Восточные и западные стратегии
жүктеу/скачать 0.84 Mb.
|
| Когда Адам в конце концов ушел в мир иной, картографирование и учреждение границ он передал в наследство человечеству. И поскольку каждая граница дает определенную политическую и технологическую власть, предпринятое Адамом разграничение, классификация и наименование природных элементов заложило основы технологической власти человека над природой. Собственно говоря, согласно иудейской традиции, плод Древа Познания таил в себе знание не добра и зла, а полезного и бесполезного, – то есть технологическое знание. Но хотя каждая граница несет в себе технологическую и политическую власть, она несет также отчуждение, разобщение и конфликт, потому что устанавливая границу для обретения контроля над чем-либо, вы в то же время отделяете и отчуждаете себя от того, чем пытаетесь управлять. Так Адам пал – отпал от целого и впал в раздробленность, что получило название "первородного греха".
Однако установленные Адамом границы были весьма незамысловаты. Они просто делили вещи на классы, и годились лишь на то, чтобы описывать, определять, называть их и т.д. Но даже эти границы Адам использовал не полностью. Он едва успел дать имена овощам и фруктам, как потерял мяч и выбыл из игры. Поколения спустя потомки Адама в конце концов набрались духа, чтобы вновь начать разграничивать все и вся, причем на сей раз границами более тонкими и абстрактными, отвлеченными. В Греции появились люди блестящей интеллектуальной мощи, – великие картографы и учредители границ. Аристотель, например, классифицировал едва ли не все процессы и вещи в природе, да с такой точностью и убедительностью, что европейцам потребовались столетия, чтобы стала возможной сама постановка вопроса о верности установленных им границ. Но сколь бы точной и сложной ни была ваша классификация, такого рода граница мало что позволяет, – во всяком случае, в научном плане, – разве что описывать и давать определения. Вам доступна лишь наука о качествах, классифицирующая наука. Однако после того, как исходные границы установлены и мир предстал перед вами в виде совокупности отдельных вещей и событий, можно переходить к учреждению более тонких границ. Греки, в частности Пифагор, так и поступили. Рассматривая все многообразие классов вещей и событий, от лошадей до апельсинов и звезд, Пифагор обнаружил, что может проделывать со всеми этими объектами один блестящий трюк. Он может считать их. Если присвоение имен казалось магическим действием, счет вообще воспринимался чем-то божественным: имена могли магически замещать вещи, а числа могли превосходить их. Например, один апельсин плюс один апельсин равняется двум апельсинам, но одно яблоко плюс одно яблоко также равняется двум яблокам. Число два может с равным успехом представлять группу из любых двух вещей, и поэтому должно каким-то образом превосходить их, выходить за их пределы. С помощью абстрактных чисел человеку удалось освободить свой ум от конкретных вещей. В какой-то мере это стало возможным уже благодаря границе первого типа, благодаря присвоению имен, разделению на классы и определению различий. Но числа разительно увеличили эту свободу. Ибо счет, в известном смысле, был действительно границей совершенно нового типа. Это была своего рода граница поверх границы, мета-граница, и работала она следующим образом. Устанавливая границу первого типа, человек проводит разграничительную линию между различными вещами, и затем признает, что они составляют группы или классы, называемые впоследствии лягушками, яблоками, горами и т.д. Это первый или основной тип границы. Установив границу первого типа, вы можете прочертить поверх нее границу второго типа, сосчитав вещи в группах и классах. Если первая граница дает вам класс вещей, вторая граница дает класс классов вещей. Так, например, число семь относится ко всем группам или классам вещей, состоящим из семи членов. Это может быть семь виноградин, семь дней, семь гномов и так далее. Иными словами, число семь – это группа, в которую входят все группы, имеющие семь членов. Это группа групп, класс классов, граница на границе. Таким образом, при помощи чисел человек создал границу нового типа, более абстрактную и универсальную границу, мета-границу. И поскольку границы дают политическую и технологическую власть, человек тем самым повысил свою способность управлять миром природы. Однако эти новые и более могущественные границы были связаны не только с возможностью дальнейшего развития технологии, но и с дальнейшим углублением отчуждения, дальнейшим дроблением человека и его мира. Благодаря новой числовой мета-границе греки привнесли в мир тонкую конфликтность, тонкий дуализм, который впоследствии прилип к европейской культуре подобно вампиру, присосавшемуся к своей жертве. Ибо абстрактные числа, эта новая мета-граница, настолько выходили за пределы конкретного мира, что человек обнаружил теперь, что живет в двух мирах – абстрактном и конкретном, мире идей и мире вещей. За последующие две тысячи лет этот дуализм десятки раз менял свою форму, но редко когда устранялся или хотя бы смягчался. Он принимал вид борьбы рационального против романтического, идей против опыта, интеллекта против инстинкта, закона против хаоса, духа против материи. Все это были вполне реальные и уместные различия, но соответствующие различительные линии обычно вырождались в пограничные, а затем и в линии фронта. Новая мета-граница (числа, счета, измерения и тому подобного) по-настоящему не использовалась естествоиспытателями на протяжении многих веков, вплоть до времен Кеплера и Галилея, то есть примерно до 1600 года. Ибо в промежуточный период между греками и первыми представителями классической физики на европейской сцене господствовала новая сила – Церковь. А Церковь ни в каком измерении и научном исчислении природы не нуждалась. Церковь, через посредство влияния Фомы Аквинского, была в тесном союзе с логикой Аристотеля, а логика Аристотеля, при всей своей блистательности, была чисто классифицирующей. Аристотель был своего рода биологом и продолжал классификацию, начатую Адамом. Он никогда по-настоящему не погружался с головой в пифагоровы числа и измерения. Не стала делать этого и Церковь. Однако к XVII веку Церковь пришла в упадок, и люди стали внимательнее присматриваться к формам и процессам окружающего их природного мира. Вот тогда-то и вышел на сцену гений Галилея и Кеплера. Революция, которую совершили эти физики, заключалась в том, что они стали измерять явления, а измерение – это просто очень сложная форма подсчета. Так что там, где Адам с Аристотелем проводили границы, Кеплер и Галилей проводили мета-границы. Но ученые XVII века не просто воскресили мета-границу числа и измерения, а затем усложнили ее. Они сделали следующий шаг, установив (точнее, окончательно оформив) границу совершенно нового типа. Сколь бы невероятным это ни показалось, они провели границу поверх мета-границы. Они изобрели мета-мета-границу – алгебру. Проще говоря, проведение первой границы создает классы вещей. Проведение мета-границы создает классы классов, называемые числами. Проведение границы третьего типа, мета-мета-границы, создает классы классов классов, называемые переменными Переменные – это известные нам по формулам "x", "y" или "z". Подобно тому как число может представлять любую вещь, переменная может представлять любое число. Подобно тому как пять может относиться к любым пяти вещам, "x" может относиться к любому числу из заданного диапазона. С помощью алгебры первые ученые могли не только считать и измерять элементы, но также открывать абстрактные соотношения между этими измерениями, которые могли быть выражены в теориях, законах и принципах. А законы эти, казалось, в некотором смысле "правят" или "управляют" всеми вещами и событиями, выделенными с помощью границ первого типа. На заре науки законы создавались десятками: "Сила действия равна силе противодействия". "Сила равняется массе, умноженной на ускорение". "Количество работы, совершенной телом, равняется силе, умноженной на расстояние". Эта граница нового типа, мета-мета-граница, принесла новое знание и, конечно же, огромную технологическую и политическую власть. Европа была потрясена интеллектуальной революцией, подобных которой человечество еще не видело. Вы только представьте: Адам мог давать планетам имена; Пифагор мог считать их; а Ньютон мог сказать, сколько они весят. Заметим, что процесс формулирования научных законов был основан на границах всех трех типов, каждый из которых надстраивался над предшествующим и был по сравнению с ним более абстрактным и объемлющим. Во-первых, вы проводите классифицирующую границу, чтобы осознать различные предметы и события. Во-вторых, вы ищете среди разделенных на классы элементов те, которые могут быть измерены. Эта мета-граница позволяет вам перейти от качества к количеству, от классов к классам классов, от элементов к измерениям. В-третьих, вы изучаете отношения между числами и измерениями второго шага, пока не открываете алгебраическую формулу, которая бы всех их в себя включала. Эта мета-мета-граница позволяет перейти от измерений к выводам, от чисел к принципам. Каждый шаг, каждая новая граница дает более универсальное знание и, соответственно, большую власть. Однако за это знание, власть и контроль над природой пришлось дорого заплатить. Человек получил контроль над природой ценой полного отделения себя от последней. Сменилось всего десять поколений, и он обрел возможность взорвать вместе с собой всю планету. Небо над землей оказалось таким задымленным, что птицы отказываются в нем летать; озера так засорены нефтепродуктами, что некоторые из них могут самовозгораться; океаны так плотно покрытыми нерастворимой пленкой химических отходов, что рыба задыхается и всплывает на поверхность; а дожди кое-где проедают кровельное железо. И тем не менее, за время жизни десяти поколений созрела почва для второй революции в науке. Никто не догадывался и не мог догадываться, что эта революция, которая разразилась в конце концов примерно в 1925 г., будет сигналом к выходу за пределы классической физики с ее границами, мета-границами и мета-мета-границами. Весь мир классических границ содрогнулся и пал перед ликом Эйнштейна, Шрёдингера, Эддингтона, де Бройля, Бора и Гейзенберга. Когда читаешь, что пишут о научной революции XX века сами эти физики, невозможно не поражаться глубине интеллектуального переворота, который произошел в короткий период жизни одного поколения, с 1905 по 1925 год, начиная с появления теории относительности Эйнштейна и заканчивая открытием принципа неопределенности Гейзенберга. Классические границы и карты старой физики буквально распались на части. В 1925 г. Уайтхед констатировал: Сегодня прогресс развития науки достиг своего поворотного пункта. Нерушимые основания физики разрушены... Прежние основания научной мысли становятся невразумительными. Время, пространство, материя, вещество, эфир, электричество, механизм, организм, форма, структура, модель, функция, – все требует переосмысления. Какой смысл говорить о механистическом объяснении, когда вы не знаете, что подразумевается под механикой? А Луи де Бройль сказал: В тот день, когда были тайно учреждены кванты, величественное здание классической физики сотряслось до самых оснований. В истории интеллектуального мира было немного переворотов, сравнимых с этим. Чтобы понять, почему "квантовая революция" стала таким потрясением для науки, надо вспомнить, что к началу XX века за плечами у нее было около четырнадцати десятилетий поразительных успехов. Вселенная рассматривалась, по крайней мере глазами классической физики, как совокупность отдельных вещей и событий, каждое из которых имело совершенно определенные границы в пространстве и времени и было изолировано от других. Кроме того, считалось что эти обособленные объекты – планеты, скалы, метеориты, яблоки, люди, – могут быть точно измерены и сосчитаны, что, в свою очередь, позволяет открывать научные законы и принципы. Процедура эта была столь успешной, что ученые стали думать, будто все в природе подчиняется этим законам. Мир рассматривался как гигантский биллиардный стол, где все отдельные вещи взаимодействовали по ньютоновским законам, слепо и случайно сталкиваясь между собой подобно биллиардным шарам. Когда ученые начали исследовать мир субатомной физики, они, естественно, предполагали, что ньютоновские законы, либо им подобные, подойдут также к протонам, нейтронам и электронам. А они не подошли. Совсем не подошли, вообще не подошли. Испытанное при этом потрясение было сродни тому, как если бы в один прекрасный день вы сняли перчатку и вместо руки обнаружили у себя клешню омара. Более того, "последние кирпичики" мироздания, такие как электроны, не просто не подчинялись старым физическим законам. Невозможно было определить даже, где они находятся! Как говорил об этом Гейзенберг, мы больше не могли рассматривать эти кирпичики вещества, которые первоначально принимали за последнюю объективную реальность, "сами по себе". Потому что они пренебрегали всеми формами объективного положения в пространстве и во времени. Субатомные биллиардные шары не только не соблюдали установленных законов, но, как оказывалось, даже не существовали, – по крайней мере, в форме неких отдельных объектов. Иными словами, атом вел себя не как дискретная "вещь". Старая физика метафорически рассматривала атом как миниатюрную солнечную систему, с нейтронами и протонами, составляющими ядро-солнце, и отдельными планетами-электронами, вращающимися вокруг него. Но теперь атом начал больше походить на туманное облако, постепенно переходящее в окружающее пространство. Как отмечал Генри Стапп, "элементарная частица – это не независимо существующий неделимый объект. В сущности, она представляет собой совокупность отношений, обращенных во вне, к другим вещам". Положение этих конечных строительных элементов реальности невозможно было определить, потому что у них, попросту говоря, не было границ. Кроме того, поскольку эти "последние кирпичики" вселенной не имели определенных границ, они не могли быть адекватно измерены. Это очень расстроило физиков, так как они располагали лишь линейкой научного измерения, исчисления, – инструментом создания мета-границ. Тот факт, что эти фундаментальные строительные элементы мироздания никогда и ни при каких обстоятельствах не могут быть полностью измерены, был назван принципом неопределенности Гейзенберга, и ознаменовал конец классической физики. Сам Гейзенберг называл это "устранением жестких рамок". Старые границы рухнули. Так как субатомные частицы не имели границ, у них не могло быть и мета-границ, они не могли быть измерены; а поэтому не могло быть и точных мета-мета-границ, не могло быть "законов", которым бы они подчинялись. По сей день не создана мета-мета-карта, не выведен закон движения отдельного электрона, и прежде всего потому, что у отдельного электрона нет границы. Вы не можете установить мета-границу или мета-мета-границу, не имея для начала границы. Теперь физики-ядерщики вынуждены работать с вероятностями и статистикой. Это значит, что измерению подвергается группа однотипных субатомных элементов, достаточная для того, чтобы физики могли считать ее отдельным объектом, обладающим якобы определенной границей. Это позволяет им строить мета-границы и предлагать наукообразные догадки относительно того, как может себя вести вся система в целом. Но решающий момент состоит в том, что физики теперь знают об условности этих границ и безграничности фундаментальных элементов мироздания как таковых. В свете современной физики легче увидеть, в чем состояло заблуждение классической физики. Она была так восхищена успехом устанавливаемых ею мета-границ и мета-мета-границ, что совершенно забыла об условной природе исходных границ. Мета-границы и мета-мета-границы были так полезны, они давали такую политическую и технологическую власть, что представителям классической физики не приходило в голову, что исходные границы могут быть ложными. Иными словами, они вывели законы, управляющие отдельными вещами, лишь затем, чтобы обнаружить, что отдельных вещей не существует. Новая квантовая физика была вынуждена признать условную природу исходных границ как таковых по той простой причине, что никаких реальных границ найти ей не удалось. Оказалось, что в реальности границ не существует, что они возникают в результате составления карт реальности и последующего их редактирования. По словам Эддингтона, мы обнаружили, что там, где наука продвинулась дальше всего, разум извлек из природы то, что вложил в нее сам. Мы обнаружили след чей-то ноги на берегах неизвестного. Чтобы объяснить его происхождение, мы разработали ряд глубоких теорий. Наконец мы добились успеха в воссоздании существа, оставившего сей след. И – о чудо! – след оказался нашим собственным. Из этого не следует, что реальный мир есть плод нашего воображения (как утверждает субъективный идеализм), – последнее относится только к нашим границам. Вот почему Витгенштейн говорил, что "в основе всего современного видения мира лежит иллюзорное представление о том, что так называемые законы природы объясняют природные явления". Ибо законы эти описывают не реальность, но лишь наши границы реальности. Как указывал тот же Витгенштейн, "законы, такие как закон причинности и т.д., распространяются на сеть [границ], а не на то, что она охватывает". Короче говоря, квантовая физика обнаружила, что реальность больше не может рассматриваться как комплекс отдельных вещей и границ. То, что мы когда-то считали обособленными "вещами", оказалось взаимосвязанными сторонами друг друга. По какой-то неведомой причине каждая вещь и событие во Вселенной оказались переплетены со всеми другими вещами и событиями. И мир, реальная территория, начал выглядеть уже не собранием биллиардных шаров, а скорее единым огромным всеобщим полем, которое Уайтхед назвал "цельнокроеным покровом Вселенной". По-видимому, этим физикам удалось уловить отблеск безграничной территории реального мира, – мира, каким его видел Адам до проведения роковых границ; мира, каким он есть на самом деле, а не каким он выглядит на картах и мета-картах. Тейяр де Шарден говорил об этом цельнокроеном покрове так: Взятая в своей физической конкретной реальности, ткань универсума не может рваться. Как своего рода гигантский "атом", она в своей целостности образует единственно реальное неделимое... Чем дальше и глубже, с помощью все более мощных средств, мы проникаем в материю, тем больше нас поражает взаимосвязь ее частей... Невозможно разорвать эту сеть и выделить из нее какую-либо ячейку без того, чтобы эта ячейка не распустилась со всех сторон и не распалась.* * Перевод Н.Садовского Интересно, что представления современной физики о мире как своего рода гигантском атоме, перекликаются (хотя в действительности сходство тут лишь поверхностное) с буддийским учением о "Дхармадхату", что можно перевести как Сфера Всеобщего или Поле Реальности. Главный принцип Дхармадхату формулируется как ши ши ву ай. Ши означает "вещь, событие, существо, явление, объект, процесс"; ву означает "нет"; ай означает "препятствие, помеха, граница, отделение". Таким образом, ши ши ву ай переводится как "между вещами и событиями во Вселенной нет границ". Говорится, что поскольку между вещами нет реальных границ, все они взаимопроникают друг друга. Как объясняет Гарма Чанг, В бесконечной Дхармадхату каждая вещь в любой момент включает в себя одновременно все [другие вещи] в их совершенной полноте, без какого-либо изъяна или исключения. Поэтому узреть один объект значит узреть все объекты, и наоборот. Иначе говоря, мельчайшая отдельная частица внутри микрокосмоса атома на самом деле содержит в себе бесчисленные объекты и принципы бесчисленных вселенных прошлого и будущего, содержит их полностью и без каких-либо исключений. В буддизме махаяны Вселенная уподобляется огромной сети из драгоценных камней, где каждый камень отражается во всех остальных, а все они отражаются в каждом камне. Как говорят буддисты, "все в одном и одно во всем". Это может звучать таинственно и непонятно, пока вы не услышите, как современный физик излагает нынешние представления об элементарных частицах: "Попросту говоря, это значит, что каждая частица состоит из всех остальных частиц, каждая из которых в то же время точно так же представляет собой все остальные частицы вместе взятые". Такого рода аналогии побуждают многих ученых принять точку зрения физика Фритьофа Капры: Мы видим, что двум фундаментальным теориям современной физики присущи все основные черты восточного миросозерцания. Квантовая теория отменила представление об обособленных объектах, заменила концепцию наблюдателя концепцией участника и пришла к пониманию Вселенной как сети переплетенных взаимоотношений, элементы которой определяются лишь через их связь с целым. В сущности, сходство современной науки и восточной философии состоит в том, что обе они усматривают в реальности не разделенные границами отдельные вещи, а неделимый узор единой сети, гигантский атом, цельнокроеный покров безграничного. В отличие от западной науки, Восток об этом знал давно по той причине, что никогда не воспринимал границ всерьез. Границы не настолько засели в голове восточного человека, чтобы голова эта оторвалась от природы и пошла своим путем. Для Востока существовал только один Путь – Дао, Дхарма, и этот путь возвещал о целостности, скрытой за границами созданных человеком карт. Понимая недвойственность реальности, Восток видел иллюзорность любых границ. Поэтому люди Востока редко путали карты с территорией, границы с реальностью, символы с действительностью, имена с тем, что они означают. Возьмите любую буддийскую сутру, большинство из которых написаны сотни лет назад, и вы прочтете примерно следующее: Под видимостью или явлением подразумевается то, что открывается чувствам и различающему уму, и воспринимается как форма, звук, запах, вкус и прикосновение. Из этих явлений образуются идеи, такие как глина, вода, кувшин и т.д., обращаясь к которым человек говорит: это такая вещь, а не другая, – то есть образуются имена вещей. Когда явления сопоставляются, а имена сравниваются и мы говорим, например: это слон, это лошадь, телега, пешеход, мужчина, женщина, или это ум и то, что к нему относится, – о названных таким образом вещах говорится, что они различаются. Когда такие различия [то есть границы] начинают восприниматься как не имеющие собственной сущности, это правильное знание. Обладая правильным знанием, мудрый больше не считает явления и имена реальностью. Когда явления и имена устраняются, а всякое различение прекращается, остается лишь истинная и сущностная природа вещей; поскольку же о том, какова природа этой сущности, ничего сказать нельзя, о ней говорится просто, что она "такова". Эта всеобщая, неделимая, непостижимая "Таковость" и есть единственная Реальность". (Ланкаватара Сутра) С другой стороны, существует глубокое буддийское учение о Пустоте, согласно которому реальность пуста от мыслей и вещей. В ней нет вещей, потому что, как открыли наши физики, вещи – это просто абстрактные границы опыта. И в ней нет мыслей, потому что мышление, составление символических карт, как раз и представляет собой нанесение границ на реальность. Видеть "вещь" значит мыслить ее; а мыслить значит рисовать себе некие "вещи". Таким образом, "измышление" и "овеществление" суть два разных названия для той сети границ, которую мы набрасываем на реальность. Поэтому когда буддист говорит, что реальность пуста, он имеет в виду, что в ней нет границ. Он вовсе не хочет сказать, что все вещи устраняются и пропадают, оставляя после себя чистый вакуум небытия, недифференцированную монистическую кашу. Д.Т.Судзуки говорит о Пустоте, что она не отрицает мира множественности; горы остаются на месте, вишни в полном цвету, луна светит ярче всего в осеннюю ночь; но они в то же время представляют собой нечто большее, чем просто частные явления, они обретают для нас более глубокий смысл, они понимаются в связи с тем, чем они не есть. Дело в том, что когда мир воспринимается как лишенный границ, все вещи и события, равно как и все противоположности, воспринимаются взаимозависимыми и взаимопроникающими. Подобно тому как наслаждение связано с болью, добро со злом, а жизнь со смертью, все вещи "связаны с тем, чем они не есть". Большинству из нас сложно уловить это, ибо чары первородного греха Адама все еще не развеялись для нас, и мы цепляемся за границы, как за саму жизнь. Но суть постижения того, что реальность безгранична, очень проста. Именно из-за этой простоты ее так сложно усмотреть. Возьмите, к примеру, зрительное поле своего восприятия. Видит ли ваш глаз какую-либо единичную, отдельную, обособленную вещь, когда вы окидываете взором окружающий природный ландшафт? Видел ли он когда-нибудь какое-то дерево? или волну? или птицу? Или вместо этого ваш глаз видит калейдоскопическую смену всевозможных переплетенных узоров и фактур – дерево плюс небо плюс трава плюс земля; волны плюс песок плюс скалы плюс небо плюс облака... жүктеу/скачать 0.84 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|