Елена Зелинская: Дети греха

Елена Зелинская: Дети греха

Никогда не знаешь, где у нас вспухнет. Сироты, которых раньше мало замечали, вдруг стали предметом общественного интереса, разменной монетой в политике, аргументом в споре и статьей дохода. В пылу ожесточенного спора между властью и обществом всплыло, наконец, истинное состояние всей системы, связанной с существованием брошенных детей: «…А волны бушуют и плачут, и бьются о борт корабля…»

Я редко выпячиваю свою частную жизнь, но в данном случае скажу: знаю обо всем этом не понаслышке. Мой дед, Владимир Ильич Наумов, ученый, педагог (о нем я пишу в своей книге «На реках Вавилонских»), возглавлял школу имени Достоевского после того, как погиб В.Н.Сорока-Росинский, известный русскому зрителю по фильму «Республика ШКИД».

Их тоже надо было собрать, одеть, обучить. По выходу из детдома они большей частью направлялись в ремесленные училища, их устраивали на работу на фабрики и заводы. В целом они возвращались в нормальную социальную жизнь. А что жилья не было — так тогда его ни у кого толком не было.

Так сложилось, что и об этом периоде я знаю не с чужих слов. Когда моего деда арестовали, а бабушку отправили в ссылку, моя мама, как дочь «врага народа» оказалась в детском доме. После войны она закончила швейное училище, а затем текстильный техникум. При этом, она, наверное, самый образованный человек из всех, кого я когда-либо встречала.

Сейчас мы имеем дело с третьей волной беспризорников и сирот. Ее можно назвать - «дети греха».

Их родители — алкоголики, наркоманы, люди, находящиеся в тюрьмах. Эти ребятишки больны еще в утробе матери. Депривация произошла у них до рождения и продолжилась сразу после него. Никакие методы, применявшиеся Макаренко или замечательными педагогами, которые работали с детьми после войны, проблем этих детей не решат.

Повторюсь, я не люблю выпячивать свою частную жизнь, но раз уж зашла речь, то скажу: я уже восемь лет вникаю в жизнь приюта при православном монастыре. Наблюдаю очень внимательно, участвуя в повседневной жизни приюта и многих девочек. Мои утверждения не голословны.

Вылечить сироту?

Вопрос: почему это удается в Америке и Западной Европе? Почему за десять лет иностранные усыновители взяли десятки тысяч сирот, и обычно, несмотря на срывы и драмы, им удается справляться?

Ответ очевиден: потому что за каждой приемной семьей на Западе стоит здоровое общество со всей мощью: медициной, образованием и государственными средствами.

Напомню, что, например, в Финляндии действует специальная программа по лечению детей с врожденным гепатитом. У нас это заболевание не лечится вообще, а там наших сирот, усыновленных финнами, спасают.

Давайте также вспомним о той «страшной» финской ювенальной юстиции, которую еще несколько месяцев назад было модно осуждать. Да, каждую финскую семью с приемным ребенком государственные органы контролируют, зависая над ней, как коршуны. Теперь мы, наконец, сообразили, зачем это делается, и требуем того же для семей, усыновляющих российских детей в США.

Тайна, покрытая мраком

Голливудские звезды фотографируются не в развратном виде на амвоне с суррогатным ребенком, а в окружении шести-семи ребятишек - своих и узкоглазых вьетнамских, круглолицых русских, желтеньких, черненьких, беленьких.

Более того: существует тайна усыновления. А это значит, что ни в школах, ни в садиках, ни от соседей, ни от друзей поддержки не дождешься.

Кстати, традиция не распространяться об усыновлении появилась только при коммунистах. В российских семьях приемных детей не скрывали, а называли «богоданными». Советское правило таиться пошло от того, что доброхоты подбирали детей арестованных родителей, разоренных голодающих крестьян. Скрывали от соседей, самому ребенку не смели открыть, что его отец — «шпион» или что мать умерла от голода. Нельзя было и сказать правду — что врагами являются не родители, а «власти», которые их расстреляли или разорили.

Чем хорош православный приют?

Ребенок живет той же здоровой жизнью, что и взрослые насельницы монастыря: трудится, ухаживая за цветами и животными, рукодельничает, вместе дети убирают свои комнаты и игровые площадки. В результате молодой человек выходит в жизнь не как обычный детдомовец, который не научился заварить чай, а умея хорошо готовить и вести хозяйство. Дети в православном приюте поют на клиросе, посещают службы, а самое главное — воспитываются в правильном православном духе, в атмосфере христианской любви и заботы со стороны сестер монастыря.

Из печальной статистики известно, что выпускники детских домов на 90% не социализируются и часто попадают в криминальную среду. Выпускники православных приютов учатся в хороших вузах, создают семьи. Я видела десятки молодых женщин, приезжающих в родные приюты, счастливых, с детишками, с мужьями, бабушками и дедушками.

Я уже не раз обращала внимание на то, что симфония Церкви и государства, о которой так много говорится, существует только в лозунгах. Одно из важнейших дел, которое сейчас делается Церковью, а именно — помощь детям-сиротам, никакой поддержки со стороны государства не имеет.