ГЛАВА 2. ПРАГМАСТИЛИСТИЧЕСКИЕ И СЕМАНТИЧЕСКИЕ ФУНКЦИИ ЯЗЫКОВЫХ КЛИШЕ

«Клише составляют около 30 процентов речи – это научно доказанный факт. С точки зрения информативности клише близки к нулю. Они легко запоминаются и остаются в памяти надолго, но практически не несут в себе информации.[...] Человек, бездумно запоминающий шаблонные языковые конструкции, становится их заложником. Если он умело ими оперирует, то неплохо ведет простейший диалог. Но как только нужно произнести монолог, то есть выразить собственные мысли, начинаются затруднения. В монологе человек – автор высказывания, ему необходимы все элементы языка, чтобы оформить это высказывание правильно. Как только он понимает, что этих элементов не хватает, он либо замолкает, либо начинает строить фразы на основе родного языка, что неоправданно. Так что монологическая речь требует глубоких знаний»⁸⁹.

«[...] в тот момент, когда слово занимает отведенную ему ячейку в лексиконе пропагандиста, на газетной странице или в словаре диктора, оно теряет свое истинное значение и переходит в разряд клише»⁹⁰

или

«„Штамп” (как и „шаблон”) в сознании коммуникантов в СМИ имеет отрицательную оценку, потому что именно штамп ведет к потере информативности речевого сообщения, делает газетный текст пустым и банальным для адресата, так как штамп – это уже готовая „картинка в голове”. Если штампом становится целое речевое сообщение, то мы говорим о неинформативном тексте»⁹¹.

Недооценка семантических стереотипов столь же бесплодна в познавательном отношении, что и недооценка роли творчества. Функционально-прагматический подход к проблеме информации и языкового общения состоит в том, что стереотипность и креативность различаются не по линии «положительное – отрицательное» (введение бытовой оценочности вообще не свойственно научному подходу), а по выполняемым ими функциям: новая информация развивает картину мира, старая – поддерживает ее целостность, обеспечивает временную преемственность знания и сохраняет культурную традицию.

Шаблонность, стереотипность – не девиация и не регресс языкового мышления, а обычная и вполне закономерная эволюционная рутина:

«Типичные стереотипы языка возникли в процессе общения, а не в результате отвлечения от конкретного языкового материала. Эти общественно релевантные типические стереотипы, очевидно, и образуют функционирующую языковую систему, управляющую узусом»⁹²,

и далее

«Для того чтобы язык был удобным средством общения, он должен быть системно организован. Система коммуникативных средств языка должна представлять совокупность типовых стереотипов, позволяющих типизированно обозначать общее»⁹³.

«Стереотип (так же, как канон или стандарт) – это необходимое явление, потому что это самый короткий путь для выражения и получения информации, потому что на его основе осуществляется преемственность в определенной области речевой культуры »⁹⁴

«[...] наш литературный язык часто заставляет нас отливать наши мысли в формы, им заранее заготовленные, что он иногда шаблонизирует нашу мысль; но дальше оказывается, что он же дает материал для преодоления этих форм, для движения мысли вперед»⁹⁵

Поэтому следующая проблема, которую нам хотелось бы затронуть в данном разделе, – это проблема прагматической и стилистической типологии ЯК. По мнению Б. М. Гаспарова, именно прагматика («прецедентный характер») клише (в его терминологии – коммуникативных фрагментов) задает их существование. Он называет это предикативной заданностью в отличие от номинативной или изолированной заданности слов⁹⁶.

По цели использования все клише можно подразделить на собственно номинаты (названия объектов, т.е. элементов картины мира) и номинативные обороты (формулы вежливости, оценочные, познавательные, эмоциональные, волитивные, этикетные и под. наименования позиции субъекта речи). Ср., номинаты грузовой автомобиль, бронхиальная астма, база данных, пивной бар, угольный бассейн, брать в плен, сочетать браком, выйти замуж и обороты по (моему) мнению, как (мне) представляется, короче говоря, в большинстве случаев, и так далее, к моему глубокому сожалению и под. Ю. Д. Апресян называет последние рематизирующими единицами⁹⁷. Единицы такого типа всегда выражают отношение говорящего к сообщению. Промежуточное звено занимают субъективные оценочные номинаты, в которых информативность неразрывно связана с оценочностью, вроде нездоровый ажиотаж («нездоровым» и «ажиотажем» чья-либо повышенная озабоченность и активность является не сама по себе, а только в глазах субъекта речи, осуждающего такую активность), террористический акт (кто-то другой назвал бы то же явление актом возмездия или восстановлением справедливости), прямая аналогия (оппоненты вполне могли бы не признать некоторое сравнение не только «прямой», но и «аналогией» вообще), аппарат насилия (для представителей этого аппарата это законная власть), широкий диапазон (широта диапазона является весьма субъективным явлением), политический диалог (политические противникы часто называют такие явления сепаратными переговорами или коллаборацией), страстное желание (степень страстности является категорией субъективной, равно как и «желание», которое может быть оценено как притязание или невоздержанность), логический конец (всегда могут найтись те, что оспорит логичность «конца») и пр..

Стилистическая типологизация более богата, чем прагматическая. В зависимости от ситуативно-стилистической направленности ЯК характеризуются несколько иными чертами.

Н. В. Муравьева предлагает все клише делить в стилистическом аспекте на общеязыковые стереотипы, собственно речевые штампы (локализируя их в языке СМИ) и деловые стандарты (стилистическая локализация которых понятна по самому названию)⁹⁸. Такое деление, по нашему мнению, заслуживает внимания, но все же недостаточно, так как, во-первых, не учитывает ни научной, ни художественной сфер языковой деятельности, во-вторых, сужает всю сферу публичной коммуникации до речи СМИ, а в-третьих, не дифференцирует общеязыкового слоя и обыденно-бытового уровня коммуникации.
а) обыденные (бытовые) клише

Обыденная (бытовая) деятельность представляет основу человеческого опыта как в его предметном поведении, так и в социальной коммуникации. Это область привычки, навыка, опытных стереотипов, «позволяющих экономно и эффективно (причем, именно в единстве экономности и эффективности) ориентироваться в привычных и в новых ситуациях»⁹⁹.

Обыденная речь – основа функционирования и развития языка. Это наиболее естественная форма его реализации в смысле близости к экзистенциальным потребностям человека. Как отметил Б. М. Гаспаров,

«[...] нет ничего более очевидного и простого, чем повседневная языковая деятельность, но нет ничего более сложного, чем ее описание»¹⁰⁰.

«Такой разговор предполагает достаточно быстрый обмен репликами, каждая из которых является реакцией на реплику партнера и одновременно стимулом для следующей реплики. Реплики не являются предварительно обдуманными и подготовленными, они содержательно и формально корректируются в процессе порождения диалога. Для разговорного диалога не характерна предварительно продуманная композиция и сознательный отбор речевых средств. Представляется, что названные характеристики разговорного диалога обусловливают большую вероятность использования в нем стандартных конструкций разных типов»¹⁰¹

«речевые стереотипы не требуют понимания. Читая текст, построенный на стереотипах, люди усваивают его содержание не потому, что они его понимают, а просто потому, что они верят в то, что именно так его надо понимать, потому что до сих пор именно так им удавалось понимать подобным способом отобранную и представленную информацию. В итоге адресат не понимает текст, а просто узнаeт, потому что у него возникает ощущение, что „это уже было”, возникает гипноз „знакомого содержания”, адресат автоматически „схватывает” информацию и не осмысляет ее»¹⁰².

«Автоматические деятельности и движения могут оставаться неизменными, в случае существования какого-нибудь задерживающего момента (сознаваемого или неосознаваемого индивидом), или подвергаться видоизменениям, в случае, если этот задерживающий момент слаб или отсутствует вовсе. Какое-нибудь выученное автоматическое действие – вроде „крестного знамения” – может оставаться неизменным в употреблении данного индивида, если эта неизменность поддерживается религиозным чувством, требованием «истовости» крестного знамения; но при отсутствии этого задерживающего момента оно изменяется в направлении сокращения и упрощения (через ускорение) и превращается в „чистку пуговицы”. Подобное происходит и с выученной молитвой, и во многих других случаях. Большая или меньшая изменяемость зависит от существования задерживающего момента и степени его влияния. Нечто подобное вышесказанному должно наблюдаться и в области автоматической речевой деятельности; и здесь неизменяемость должна находиться в связи с существованием задерживающего момента и степенью его влияния»¹⁰³.

Обыденные клише-стереотипы не следует путать с прецедентными (цитатными) номинативными знаками. Очень точно это различие подметил Г. Слышкин:

«[...] если адресант, используя в своей речи элементы ранее усвоенных текстов, делает это неосознанно, мы имеем дело не с прецедентным текстом, а с речевым стереотипом. У отправителя речи в подобных случаях отсутствует интенция использования ранее усвоенного текста для достижения своих коммуникативных целей»¹⁰⁴.
Обыденные клише – специфические языковые знаки, поскольку использование большинства из них прямо не связано с задачами речевого поведения. Наряду с бытовыми словами это своеобразный «воздух» нашей речи в непосредственном повседневном общении с нашими близкими и друзьями. Здесь множество индивидуальных знаков, характерных только для данного индивида или для данной узкой социальной группы (семьи, родственников, соседей, круга друзей). Ситуация принципиально изменится, когда в силу начинают входить факторы публичного характера.
б) клише – культурные знаки

Приступая к рассмотрению функционирования ЯК в сфере культурно-цивилизационной (искусственной) коммуникации, мы хотим прежде всего разграничить в этой сфере т. н. знаки культуры и собственно коммуникативные языковые знаки. Знаки культуры и артефакты цивилизации – это значимые продукты целенаправленной человеческой деятельности, которые функционируют на определенных уровнях культурного поведения человека и обладают особой значимостью в данной культуре. Среди них значительное место занимают литературные произведения различного типа. Это могут быть произведения искусства, деловые документы, научные теории и концепции, общественно-политические, ритуальные, религиозные и публицистические произведения (воззвания, речи, проповеди, обряды), культурологические обыденные знаки (приговорки, бытовые поучения, паремии). Среди знаков культуры могут быть и вербальные знаки. Таковы, например, предикативные культурные знаки Чур меня!, Тьфу, тьфу, тьфу!, Ни пуха, ни пера! – К черту!, Христос воскрес! – Воистину воскрес!, С легким паром!, Мойте руки перед едой, За нашу и вашу свободу!, Партия – ум, честь и совесть нашей эпохи, Пришел, увидел, победил, Реклама – двигатель прогресса, Книга – источник знаний, Чистота – чисто Тайд, Не дай себе засохнуть, Минздрав предупреждает: курение опасно для Вашего здоровья, Квадрат гипотенузы равен сумме квадратов катетов, Мы все учились понемногу, чему-нибудь и как-нибудь. Среди устойчивых словосочетаний также следует выделять культурные знаки, вроде серый Волк, избушка на курьих ножках, Белый Дом, Остап Бендер, Петр Первый, Рождество Христово, Первое Мая, Красная площадь, Латинская Америка, Храм Василия Блаженного, Архипелаг ГУЛАГ, Ветхий Завет, железная леди, закон Ньютона и под.

Понятно, что далеко не все вербальные знаки в равной степени значимы для культуры того или иного общества. Поэтому данные продукты культурно-языковой деятельности следует отличать от собственно коммуникативных – вербальных знаков, главная функция которых – быть строевым материалом для осуществления языковой деятельности. Так, ЯК заказная бандероль, биржа труда, утолять жажду, успокоиться на достигнутом или клишированные предложения Как вам будет угодно, Я вас слушаю, Как вы поживаете?, Как дела?, Что слышно?, Все хорошо, Войдите! и др., в отличие от вышеупомянутых знаков культуры, являются чисто коммуникативными языковыми знаками.

Общая черта всех «книжных» стилей – наличие в них ЯК – культурных знаков, являющихся собственными или нарицательными названиями организаций, учреждений, публичных объектов, изданий, произведений, знаменательных событий, выдающихся личностей (реальных или вымышленных) и под.: исторический музей, педагогический институт, бюро по трудоустройству, отдел кадров, пивной бар, центральный универмаг, мужской туалет, ботанический сад, иллюстрированный журнал, печатный орган, крестовый поход, гражданская война, министр обороны, президент Российской Федерации, Третьяковская галерея, Зимний дворец, Красная площадь, Невский проспект, Андреевский спуск, Большой театр, Исаакиевский собор, Янтарная комната, Овальный кабинет, «Аргументы и факты», «Наука и жизнь», «В мире животных», «Что? Где? Когда?», «Рабочий и колхозница», «Явление Христа народу», «Война и мир», Сталинградская битва, Бородинское сражение, августовский путч, Семилетняя война, Петр Первый, Иван Сусанин и пр. Чаще всего эти клише выполняют фиксирующую номинативную функцию, к которой нередко примешивается и символическая функция знака какого-то конкретного типа культуры (особенно функция этнического ментального знака). Поскольку большинство клише такого типа представляют собой довольно обширные культурные концепты (когнитивные пространства), это позволяет использовать их в качестве инструментов или объектов всевозможных аллюзий и реминисценций (особенно в публицистике и в художественной литературе).

Культурные знаки-клише используются, конечно, и в обыденной сфере языковой деятельности. Часть из них обслуживает сферу быта (названия местностей, адресов, наиболее характерных бытовых предметов, блюд национальной кухни, одежды и под.), часть – сферу досуга (названия семейных празднеств, этикетные и сакральные формулы, шутки, ругательства, проклятия, божба). Некоторые культурные знаки проникают в бытовую речь из традиционной культуры (фольклора, народных поверий и норм поведения), однако в современном обществе гораздо большее влияние на обыденную речь оказывают, с одной стороны, СМИ и массовое искусство, а с другой – бюрократическая речь государственно-административного аппарата, деловая речь (с которой каждый взрослый встречается на работе, а дети – в местах учебы), а также язык рекламы и коммерции. В каждой из этих сфер функционирует огромное количество стилистически специфицированных культурных знаков-клише. Таковы председатель колхоза, начальник цеха, уволиться по собственному желанию, трудовая книжка, инвалид труда, Завод имени Лихачева, средняя школа, первая четверть, вступительные экзамены, родительское собрание (в деловой сфере), Радио Россия, Первый миллион, передовая статья, Владимир Вольфович, большая семерка (в сфере политики и публицистики), Киса Воробьянинов, Олег Янковский, Театр на Таганке, Старые песни о главном, Машина Времени, Золотая Рыбка, старик со старухой, в некотором царстве (в сфере искусства).

Отметим, что причины проникновения культурных знаков в обыденный язык могут быть как психолингвистическими (потребности в референтивной, более дробной и конкретной или специфицированной номинации в ходе развития и специализации деятельности) или социолингвистическими (вовлеченность индивида в ту или иную сферу общественной жизни), так и чисто деятельностными (бытовые, познавательные, практические, этические или эстетические потребности). В. В. Колесов так объясняет специфику появления подобных единиц в обыденном русском языке:

«Для массового сознания характерна не ориентация на отдельно взятое слово, но на фрагмент традиционного текста (пословичные выражения, идиомы, аллюзии, парафраз и пр.). Цельность и собранность традиционного текста постоянно воспроизводит новые формы выражения; совсем не случайно именно в русских школах учат наизусть классические тексты, с которых обычный человек „снимает” образцы своего речеговорения в процесс коммуникации. Эту особенность национального отношения к Слову следует понимать как ориентацию на традиционный и авторитетный дискурс, который символически осветляет прозаичность речевого штампа (тут возникает проблема шаблона, штампа и идиомы; слоганы как политические варианты такого рода дискурса „работают” в нужном направлении)»¹⁰⁵.
Из сказанного вряд ли можно согласиться лишь с тем, что данные процессы характерны только для русского общества, хотя литературная классика как фактор пополнения языка клишированными сверхсловными номинатами и являлась специфическим источником для русского языка в советский период. Роль же школы в формировании языковых шаблонов несомненна. Это отмечают и другие исследователи проблемы клишированных единиц языка:

«Школьная программа формирует весьма существенную, если не основную, часть национального корпуса прецедентных текстов, составляющего один из базовых элементов культурной грамотности»¹⁰⁶.

«[...] отсутствие единой учебной программы в американских школах расценивается Э. Хиршем как одна из главных причин недостатка культурно-значимых фоновых знаний и коммуникативной компетентности у среднего американца. [...] В свете этого факта современные тенденции в российском среднем образовании представляют собой несомненную культурную угрозу»¹⁰⁷.

Однако далеко не все клише выполняют символическую функцию знаков культуры, хотя довольно трудно провести различительную черту между обычными языковыми клише-номинатами и клише – культурными знаками. Все зависит от значимости, которую приписывает той или иной лексической единице конкретный носитель языка, от его возраста, опыта, эрудиции, характера, занятия, культурной включенности, социальной вовлеченности и прочих факторов.