За пределами «идентичности»
Вывод: частность и политика «идентичности»
жүктеу/скачать 232.5 Kb.
|
- Бұл бет үшін навигация:
- Благодарность
Вывод: частность и политика «идентичности»Мы не вступаем в спор по поводу политики идентичности. Тем не менее, это спор имеет как политическую, так и интеллектуальную подоплеку. В некоторых кругах подрыв основы для выставления партикуляристских претензий будет воспринят как регрессия. Это не является ни нашим намерением, ни правильным выводом из того, о чем мы написали. Убедить людей, что они являются единым целым; что они составляют ограниченную, особенную, солидарную группу; что из внутренние различия не имеют значения, по крайне мере для имеющихся целей – это нормальная и необходимая часть политики, и не только того, что обычно характеризуют как «политика идентичности». Но не все это политика; и у нас действительно есть замечания о способе, с помощью которого рутинное обращение к идентичности может воспрепятствовать использованию других в равной степени важных способов оформления политических требований. Однако мы не собираемся никого лишать «идентичности» как политического инструмента или ставить под сомнение законность политических призывов языком идентичности. Наши аргументы направлены скорее на использование «идентичности» как аналитического понятия. На протяжении всей статьи мы задавали вопросы: какую работу, предположительно должно выполнять данное понятие и как хорошо оно с этим справляется. Мы считаем, что это понятие применяется для выполнения большой аналитической работы – большая часть которой законна и важна. Однако «идентичность» для этой работы подходит плохо, т. к. она пронизана двусмысленностью, разорвана противоположными значениями и отягощена конкретизирующими коннотациями. Квалифицирование данного существительного цепочками прилагательных – устанавливая, что идентичность многообразна, расплывчата, вечно зависима от договоренностей и т. д. – проблему Оруэлла о попадании в плен к слову не решает. Оно дает не намного больше, чем суггестивный оксюморон – многообразное единство, жидкая кристаллизация, – но все так же требует ответа на вопрос: почему нужно использовать один и тот же термин для обозначения все этого и даже большего. Мы считаем, что альтернативные аналитические идиомы могут проделать необходимую работу без сопутствующей путаницы. Вопрос здесь не в легитимности или важности партикуляристских требований, а в том, как их лучше всего концептуализировать. Люди всегда и везде имеют определенные связи, самосознание, предания, траектории, историю, затруднения. И это все наполняет выставляемые ими различные требования. Однако, классифицирование таких всепроникающих частностей под выровненным, недифференцированным заголовком «идентичность» оказывает на ее непокорные и многогранные формы почти столько же давления, как и попытка ее классификации в рамках таких «универсалистских» категорий, как «интерес». Кроме того, толкование частности языком идентичности сужает как политическое, так и аналитическое воображение. Оно уводит в сторону от целого ряда возможностей политического действия, отличных от уже укоренившихся в якобы общей идентичности – и не только тех, которые восхваляются или проклинаются как «универсалистские». Например, защитники политики идентичности интерпретируют политическое сотрудничество как построение коалиций между ограниченными группами идентичности. Это лишь один из способов политического сотрудничества, и далеко не единственный. Например, Катрин Сиккинк и Маргарет Кек привлекли внимание к важности «систем транснациональных вопросов», от движения за отмену рабства в начале девятнадцатого века до международных кампаний последних лет за права человека, экологию и права женщин. Такие системы обязательно пересекают как культурные, так и государственные границы и связывают определенные места и партикуляристские требования с более широкими проблемами. Возьмем один пример. Движение против апартеида объединило южноафриканские политические организации, которые сами по себе были далеки от единства – некоторые разделяли «универсалистские» идеологии, другие называли себя «африканистами», третьи утверждали совершенно местную, культурно определенную «идентичность», – с международными церковными группами, профсоюзами, панафриканскими движениями за расовую солидарность, группы борьбы за права человека и т. д. В рамках общей системы отдельные группы приходили к договоренностям о сотрудничестве и выходили из них; иногда конфликт между противниками государства, основанного на апартеиде, принимал серьезный, даже смертельно опасный характер. После смены субъектов системы вопросы, стоявшие на повестке дня, были переформулированы. Например, в определенные моменты выделялись вопросы, подлежащие международной мобилизации, в то время как другие вопросы – сильно беспокоившие потенциальных участников – изолировались.108 Превознесение таких систем над более эксклюзивными идентитарными общественными движениями или групповыми требованиями нашей задачей не является. Внутренне системы не более эффективны, чем идентитарные движения сомнительны. Политика – и в Южной Африке, и повсюду – вряд ли представляет собой конфронтацию хороших универсалистов или хороших систем с плохими трайбалистами. Многое было разорено гибкими системами, выстроенными на патроно-клиентских отношениях и сфокусировавшимися на грабежах и контрабанде; иногда такие системы были связаны с политическими организациями «с твердыми принципами»; и часто они имели отношения с оружием и нелегальными торговыми посредниками в Европе, Азии и Северной Америке. Многообразные частности находятся в действии и нужно различать ситуации, где они согласуются вокруг определенных культурных символов, и ситуации, когда они гибки, прагматичны и легко продолжаемы. Употребление одних и тех же слов для крайних случаев конкретизации и текучести, а также для всего, что находится посредине, на точность анализа не влияет. Критика использования «идентичности» при социальном анализе не означает, что нужно ограничиваться лишь частностями. Скорее это более дифференцированное представление требований и возможностей, возникающих из частных схожестей и принадлежностей, из частных общностей и связей, из частных преданий и самосознаний, из частных проблем и трудностей. В последние десятилетия социальный анализ стал, в широком и долговременном плане, более чувствительным к частностям; а литература по идентичности внесла в это дело свой ценный вклад. Теперь пришло время выйти за рамки «идентичности» – не во имя воображаемого универсализма, а во имя концептуальной ясности, требуемой как для социального анализа, так и для политического согласия. БлагодарностьСвою благодарность за ценные комментарии и предложения по более ранним черновым наброскам мы выражаем Жуже Беренд, Джону Боуэну, Джейн Бербанк, Маргит Файшмидт, Джону Фоксу, Маре Ловман, Йитке Малечковой, Петеру Стаматову, Лоику Уакканту, Роджеру Уолдингеру и редакции Theory and Society («Теория и общество»). Также мы выражаем благодарность Центру специальных исследований в области бихевиоризма, где настоящая статья зародилась в беседе во время обеденного перерыва, а также участникам коллоквиума отдела социологии UCLA (Университета Калифорнии в Лос-Анджелесе) и факультативного семинара по сравнительному изучению общественных преобразований в Университете Мичигана, где были представлены ранние версии данной статьи. И последнее слово благодарности нашим аспирантам, которые – не всегда соглашаясь – мужественно терпели наши вопросы о том, как они употребляют это вроде бы необходимое понятие. жүктеу/скачать 232.5 Kb. Достарыңызбен бөлісу:
|