§ 4. Стабильность и вариативность языковых клише: место клише в лексической системе

Главная черта воспроизводимых аналитических единиц – их речевая предсказуемость и узнаваемость. Говорящий в целях экономии речевых усилий (своих и своего собеседника) зачастую даже не договаривает их до конца или же вообще использует лишь какой-то их элемент, как бы только намекая на целую единицу. Этим данные единицы чем-то напоминают разговорные и просторечные слова-хезитации, слова-паразиты, слова-обращения или слова-перформативы (молодой чэк, грю, ваще, чак, таскть, знашь, пнимашь, и-тэ-дэ и-тэ-пэ и под.). Вместо их полных форм можно иногда услышать редуцированные:

Узнаваемость и предсказуемость – первый признак воспроизводимости. Именно они становятся основанием для трансформаций таких единиц в юмористической речи (как в разговорной, так и в художественной или публицистической):

Аналогичны трансформации:

В таких случаях внутренняя форма клишированных единиц актуализируется. Происходит, во-первых, ее ремотивация (восстановление первичных предикативных и полупредикативных отношений), во-вторых, перемотивация (установление новых предикативных отношений). Процесс этот можно сравнить с аналогичными процессами в сфере словопроизводства (контаминации, преобразование лексических единиц, игра слов). Ср. из анекдотов:

«– Ты кто? – Писатель. – Какой-такой писатель? – Прозаик. – Про каких-таких, заек?»;

«– Будешь почетным академиком! – Хорошо! – А по нечетным – вахтером».

Таким образом, воспроизводимость клишированных аналитических единиц (как номинативных, так и предикативных по происхождению) неизбежно сопровождается затиранием их внутренней формы. В случае с клишированными предложениями и текстами это – деактуализация мотивировки предикативных отношений в грамматических центрах и полупредикативных отношений между частями сложных предложений и между предложениями, в случае с клишированными словосочетаниями – ослабление полупредикативных отношений между ядерной и зависимой словоформой. Так, в единицах письменный стол, Белый Дом, домашний адрес, летучая мышь, генеральный директор, слоновая кость, фигурное катание, гражданская авиация, боевые действия, учебное заведение, Советский Союз, легкая атлетика, легкая промышленность, развитие событий и т.д. степень мотивированности семантической связи между составными не идет ни в какое сравнение с мотивированностью отношений в следующих стандартных свободных словосочетаниях: огромный стол, высокий дом, новый адрес, маленькая мышь, молодой директор, коровья кость, неуверенное катание, современная авиация, неожиданные действия, странное заведение, надежный союз, отечественная атлетика, слаборазвитая промышленность, развитие промышленности, не говоря уже о нестандартных свободных словосочетаниях, в которых степень актуализации внутренних структурных отношений резко повышается: хваленый стол (Высоцкий), хрустальный дом (Высоцкий), былой адрес (Пастернак), рыбная мышь (Высоцкий), упорная кость (Высоцкий), поздние катания (Окуджава), хилая авиация, сакраментальные действия, плачевное заведение, соседский союз, трудная атлетика, коровья промышленность, развитие уха.

Несмотря на номинативный характер всех без исключения воспроизводимых языковых знаков, независимо от их формально-грамматического характера (слово, клишированное словосочетание, клишированное предложение или клишированный текст), деление это все же имеет смысл. Вслед за И. С. Торопцевым, мы будем отличать лексические языковые номинаты (слова) от речевых синтаксических номинатов (словосочетаний), но, в развитие его взглядов, эти последние предлагаем четко отмежевывать от языковых синтаксических номинатов (сверхсловных клишированных языковых знаков), а уже эти последние делить на собственно языковые аналитические номинаты (фразеологизмы и клишированные необразные словосочетания – клише) и языковые предикативные знаки⁶¹ (паремии, афоризмы, крылатые выражения, а также воспроизводимые клишированные необразные предложения и прецедентные тексты).

Такая постановка вопроса еще не решает проблемы аналитических лексических номинативных необразных единиц (клише), поскольку их отграничение, с одной стороны, от слов, а, с другой – от языковых предикативных знвков сопряжено с одновременным учетом двух различных пар критериев: грамматической – номинативности / предикативности и формальной – аналитичности / синтетичности.

Языковые предикативные знаки могут быть с формальной точки зрения как синтетическими (слова-предложения, вроде Да, Нет, Здравствуйте, Привет, Вон!, Спасибо, Пожалуйста и под.), так и аналитическими (Добрый день!, Как дела?, Что новенького?, При пожаре звоните 01 или По газонам не ходить! С точки зрения грамматической семантики аналитические языковые знаки могут быть как номинатами понятий (божья коровка, белый день, делать ставку, дикий вопль), так и предикативными единицами – знаками мыслительных стандартов или шаблонизированных мыслей (Не все то золото, что блестит, Чем хуже, тем лучше, Параллельные прямые не пересекаются или Рано радуетесь!).

Таким образом, языковой статус анализируемых единиц обеспечивается их единственной чертой – воспроизводимостью, и только уже как ее прямое следствие, – инвариантностью. Инвариант здесь понимается как информационное единство сущностных и потенциальных функций⁶². Воспроизводимость (а значит и инвариантность) проявляется в:

• 
  узнаваемости (даже при неполном или неточном воспроизведении);
  
• 
  смысловой стандартности (шаблонности или цитатности⁶³);
  
• 
  синтаксическом единстве (выполнения единой синтаксической функции в речевом отрезке);
  
• 
  формальной стандартности (упорядоченности и неизменности структуры), которая, впрочем, не исключает и
  
• 
  возможности ограниченного частичного (непроизвольного или произвольного) варьирования формы.
  

Вторая черта клише – смысловая стандартность – должна трактоваться не с позиции отсутствия содержательной или познавательной ценности (банальности), заключенной в единице информации, а с точки зрения степени ее новизны прежде всего для самого говорящего. Этот вопрос сопряжен с более широкой проблемой новизны / шаблонности смысла. Очень многое из того, что мы сообщаем нашим собеседникам (равно как и того, что мы мыслим), в той или иной степени не ново. Многие мысли «приходят в голову» многократно, той или иной мерой повторяясь. Такие мысли становятся постепенно либо убеждениями, либо навязчивыми идеями. Все зависит от их эмоционального воздействия и, как следствие, от их оценки субъектом. Если у субъекта не вызывает сомнения истинность и полезность некоторой мысли, то в целях экономии мышления он сохраняет ее в памяти и в дальнейшем обращается к ней как к некоей константе, как к средству «сокращения пути». Если же некоторая мысль кажется ему важной, но проблематичной и нуждающейся в доказательствах, она также сохраняется в памяти, но уже в иной функции: как препятствие и усложнение мыслительной деятельности. В обоих случаях можно вести речь о мыслительных шаблонах.

Следующим важным квалификационным признаком сверхсловного языкового знака (равно как и слова) является единство его синтаксической функции. В данном случае это напрямую связано с инактивацией рема-тематической связи между его составляющими.

Так, в предложениях Это особенность американского футбола и Это особенность американского хоккея синтаксическое членение не совпадает не потому, что во втором предложении появляется лексема хоккея, а потому, что американский футбол – это клише, обозначающее специфический вид спорта и, следовательно, выступает в функции единого несогласованного определения при особенность, в то время как во втором предложении американского является согласованным определением к форме хоккея. В первом предложении рема-тематическая связь между американского и футбола существенно ослаблена (инактивирована), поскольку речь в тексте, где употреблено это предложение не обязательно должна идти об Америке. Еще более заметно это отличие при сравнении предложений Это особенность американского футбола и Это особенность сугубо американского футбола, где обстоятельство сугубо во втором предложении разрушает синтаксическое единство словосочетания американского футбола и сигнализирует о том, что здесь мы употребляем два слова футбол и американский, а значит, хотим подчеркнуть актуальность рема-тематических отношений между словоформами футбол и американский (особенность футбола в Америке).

Синтаксическое единство мы понимаем не столько как выполнение единой роли в предложении, сколько как инактивацию рема-тематических отношений между составляющими: ср. Повысить нагрузку на несущую конструкцию и Несущая основную нагрузку конструкция или Конструкция, несущая основную нагрузку; Мы зашли в ателье мод и Открылось новое ателье новейшей французской и итальянской мод; Мы были в финской бане и Мы были в финской мужской бане.

Упорядоченность и константность формы (деривационно-фонетической и грамматической) языкового знака может касаться и его синтагматической упорядоченности (последовательность словоформ в аналитическом знаке или последовательность морфем в синтетическом), и его парадигматической стабильности (формальной инвариантности). Мы узнаем клише, клишированное предложение или текст в любой из форм, в которых стоят их составные. Показательно, что троллейбусный билет, троллейбусные билеты, троллейбусному билету и троллейбусных билетов – это четыре разных словосочетания, парадигматически связанных между собою грамматической моделью согласования и соотносимых с двумя словами: существительным {БИЛЕТ} и прилагательным {ТРОЛЛЕЙБУСНЫЙ}, в то время как студенческий билет, студенческие билеты, студенческому билету, студенческих билетов словосочетания, связанные прежде всего одной лексической парадигмой – клише {СТУДЕНЧЕСКИЙ БИЛЕТ}, а уже потом синтагматической моделью.

Специфика клише как номинативных единиц состоит в том, что по происхождению они являются полупредикативными единицами. Полупредикативный характер клише приводит к тому, что в них нередко нарушается нормативная языковая системная логика. Начальными (наиболее нейтральными и частотными), а нередко и единственными формами для них оказываются не привычные именительный единственного (для именных), положительная степень (для прилагательных и качественных наречий) и инфинитив (для глагольных клише), а формы косвенных падежей, множественного числа⁶⁵, степеней сравнения, личные или особые глагольные формы:

акты гражданского состояния, личные вещи, веяния моды, только для взрослых, в чистом виде, более того, не более и не менее, тем не менее, звездные войны, волею случая, тяжелые времена, в скором времени, короче говоря, с непокрытой головой, наступательные действия, чего доброго, знаки отличия, начальные классы, действующие лица и исполнители, в меру сил и возможностей, так называемый, благие намерения, спиртные напитки, от начала до конца, под открытым небом, несет перегаром и под.

Сложнее обстоит дело с синтагматической стабильностью. Этот критерий, состоящий в стабильности составляющих и их последовательности, даже в клише срабатывает не во всех случаях. Иногда внешняя форма клише в речевом потоке может разбиваться вставленными в них словоформами. Обычно это – показатель того, что в данном отрезке мы имеем дело не с клише, а со свободным сочетанием форм омонимичных слов или с совершенно иным клише: битва под самым Сталинградом, болезнь С. П. Боткина продолжалась..., студенческий билет – студенческий проездной билет – студенческий входной билет или она несет яйца – она несет куриные яйца. Но иногда такая вставка носит чисто стилистический характер и не нарушает лексико-семантической (и семиотической) целостности клише: студенческий синий билет или студенческий мой билет – не более, чем поэтические инверсии форм синий студенческий билет или мой студенческий билет.

Критерий формальной целостности и стабильности является не до конца выясненным, поскольку даже некоторые слова обладают формальной вариативностью⁶⁶, не говоря уже об аналитических единицах, в частности, клишированных предложениях и текстах. Среди ученых нет единого мнения, считать ли, например, варианты песен вариативными текстами одного и того же произведения или же вариантами одного и того же текста. Так, в случае с вариативностью чисто грамматической, словообразовательной, лексической (в случае синонимии) или архитектонической (например, в порядке слов) можно склоняться ко второму выводу:

В то же время вариативность, наподобие представленной в романсе В. Чуевского «Гори, гори, моя звезда» оставляет больше вопросов, чем однозначных ответов. Так, уже развязка первой строфы Других не будь хоть никогда, Других не будет никогда и Другой не будет никогда существенно варьирует смысл всей строфы, не говоря уже о расхождениях более существенных в последующих строфах:

Понятно, что фонетическая, грамматическая, лексическая, словообразовательная или даже синтаксическая вариативность в воспроизводимом тексте могут быть компенсированы его жанровым, стилистическим единством (его цельностью как произведения – художественного, публицистического, бытового, делового, сакрального и под.).

Аналогично обстоит дело с формально вариативными воспроизводимыми предложениями. Их формальная целостность состоит не столько в чисто языковой стабильности, но и в их культурологической функции и определенной стилистической жанровой маркированности, т.е. в том, что они являются культурными знаками – девизами, лозунгами, законами, инструкциями, сентенциями, афоризмами, приговорками, присказками, поговорками, пословицами, загадками и под.: Каждому – свое // Всякому – свое, Всякий народ имеет такое правительство (такую // ту власть), какого (какую // которую) заслуживает, Кто хочет жить в мире, тот должен готовиться к войне // Хочешь жить в мире – готовься к войне // Хочешь мира – готовься к войне, Зри (смотри) в корень, Сущности (сущностей) не следует умножать (множить) без (сверх) необходимости.

Представители так называемой «концептологии» предлагают такие явления называть концептами⁷⁰.

«Концепт – это как бы сгусток культуры в сознании человека; то, в виде чего культура входит в ментальный мир человека. И, с другой стороны, концепт – это то, посредством чего человек – рядовой, обычный человек, не „творец культурных ценностей” – сам входит в культуру, а в некоторых случаях и влияет на нее»⁷¹.

«Когда человек живет, общается, действует в мире „понятий”, „образов”, „поведенческих стереотипов”, „ценностей”, „идей” и других тому подобных привычных феноменологических координат своего существования (сравнительно легко фиксируемых уже на уровне обыденной рефлексии), одновременно на более глубоком уровне бытия он живет, общается, мыслит, действует в мире концептов, по отношению к которым традиционно понимаемые понятия, образы, поведенческие стереотипы и т.д. выступают их частными, проективными, редуцированными формами»⁷².

«Концепт – единица, призванная связать воедино научные изыскания в области культуры, сознания и языка, т.к. он принадлежит сознанию, детерминируется культурой и опредмечивается в языке»⁷³.
Г. Слышкин полагает, что не каждое ментальное (когнитивное) понятие становится концептом, но лишь то, которое обретает культурную ценность. В языке концепту может соответствовать специфическая культурно маркированная единица, которую мы в дальнейшем будем называть вербальным знаком культуры (или просто знаком культуры – подробнее см. первый параграф второй главы). Придерживаясь этой терминологии, можно было бы сказать, что вербальные знаки культуры – это номинации концептов, т.е. понятий, обладающих особой характеризующей значимостью в той или иной культуре. Иногда кроме понятия «концепт» оперируют также понятием «суперконцепт», имея в виду наиболее общие и значимые концепты⁷⁴.

Знаки культуры имеет смысл отличать от речевых знаков (конкретных текстов, СФЕ, предложений, словосочетаний, словоформ или языковых – слов, фразеологизмов, клише, клишированных предложений и текстов), языковых лексических знаков (культурологически немаркированных слов и ЯК) и от невербальных семиотических конвенциональных образований (кинетических, мимических, звуковых, симпатических и др. сигналов, особенно характерных для той или иной культуры). К знакам культуры следует относить прежде всего произведения искусства, наименования предметов культуры и артефактов технической цивилизации.

Единство вербального знака культуры обеспечивается прежде всего его культурной функцией, в то время как его языковое единство обеспечивается чисто языковыми характеристиками. Так, библейская цитата Камо грядеши?, Куда идешь? и Quo vadis? – это три различных вербальных знака, выполняющих функцию одного и того же знака культуры. В данном случае речь не идет о названии романа Г. Сенкевича, которое (как и само произведение) является отдельным знаком культуры.

В случае с обладающими культурологической значимостью клишированными словосочетаниями (имена собственные, наименования единичных феноменов) вариативность носит несколько иной характер: нередко они становятся социо- или идиолектно, а также стилистически маркированными языковыми вариантами:

а то и вовсе становятся различными единицами:

В последнем случае варьирование является чисто культурологическим – за счет референтивной отнесенности номинатов к одному культурно значимому явлению. С языковой же точки зрения здесь имеют место различные виды деривационой контракции (стяжения) или универбизации⁷⁵. Такие культурологически вариативные номинаты уже вряд ли можно считать вариантами одной и той же языковой единицы. Это полиномы или гетеронимы.

Среди клишированных предложений и словосочетаний, которые утратили (в значительной степени или полностью) элемент культурологической значимости и превратились в чисто языковую единицу (знаки когнитивных понятий и стереотипных мыслей), вариативность встречается гораздо реже, поскольку тут вступают в силу языковые факторы, а именно – повторяемость и упорядоченность формы. Анализ клишированных предложений показал, что, во-первых, большинство их все же является культурными знаками, а, во-вторых, те из них, которые обладают только сугубо языковой (а не общекультурной) функцией, варьируют на уровне словообразования, грамматики или фонематики составляющих:

Как дела? – Как делишки?, Что (чо) нового? – Что (чо) новенького?, До свидания! – До свиданья! – До свиданьица!, Что (чо) слышно? – Что (чо) слыхать?, Нет! – Неа! – Не!, Сколько (скока, сока) времени? – Скока (сока) время?⁷⁶.

Вариативность в этих случаях связана с социолектной, а иногда и идиолектной маркированностью.

Нечто подобное мы наблюдаем и у клишированных словосочетаний, хотя и здесь вариативность в принципе является редкостью. Даже при сохранении мотивационных признаков номинации (при прямой повторной номинации) такие клише могут представлять собой структурно-стилистические симиляры в пределах одного лексического понятия:

В случае же мотивационного расхождения, квалификационное отличие лексических единиц и вовсе не вызывает сомнения:

Такие единицы могут быть полными симилярами (напр., машинный перевод – автоматический перевод, золотое сечение – золотая пропорция, атомная энергия – ядерная энергия, благородные металлы – драгоценные металлы, биологическое оружие – бактериологическое оружие), но чаще все же являются стилистическими, социо- или идиолектными симилярами или полиномами (делать обыск – делать шмон, метиловый спирт – древесный спирт, Мюнхенское соглашение – Мюнхенский сговор, Октябрьская революция – Октябрьский переворот).

Еще более интересны случаи универбизации с привлечением грамматических или деривационых формальных средств, вроде образований при помощи слитноконверсивного (место пребывания – местопребывание, место нахождения – местонахождение, сопротивление материалов – сопромат, наждачная бумага – наждак)⁷⁹ или же суффиксально-контрактивного способа (чистокровная лошадь – чистокровка, товарный поезд – товарняк, легковая машина – легковушка, грузовой автомобиль – грузовик, зачетная книжка – зачетка, кассетный магнитофон – кассетник, коммунальная квартира – коммуналка, визитная карточка – визитка, камера предварительного заключения – предвариловка, строгий выговор – строгач)⁸⁰. В ряде случаев возникает затруднение, относить ли универбы к суффиксально-контрактивным номинатам со скрытой мотивацией, или же считать их усеченно-суффиксальными образованиями. Так, номинаты караулка или мореходка можно (и, наверное, следует) выводить от официальных караульное помещение и мореходное училище (и тогда их контрактивный характер становится сомнительным). Таким способом образуются универбы вроде капиталка (< капитальный ремонт), Но можно их объяснить и как скрытые универбы от возможно подразумеваемого *караульная комната и устаревшего мореходная школа. Во втором случае их можно отнести к суффиксальным контрактивам.

Иногда суффиксальная контракция накладывается на декоррелятивную трансформацию – образование путем использования в качестве формы нового номината целостной лексемы без каких-либо формальных изменений (трансформация), но с переосмыслением ее внутренней формы (декорреляция): белая горячка – белка (> белочка), заместитель командира взвода – замок (< замкомвзвода), колючая проволока – колючка, лазерный принтер – лазарь.

Еще одной разновидностью полиномной синонимии с участием клише является мультивербизация⁸¹ – образование клише как повторного номината для уже лексически номинированного прежде понятия. Чаще всего мультивербизации при помощи глагольно-именной конструкции подвергаются процессуальные понятия, первично номинированные глаголами⁸²: обещать – давать обещание, требовать – выдвигать требования, поддерживать – выражать поддержку, приговаривать – выносить приговор, заявлять – делать заявление и под.. Несложно заметить, что глаголы, использующиеся в таких клише, – это своеобразные полуслужебные деривационые компоненты, обладающие довольно широкой категориальной семантикой – нечто, вроде словообразующего аффикса, ср. давать (‘предоставлять возможность для осуществления или делать возможным’): давать слово, давать согласие, давать разрешение, давать оценку, давать показания etc., а существительное – имя действия, образованное от мотивирующего данное клише первичного номината-глагола, выполняющего в данном случае роль корневой морфемы или производящей основы. Однако, при всей категориально-сигнификативной близости клише-мультивербов первичным номинатам-глаголам, они, тем не менее, отличаются от последних не только стилистически и прагматически, но и десигнативно. Ср. обобщенное (родовое) просить и видовые высказывать просьбу, выражать просьбу, обращаться с просьбой. Кроме всего прочего мультиверб обычно содержит семы событийности или деятельности (т.е. объективности, регулярности, самостоятельности, квантифицированности и пространственно-временной ограниченности), в то время как в первичном номинате-глаголе, называющим собственно действие, такие семы отсутствуют, ср.: обыскивать (наличествует сема ‘обыскивающего субъекта’ и ‘непосредственного отношения совершаемого действия к субъекту и объекту’) и производить обыск (‘совершать действо, ритуал, у которого есть начало и конец, место и действующие лица, к тому же подчеркнут официальный статус происходящего’). Аналогичны (хотя и не идентичны) отношения в парах: покупать – делать покупки, контролировать – осуществлять контроль, намереваться – иметь намерение, оскорблять – наносить оскорбление и пр. Поэтому мультивербы – это не столько стилистические или прагматические синонимы первичных номинатов, сколько их видовые конкретизаторы⁸³. Первичный номинат и мультиверб в речи могут в ряде случаев взаимно заменять друг друга так же, как могут иногда взаимно заменяться пара слов стол – парта или пара клише журналы и газеты – периодические издания.

От мультивербизации как повторного номинативного процесса следует отличать псевдомультивербизацию – ономасиологический казус, каковым является выдумывание клише на основе ложной аббревиации. Этот феномен широко распространен в уголовной среде (в частности, в тюремной субкультуре), реже – среди детей как игровой феномен. Так возникают устойчивые сочетания, наподобие бывший интеллигентный человек (бич). Чаще всего это – предикативные единицы с модальностью пожелания, обещания, проклятия, клятвы и под: люблю ее вечно (лев), любить и мучиться одной надоело (лимон), люблю и сильно тоскую (лист), любовь один раз дается (лорд), люблю одного тебя очень сильно (лотос), Вождь Октябрьской Революции (вор)⁸⁴. Случаи использования этого способа вне указанных сфер крайне редки. Примером может служить языковое творчество некоего Н. Т. Кузнецова из Днепропетровска, который выстроил целую философско-языковую концепцию, основанную на «расшифровывании» основных слов русского языка (около 200 единиц). Вот некоторые примеры: Бог – Бытия Отец Господь, Иисус – Извещающий Истину Справедливость, Учитель Совести, Герб – Государственный Единый Рисунок Бытия, Суд – Справедливое Устраивание Дел, Киев – Корень Истинной Единой Веры, Гром – Гремящие Раскаты Огненной Молнии и т.п.⁸⁵
г) омонимия клише, свободных словосочетаний и фразеологизмов

Языковые клише могут вступать с рядом единиц в отношения омонимии: в языковой системе – с фразеологизмами, а в речевом потоке дополнительно еще и со свободными словосочетаниями. Классическими примерами первого типа являются божья коровка (насекомое и смирный человек), правая рука (конечность и ближайший помощник), проходной двор (двор с проходом и людное беспокойное место), снести яйцо (о курице и о переволновавшемся человеке), ходить на цыпочках (о способе передвижения и о послушании), вставать на дыбы (о коне и о состоянии протеста), вилять хвостом (о телодвижениях собаки и об увертках человека), художественный свист (музыкально-исполнительский жанр и вранье). Гораздо реже в этой группе омонимов встречаются метонимические переносы: пожимать плечами (совершать движения плечами и недоумевать), стать на колени (принять положение тела и поддаваться), хлопать дверью (ударять дверью и уходить со скандалом),

Заметно, что все указанные фразеологизмы соотносятся с омонимичными им клише в деривационом плане, поэтому (придерживаясь терминологии И. С. Торопцева) этот тип омонимов следовало бы назвать, скорее, омонимоидами.

Вторая группа омонимов (de facto также омонимоидов) представляет более распространенное и более сложное в теоретическом аспекте явление. Выше уже шла речь о том, что клише представляют собой устоявшиеся и шаблонизировавшиеся часто употребляющиеся в речи свободные словосочетания. Если в предыдущем случае мы имели дело с метафорическим преобразованием клише в фразеологизм, то здесь – это зачастую метонимическое преобразование свободного словосочетания, своеобразный метонимический сдвиг, при котором новообразованное клише включает в себя семантику исходного свободного словосочетания, но не в качестве ядерного компонента, а лишь в семантической периферии. Так, белый гриб является белым при засушке (единственный из съедобных грибов), круглый стол как мероприятие очень часто действительно проводится за круглым (или овальным) столом, иногда в ситуации, когда участвующие сидят вокруг стола переговоров (независимо от его формы), красная книга действительно имеет красную обложку, переливание крови действительно сопровождается процедурой переливания определенного количества крови из одной части организма в другую или из одного организма в другой, понятия уйти с работы и уйти со сцены включают в себя кроме всего прочего и конкретный физический уход, а чтобы пойти в школу, т.е. стать учеником, нужно было действительно туда пойти. Иногда, правда, мотивирующий признак настолько затирается, что семантическое расхождение омонимичных клише и свободного словосочетания становится совершенно очевидным: холодное оружие (первоначально – без участия огня, не прибегая к горению пороха), сажать в тюрьму (первоначально, возможно, следовало отбывать наказание сидя), а открытое письмо изначально не запечатывалось. В ряде случаев метонимический перенос связан с сознательным называнием определенных культурно-цивилизационных феноменов, напр., детский мир (магазин, в котором продаются товары связанные с миром детей).

Наряду с омонимией клише и свободных словосочетаний могут появляться отдельные случаи метонимической омонимоидности двух ЯК бабье лето (паутина и сезон), начальные классы (год обучения и группа школьников), временное правительство (орган власти и феномен российской истории), золотая рыбка (вид аквариумной рыбы и персонаж сказки), пойти на работу (получать должность и заступать на рабочую смену), куриная слепота (болезнь и растение), машина времени (фантастический аппарат и ансамбль).

Это совершенно не значит, что клише не могут образовывать метафорические омонимичные пары со свободными словосочетаниями. Но здесь источником омонимии становятся трансформационные словообразовательные процессы: клише найти выход омонимично свободному словосочетанию вследствие омонимоидных отношений между словами выход₁ (место в пространстве) и выход₂ (способ решения трудной задачи). Аналогичны отношения в омонимичных парах заинтересованное лицо (человек и выражение лица) и тесно связанный (отношениями и веревкой).

Иногда трансформационный перенос, вследствие которого появились словесные омонимы, входящие в состав клише и свободного словосочетания, был осуществлен за пределами русского языка и омонимы были заимствованы в готовом виде или калькированы. Такова омонимия в парах немецкая марка (валюта и почтовый знак), шведский стол (мебель и вид приема пищи), американский футбол (футбол в Америке и американский национальный вид спорта), Иноязычный мотивирующий фактор можно найти и в ряде выше рассмотренных примеров (красная книга, круглый стол).

Возможны также случаи собственно омонимии двух деривационо не связанных между собой ЯК (возникшей по аналогичным причинам): внутренние органы (части организма и милиция), штрафная площадка (для автомобилей и на футбольном поле).

Подводя итог сказанному, можно констатировать, что сверхсловные неидиоматические языковые знаки по основной семиотической функции – это разновидность номинативных воспроизводимых единиц, обладающих стабильной инвариантной семантикой и формой, узнаваемых в речи даже в случае незначительных формальных преобразований. Среди единиц такого типа мы различаем собственно аналитические номинаты – ЯК, и языковые предикативные знаки (клишированные предложения и клишированные тексты). Все указанные единицы входят в качестве составляющих в информационную базу языка и отличаются от фразеологизмов и паремий необразным характером (единством) значения и выполняемой ими прямой (первичной или повторной) семиотической функции. ЯК занимают в лексической системе промежуточное место между словами и фразеологизмами.

В отличие от знаков, которые, во-первых, могут быть языковыми (инвариантными) и речевыми (актуальными), модели речемыслительной деятельности – это всегда исключительно языковые и инвариантные единицы языка. Это информация о возможном речемыслительном действии, потенциальном речевом акте. Но именно поэтому языковые модели следует принципиально отличать от языковых знаков – готовых к использованию в речи иерархических информационных единиц, соединяющих в себе данные о некотором участке картины мира и данные о языковых средствах выражения этой информации в речи. Языковые знаки являются отдельными обозначениями определенного участка картины мира. Их задача – номинировать данный участок. Поэтому знак – всегда иерархически (парадигматически) организованная информация, выполняющая заместительную функцию. Как известно, у него есть собственные план содержания и план выражения. Модель же – это единица алгоритмическая, предписывающая. Это не схема представления информации (как знак), а распорядок речевой деятельности, указание, какие шаги и в каком порядке следует осуществлять для того, чтобы построить речевое высказывание. На этом основании следовало бы самым строгим образом различать систему языковых знаков и систему языковых моделей в пределах единой языковой системы. Это положение вполне согласуется с распространенным представлением о языке как системе систем.

Обычно в языковой системе выделяются модели построения синтаксической речи (грамматические модели), модели образования слов (словопроизводственные модели) и модели внешней сигнализации (фонетические, реже – графические модели). Можно встретить также выделение моделей управления речью и контроля за ней⁸⁶. Все указанные виды моделей касаются лишь плана выражения языковых знаков и относятся к организации формальной стороны речевой деятельности.

Наблюдение за нормативной речевой семантикой и нормативным использованием в речи лексических единиц языка обнаруживает речевые семантические явления, выходящие за пределы семантики языкового знака или же закономерно (регулярно) варьирующие его семантику, но при этом не обусловленные формальными особенностями построения речи. Явления эти стали очень популярным объектом современных когнитивных лингвистических исследований, однако в силу методологических особенностей современного языкознания (опирающегося либо на структурализм, либо на генеративистику) пока не находят своего успешного решения.

Эти явления не могут быть объяснены при помощи традиционно выделяемых грамматических и деривационных моделей. Нельзя их объяснить и простым описанием семантики языковых знаков (слов, клише, фразеологизмов, пословиц, сентенций, прецедентных текстов). Сопоставление актуальных лексических значений одного и того же языкового знака, употребленного в речи в разных контекстах и разных формах, может показать только их отличие, но не вскрывает причин и не выявляет механизмов этих отличий. Так, например, мы можем использовать слово машина в одной и той же грамматической форме (напр. и.п. ед. ч.) и в одной и той же синтаксической функции (напр., в функции подлежащего) в трех различных предложениях: 1. Машина едет по улице. 2. Машина сломалась. 3. Машина вмещает четырех пассажиров. В каждом из этих случаев актуализируется иной аспект виртуального значения языкового лексического знака машина: машина как транспортное средство (сема ‘субъект движения’), машина как механизм или устройство и машина как емкость. Аналогично можно использовать названия других транспортных средств типа машины (уже о велосипеде, мотоцикле, самокате нельзя говорить как о емкостях).

Сравним еще два предложения. 1. Машина – удобное средство передвижения. 2. Машина въехала во двор. В первом случае налицо обобщенное значение (машина как класс). Во втором же – частное (машина как конкретный представитель класса). Абсолютно идентично можно использовать в речи любое слово. В первом случае происходит генерализация значения.(напр. Это картина. Воду нужно пить. Эта книга интересная.). А во втором – его референция («Эта картина – пейзаж. Он пьет воду. Эту интересную книгу дала мне подруга). Слова картина, пить и интересная использованы здесь в том же лексическом значении, но с несколько отличным лексическим смыслом.

Рассмотрим еще один аспект речевой семантики, который не может быть объяснен ни грамматическими моделями, ни лексическим значением самим по себе. Речь пойдет о лексической сочетаемости языковых знаков. Так, например, слова машина, автомобиль, мотоцикл, автобус, трамвай могут сочетаться с глаголами со значением перемещения по суше, вследствие того, что содержат в своем виртуальном значении сему ‘сухопутное транспортное средство’. Нам не нужно специально запоминать все глаголы такого типа. Точно так же глаголы с семантикой физиологических действий сочетаются с наименованиями организмов (людей, животных, фантастических существ). А прилагательные со значением цвета – с наименованиями физических предметов. Нет необходимости запоминать, какого цвета может быть платье, достаточно обладать алгоритмом лексической сочетаемости наименований одежды с прилагательными цвета.

Третий случай, который мы хотели бы обсудить, – это использование слов в несвойственном им значении, но тем не менее регулярно и нормативно. Рассмотрим такие примеры. 1. Москва находится правее и ниже Санкт-Петербурга. 2. На этой картине вы видите собор Василия Блаженного. 3. Бело-голубые пошли в атаку. Во всех трех случаях с одной стороны мы явно выходим за пределы виртуальных значений лексических единиц Москва, Санкт-Петербург, собор Василия Блаженного, бело-голубой, а с другой – этот выход осуществляется вполне нормативно. Выход за пределы семантического ядра значения в указанных случаях состоит в том, что по своей семантической сущности Москва – ‘город’ (и как таковой не может находиться ниже и правее другого города, ниже и правее находится на карте одна точка относительно другой), собор Василия Блаженного – это ‘строение’(в которое можно войти, чего нельзя сделать в случае с изображением на картине), а бело-голубые – это ‘сложный цветовой признак’(и поэтому не может совершать действий, как спортсмены, одетые в форму такого цвета). Мы можем без труда использовать любой топоним в значении ‘точка или изображение на карте (схеме)’, любое название физического предмета в значении ‘изображение на картине или фотографии’ и любое прилагательное цвета в значении ‘люди одетые в одежду такого цвета’, что свидетельствует о наличии в языке соответствующих моделей словоупотребления.

Таким образом, наряду с чисто формальными моделями употребления слов в той или иной форме (т. е. морфологическими моделями), моделями употребления слов в тех или иных словосочетаниях (т.е. синтагматическими моделями) и моделями образования новых слов (т.е. словопроизводственными моделями), есть смысл выделять также и модели лексико-семантического плана. Модели эти занимают промежуточное место между системой лексических единиц (системой знаков) и системой формальных моделей, которую Я. Бодуэн де Куртенэ вслед за Гумбольдтом называл внутренней формой языка.

Именно поэтому мы предлагаем выделять лексические модели как алгоритмы (предписания) использования лексических единиц (в первую очередь слов) в речи. Лексические модели могут быть трех разновидностей:

– модели актуализации значения (функционально эти модели связывают систему лексических знаков с моделями формообразования: склонения, спряжения, постановки в необходимую форму наклонения, времени, степени сравнения и т.д.);

– модели семантического приращения (они функционально связывают лексическую систему со словопроизводственными моделями) и 

– модели лексической сочетаемости (эти модели выполняют роль посредника между системой лексических единиц и грамматическими моделями образования словосочетаний и моделями образования предикативных центров).

Первые два типа моделей позволяют носителю языка оперировать значениями слов в речи, а модели третьего типа позволяют образовывать сверхсловные номинативные и предикативные единицы речи.

Поскольку основным объектом нашего исследования являются ЯК, особый интерес у нас вызывает именно третий тип лексических моделей Очень часто именно модели лексической сочетаемости (иначе – валентностные лексические модели) в силу ограничений семантического характера оказываются источником образования шаблонных словосочетаний вроде сахарная свекла, газовая сварка, истинная правда, права и обязанности, в некоторых случаях и под. К такого рода моделям можно отнести, например, такие как: «видеть (слышать, сделать, додуматься, дойти) собственными // своими глазами (ушами, руками, головой, умом)», «вызывать симпатию (доверие, страх, гнев, удивление, ужас, восторг, замешательство, интерес, сомнение, возбуждение, ажиотаж)», «выйти (выходить, вывести кого-л.) из равновесия (терпения, (какого-то) состояния или положения)», «выражать (высказывать) согласие (несогласие, протест, мнение, точку зрения, мысли, чувства, желания)», «выступить с речью (докладом, сообщением, заявлением, призывом)», «раз (два раза, дважды, трижды...) в год (неделю, день, сутки...)», «с одной стороны..., а с другой (стороны)...», «с кочки (дерева, крыши...) на кочку (дерево, крышу...)», «человек (кто-то) с (какими-то) глазами (руками, ногами, ушами...)».

Тщательное исследование моделей этого типа позволяет выстроить типологию словосочетаний на шкале от свободных до клише и далее – до фразеологизмов.

Чем строже правила сочетаемости лексических единиц, оговариваемые в модели, тем большая вероятность того, что количество образованных по такой модели словосочетаний будет невелико. Так, например, валентностная модель «В (скольких-то) минутах (часах, днях) езды (ходьбы, лета) от (чего-л.)» не имеет никаких ограничений со стороны локального понятия, указывающего на точку отсчета движения, зато.содержит сразу два семантических ограничения: во-первых это ограничение, налагаемое существительными, обозначающими временные понятия (минута, час, сутки, день, неделя, месяц), во-вторых, ограничение, налагаемое видовыми именами передвижения (езда, ходьба, плаванье, лет). Теоретически возможные здесь секунда или мгновение не используются в силу видового характера названий передвижения (никто на фиксирует тип передвижения, длящийся секунды или мгновения). Лексема год не используется здесь в силу основной прагматики данной модели, состоящей в подчеркивании сравнительной близости цели путешествия, а столь же теоретически возможные столетие, тысячелетие, эпоха не используются еще и в силу нерелевантности таких отрезков времени для длительности человеческой жизни вообще и длительности путешествия в частности. Из семантических же соображений нерелевантными для данной модели оказываются и такие специфицированные временные имена, как декада, полугодие, квартал или специфицированные названия передвижения, как бег, ковыляние, ползанье или прыганье.

А это значит, что при достаточной регулярности использования данной модели будет повышаться частотность употребления образуемых по ней единиц, что в свою очередь может привести к запоминанию такого рода словосочетаний и превращению их из речевых номинативных знаков в самостоятельные лексические единицы языка – т.е. в ЯК, вроде в двух минутах ходьбы, в двух часах езды, в трех часах лету. Понятно, что изменения технических средств передвижения делает практически нефункциональным использование данной модели с лексемами неделя или месяц. Фраза в двух неделях езды сейчас звучит как цитата из романа о жизни в позапрошлом веке. Такие ЯК, которые своим возникновением обязаны частотности употребления мотивирующих их словосочетаний, мы назвали фреквентными клише. Это наиболее обширная группа ЯК.

Частой причиной появления клише может становиться ограничение лексической валентности. Так, полушария могут быть либо правым или левым (если речь идет о полушариях мозга) либо южным, северным, западным или восточным (если говорим о частях Земного шара). Автомобиль обычно легковой или грузовой, антенна чаще всего комнатная, наружная, сателитарная или спутниковая, бандероль – заказная или ценная, бокал – пива или вина, брак бывает по расчету, по любви или фиктивным, а вагон – спальным, купейным, плацкартным, общим, товарным или штабным.

Сужение лексической валентности единицы до минимума ведет в итоге к разрушению модели и превращению образуемых по модели словосочетаний сначала в связанные клише (порывистый ветер, летальный исход, каверзный вопрос, таращить глаза, глаза навыкате) или полуфразеологизмы (белый танец, лобовая атака, божья коровка, летучая мышь, шведский стол), а при сохранении образной двойственности значения – в полноценный фразеологизм (зашибать копейку, лошадиная доза, волчий аппетит).

Нередко это явление сопровождается (или упреждается) словопроизводственным процессом по способу трансформации (лексико-семантическим способом), при котором возникает новое слово с формой, идентичной форме своего мотиватора. Новообразованное слово (которое можно рассматривать как омонимоид по отношению к его мотиватору) для более определенного отмежевания от своего «близнеца» зачастую начинает использоваться с подчинительными распространителями, образуя тем самым однотипные словосочетания: разбивать парк, разбивать сад, разбивать газон или впадать в амбицию, впадать в истерику, впадать в отчаяние, впадать в транс, которые в силу новизны ядерного слова и ограниченности его типовой сочетаемости начинают клишироваться. Постепенно на их основе образуется лексическая модель сочетаемости, по которой начинают образовываться новые единицы, которые изначально воспринимаются как ЯК. Описанный тип ЯК мы назвали трансформативными клише.

Как видим, в последнем случае налицо комплексное использование одновременно всех трех типов лексических моделей: моделей актуализации значения, моделей лексической сочетаемости (которые обеспечивают образование типичного словосочетания), а также моделей семантического приращения, которые в своей крайней форме – семантического переноса (метафоризации или метонимизации) – смыкаются со словопроизводственными трансформационными моделями.

Таким образом, и в теоретическом, и в чисто практическом плане понятие лексической модели может оказаться весьма продуктивным для решения целого ряда проблем лексикологического, фразеологического, лексикографического и дидактического характера, особенно в области преподавания русского языка как иностранного, где межъязыковые различия на уровне ЯК и стандартизированных речевых конструкций оказываются особо заметными.
б) ЯК как продукт номинации по лексической модели

В данной работе мы сосредоточили внимание только на одном типе языковых знаков – на языковых клишированных словосочетаниях. Следует отметить, что систематическое исследование ЯК оказывается невозможным без решения целого ряда проблем чисто теоретического характера. Прежде всего следует решить вопрос об отмежевании ЯК от образованных по языковым моделям свободных словосочетаний, а значит, доказать, что они являются языковыми единицами. Мы предлагаем последовательно различать понятия ЯК (как стереотипного воспроизводимого сочетания) и языковой лексической модели (модели словоупотребления), частным случаем которой являются модели речевой сочетаемости. М. М. Коровкин называет такого типа модели когнитивными моделями, В. Н. Телия – сочетаниями-фразеосхемами, М. П. Котюрова – смысловыми моделями, Е. Н. Рядчикова – семантико-синтаксическими схемами.

М. П. Котюрова, вводя понятие открытых парадигм стереотипных словосочетаний⁸⁷, по нашему мнению, стирает грань между устойчивыми и свободными словосочетаниями. Если рассматривать ряды сочетаний главная цель, основная цель, единственная цель, общая цель, частная цель; цель статьи, цель монографии, цель реферата или цель заключается в, цель состоит в, целью является в качестве парадигм стереотипных словосочетаний, то тем самым нивелируется само понятие стереотипности, шаблонности, клишированности или инвариантности, поскольку здесь стереотипность просто отождествляется с сочетаемостью. Открытость данной «парадигмы», как нам кажется, противоречит стереотипности (т.е. шаблонности) входящих в нее словосочетаний. Приведенные пермской исследовательницей словосочетания типичны, но их типичность заключается не в их стереотипности (как клишированности), а в их модельности. Все они образованы по одним и тем же лексическим моделям, в основе которых лежит способность слова цель сочетаться с другими словами. Клишированность и воспроизводимость предполагают ограниченность и избирательность в сочетаемости. Несомненно, клише могут образовывать парадигмы, но такие парадигмы редко бывают открытыми. Напротив, чаще всего это замкнутые парадигмы: Деривативная разветвленность их довольно ограничена, а зачастую и просто исчислима: левая рука – правая рука, западная часть – восточная часть – северная часть – южная часть, верхние конечности – нижние конечности, передние лапы – задние лапы, грузовой автомобиль – легковой автомобиль, комнатная антенна – наружная антенна – спутниковая антенна – сателитарная антенна, именительный падеж – родительный падеж – дательный падеж (и т.д.), мужской род – женский род – средний род, тяжелая атлетика – легкая атлетика, лиственные деревья – хвойные деревья, белый медведь – бурый медведь и под.

Лексические модели, по которым образованы данные клише, можно считать непродуктивными. К более продуктивным лексическим моделям можно отнести модели с фокус-понятиями (термин Д. Мидзутани) брать, иметь, быть, считать, сделать, пребывать, выйти, вести, проводить и др. Модель не обладает лексической ограниченностью, свойственной единичным клише или их замкнутым парадигмам. Ее ограниченность носит скорее чисто семантический характер. Слотами в лексических моделях могут выступать единицы с более или менее определенной лексической семантикой, например: «действие человека по осуществлению цели (чаще психофизиологическое, познавательное или прагматическое) + свой/собственный + соматизм или соматизированное свойство человека» [видеть, слышать, сделать, додуматься, дойти, доработаться, добиться и т.д.) собственными // своими глазами (ушами, руками, головой, ногами, горбом, умом, задом, терпением, настырностью и т.д.)], «быть (пребывать) в + имя психического состояния» [быть в смятении, ужасе, гневе, замешательстве, восторге, восхищении, смешанных чувствах, состоянии (чего, что сделать), обиде (на кого-то, за что-то), (каком-то) положении и т.д.], «вести (проводить) + коммуникативное событие» [вести разговор, беседу, спор, дискуссию, занятие, урок, лекцию, переговоры, пресс-конференцию и т.д.], «вызывать + психическое состояние человека» [вызывать симпатию, доверие, страх, гнев, удивление, ужас, восторг, замешательство, интерес, возбуждение, ажиотаж, отвращение, чувство (чего-то) и т.д. ], «верх + негативная черта характера человека» [верх подлости, наглости, нахальства, самонадеянности, хамства, глупости, жадности и т.д.].

Как видим, грань между клише и лексическими моделями несколько стерта. ЯК могут образовываться по непосредственному образцу других клише, со временем порождая лексическую модель, после чего происходит их более менее четкая сепарация. При этом наиболее часто используемые конструкции продолжают сохраняться в памяти носителя языка в качестве клише. Более редкие же образования, не закрепляясь в памяти, так и остаются чисто речевыми знаками, производимыми по лексической модели. Ср. клише и свободные словосочетания, образованные по одной и той же модели: дом отдыха, дом культуры, дом престарелых, дом быта, дом моды, дом моделей, дом кино, Дом Советов, дом актера и дом рыбака, дом медработника, дом сервиса или дом искусств, а также в первую очередь, во вторую очередь, в последнюю очередь и в третью очередь или в предпоследнюю очередь. Разница между данными единицами никак не связана с их семантикой или формой. Причина такой дифференциации – культурологическая или лингвистическая значимость: просто одни их них стали культурными и языковыми знаками, а другие – нет. Теоретически каждое из приведенных свободных словосочетаний могло бы стать клише, если бы вошло в речевой обиход. Об этом же пишет и М. Котюрова⁸⁸.

Отметим, что лексические модели не следует смешивать с моделями синтаксическими (в частности, синтагматическими). В основе последних лежит грамматическая, а не лексическая сочетаемость. В отличие от синтаксических моделей лексические модели имеют большее количество ограничений. Так, при вполне допустимой грамматической и кажущейся семантической сочетаемости в конструкциях принимать баню, вывести из счастья, человек с двумя глазами или мужчина пожилых лет, они все же являются окказиональными или ненормативными производными лексических моделей; ср., нормативные производные принимать ванну (душ, солнечные ванны, воздушные ванны), вывести из равновесия (терпения, состояния задумчивости), человек с добрыми (умными, голубыми, большими, карими) глазами, мужчина преклонных (пятидесяти, сорока) лет.

Таким образом, оказывается, что клишированность (устойчивость) словосочетания зависит не столько от характера модели, по которой образовано данное словосочетание, сколько от прагматических и функциональных факторов. Признаки устойчивости следует искать и в психологическом восприятии (привычности, узнаваемости, запоминаемости и вспоминаемости), и в физической воспроизводимости (повторяемости в различных текстах и речевых ситуациях), и в собственно лингвистических функциях данных единиц (прежде всего номинативно-знаковых и семантических, а также структурно-деривационых, морфологических и синтаксических).

В любом случае можно утверждать, что лексические модели внутренней формы языка и ЯК как аналитические необразные знаки информационной базы языка самым тесным образом связаны между собой как в генетическом, так и в синхронно-функциональном отношении и должны изучаться одновременно. Это означает, что рассматривая происхождение, структуру и функционирование клише, мы должны постоянно иметь в виду прагматику и модельность их использования в речи.