Выпуск 47 Содержание: Эдгар Ричард Горацио Уоллес Если вложить душу Павел Амнуэль Обратной дороги нет Виктор Леденев Золото самураев
жүктеу/скачать 1.17 Mb.
|
| – Девочка моя, это вы! Я вас узнала, но не хотела говорить при мистере Данне. Мужчины не понимают того, что доступно нам, женщинам, а мистер Данн, к тому же, агностик, как сам он сказал в интервью, и ему не понять того, что он сейчас читает, но пусть читает, а я покажу вам то, за чем вы пришли, хотя, как я вижу, сами вы еще не вполне ощутили сущность дарованного вам Творцом...
Кэрри думала, что фраза эта никогда не закончится, слова нанизывались друг на друга, как бусинки на нескончаемую нить. Она понимала каждое слово, каждому слову кивала, как старому знакомому, но вслушивалась в интонации чувственного голоса матери Катерины и знала, что главное не сказано, слова еще будут какое-то время цепляться друг за друга, пока не возникнет то, которое... – ...бедняжка Эшли велела передать, что оставила вам свое умение... – Эшли? – вырвалось у Кэрри. – Простите, – смутилась настоятельница. – Я хотела сказать: сестра Изабель. – Вы назвали имя... – Эшли, да. Так ее звали в миру, пока она не стала послушницей. Не знаю, почему мне вспомнилось мирское имя сестры Изабель. – Вы помните, как звали ее мать? Не Сюзен? Мать Катерина покачала головой. – Не знаю, – сказала она с сожалением. Кэрри хотела задать и второй естественный вопрос: о каком умении идет речь, но не задала, потому что поняла... нет, ощутила... или что-то другое произошло с ее сознанием... она просто знала сейчас, что никаких вопросов задавать не следует, иначе им не выбраться из слов, которые сами по себе ничего не означают, кроме собственного конкретного смысла, скрывающего смысл общий, правильный, который пока даже не просматривался. Они подошли к запертой белой двери в глубине холла, мать Катерина достала из кармана монашеского платья плоский ключ и вставила в замочную скважину. Дверь поддалась не без усилия, и за ней вздохнула щемящая тьма. Щелкнул выключатель, под потолком загорелась тусклая пыльная лампочка, осветив короткий коридор без окон с единственной дверью в торце. Белая краска на двери частично осыпалась, будто какой-то зверь соскреб ее когтями. Кэрри не решалась ступить в коридор, а мать Катерина стояла рядом и тоже не собиралась войти, только осматривала стены, будто видела впервые. – Здесь, – сказала настоятельница, – жила бедняжка Изабель в последние годы жизни. Здесь ее навещал мистер Данн. Он говорил с сестрой Изабель в день своей смерти. Утром. А вечером скончался. Через неделю не стало и сестры Изабель. – Как это произошло? – спросила Кэрри. – Страшной была ее смерть, мисс Уинстон. Тяжелое воспоминание. Случился пожар. Загорелось на чердаке, огонь быстро перекинулся на кельи, это было ночью, сестры выбегали в коридор, но там тоже бушевало пламя. И вдруг, – голос настоятельницы зазвенел, будто набат, – пред всеми возникла, как видение, сестра Изабель. На ней было белое одеяние. Она сказала: «Сестра Виннифред не может выбраться из кельи. Я спасу ее». И пошла в огонь, никто не посмел ее удержать. Мы слышали крики и еще чьи-то голоса... Может, это были ангелы? Через несколько минут сестра Изабель возникла из пламени, как Феникс. Она несла на руках сестру Виннифред, которая была без сознания. Белые одежды сестры Изабель дымились, и пламя за ее спиной подобно было двум огненным крылам. Сестра Изабель опустила сестру Виннифред на пол и успела сказать: «Прощайте». Я слышала это, хотя и стояла в отдалении, но даже там было жарко, как в печи. Сестра Изабель упала замертво, а на теле сестры Виннифред не оказалось даже малого ожога. В себя она пришла несколько часов спустя и вознесла Господу молитву о своем чудесном спасении. Кэрри подумала, что эта история, видимо, столько раз подвергалась ревизии, что от истинного происшествия в ней почти ничего не осталось. Почему монахини стояли в холле, а не выбежали во двор? Почему не было пожарных? Почему сестра Виннифред не получила ожогов, а сестра Изабель от ожогов скончалась? – После похорон, – закончила рассказ настоятельница, – мать Беатрис велела келью сестры Изабель запереть и никогда эту дверь не открывать. Мне тогда было девятнадцать, я жила здесь третий год, многое забылось... Мать Беатрис ушла в лучший мир пятнадцать лет назад, и с тех пор я – и только я – вхожу в этот коридор раз или два в году, обычно на Рождество и в день рождения сестры Изабель. Пару раз меняла здесь лампочки, но больше ничего. – А в келью... – Никогда. И мать Беатрис никогда не открывала эту дверь. Многие монахини, особенно молодые, даже не знают о существовании кельи. Кэрри позволила себе усомниться. Дверь в коридор вела из холла, и не обратить на нее внимания было невозможно. То обстоятельство, что открывала дверь только настоятельница, да и то в редкие дни, наверняка было предметом обсуждения, как иначе? Это было похоже на историю Синей бороды, и Кэрри могла себе представить, какие легенды были созданы о запертой комнате за полвека. Призрак усопшей, скорее всего, выходил каждую ночь и бродил по коридорам, заставляя монахинь дрожать от страха под одеялом. – Держите, мисс Уинстон, – мать Катерина протянула Кэрри ключ, которым открыла дверь в коридорчик. – Ключ подходит и к той двери. То есть, должен подходить. Так сказала мать Беатрис. Ключ оказался тяжелым, будто был сделан из платины – или Кэрри только показалось? Обычный ключ, старый, потускневший. Лампочка мигнула и неожиданно засияла так ярко, что Кэрри зажмурилась. – Входите, – тихо произнесла мать Катерина. – сестра Изабель подает знак. Кэрри подумала, что в сети, видимо, повысилось напряжение, только и всего. Впрочем, она изучала историю физики и не знала законы электричества так хорошо, чтобы правильно судить о том, отчего могла увеличить яркость обычная лампочка. Может, и знак. – Вы... – повернулась Кэрри к матери Катерине. Та покачала головой. – Нет. Вы сами. Так велела сестра Изабель. Что и как она могла велеть? – Объясните, мать Катерина, – твердо сказала Кэрри, сжимая в руке ключ и не делая попытки подойти к двери, – что значит «сестра Изабель велела», и почему я... мне вы сейчас... я никогда прежде... Мысли прерывались, слова тоже, фразы утонули в пустоте. – Я не знаю, что это значит, – улыбнулась мать Катерина. – Это... Вы верите в Творца? – неожиданно спросила она. Кэрри растерялась. Верила ли она? Она изучала законы природы, занималась историей физики, где потусторонним силам не было места. В детстве верила в духов, являвшихся из темноты спальни. Как-то ей привиделась фея в золотом одеянии, простершая руки к ней, засыпавшей. Фея сказала «Ты отмечена Богом» и исчезла, а Кэрри заснула таким глубоким сном, что утром ее с трудом добудились. Став старше, Кэрри поняла, что духи и феи существуют лишь в ее воображении. Конечно, она бывала в церкви – сначала с родителями на воскресной службе, потом иногда и сама, приходила послушать проповеди о тщете жизни или о любопытной интерпретации того или иного события недели. Бывало, она и псалмы распевала вместе с другими прихожанами – общий энтузиазм действовал. Но верила ли она? Это был всего лишь ритуал, красивый и привычный, не больше. – Не знаю, – сказала Кэрри. Почему она так сказала? Не хотела обидеть настоятельницу? Мать Катерина кивнула; ответ ее, похоже, удовлетворил. – Тогда вы понимаете, – тихо проговорила она, – что слова много значат для одного человека и ничего – для другого. Слово одно, а... Она не закончила фразу. Кэрри шагнула в коридор, подумав неожиданно о Дэниеле, перелистывавшем старую тетрадь, где было записано то, что сейчас Кэрри, возможно, увидит своими глазами. Почему-то это показалось ей важным – то, что Дэниел читал страницы, написанные там, куда Кэрри не решалась войти. Скорее всего, ключ не повернется в скважине, – подумала она. Столько лет прошло. Замок давно заржавел. Семь шагов. Короткий коридорчик. Беленые стены. Что за ними – справа и слева? Какое это имело значение? Кэрри протянула руку и вставила ключ в скважину. Помедлив, повернула, ожидая, что почувствует сопротивление. Ключ повернулся легко, механизм щелкнул. «Неужели кто-то смазывал замок, – подумала Кэрри. – Если так, то мать Катерина сказала неправду о том, что никто не входил в комнату». Дверь со скрипом начала открываться, и Кэрри отпрянула, выпустив ключ, так и оставшийся в замке. Кто-то тянул на себя дверь изнутри комнаты, кто-то там был... Чепуха. Почему эта нелепая мысль пришла ей в голову? Дверь открывалась не в комнату, а в коридор, и, значит, ей показалось... Нет. Кто-то толкал дверь изнутри. Кэрри отступила на шаг и с замершим сердцем (она не ощущала биения и была уверена, что сердце действительно застыло, как застыло и время) ожидала, когда дверь, наконец, распахнется и из комнаты выйдет... Кто? Призрак некогда умершей монахини? Так же в других британских монастырях по тихим коридорам бродят белые бестелесные привидения. Дверь приоткрылась, возникла узенькая щель толщиной в волос или еще уже – в молекулу, откуда пробивался не свет даже, а отдельные фотоны, о которых Кэрри знала только то, что они существуют и, если их пропускать по одному (как сейчас) через узкую щель (как эту), они оставят на экране интерференционную картину – темные и светлые полосы. Кэрри перевела взгляд на стену, где должны были возникнуть полоски. Конечно, там ничего не было, но... Показалось или действительно на белой поверхности мелькнула черно-белая картинка: девушка в светлой сорочке стояла, склонившись над предметом, увидеть который было невозможно не потому, что он оказался вне поля зрения, а потому, что существовал только в воображении девушки, но, тем не менее, был так же реален, как дверь, стена и тихий скрип петель. Как могла быть реальной чья-то фантазия, Кэрри подумать не успела – изображение исчезло, дверь замерла, сердце сделало очередной удар, а легкие – очередной вдох, позади кашлянула мать Катерина, давая понять, что ждет, когда, наконец, Кэрри выйдет из ступора и потянет на себя ручку... Кэрри вышла из ступора, потянула на себя ручку, и дверь не без сожаления, выраженного скрипом давно не смазанных петель, открылась. Прежде чем что-то увидеть в полумраке комнаты, Кэрри почувствовала затхлость, сырость, промозглость, накопившиеся внутри открывшегося пространства. И пыль. Она лежала на всех поверхностях, создавая ощущение серого морока, где жить могли только привидения, такие же серые и не материальные. Кэрри сделала несколько шагов в низкую, узкую и длинную келью, похожую на пенал. Захотелось чихнуть – пыль щекотала ноздри, – и Кэрри сдержала себя усилием воли: подумала, что от малейшего чиха вещи в комнате могут рассыпаться в прах, каковым и являлись на самом деле – памятью о предметах обстановки, а не вещами, хранившимися здесь больше полувека. Свет пробивался сквозь запыленное окно, полузакрытое ставнями. Кэрри открыла створки, и свет, будто прорвалась плотина, хлынул потоком, водопадом, лавиной. Кэрри на мгновение зажмурилась, а когда открыла глаза, комната представилась совсем иной. Прежняя – будто мистическая – картинка запечатлелась в памяти, а келья, которую увидела Кэрри, справившись с волнением, оказалась очень бедно обставленной: металлическая кровать у стены, рядом тумбочка, у окна шаткий стол, на котором лежала Библия в черном лидериновом переплете, покрытом слоем слежавшейся пыли. Стул с высокой спинкой – на вид такой же шаткий и не готовый выдержать тяжесть человеческого тела. Кровать была застелена покрывалом – когда-то, наверно, белым, а сейчас желтоватым, с комками пыли, будто мышиными катышками. Дотрагиваться не хотелось ни до чего. Жизни в этой комнате не было давно, и, если можно говорить о присутствии чьего-то духа, ауры, то ничего этого здесь не было тоже – просто пустая комната, которую по непонятной причине держали запертой так долго, что из жилища она превратилась в склеп. – Мать Беатрис, – тихо сказала настоятельница, – заперла комнату, ключ держала при себе, передала мне, чувствуя приближение конца, и взяла с меня слово не входить в келью. – Но сейчас... – Мне приказала сестра Изабель, – резко, будто отбиваясь от удара, сказала мать Катерина. – Вам приказала сестра Изабель, – повторила Кэрри, будто это что-то объясняло. И добавила, не представляя, почему задает этот вопрос, но точно зная, что спросить должна именно это: – Почему вы оставили мистера Данна читать записи сестры Изабель? – Там есть все. Только разобраться может лишь человек, который... Она замялась. – Который... что? – Я не поняла этого слова, – извиняющимся тоном сказала мать Катерина. – Ведь это было во сне. Но этот человек – не мистер Данн. – Однако вы ждали именно его. – Да, – кивнула настоятельница. – Ничего не понимаю, – призналась Кэрри. Матери Катерине снились сны? Наверняка снилась и погибшая женщина, ничего странного. Но указания, имена... – Чего вы хотите от меня? – спросила Кэрри. – Разгадки. – Почему я? Вы впервые меня видите. Мать Катерина покачала головой. – Думаю, вы понимаете, только не отдаете себе отчета. Кэрри не говорила настоятельнице о своей интуиции, которая почему-то сейчас или молчала, предоставив логике разбираться в ситуации, или уже сказала свое слово, а Кэрри, сама не подозревая, ее послушалась? – Могу я осмотреть вещи в комнате? – спросила она. – Конечно, – мать Катерина осталась стоять в проеме двери, сложив руки на груди и внимательно следя за действиями гостьи. Кэрри подошла к кровати, приподняла матрац, под которым ничего не оказалось, кроме провисшей металлической сетки. Очень неудобная кровать. Кэрри поразилась впервые пришедшей ей мысли о том, что в этой комнате вообще было неудобно жить. Неудобно спать, неудобно сидеть на качающемся стуле за шатким столом, неудобно даже смотреть в окно, потому что, если сидеть за столом, то видно было только небо, а если стоять, то – запущенный монастырский сад, убогий, как приют нищего. – Эта часть сада, – сказала мать Катерина, догадавшись куда смотрит Кэрри, – много лет не обрабатывается из-за тяжбы с мистером Ботричем, ему принадлежат земли за оградой, и он давно претендует на этот участок. Есть документы девятнадцатого века, подтверждающие его право, но есть документы, это право оспаривающие. Юридический казус не может разрешиться уже больше столетия, суд по земельным вопросам очень медлителен. Зачем Кэрри знать эти детали? – Понимаю, – сказала она, прислушиваясь к себе. Искать в этой комнате еще одну рукопись было бесполезно. Что тогда? Кэрри взяла в руки лежавшую на столе Библию. Стерла ладонью пыль, в воздухе повисла тонкая муть. Перелистала. Ожидала увидеть пометки, записи на полях? Нет, – призналась она себе, – не ожидала. Углы страниц чуть потрепаны – книгу часто открывали. Может, даже слюнявили палец, переворачивая страницы. Кэрри положила Библию в точности на то место, где она лежала, – в свободный от пыли прямоугольник. Постояла, бездумно глядя перед собой, и уверенно направилась к полке, висевшей над пустой тумбочкой. Полка тоже была пуста и покрыта пылью, но, подойдя ближе, Кэрри ощутила волнение, возросшее, когда она коснулась деревянной поверхности. Там ничего не лежало, но Кэрри показалось, будто она прикоснулась к чему-то важному. Оставаться в этой комнате смысла не было. Все, что нужно было узнать, она узнала. Если бы еще понять... – Пойдемте, – сказала она загораживавшей вход настоятельнице. В холле Кэрри показалось, что на дворе стало значительно светлее, чем раньше, но это был чисто психологический эффект. В замке щелкнул ключ, мать Катерина положила ключ в карман и подняла на Кэрри вопросительный взгляд. – Хотите посмотреть сад? – спросила она. – А вы не собираетесь... – Кэрри помедлила. – Ну... прибрать... там? Хотя бы вытереть пыль... – Тогда вернемся к мистеру Данну? – будто не расслышав вопроса, сказала настоятельница. Кэрри кивнула. * * * Дэниел сидел в кресле, вытянув ноги, запрокинув голову, и, казалось, спал. Раскрытая тетрадь лежала у него на коленях. Услышав, как вошли Кэрри и мать Катерина, Дэниел подтянулся и сел прямо. – Знаете, – смущенно сказал он, – на редкость скучное чтение. Навевает сон. – Вы ожидали приключений? – сухо осведомилась мать Катерина. Она забрала тетрадь у Дэниела и положила на стол. – Мы можем взять тетрадь с собой? – спросила Кэрри. – Если хотите, – сказала настоятельница, сделав вид, что не услышала вопроса, – пройдем в трапезную, приближается время чаепития. Это «если хотите» не оставляло сомнений в том, чего хотела сама мать Катерина, и Кэрри отказалась. Дэниел, похоже, был не прочь выпить чаю и поглазеть на монахинь, если, конечно, им разрешат трапезничать одновременно с гостями. Однако Кэрри взяла Дэниела под руку и повела к двери. Мать Катерина уже сидела за столом, высокая и внушительная. – Сестра Мергатройд вас проводит. Только в машине Кэрри поняла, какими странными были последние минуты в монастыре. Будто время разделилось на отдельные кадры немого фильма. Кивок матери Катерины. Пустой коридор. Сестра Мергатройд, возникшая будто из ниоткуда. Высокая дверь во двор. Дорожка. Ворота. «Всего вам доброго, да хранит вас Господь». Конец фильма. – Я бы действительно выпила чая, – призналась Кэрри. – Поблизости есть приличное кафе? – Кафе! – фыркнул Дэниел. – В трех милях заправка и там что-то вроде закусочной. – Поехали, – решила Кэрри. – Надо обменяться мнениями. * * * – На редкость скучно, – повторил Дэниел свое мнение о прочитанном после того, как они с Кэрри съели по сэндвич у и выпили по чашке ароматного чая. – Меня даже в сон потянуло. – В сон... Вы сказали: в сон? – Что? Да, – Дэниел на минуту задумался. – Там действительно описаны сны. Только сны, ничего больше. Очень коротко, некоторые сны – в двух словах, видимо, сестра Изабель ничего больше не запомнила. Некоторые – детально. Очень скучно, поверьте. Мне почему-то всегда казалось, что сны – это что-то романтичное, фантастически интересное. – Казалось? – уцепилась за слово Кэрри. – Да. Видите ли, я не запоминаю снов. Может, они мне никогда и не снятся. Просыпаясь, я не помню, снилось ли мне что-нибудь. Иногда – редко – бывает слабое ощущение, будто что-то происходило, но решительно не помню – что именно. И мне это нравится. Лучше спишь – лучше себя чувствуешь. Мне так кажется. Прадед знал толк в снах, да. Наверно, он имел на сестру Изабель какие-то виды, иначе зачем столько времени тратил на разговоры с ней? – А вам снятся сны? – перевел Дэниел разговор, заметив, что Кэрри слушает его невнимательно, а точнее – вообще не слушает, сидит, прикрыв глаза, сцепив пальцы, в напряженной позе, с вытянутой спиной, будто думает о чем-то очень важном, со словами Дэниела никак не связанном. – Что? – Кэрри очнулась. – Прошу прощения... Я слышала все, что вы сказали. Просто сейчас поняла... Почему мать Катерина заставила вас читать дневник, а меня повела показать келью сестры Изабель? Я не могла понять, было ощущение, будто чего-то не хватает, вот-вот прикоснешься... и пусто. – Что же вы поняли? – На столе лежала Библия. Мать Катерина утверждала, что никто не входил в келью после смерти сестры Изабель. Но Библия... я сейчас вспомнила... Она тоже была пыльная, но пыли на обложке было гораздо меньше, чем на поверхности стола. И еще. Книга издана в восемьдесят первом году. – Значит... – протянул Дэниел. – Сначала там лежала тетрадь, – уверенно сказала Кэрри. – Двадцать лет назад кто-то тетрадь забрал и на ее место положил Библию. Может, с тех пор никто действительно не входил в келью, но до того... Я еще удивлялась рассказам матери Катерины, будто ей во сне является Изабель. – Она об Изабель много думает... – Не поэтому! Я уверена, что все иначе. Записи сестры Изабель нужно читать в ее келье. Так мать Катерина и делала в молодости. Там особая атмосфера, аура, состояние среды. Дэниел посмотрел на Кэрри с недоумением. – Не думал, – сказал он, – что вы склонны к мистике. – Никакой мистики, – отрезала Кэрри. – Аура, атмосфера – просто слова, у меня нет других, которые точно определили бы состояние... Вы что-нибудь запомнили из того, что прочитали? – Конечно. У меня прекрасная память. – Расскажите. – Вообще-то, – признался Дэниел, – мне нужно в магазин. Покупателей у меня немного, но все же... – Бизнес есть бизнес, – закончила за него Кэрри. – А меня уже не ждет мисс Митчел. Я совсем пала в ее глазах. Но дело, по которому я ехала, нужно закончить, что бы она обо мне ни думала. Позвоню и поеду. Кэрри помедлила. – На обратном пути заеду к вам, – решила она, – и вы расскажете о записях сестры Изабель. Семь часов вечера вас устроит? Когда вы закрываете магазин? – Устроит, – с готовностью согласился Дэниел. – Я как раз закроюсь, и мы сможем поужинать. – Договорились, – согласилась Кэрри и достала из сумочки телефон. Придется выдержать гневную тираду мисс Митчел и смиренно повиниться. Дэниел встал и пошел к стойке расплачиваться. Громкий голос рассерженной феминистки был ему слышен издалека и был похож на рокот штормовых волн. * * * Ужин не то чтобы не удался, но был скомкан. Оба торопились. Кэрри хотела к ночи вернуться в Лондон и курицу-гриль ела, не чувствуя вкуса. Дэниел время от времени рассказывал какую-нибудь смешную, по его мнению, историю, и Кэрри в нужных местах вежливо улыбалась. Наконец Дэниел замолчал, и десерт они торопливо съели в тишине, которая показалась Кэрри странной – в кафе почему-то было очень мало посетителей, музыка не играла, слышно было только позвякивание посуды, и за дальним столиком стареющая пара сосредоточенно выясняла отношения. Они вернулись в магазин. Как и предполагала Кэрри, Дэниел жил на втором этаже, в этой части дома она утром не была и с интересом разглядывала уютную гостиную, обставленную современной мебелью, не безликой и вполне отвечавшей вкусам хозяина: короткий диван, на котором невозможно было вытянуться в полный рост, но удобно сидеть вдвоем, едва касаясь друг друга; журнальный столик; телевизор на стене, будто яркая картина в раме; книжный шкаф, в котором стояли не книги, а старые безделушки. Кэрри устроилась на диване, подождала, пока Дэниел принесет кофе и сядет рядом. – Сестра Изабель наверняка хотела что-то сказать, – начал он, – но усилия ее мысли оказались напрасными, потому что... Он запнулся, осознав, что говорит не совсем то, что собирался. Будто чужой голос прозвучал в его голове, и он лишь повторил то, что ему было сказано. – Я никогда не читал такого странного дневника, – признался Дэниел. – Там не было дат. Ни одной. На каждой странице по единственной записи. То, что приснилось. Или то, что произошло на самом деле. Не всегда можно понять, сон записан или воспоминание о реальных событиях. Иногда сказано: «сегодня приснилось» или «сегодня произошло». А чаще не сказано ничего и только описано. Я не все успел прочитать, времени было немного. Но что бросилось в глаза... Будто сестра Изабель пропускала десятки страниц, а потом возвращалась и записывала на пустых листах то, что произошло потом. Иногда по тексту можно понять, написано это было, скажем, до войны или после, перед Новым годом или летом, в жару. Понимаете, мисс Уинстон? Сначала я путался, не сразу понял, как писала сестра Изабель. Видимо, открывала тетрадь на первой попавшейся странице, и, если она оказывалась не заполненной, то на ней и писала, не сообразуясь с датами и временами года. – Память часто ведет себя странно, – сказала Кэрри, сочувственно глядя на Дэниела. – Может, это в вашей памяти страницы возникают хаотически, вот вам и кажется, что сестра Изабель, как вы говорите, открывала тетрадь на случайной странице? жүктеу/скачать 1.17 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|