§ 3. Обновленческое движение, его лидеры, программа и причины неудачи

Духовными предпосылками обновленческого движения были отрыв части церковнослужителей и близкой к Церкви интеллигенции от сокровенного существа православной традиции, подмена подлинного, духовно-органичного церковного миросозерцания умышленными идеями "нового религиозного сознания" и "церкви третьего завета", восходящими к наследию Вл.Соловьева и его последователей начала века, а также смесь личных амбиций и прогрессистских симпатий к новому режиму, распространившаяся в среде церковных реформаторов. Последнее обстоятельство обусловливало их стремление установить политический союз (конкордат) с большевистским государством и за счет этого прочно вписаться вместе с "новой церковью" в новую социально-политическую систему.

С самого начала обновленчество представляло собой собрание разнородных групп (среди которых самой значительной была группировка "живая церковь"), объединенных лишь отрицательным отношением к русскому православию. В противоборстве Русской Церкви сошлись и бывший обер-прокурор Синода В.Н.Львов, с его либеральными мечтами о "демократизации" церковной жизни, и профессор Титлинов, и целый ряд "прогрессивных" священнослужителей, наиболее видной и характерной фигурой среди которых являлся А.И.Введенский.

Александр Иванович Введенский родился в Витебске в 1889 г. в семье учителя латинского языка, а затем директора гимназии. Дед будущего лидера обновленцев был псаломщиком Новгородской епархии, крещеным евреем из кантонистов. От деда и отца Александр получил духовную фамилию Введенский и ярко выраженную иудейскую внешность. "С недоумением смотрели на него родные и знакомые, - пишут историки обновленческой смуты; - все поражало их в странном мальчике. Наружность отдаленных еврейских предков неожиданно повторилась в сыне витебского директора в такой яркой форме, что его никак нельзя было отличить от любого из еврейских детишек, которые ютились на витебских окраинах; он был больше похож на еврея не только чем его отец, но и сам дед. Задумчивый и вечно погруженный в книги, он как-то странно выходил моментами из своего обычного состояния молчаливой замкнутости, чтобы совершить какой-либо эксцентрический, сумасбродный поступок... Не было в городе более религиозного гимназиста, чем Саша Введенский; каждый день перед гимназией он посещал раннюю обедню; во время литургии приходил в экстаз, молился с необыкновенным жаром и плакал; худое тело высокого не по летам гимназиста сотрясалось от рыданий, а молящиеся, вероятно, смотрели на него с изумлением и про себя говорили: чудак, юродивый!" ¹

Поступив после окончания гимназии на филологический факультет Петербургского университета, Введенский становится частым гостем в салоне Мережковского и Гиппиус. Один из авторов только что цитированного нами исследования А.Левитин-Краснов, близко знавший Введенского, подчеркивает, что в своем образе мысли и действия и во всех своих сочинениях этот человек представлял собой рафинированного, декадентски настроенного, оторванного от народа интеллигента всегда имевшего в виду интересы и потребности себе подобных и не замечавшего существование других слоев общества. Поэтому священником Введенский решил стать не столько из любви к Богу и к Христовой Церкви, сколько из жажды честолюбивого самоутверждения и революционных преобразований Православия. "Я шел в церковь с твердым намерением сокрушить казенную церковь, взорвать ее изнутри", - так говорил Введенский по свидетельству А.Левитина ² .

Благодаря поддержке протопресвитера Г.Шавельского, в июле 1914 г. Введенский был рукоположен епископом Гродненским Михаилом в пресвитерский сан и назначен священником в армейский полк. Но и став священнослужителем о. Александр сохранил все типичные повадки декадентского интеллигента. "Уже во время первой литургии, которую он совершал на другой день после рукоположения, - свидетельствует Левитин, - произошел знаменательный эпизод. Когда во время Херувимской песни новопоставленный иерей, стоя с воздетыми руками, начал читать текст Херувимской песни, молящиеся остолбенели от изумления не только потому, что о. Александр читал эту молитву не тайно, а вслух, но и потому, что читал ее с болезненной экзальтацией и с тем характерным "подвыванием", с которым часто читались декадентские стихи. Опомнившись от мгновенного изумления, епископ Гродненский Михаил, стоявший на клиросе, стремительно вошел в алтарь: "Не сметь, немедленно прекратить, нельзя так читать Херувимскую!" ³

В период февральской смуты Введенский, со свойственной ему энергией принял участие в организации "Союза демократического духовенства и мирян." Он все более левеет, опьяняясь собственным красноречием на бесконечным митингах и собраниях. Ему уже не нужна либеральная республика, а нужен самый радикальный пролетарский социализм. Поэтому после большевистского переворота Введенский ищет контактов с новыми правителями, становится частым гостем в Смольном, а 1919 г. обсуждает с главой Петроградского Совета Зиновьевым перспективу союза между реформированной церковью и советской властью. В разрастающемся конфликте между Русской Церковью и большевиками Введенский и иже с ним последовательно занимают сторону большевиков, ожидая от них покровительства "живой церкви". Воззвание Патриарха Тихона о защите церковных святынь обновленцы расценили как "контрреволюционное" и призвали церковную общественность к немедленному созыву поместного Собора для суда над высшими иерархами. Вульгарная большевизация обновленческого руководства зашла так далеко, что летом 1922 г., сразу же после того, как в Петрограде были вынесены смертные приговоры митр. Вениамину и другим осужденным по делу о сопротивлению изъятию церковных ценностей, Высшее Церковное Управление раскольников-обновленцев приняло позорный документ, в котором осуждалась деятельность Вениамина, лишались сана и монашества все обреченные на смерть священнослужители, а приговоренные к расстрелу миряне отлучались от церкви.

Такого рода поведение обновленческого руководства возмущало и отталкивало от "живой церкви" православный народ, а программа церковной реформы вызывала резкое неприятие среди истинно православных верующих. Согласно этой программе, принятой на собрании группы "живая церковь" в мае 1922 г., канонически строгая церковная традиция подвергалась всецелому произвольному преобразованию. В частности, размывались все метафизически и догматически строгие основы вероучения; в идею творения мира Богом вносилась "естественнонаучная" мысль об участии в творении "производительных сил природы", моральным толкованием заменялись реалии страшного суда, рая и ада, отвергались иночество и путь мистического Богопознания, предполагалось упростить и "демократизировать" богослужение, приблизив его к наличному состоянию общественного сознания, открыть доступ к епископскому чину брачного (белого) духовенства, а также признать "справедливость социальной революции и мирового объединения трудящихся для защиты прав трудящегося и эксплуатируемого человека" ¹ .

Идеологию обновленчества отличал сильный коммунистический колорит. Неправомерно сближая новейший коммунизм и христианство, обновленцы считали, что атеистическая власть практически выполняет христианские заповеди и даже является вместилищем благодати Господней. Этот взгляд, уходящий корнями к "новому религиозному сознанию" Вл. Соловьева и Д.Мережковского, заставлял обновленческих идеологов утверждать, что христиане должны стать в один ряд с борцами за социальную справедливость и всемерно проводить в жизнь идеалы Октября. По словам А.Введенского, "мир должен через авторитет Церкви принять правду коммунистической революции".

Аморальное поведение и неправославная программа обновленческого движения незамедлили оттолкнуть от него широкие слои верующих. Даже поддержка обновленцев со стороны Вселенского Патриархата, Александрийского и Иерусалимского Патриархов, которые, руководствуясь своими выгодами, до конца 1930-х годов поддерживали контакты с раскольниками и посылали своих представителей на их соборы, съезды, совещания, была бессильна повысить авторитет обновленческого руководства в среде русских православных. Строительство своей "церкви" у раскольников не получалось, их ряды неуклонно редели. После начала Великой Отечественной войны покаянное возвращение отступников в лоно Русской Церкви приобрел всеобщий и повсеместный характер.

Неудача обновленческого движения привела А.Введенского к глубокому унынию: угас его огненный темперамент, талант проповедника, В этом человеке обнаружилась слабость духа и подверженность самым заурядным житейским искушениям. "Равнодушный ранее к житейскому комфорту, Александр Иванович в это время становится страстным приобретателем - коллекционером, - свидетельствует А.Левитин. - Каких только коллекций он не собирал в это время: и коллекцию картин, и коллекцию бриллиантов, и даже коллекцию панагий. Коллекции он собирал неумело, ловкие предприниматели обманывали его, как ребенка...

Покупка собственного автомобиля (тогда собственные автомобили были редкостью) радовала его сердце. Он начал полнеть и сразу заметно постарел" ¹ .

25 июля 1946 г. Введенский скончался от гипертонии.

Заканчивая краткое знакомство с обновленческим расколом, следует подчеркнуть, что не всякая религиозность и духовная активность является началом Правды и созидания в церковном жизнестроительстве, а только та религиозная ревностность, которая питается из источника веры Церкви, мистического опыта Церкви, святоотеческой богословской традиции, православно-национального предания, имея в виду не интересы мира сего, а вечное и вневременное. В свете прискорбной церковной смуты, вызванной людьми, подробными А.Введенскому, очень многое в наследии русского интеллигентского богоискательства и религиозного философствования никоим образом не может быть принято православным человеком и обществом без серьезного критического анализа с точки зрения соответствия православной традиции.

Удивительным фактом пореволюционной жизни русского общества является то, что утверждение в стране богоборческой власти не только не разрушает Русскую Церковь и православную веру, а способствует укреплению и возрождению ее в широких слоях народа и в середе лучшей части интеллигенции. Исторические потрясения и испытания приводят к отпадению омертвевших членов церковного организма, но укрепляют Православие во всем живом, искреннем и думающем в России. Святая Русь, лишенная внешнего царского достоинства, начинает сиять чисто духовным светом, обретая неисчислимых священномучеников и исповедников, осуществляющих апостольское служение перед оскаленной пастью атеистического государства.

По свидетельствам современников в России 1920-х годов был налицо религиозный массовый подъем. Храмы наполнились молящимися, церковные праздники привлекали огромное количество людей. Церковная власть, после падения монархии сосредоточившая для русского человека все традиционное, священное и национальное, приобрела исключительный авторитет, чем и объясняется крайняя озабоченность большевистских властей проблемой борьбы с Русской Церковью.

Интересно заметить, что под влиянием катастрофических событий революции и в связи с оживлением русского православного самосознания народная душа вновь обращается к фундаментальной отечественной мифологии, стремясь обнаружить глубинный религиозно-мистический смысл происходящего на русской земле. Примером такого рода традиционно-мифологического творчества может служить пророческая былина "Как Святые горы выпустили из каменных пещер своих русских могучих богатырей", возникшая в 1920-е годы на севере России, в одной из деревень Вологодской области. В 1925 году былину записал профессор Н Мишеев, а в 1938 г. она была впервые им опубликована за границей.

В былине рассказывается как после победы над татаро-монгольскими завоевателями русские богатыри возгордились своей удалью и возжелали сразиться с самими Силами Небесными. На вызов богатырей явились два небесных воина, которые обратили в бегство гордецов и заставили их искать спасения в пещерах святых гор, у Святогора. Великан, проснувшийся на малое время, впустил своих братьев-витязей и вновь погрузился в сон. Оказавшись в темном каменном заточении, богатыри узнали разумом, что в их отсутствие Святая Русь захвачена Кривдой. Кривда, олицетворяющая большевизм и располагающая сильным войском - "красным зверем", поедом ест народ православный, церкви Божии закрывает, людей русских убивает. Тогда крикнул Илья Муромец, обращаясь к Богородице, чтобы простила Она русских богатырей, дала им волюшку и смогли защитить они народ русский - православный. И прошел истошный крик Ильи сквозь горы каменные и взлетел к облакам златоверхим и упал крик у самого престола Богородичного. По прошению Богородицы, простил Христос богатырей и дал приказ Михаилу Архангелу и Георгию Победоносцу (Егорию Храброму) собрать Силы и Власти Небесные на помощь русской земле. Святогор выпустил богатырей из каменных пещер и витязи вступили в бой с войском Кривды на берегу Сафат-реки. Но даже с помощью Егория Храброго богатырям было не под силу справиться с Кривдой, за которой скрывался сам Антихрист. Только Архангел Михаил снес огненным мечом голову Кривде, по повелению Христову, начав изгнание Антихриста с русской земли.. Не пришло еще время Антихристу голову рубити, сказал Христос, но пора Антихристу святорусскую землю оставляти, а народу русскому от мучений избавляться, свою работу делати, своим трудом оправляться, от прегрешений очищаться, Церкви Божии становити, Господа-Бога благодарити.

Пророческая былина, рожденная народной душой, проникнута неистребимой верой в способность русского народа с новой силой вернуться ко Христовой вере, очистить, закалить свой дух и воссоздать Святую Русь на земле России. На это наше будущее указывает в последних строках былины Георгий Победоносец, говоря, что "не вернется Антихрист - злой ворон на святорусскую", что "грядет земле святорусской великая радость, а русскому народу православному - милость и утешение".

Но суровая советская действительность конца 1920-х - начала 1930-х годов противоречила оптимистическим ожиданиям. Натиск укрепившегося тоталитарного государства на Православие приобретал угрожающий самому бытия Русской Церкви характер. Расширялись репрессии против архиереев, используя антисоветские заявления руководства Русской Зарубежной Церкви, органы коммунистической пропаганды и государственной безопасности формировали образ священнослужителя как контрреволюционера и внутреннего врага Советской России. В этих условиях Заместитель Патриаршего Местоблюстителя митрополит Сергий (Страгородский) и Временный Синод опубликовали 29 июля 1927 г. обращение к пастырям и пастве, заявив о своей полной лояльности советской власти. "Нам нужно не на словах, а на деле показать, - говорилось в этом документе, - что верными гражданами Советского Союза, лояльными к советской власти, могут быть не только равнодушные к Православию люди, не только изменники ему, но и самые ревностные приверженцы его... Мы хотим быть Православными и в то же время сознавать Советский Союз нашей гражданской родиной, радости и успехи которой - наши радости и успехи, а неудачи - наши неудачи. Всякий удар, направленный в Союз, будь то война, бойкот, какое-нибудь общественное бедствие.., сознается нами как удар, направленный в нас".

Давая оценку Декларации митр. Сергия, следует сказать, что она была проникнута историческим реализмом. В самом деле, историческая Россия приобрела достаточно прочную форму СССР. Русской культуре и русскому православию нужно было отныне развиваться внутри этой новой общественно-государственной формы, преобразуя, преображая ее изнутри. Всякая же вооруженная борьба внешних сил против Советского Союза неизбежно становилась вооруженной борьбой против русского народа. Вместе с тем в декларации не нашла место твердость призыва к клиру и мирянам во всех обстоятельствах земного бытия осуществлять полноту христианского исповедничества, незыблемо стоять за веру, Правду Божию и Христову Церковь, не боясь мученического венца. Приверженность советской власти в рассматриваемом документе практически ставилась на одну доску с приверженностью православной традиции. Поэтому, сопоставляя Декларацию митр. Сергия с обращением к Правительству СССР, составленному за два месяца до декларации и подписанному более чем двадцатью православными епископами, находившимися в ссылке на Соловецких островах, авторы "Истории Русской Православной Церкви" справедливо заключают, что епископы также говорили о лояльности советской власти, но тон их письма был совсем иной. "Признавая необходимость, а главное - неизбежность гражданского подчинения властям, они решительно протестовали против бесцеремонного вмешательства властей во внутренние дела Церкви, запрета на миссионерскую деятельность и религиозное воспитание детей, твердо выражая свою позицию, что в этой области компромиссов со стороны Церкви быть не может. Декларация митрополита Сергия, хотя и признавала религиозные гонения в СССР, призвала к миру не государство, а верующих."¹ Особенная трагичность Декларации митр. Сергия, заключают исследователи церковной истории, состояла в принципиальном отказе от подвига мученичества и исповедничества, без которых немыслимо свидетельствование истины. "Тем самым митрополит Сергий взял за основу не упование на Божие провидение, а чисто человеческий подход к решению церковных проблем" ² . Вот почему Декларация 1927 г. вызвала неприятие со стороны более твердой части православных клириков и мирян, приведя к расщеплению Русской церкви на три ветви: Церковь Московской Патриархии, Зарубежную и Катакомбную. Две последние ветви Русской Церкви отказались от признания законности советской власти и ее права вмешиваться в церковные дела.

После Декларации митр. Сергия антицерковная кампания в стране приобрела еще больший размах. В 1928 г. было закрыто 433 православных храма и число закрытий постоянно возрастало. 5 декабря 1931 г. была варварски разрушена одна из общенародных святынь – храм Христа Спасителя в Москве. В течение 1927-1937 гг. подверглось аресту подавляющее большинство священнослужителей. К началу Отечественной войны многие из них оказались расстрелянными или умерли в лагерях. (В частности, 10 октября 1937 г. в Верхнеуральской тюрьме был расстрелян Местоблюститель Патриаршего Престола митрополит Петр, после чего Местоблюстителем стал митр. Сергий.) К 1939 г. в стране осталось лишь 4 правящих епископа и несколько сотен приходов.

Тридцатые годы стали самыми тяжелыми в истории Русской Церкви ХХ столетия. "Безбожные пятилетки", объявленные с конца 1920-х годов, имели целью полное уничтожение религии в Советском Союзе. К 1940 г. число членов Союза воинствующих безбожников достигло 3 млн. человек, а число их ячеек - 96 тысяч. Тем не менее, окончательно оторвать народ от религии большевикам не удалось. По результатам переписи 1937 г., 45, 1 %, из ответивших на вопрос о вероисповедании, заявили о своей вере в Бога ³ .

Великая русская революция, оказав сильное, сложное, остро противоречивое воздействие на внутреннее развитие нашей страны, столь же мощно и неоднозначно повлияла на ее международную роль. Прежде всего, следует признать, что после 1917 года резко возросло общее мировое значение России, вышедшей из сферы политико-экономического притяжения западной цивилизации и превращенной в новый планетарный центр политической и социально-культурной жизни.

Превращение России из довольно консервативной православной империи, сдерживавшей европейские революционные стихии, являвшейся силой международного равновесия, посредником плодотворного общения культурных сообществ Запада и Востока, в революционный континент, вызвало принципиальные изменения всей системы отношений между цивилизациями, сопровождавшиеся рядом военно-политических конфликтов в Европе и Азии, а также второй мировой войной. Однако при том, что полемика с большевизмом провоцировала у европейцев отвращение от всего русского, только после 1917 года на Западе появляются признаки серьезного интереса к русской культуре и понимания определяющих ее религиозно-духовных ценностей.

“До 1917 года, - характеризует Вальтер Шубарт, - русская культура и русская сущность были Западу лишь едва известны. там знали основные творения Л. Толстого, Тургенева, Достоевского, пару симфоний или опер Чайковского, вероятно несколько народных песен и романсов, может быть несколько произведения Горького и это было все. Пушкина, Лермонтова, Гоголя и Чехова знали лишь по имени. Что же касается Тютчева, Некрасова, Островского и Арцыбашева - то их не знали и по имени. Тогда на Западе не поднимался даже и вопрос о существовании русской философии или живописи” ¹ .

Эпохальный перелом в культурных отношениях Европы и России, по мнению В. Шубарта, наступил в 1918 году. Именно тогда совершился массовый исход из России: - три миллиона восточных людей, принадлежащих по большей части к ведущему русскому слою, перешли границы европейских наций и возвестили им культуру, которая до сего времени Западу была недоступна и почти неизвестна.

Осмысливая культурно-историческое значение Русского Зарубежья, необходимо подчеркнуть уникальность феномена Зарубежной России. Хотя в ХХ веке многие страны испытали политические катастрофы, принудившие к эмиграции значительное количество людей, никакой поток эмигрантов, кроме выходцев из нашей страны, не породил целостного общества в изгнании или, можно сказать, анклава национальной цивилизации за пределами родной страны. Сравнивая различные формы рассеяния, известный историк Русского Зарубежья Марк Раев заключает, что ни одна группа беженцев не создала в новейшее время такого анклава. Даже столь крупная, просвещенная, социально представительная и не чуждая идеи сохранения отечественных культурных традиций, как германо-австрийская эмиграция, образовавшаяся после прихода к власти Гитлера в 1933 и аншлюса Австрии в 1938, не образовала “Германского Зарубежья”. Причины этого Раев видит в более спокойном, законном и регулярном характере исхода из Германии и Австрии, растягивавшемся на несколько лет; в преимущественно еврейском происхождении уезжавших, а также в незначительных культурных отличиях выходцев из германского мира от мира англоговорящего. Указанные особенности приводили к сравнительно быстрому разрыву уехавших с немецкой нацией и включению в жизнь принявших их стран ¹ .

Исход же русских людей отличался не только более быстрым и катастрофичным характером, не только тем, что за рубежи Отечества бежали представители элиты главенствующего народа, но прежде всего существенной духовно-культурной разностью Европы и России. То есть, в короткий строк за пределами страны, в среде цивилизационно инородной оказалось огромное число носителей русского культурного самосознания, которые не только не могли органически вписаться в окружающую жизнь, но в новой социальной среде обостренно почувствовали свою национальную самобытность. Этим объясняется радикальная русификация прежде довольно западнически настроенного интеллигентского слоя в иноземных условиях, его духовное сплочение вокруг Русской Православной Церкви за рубежом, осознание им традиционных социально-культурных ценностей родного народа. Отсюда, в свою очередь, вытекала объективно-духовная необходимость образования Русского Зарубежья, обращенного одной стороной своего творческого сознания к матери-России, а другой к мачехе-Европе. Такая двусторонняя направленность мыслительно-критической работы определяла миссию Русского Зарубежья. Его главное культурно-историческое призвание было призванием не просто хранителя и продолжателя русских социально-культурных традиций, а генератора новоорганического русского воззрения, соединяющего заветные отеческие предания с опытом осмысления устоев европейского общества и событий новейшей российской истории.