§ 4. Миссия русской эмиграции в оценке отечественных религиозных мыслителей

Все духовно чуткие и религиозно ответственные мыслители Зарубежной России с большой глубиной сознавали свою особую духовно-интеллектуальную миссию, в качестве представителей гонимой и подавляемой на родине православно-национальной традиции. В самом насильственном отобрании у миллионов русских людей благ прежней жизни на родной земле они видели, как говорил Н. А. Бердяев в редакционной статье “Духовные задачи русской эмиграции”, открывшей первый номер журнала “Путь”, повеление Божие пройти суровую школу аскезы, которой не хотели пройти по собственной воле. Стало быть, как те духовно чуткие люди, которые приняли подсоветскую лагерную судьбу в смысле жертвенно-спасительного пути воссоединения с Богом, с сокровенной Россией креста, Россией Христа, представители Зарубежной России осознали свои задачи в свете христианской традиции покаяния и нравственного обновления, поскольку русское культурное общество несло свою долю ответственности за революцию.

Православие естественно выходило на первый план при осмыслении и решении всех мировоззренческих вопросов. Промыслительное значение массового исхода из России представителей православного мира, на взгляд Н. А. Бердяева, определялось мировым назначением русского христианского Востока и творческим истощением Западной Европы. Трагические события в России и духовно ложные особенности западной цивилизации в равной мере вытекают из отклонения русского и европейского обществ от Христовой правды. “Капиталистическое общество не менее антихристианское, чем общество коммунистическое, - заключал философ. - Борьба буржуазного общества и социалистического общества не есть борьба добра и зла, - в ней выявляются лишь две формы зла. Подлинная же борьба есть борьба Христова и антихристова духа, который проявляется по внешности в полярно противоположных образах. И русский народ и весь мир вновь с небывалой остротой стали перед задачей до конца серьезно понять и принять христианство и осуществлять его действительно и реально в жизни не только личной, но и общественной” ¹ .

Углублению и обновлению православного самосознания философская мысль Зарубежья придавала первостепенную роль в грядущем возрождении Отечества. Не через политическое, а через религиозное движение, через единство всех русских в Православной Церкви может восстановиться наш национальный организм, в совокупности разорванных частей русского народа, указывал Бердяев, говоря о задачах эмиграции. Крах исторической России поставил перед Русской Церковью новые мировые и национальные цели. Образовался новый уклад православной души, более активный, ответственный, творческий, более мужественный и волевой. В то время как народные массы отпали от христианства и Церкви, пойдя через поверхностное полу-просвещение, атеизм и нигилизм, интеллигенция и высший культурный слой возвращаются к христианской вере и Церкви. Это меняет стиль русского православия, которое перестает быть простецким, мужицким по преимуществу. “Русским в эпоху всеобщего смешения, - подытоживал философ в выше названной статье, - нужно повышение умственной и духовной культуры. Иначе они останутся безоружными в борьбе, которая происходит в мире. Для борьбы в современном мире нужно усовершенствованное умственное и духовное вооружение. И мы хотели бы способствовать выработке этого вооружения” ² .

Изживание дореволюционного интеллигентского западничества, поверхностно-политической направленности ума, невнимательности к духовно-культурной подоплеке социально-политических процессов обусловливало постановку религиозных и национальных задач на первый план в мировоззрении наиболее глубоких зарубежных мыслителей. Таким образом, зарубежная русская мысль выполняла миссию хранения и дальнейшего развития нашего православно-национального самосознания.

В виду своего интеллектуально значительного веса, Зарубежная Россия повлияла в христианско-консервативном направлении и на эволюцию западного общественно-культурного сознания. Советский Союз практически показал, а Русское Зарубежье довело до философской ясности сколь мощные разрушительные силы скрываются в европейской цивилизации, с ее принципами глубоко секулярной культуры, духовного релятивизма, индивидуализма и фетишизацией правовых форм. По мысли Вальтера Шубарта, Россия проникнувшись европейскими идеями, доведя их до крайних следствий и приняв на себя судьбу Европы, показала какими великими опасностями чревата эта судьба и куда должна была бы скатиться Европа, если бы она не переоценила и не отринула многие свои идеи. В данном смысле, трагический социальный опыт Советской России и опыт религиозно-философского осмысления национальной трагедии со стороны Русского Зарубежья способствовали правому сдвигу в западных обществах, росту понимания ценности христианских устоев социальной жизни. Однако уразумение духовно-метафизической подоплеки социальных потрясений и необходимость религиозно-культурного углубления собственного консерватизма оказывались доступны только наиболее глубоким европейским мыслителям, которые, как К. Юнг, напоминали, что с другой стороны железного занавеса западному человеку ухмыляется лицо его собственной злой тени. Ибо Запад, так же как коммунистический Восток, верит в государство благосостояния, во всеобщий мир, в человеческое равенство, а по большому счету в царство Божие на земле.

Согласно интуиции Бердяева, глубинная целостность России есть органичность православного жизненного мира, мира энергичной духовно-душевной стихии, обращенной к первичным, мистически-религиозным проблемам человеческого существования. В этом наше принициальное отличие от неправославного Запада, несравненно более рационального, секуляризированного, обращенного на вторичные культурно-цивилизационные проблемы. Данным же обстоятельством объясняется фатальная неудача насаждения на русской почве западных общественно-политических форм. Православный человек, по мысли Бердяева, не может быть буржуа, не может быть демократом, ибо буржуазность - это полное прельщение рассудочно постигаемым материальным миром, а демократическая идеология есть крайний рационализм. Буржуа и демократ религиозным образом верит в возможность рационализировать жизнь и окончательно устроить ее одними человеческими силами, не принимая в расчет иррациональных начал бытия. Демократическая революция в мире вызывает у подлинного христианина религиозный ужас, ибо свидетельствует о духовном упадке человечества, о росте безбожия, о страшном скептицизме, о потере всех объективно существенных критериев правды. Рост демократии на земле, заключает философ, имеет роковой смысл. “Он идет параллельно выветриванию души, потере Бога в душе. Демократическое равенство есть потеря способности различать качества духовной жизни. Это есть смешение, допускаемое теми, которые перестали дорожить качествами. Демократическая идеология количеств не может не вести к царству худших, а не лучших” ¹ .

Демократическая идея, согласно Бердяеву, есть порождение духовной болезни и общественного распада. Здоровая, духовно-органичная и энергичная нация не может тянуться к демократии. Ибо демократия не способна быть выражением духа народа. Дух народа выразим лишь в личностях его царей и вождей. Демократическая же система - безличный механизм, лишенный собственных положительных оснований. Демократия - онтологически бессодержательное, чисто демагогическое понятие, нужное прежде всего разного рода мошенникам и самозванцам. Практически существенны лишь аристократия (власть "лучших людей") и охлократия (деспотическое господство черни). Следовательно, лишь возрождение духовно-аристократических начал русской жизни на почве Православия, религиозно-философского просвещения и национального самосознания, по мысли Бердяева, способно вызволить русскую историю из-под власти коммуно-охлократического демонизма.

С большой силой подобная идея была выражена в философско-публицистическом наследии А.В.Карташева. Нужно заметить, что Антон Владимирович Карташев (1875-1960) был известным ученым, мыслителем, религиозным деятелем. Он являлся одним из руководителей Петербургского религиозно-философского общества, после Февральской революции стал министром вероисповеданий во Временном правительстве, эмигрировав в 1920 г., в течении многих лет трудился профессором Свято-Сергиевской духовной академии в Париже, написав двухтомную "Историю Русской Церкви", капитальную работу "Вселенские соборы" и целый ряд других работ. Более полувека Карташев осмысливал в эмиграции уроки новейшей русской истории, итогом чего стала книга "Воссоздание Святой Руси", проникнутая верой в духовное воскресение и общественно-государственное возрождение Православной России.

Россия осмысливалась Карташевым как устойчивое органическое целое, как духовный тип, как живая душа русского народа с единым соборным самосознанием. Мыслитель подчеркивал, что нельзя Россию выдумать заново, спроектировать по чужому ее сокровенной природе плану. Плодотворно ее можно развивать лишь в соответствии с тончайшими законами духовно-культурной органики и наследственно. "Русь св. Владимира, православная Святая Русь - наша хоругвь, - писал Карташев, очерчивая главную проблему выше названной книги .- Углубление в эту сердцевину нашей русскости никогда не перестанет быть задачей нашего национального самосознания. Но, параллельно с этой нашей так сказать "метафизикой", должна уясняться и наша "физика", т.е. реализм путей и средств, какими может и должен осуществляться наш идеал. Это серьезнейшая и, строго говоря, труднейшая задача.

Избытком трезвости, практичности, методичности и организованности мы не страдаем. Наша слабость и опасность как раз обратная: мечтательность и пассивность, расчет на то, что все как то само собою образуется. Не оттого ли и распалась прежняя Россия, что правящие слои слишком надеялись на силу инерции существующей власти, а среди не менее мечтательных революционеров нашлись реалисты, до цинизма прямолинейно использовавшие мотив классовой злобы и неповторимый момент первой мировой войны? Как бы нам опять не очутиться неподготовленными, с одними мечтательными чаяниями, к моменту, может быть тоже неповторимому?

По существу ту же задачу сочетания живых общественно-культурных сил русского общества с церковными первоначалами нашей духовной традиции ставил в своих многочисленных работах, посвященных возрождению России, тонкий мыслитель и замечательный исследователь отечественной культуры Георгий Петрович Федотов (1886-1951). Судьба русской культуры стояла в центре всех философских и научных интересов Федотова, который мировоззренчески развивался весьма своеобразным путем, синтезируя религиозный консерватизм, либеральные политические идеи и социалистические воззрения на задачи общественной жизни. Святые Древней Руси, духовно тонкое народное православие, глубоко русский поиск социальной правды на грешной земле - все эти составляющие русской духовно-исторической жизни, по убеждению Федотова, предполагают будущие судьбы России, призванной соединить неотмирную стихию Православия с общественно-культурным строительством. Мыслитель был чужд ненависти к Советской России. Он внимательно вглядывался в ее черты, стремясь увидеть вечное духовное существо Родины в ее новом социальном облике. Федотов отдавая отчет в двусмысленности, противоречивости, неустойчивости всей пореволюционной идеологии и общественно-государственной системы, не исключал возможности духовного и культурного оздоровления начал социалистического общества и хозяйства. А потому мыслитель воздерживался от однозначных оценок и прогнозов. Единственное, что он совершенно ясно предвидел и о чем всегда убежденно писал - это неотрывность национальных судеб своего народа от Православия. "Гонимое малое стадо Русской Церкви сейчас изгнано из созидания русской жизни, из новой творимой культуры. Но придет время и Русская Церковь станет перед задачей нового крещения обезбоженной России. Тогда на нее ляжет ответственность и за судьбы национальной жизни. Тогда окончится двухвековая отрешенность ее от общества и культуры. И опыт общественного служения древних русских святых приобретет неожиданную современность, вдохновляя Церковь на новый культурный подвиг”,³ - такой уверенностью завершает Г. П. Федотов свою замечательную книгу “Святые древней Руси”.

Вопрос об отношении советского строя к традиционным началам русской цивилизации и о возможностях исторического перерождения большевистской государственности под влиянием национально-культурной почвы занял важное место в философской и общественной мысли эмиграции. Весьма своеобразный проект культурного и, соответственно, политического преображения большевистской России силами вразумленной революцией интеллигенции, выдвинули мыслители - сменовеховцы, возглавленные Н.В.Устряловым.

Николай Васильевич Устрялов (1890-1937) был молодым профессором-правоведом, незадолго до революции окончившим Московский университет. Февральскую революцию он встретил в рядах кадетской партии, но скоро увидел необходимость твердой, единой власти. В начале 1919 г. он вместе с молодыми кадетами Ю.Ключниковым и Ю. Потехиным начинает издавать еженедельник "Накануне", в котором выступают такие известные авторы, как Бердяев, Струве, Брюсов. По оценке М.Агурского, именно в этот период Устрялов начинает отходить от идеи права как абсолютной ценности и продвигаться к признанию того, что в критические эпохи право должно уступать место другим, более существенным ценностям. В феврале 1919 основоположник сменовеховства прибывает в столицу колчаковского правительства Омск, где способствует отделению Колчака от левого крыла белого движения и выступает за военную диктатуру. После поражения колчаковской армии Устрялов переживает внутренний кризис в итоге которого приходит к выводу о том, что дальнейшее сопротивление большевизму немыслимо, ибо иностранные державы стараются всячески использовать гражданскую войну для ослабления России. Как национально настроенный, честный, последовательный человек и оригинальный мыслитель, опиравшийся на традиции русской религиозной философии, восходящей к ранним славянофилам, наследию Н.Я.Данилевского и К.Н.Леонтьева, Устрялов ищет нового подхода к пониманию пореволюционных судеб России. Он начинает думать о таких явлениях национально-исторического развития, когда тело народа как бы утрачивает национальную душу, что ставит перед элитой народа задачу одушевления, одухотворения телесных форм национального бытия. Подобная линия размышлений приводит Устрялова к довольно оптимистической оценке большевистской государственности. Была бы Россия мощна, велика, страшна врагам, остальное приложится, надеется он. Правда, в его душе остается место и сомнению: "Если Россия выйдет из него (кризиса) страною безмузыкальной цивилизации только, если она утратит в нем своего Бога, свою душу живу - это будет не чем иным, как особою лишь формой ее исторической смерти, который так боялся Леонтьев.", - писал Устрялов в статье, родившейся во время Пасхи и названной "Светлое Воскресенье" ¹ .

Возникшее из такого рода настроений течение эмигрантской общественной мысли, заявило о себе сборником "Смена вех", изданного в Праге в 1921 г. Вокруг сборника объединились люди, пришедшие к сознанию интеллигентской природы революционного переворота, принявших на свою совесть катастрофу российской государственности и решивших принять вместе с грехом революции и саму революцию, как роковую неизбежность истории. Этим одновременно покаянным и реалистическим состоянием ума определялось ясное отмежевание сменовеховцев от красных, революционных, идей, от белых, контрреволюционных, и от растяжимых религиозно-нравственных пожеланий, высказанных в свое время авторами сборника “Вехи”, то есть от всего круга понятий старой русской общественности. “Вехи вместе со всеми врагами их - это все та же русская общественность, которая в одно и то же время готовила русскую революцию и боролась с нею, - участвовала в ней и убегала от нее, руководила ею, пока не была отметена и все еще тщится руководить... “Вехи со всеми “противовехами” - это теоретическая подготовка неудач и заблуждений великой русской революции, это их литературное предвосхищение, - так говорил в своей статье Ю. Ключников” ² .

В общем и целом подход сменовеховцев можно сформулировать следующим образом: Большевизм и революция это, соответственно, болезнь русской интеллигенции и социально-историческое осложнение. Стало быть, бежавшие за границу виновники переворота должны прекратить борьбу с СССР, вернуться на Родину, переболеть большевизмом вместе со своим народом, чтобы приобрести здоровый национально-государственный дух, окончательно изжить наследственные пороки и способствовать укреплению самобытных начал русской государственности и культуры. “Изжить русскую революцию - значит изжить прошлую и современную русскую интеллигенцию. Но вместе с тем тщетно пытаться изжить русскую интеллигенцию, не удовлетворив предварительно всех главнейших требований русской революции, не проделав полного ее пути” ³, - ставил проблему в сборнике “Смена вех” Ю.В. Ключников.

Сменовеховцы рассматривали революцию как порождение русского западничества. Именно оно составило новую веру русской интеллигенции, заразившейся давно устаревшими и неплодотворными идеями европейского XVIII века, утратившей в большей части способность к самостоятельному творчеству, ставшей внегосударственной и антигосударственной, проникшейся во всех своих идейных течениях беспочвенностью и умышленностью духовного большевизма.

Наряду с несамобытностью и творческой бездарностью новейшей интеллигенции, признавалась великая объективная своеобычность русского народа и русской культуры, безусловная ценность последней и призванность к всечеловеческому служению первого. Касаясь вопроса о факторах исторического своеобразия России, лидер сменовеховцев Н. В. Устрялов придавал первостепенное значение физической силе и пространственному величию российского государства: “Глубоко ошибается тот, кто считает территорию “мертвым” элементом государства, индифферентным его душе, - писал Устрялов.- Я готов утверждать, скорее, обратное: именно, территория есть наиболее существенная и ценная часть государственной души, несмотря на свой кажущийся “грубо физический” характер. Помню, еще в 1916 г… я старался доказать “мистическую” в корне, но в то же время вполне осязательную связь между государственной территорией, как главнейшим фактором внешней мощи государства, и государственной культурой, как его внутренней мощью. Эту связь я еще отчетливее усматриваю и теперь… Лишь “физически” мощное государство может обладать великой культурой” ¹ .

Сменовеховцы обнаруживали в революции своеобразно-русское историческое явление, сплетающее наш исконный благородный и творческий мессианизм, всечеловеческий пафос с преступлениями и ужасами большевизма - этого застарелого недуга интеллигентско-западнического духа. Они верили, что могучий российский организм, нерасторжимая целостность его материально-духовной природы перенесет болезненные крайности революции, обновится ее творческими энергиями и обретет прежнюю многогранную культурную развитость. “Русская культура должна обновиться изнутри, - писал Н. В. Устрялов. - Мне кажется, что революция более всего способствует этому перерождению, и я глубоко верю, что гениально оживив традиции Белинского, она заставит Россию с потрясающей силой пережить и правду Тютчева, Достоевского, Соловьева” ² .

Будущая русская интеллигенция, предрекалось другим участником сборника “Смена вех” , станет подлинной национальной аристократией духа лишь пройдя сквозь горнило революции. Она приобретет широкий кругозор, смелость мысли, органическую связь с народом, изживет убогие западнические иллюзии. В ней сосредоточится русское народное богоискательство, она проникнется мистикой государства. “Тогда из внегосударственной и антигосударственной она сделается государственной и чрез ее посредство государство - русское государство - наконец-то станет тем, чем оно должно быть: - “путем Божиим на земле” ³ .

Рассмотренный подход к произошедшим в России изменениям, с нашей точки зрения, представляет интерес как попытка уяснить объективную преемственность форм и метафизическую целостность русской цивилизации, понять, что самобытность страны лежит гораздо глубже тех пластов национально-исторического существования, которые способна перепахать революция. Под философски неглубокими политико-государственными понятиями сменовеховцев крылась, однако, не лишенная весьма серьезного основания мысль о возможности народа регенерировать традиционную полноту культурного бытия, исходя из частных форм своего цивилизационного единства. Для данного умонастроения было характерно не только признание неизбежности случившегося с Россией, запрограммированного всем предреволюционным развитием страны, но и расчет на то, что пока русский народ сохраняет хотя бы ущербное этнокультурное единство, свой психологический тип, исторически определенную территориально-государственную основу существования, сохраняется и возможность возврата нации к подлинно традиционному образу бытия, с сопутствующим преображением всех государственных, идеологических и социально-экономических структур.

Вера в грядущее перерождение большевисткого режима и возрождение России под влиянием русских национально-культурных сил побуждало сменовеховцев не только отрицать целесообразность вооруженной борьбы против СССР, но и возвращаться на Родину из эмиграции. В частности, Н.В.Устрялов это сделал в 1935 г. и до своей смерти занимался преподавательской деятельностью в одном из московских вузов.