорядок пытает­ся защитить своими слабыми силами.

Вот один пример из 1970 годов. Три крупнейшие автомобиль­ные фирмы были обвинены Верховным судом в продолжавшем­ся 17 лет заговоре с целью не допустить на рынок приборы, огра­ничивающие загрязнение окружающей среды^. Фирмы откровенно признали это, однако попросили суд не продолжать разби­рательство и в обмен обещали, что «постараются исправиться», – вероятно, в течение последующих 17 лет.

Радует тот факт, что многие молодые дизайнеры вопреки ус­тановкам, которые им дает школа, отказываются сегодня идти по этому пагубному пути. Деструктивный старомодный дизайн постепенно исчерпывает себя. Если перечислить несколько ви­дов продукции нового поколения, появление которых ожидает­ся минимум в следующие десять лет, и сократить этот список, учитывая продукцию, которая будет использоваться только в за­падном мире, мы обнаружим:

 – инструменты и артефакты, усиливающие независимость и децентрализацию;

 – усовершенствованные и все более миниатюрные средства коммуникации;

 – альтернативные источники энергии;

 – медицинские приборы для самодиагностики;

 – однорельсовые дороги;

 – ультракомпактные электрические автомобили

или автомобили на альтернативных источниках топлива;

 – личные переносные средства передвижения на батарейках;

 – высококачественную домашнюю технику (потребляющую мало энергии, простую в ремонте);

 – здания массового производства и разнообразного назначения;

 – модульные элементы для массового строительства зданий (соответствующие национальному стилю региона);

 – автоматизированный транспорт;

 – сеть высокоскоростных железных дорог;

 – компьютеризованные приборы медицинской диагностики;

 – видеотелефоны;

 – телевидение в помощь образованию;

 – экологически чистые системы производства;

 – широкое использование биоразлагаемых материалов.

В результате появления вышеперечисленной новой продукции у нас останутся абсолютно устаревшие дороги, автомобильные за­воды, школы, университеты, дома, фабрики, больницы, газеты, магазины, фермы и железнодорожные системы. Нетрудно по­нять, почему большой бизнес боится перемен, которые могут сделать его заводы и продукцию устаревшими. По мере того как заводы и индустриальные предприятия растут по размерам и ка­питаловложениям, усиливается оппозиция их хозяев к любым нововведениям. Перемены в системе, замена самой системы или ее частей становятся дорогостоящими и более трудными. Следовательно, вряд ли крупный бизнес или военно-промыш­ленный комплекс, или зависимые от них дизайнеры станут что-либо менять, поэтому заняться столь трудной задачей придется дизайнерским коллективам.

Но прежде чем начать проектировать даже небольшие и безопасные вещи, я думаю, потребители должны составить свой билль о правах, на который будут ориентироваться дизайнеры и промышленность:

Манифест прав потребителя

1. 
   Право на безопасность, на защиту от опасных товаров.
   
2. 
   Право на информацию, право не быть введенным в заблуждение недостатком информации или подтасованной информацией.
   
3. 
   Право на простейшие сопутствующие услуги, честные цены и выбор должно гарантировать возможность выбора продукции и услуг (там, где все же существуют монополии) и минимальное качество при разумных ценах.
   
4. 
   Право на представительство, выражение своего мнения и участие в принятии решений, затрагивающих интересы потребителей.
   
5. 
   Право быть выслушанным в инстанциях, занимающихся вопросами потребления, иметь доступ к занимающимися такими вопросами чиновниками, иметь возможность подачи жалоб и право на справедливые и быстрые процедуры компенсации.
   
6. 
   Право на информирование потребителя на протяжении всей его жизни в целях защиты его интересов.
   
7. 
   И наконец, что становится все более важно, право на здоровое и безопасное окружение^.
   

Прежде чем заняться вопросами, поднятыми в Манифесте прав потребителя, необходимо подумать о более глубоких проблемах, с которыми мы сталкиваемся, и провести множество исследований, чтобы выяснить, в каких условиях живет человек. Мы должны исследовать существование культур разных времен и разных народов, то есть собрать информацию о культуре, религии и устройстве того или иного общества, а также о преобладающем социально-детерминированном поведении. Нам понадобятся фактические сведения о различных группах и социальных сообществах. В частности, об американских равнинных индейцах; мундугуморах из нижней части бассейна реки Сепик; о священных культурах инков, майя, толтеков и ацтеков; о пуэбло-культура Хопи; жрицах-богинях Крита; горном народе Арапеш; Греции времен Перикла; Самоа конца XIX века; нацистской Германии, современной Швеции; австралийских аборигенах; народе банту и эскимосах; роли властей и механизме принятия решений в Ки­тае; Римской империи, трущобах и гетто; лоялистском режиме в Испании; делегировании полномочий в армии; католической церкви; структуре современной промышленности и т.д.

На эти вопросы существует пока очень мало ответов. Но нача­ло уже положено. Международный год геофизики, Международный год спокойного солнца, Международный проект верхних слоев мантии земли – все это международные научные попытки сбора информации. Созданы специализированные учреждения: ЮНЕСКО, ЮНИСЕФ, Всемирная организация здравоохранения, Международная организация труда, Научный комитет по иссле­дованию водоснабжения, Международный совет научных союзов, Межправительственная океанографическая комиссия и Между­народный комитет человеческих ресурсов – и это только частич­ный перечень ныне существующих организаций, которые собира­ют, хранят и предоставляют информацию глобального значения. В1970 году я решил, что непременно нужно как можно скорее сформировать Международный совет по прогностическому все­объемлющему дизайну. Он мог бы работать с ЮНЕСКО и частич­но финансироваться им. С тех пор мне несколько раз предлагали учредить такой совет, правда, в виде школы повышения квали­фикации. Но все время подводило чувство масштаба. Нигерия и Танзания пытались заинтересовать меня проектом создания та­кой организации, надеясь, что «это будет самое большое подоб­ное учреждение во всей Черной Африке». Еще одно предложе­ние сопровождалось обещанием, что совет «станет самым боль­шим в Европе». По моему личному убеждению, такой совет дол­жен быть небольшим по своему масштабу.

Однако гигантские объемы научных исследований – только треть работы, необходимой, чтобы решить проблему мировых потребностей.

Другая ее часть – немедленное прекращение напрасной тра­ты сил на дизайн вообще и перенаправление их на решение ак­туальных практических задач дизайна. Один из способов реше­ния этой проблемы предлагался в главе 4 как «десятина». Речь шла о том, чтобы дизайнеры и дизайнерские бюро начали ис­пользовать хотя бы одну десятую своих талантов и рабочего вре­мени на решение тех социальных проблем, которые поддаются Дизайнерской разработке. Более того, это приведет к тому, что Дизайнеры, прямо или опосредованно, станут отказываться от участия в работе, биологически или социально деструктивной.

Одно только это станет гигантским шагом ко всеобщему бла­гу. Несколькими главами раньше мы вместе размышляли о том, что, если мы просто избавимся от потерь продовольствия, порчи его и уничтожения вредителями, общее потребление белка поднимется от опасно низкого до приемлемого уровня. Примерно то же можно сделать с дизайном. Всего лишь устранив социальную и нравственную безответственность, все еще преобладающую во многих бюро и школах дизайна, мы сможем удовлетворить потребности южной половины земного шара, которым сих пор пренебрегали.

Наконец, я убежден, что необходимо исследовать совершенно новые направления в подготовке молодых дизайнеров. Хотя этой теме уже была уделена целая глава, напрашивается еще не­сколько замечаний.

В результате неконтролируемого количества числа школ колледжей и университетов возникла среда, пагубная для ново­введений и, следовательно, для образования. Проблема кроется в масштабе учебных заведений. Университет, в котором я в свое время преподавал, насчитывал 27 000 студентов; есть универси­теты, где студентов в три раза больше, и это работает против об­разования. В такой ситуации студентов воспринимают обезли­ченной массой и они начинают чувствовать себя винтиками ог­ромной машины и испытывать чувство отчуждения. Перед ни­ми не ставится какая-либо конкретная задача, и настоящая учебная ситуация не складывается. На другом конце «масштаб­ной линейки» находятся частные школы, считающиеся мелки­ми, в которых учатся от 500 до 3 000 студентов. В этих учрежде­ниях на смену гигантизму государственных университетов при­ходят эксклюзивность и атмосфера сельского клуба. Школы тре­тьего типа обычно высоко специализированы и ориентированы на специфические проблемы искусств, ремесел и т.п. Такие шко­лы страдают от недостатка широких общих подходов к пробле­мам профессии и готовят художников-ремесленников уникаль­ной специализации, формируя мелкие кланы. Четвертый тип школы, появившийся в Англии около 2о лет назад, – это уни­верситет, открытый для всех, где заочное обучение ведется дис­танционно: по переписке, радио и телевидению.

Последняя модель программы Открытого университета по телевидению работает в Англии уже 20 лет. Такое учебное заве­дение объединяет слушателей с помощью книг, викторин, теле­программ и небольших групповых дискуссий, а также благодаря переписке с учеными, организующими образовательный процесс. Открытый университет оказался необыкновенно эффективным, особенно в том, что касается дизайна промышленных товаров, графики и дизайна среды. И это несмотря на то, что он исключает дизайнерскую команду, не предусматривает двустороннюю открытую связь и возлагает ответственность за учеб­ный процесс в области дизайна и синтезирования знаний ис­ключительно на самого студента.

По всей вероятности, в нашем обществе существуют мотивы и потребности, оправдывающие все четыре вышеперечислен­ных метода обучения. Но чаще всего мы вынуждены делать выбор между большими и эксклюзивными школами.

Возрождение ремесел в некоторой мере породило интенсив­ное дизайнерское образование в процессе самого производства. В мелких ремесленных центрах, чаще всего во время летних от­пусков или каникул, стали обучать ткачеству, ювелирному и стеклодувному делу, керамике и скульптуре. Такие центры суще­ствуют в Мейне, Калифорнии, Нью-Мексико, Мичигане, Вискон­сине и Северной Каролине. Летнее преподавание позволяет ме­стным ремесленникам безбедно существовать на протяжении остальных девяти месяцев. Пенланд, Северная Каролина, слу­жит пристанищем для пестрой толпы профессиональных ремес­ленников, преподавателей, студентов, супружеских пар пенсио­неров, старушек в теннисных туфлях и всемирно известных ди­зайнеров. Эта основная движущая сила возрождения сельских ремесел дошла сегодня даже и до практически недоступных мел­ких ферм Южных Аппалачей.

Подобную среду, которая способствовала бы обучению архитектуре, пытался создать в свое время Франк Ллойд Райт в Тей-лизине и Западном Тейлизине. К сожалению, этот эксперимент, продлившийся пятьдесят лет, находился под слишком сильным влиянием личности самого мистера Райта. За этим исключени­ем в области архитектуры и дизайна редко предпринимались ка­кие-либо попытки по обучению, исследованию и практике про­ектирования с позиций социального и нравственного осмысле­ния этих видов деятельности.

Представляется первостепенно важным, чтобы такая экспе­риментальная среда, где будет идти обучение дизайну, была создана сейчас в каком-либо районе мира. Я вижу ее скорее школу, а как своеобразную мастерскую. Здесь молодежь будет учиться, работая над реальными проблемами дизайна, а не над искусственно сконструированными упражнениями. Мастерская должна быть по возможности небольшой, рассчитанной мерно на тридцать студентов и могла бы стать прототипом для создания подобных школ дизайна как взаимодействующих частей единой системы. В итоге, у студентов появился бы выбор между одной школой с 30 000 студентами и тысячей мастерских с 30 студентами в каждой.

Молодые люди, которые придут в первую подобную школу-мастерскую, соберутся со всего мира. Они останутся в школе на год или дольше и будут заниматься одновременно изучением и практикой интегрированного дизайна. Это будут мужчины и женщины разного социального происхождения, разного возрас­та, имеющие различный опыт в разных областях. Они всегда бу­дут действовать как многодисциплинарная дизайнерская ко­манда. Их работа будет социально значимой. Члены коллектива не будут работать над теоретическими проблемами, выбранны­ми только из-за их сходства с проблемами, актуальными для профессиональных дизайнерских бюро (как делается сегодня в школах дизайна), их внимание будет направлено на подлинные потребности общества, на будущее.

Подобные учебные центры помогут создать коллективы ди­зайнеров, имеющих навыки, которые от них потребует будущее. Так же как астронавты и космонавты приобретают опыт, кото­рый может пригодиться им на Луне или Марсе месяцы или годы спустя, дизайнерские коллективы тоже должны быть готовы к решению социальных задач интегрированного всеобъемлюще­го дизайна будущего. Решение дизайнерских проблем будет воз­ложено на заинтересованных индивидов, социальные группы, правительства или интернациональные организации.

Концепция экспериментального дизайнерского центра не предполагает получение прибыли. Все заработанные денежные средства будут непосредственно возвращаться рабочей группе в виде инструментов, станков, приборов, зданий и земельных уча­стков. Наша задача – создать атмосферу, в которой обучение доставляет удовольствие, и тогда знания усваиваются оптимально. Вот почему важно, чтобы учебная группа была небольшой. Несомненно, преподаватели (особенно в области дизайна) должны непрерывно участвовать в практической работе. И только такая система устранит все ложные расхождения между практикой и обучением.

Все члены коллектива могут жить и работать вместе. Их жизнь станет легче в результате общинного распределения, они будут пользоваться большим, а владеть меньшим. Например, в одной группе тридцать студентов. У них в среднем 26 автомоби­лей, 31 радиоприемник и 15 музыкальных центров. Очевидно, что такие капиталовложения станут нецелесообразными. «Шко­ла» будет приспосабливать для своих нужд старые здания, фер­мы или другие подобные помещения. Их переустройством зай­мется сам коллектив. Создание временных навесов, «несущих информацию» кубов (как у Кена Исаакса), а также производст­венных мастерских, спален и холлов позволит приобрести цен­ный опыт по проектированию жилой и рабочей среды, способ­ной меняться, совершенствоваться и подвергаться эксперимен­там в зависимости от целей и типа работы.

«Программа обучения» будет представлять собой свободную сетку занятий. Работа, обучение и досуг не будут жестко разгра­ничены между собой по времени. Коллективу будут доступны новейшие методы обработки информации, киносъемка и т.п. Подобный центр должен иметь возможность принимать самых разных специалистов. Они могли бы работать и жить в коллек­тиве от нескольких дней, недель до целого года. Поскольку раз­личные подразделения учебного центра будут тяготеть к экспе­риментам, лучше всего его расположить в сельской местности, но достаточно близко к большим городам, чтобы участвовать в исследованиях, интернатуре и экспериментах в условиях горо­да. Темы и характер занятий должны органично развиваться со­образно проблемам общества. Статичного «плана занятий» быть не должно.

Через два-три года некоторые члены коллектива уедут, полу­чив представления о подобном методе обучения. Студенты, про­шедшие эту школу, будут готовы к решительным действиям. Я убежден, что создание одного такого центра вскоре породит дру­гие, которые смогут решать местные и региональные проблемы по всему миру. Они станут звеньями целой цепи подобных учебных центров. Молодежь, обучающаяся в каждом из них сможет путешествовать по всему миру и «гостить» несколько месяцев или лет в другом центре, участвуя в его работе.

В предыдущей главе я говорил о динамике методов решения проблем, которыми обладает интегрированный дизайн, и проиллюстрировал примеры диаграммами. Теперь вам, наверно ясно, что я написал свою книгу в соответствии с подобной диаграммой. Книга возникла на основе большого количества гра­фиков процесса проектирования. Вот почему в ней нет гладкой линейной последовательности. Главная моя задача – показать вам, читателю, горсть деталей головоломки и попросить вас собрать их в любой узор, имеющий смысл. Другого способа одно­временно представить происходящие события просто нет.

В заключении такой книги, как эта, обычно ожидают описа­ния ослепительной картины будущего, и в принципе здесь надо бы было говорить о громадных городах на дне океана, колониях на Марсе и Проксиме Центавра, станках, которые как из рога изобилия осыплют нас электронными новинками. Но это, оче­видно, было бы глупо.

Дизайн, чтобы быть экологически ответственным и социаль­но отзывчивым, должен быть революционным и радикальным в самом прямом смысле. Он должен следовать природному прин­ципу наименьшего усилия, другими словами, создавать макси­мальное разнообразие с помощью минимального инструмента­рия (по остроумному выражению Питера Пирса) или добиваться максимальных результатов минимальными средствами. Это оз­начает: потреблять меньше, пользоваться вещами дольше и про­являть экономию при повторном использовании материалов.

Идеи, а также широкий, лишенный узкой специализации, интерактивный коллективный взгляд (наследие древнего чело­века-охотника), которые дизайнер может дать миру, должны те­перь соединяться с чувством социальной ответственности. Во многих областях дизайнеры должны освоить искусство перепроектирования. Так нам, возможно, и удастся достичь выживания через дизайн.