ИСТОЧНИК ИСТОРИЧЕСКОЙ ИСТИНЫ

ИСТОЧНИК ИСТОРИЧЕСКОЙ ИСТИНЫ

Так получилось, что первым, кто приютил редакцию Книги Памяти РТ, был архив. Тогда, в 1990 г., это был еще архив Обкома КПСС. Выделили нам тогда комнатку, но для трех сотрудников редак­ции это была очень своевременная поддержка. Мы, нако­нец, обрели конкретный ад­рес, смогли пригласить посе­тителей, родственников погибших земляков в редакцию. Появилась крыша над го­ловой - закипела и работа...

Всего полтора года жили мы под одной крышей с партархивом, но это было время набора информации, опыта, рабочего ритма. Результатом нашего ус­пешного сотрудничества был 1 том Книги Памяти Республики Татарстан, кото­рый появился в 1993 г.

Это было лишь началом на­шего плодотворного сотруд­ничества. Когда архив КГБ республики начал рассекре­чивать дела земля­ков, которые оказались в пле­ну, передача их в архив про­исходила через нашу редак­цию. Воспользовавшись слу­чаем, мы создали банк дан­ных на 60 тысяч земляков, зафиксированных в немецкой картотеке военноп­ленных и в фильтрационных делах НКВД. Работая совместно с Госархивом, мы можем в считанные часы дать информа­цию о каждом из жертв не­мецких лагерей, чьи имена упоминаются в делах КГБ. Насколько важна эта ра­бота, можно судить по конк­ретному примеру.

Однажды в редакцию об­ратился профессор МГУ Осокин Николай Николаевич, уро­женец г. Менделеевска. Полвека он безуспешно пытался найти следы пропав­шего на фронте брата - Лео­нида. Найдя это имя в банке данных редакции, мы нашли карточку из немецкого лаге­ря для военнопленных. В ней записано:

«Осокин Леонид Никола­евич, дата рождения - 4.8.1917 г., уроженец п.Бондюга (ныне - Менделеевск), инженер-конструктор, красноармеец 164 полка, по­пал в плен 23 июля 1941 г. в районе г.Локня Псковской обл., находился в лагере для военнопленных IX А (Гер­мания, местность Ведлау, м.Ликен). 8 июня 1942 г. передан в «СД».

Получив копию карточки, Николай Николаевич смог не только узнать о судьбе брата, но и увидеть его отпе­чаток пальца. К карточке была приложена и фотография Ле­онида, сделанная в плену.

Стоит ли говорить, како­ва была реакция убеленного сединой профессора, который все эти годы безуспешно ис­кал хоть какие-то сведения о брате. Ситуация осложнялась, оказывается, тем, что органы советской контрразведки посчитали фразу «передан в «СД» свидетельством предательства. Потому и информа­цию о пребывании Л.Н. Осокина в плену строго засекре­тили.

Мучило сомнение и самого Николая Николаевича: слишком часто после войны в их доме появлялись особисты и выпытыва­ли информацию о брате. Все сомнения отмел до­кумент, найденный в Госархи­ве РТ. Капитан госбезопасно­сти УМГБ Казанской области Бухтияров 30 декабря 1952 г. сделал заключение: «Компрометирующих материалов, под­тверждающих практическую преступную деятельность Осокина Л.Н. за время нахож­дения в плену не имеется. Оставить его на оперативно-справочном учете, как бывше­го военнопленного». Документ почему-то но­сил гриф «Совершенно секретно» и родные опять ничего не узнали об этом.

Сколько их, таких судеб, было засекречено в архиве КГБ даже от родственников! Сколько родителей, жен и детей так и умерло, не по­лучив информацию о судь­бе солдата, которая храни­лась в Казани, в закрытом архиве. Сколько примеров му­жества и героизма военноп­ленных хранят карточки из немецких лагерей и «фильтрационные» дела НКВД. Примеров того, что наши земляки не просто до­стойно держались в плену, но и находили силы вести подпольную работу, совершать побеги, воевать в составе партизанских отрядов. Сви­детельство тому - сохранив­шиеся в архиве характерис­тики из партизанских штабов, удостоверения участников Сопротивления Франции, Италии, других стран Европы, фотографии и свидетельства очевидцев.

Именно архив сохранил эти ценные свидетельства, но нужно сделать так, чтобы они помогали конкретным людям. Информация имеет смысл только тогда, когда ее имеют родственники погибших, сами ветераны, исследователи истории.

Справедливо это и в от­ношении огромного массива документов, отразившего факты политических и административных репрессий. О том, что в 30-е годы был массовый террор сейчас знают сравнительно многие. Но мало кто знает полную правду. Документы, сохранивши­еся в архивах, свидетельству­ют: репрессии против своего народа Советская власть практически не прекращала со времени революции до 80-х годов. Особенно это ка­сается жителей деревни, про­стых земледельцев, объяв­ленных «классом кулаков», «социально чуждым элемен­том собственников». И это при том, что крестьяне, в от­личие от рабочих, трудились как государственные рабы, почти не получали материального вознаг­раждения до 60-х годов.

Сохранившиеся в архиве документы подтверждают, что в республике практически нет сельского рода, который не имел бы раскулаченного, арестованного или выслан­ного в течение этой много­летней войны власти со сво­им народом.

Но одно дело - говорить об этом в общем масштабе, оперируя в прессе и на ми­тингах упоминанием милли­онов жертв репрессий, дру­гое - проводить скрупулезную работу по восстановлению справедливости, разыскивая конкретные имена и судьбы, называя конкретные примеры неоправданной жес­токости, доходящей до абсур­да. Можно ли считать нор­мальным, к примеру, тот факт, что родственникам подавля­ющего большинства расстре­лянных в 30-40 годы полити­ческих узников сообщили, что «смерть наступила в резуль­тате болезни». Правды доби­лись лишь самые настойчивые. Но и они не всегда зна­ют о месте захоронения рас­стрелянного.

Это значит, что еще пред­стоит предать огласке сохранившиеся в архиве сведения о тех, кто расстрелян в тюрь­мах на территории республи­ки, найти родных и близких. Сообщить о жертвах террора хотя бы детям и внукам.

Такое уж у нас государ­ство: арестовывать и рас­стреливать оно бралось само, без законных ос­нований, а вот возвращать доброе имя соглашается только на основе заявления и только при подтверждении архивными документами. Презумпция невиновности так и не утвердилась в нашей юридической практике. Каж­дому приходится доказывать свою невиновность, тогда как цивилизованный порядок требует доказательства вины.

Архив еще долгое время останется единственным источником восстановления историчес­кой справедливости, после­дней надеждой людей на воз­вращение доброго имени предков. Важно, что­бы дела архива не оставались предметом рассмотрения уз­кого круга ученых-исследова­телей. Чтобы сокровища архи­ва стали общим богатством всех граждан республики. Немаловажное условие для этого - тесное сотрудни­чество между Госархивом республики и редакцией Кни­ги Памяти.
МЫ ЗА ЦЕНОЙ НЕ ПОСТОИМ?
Государство наше уникально в том смысле, что начиная с 1918 г. практически не выходило из состояния войны. Красная, Советская, Российская Армии воевали практически постоянно. Гражданская война, «усмирение» Польши, «освобождение» Средней Азии от местного населения, война в Китае, Испании, Финляндии, Прибалтике. Потом пришло время защищать свою Родину от фашистских захватчиков, а затем - «пол-Европы прошагали, полземли» с оружием в руках. После Великой Отечественной – войны в Корее, Вьетнаме, в африканских странах, на Кубе. Затем - Афганистан, братоубийственные конфликты между республиками бывшего СССР. Теперь - Чечня.

Трагичность этого явле­ния заключается в том, что народ, обществен­ность, до сих пор не знает истинного количества жертв этой непрекращающейся войны. Даже в военкоматах нет точных сведений о коли­честве потерь.

До недавне­го времени даже гробы с телами убитых солдат привозились тайно, по ночам, чтобы, как говорили тогда, «не будора­жить общественность». Роди­тели давали расписки «о не­разглашении» того, что их сын погиб в боевых действиях. Все это выдавалось за не­счастный случай, за какие-то чрезвычайные обстоятель­ства. На первых могилах во время афганской войны над­писи гласили «Погиб при ис­полнении военного долга». Где, какого долга - неизвест­но.

Всё больше убеждаешься в том, что мы до сих пор воюем и, наверное, будем воевать, потому, что ни госчиновники, ни обществен­ность, ни родственники не знают истинной цены войн, которые мы ведем (часто по своей инициативе, с соседями и не только). Мы не были, как это постоянно вну­шали нам, миролюбивым го­сударством. Мы пытались ре­шить вопросы, которые не касались ни СССР, ни Рос­сии, ценой жизни своих отцов,бра­тьев, сыновей. Казалось бы, какое нам дело - какая воин­ствующая группировка, аф­риканское племя займет сто­лицу Сомали? Но это был, как нам внушали, интернацио­нальный долг, и сотни ребят шли его исполнять, и погиба­ли неизвестно за что.

Мы до сих пор не знаем реальное количество наших потерь в Великой Отечественной войне. В 60-е годы военкоматам была дана негласная команда уничтожить списки призван­ных на войну. И она исполнялась, списки исчезали - при переезде или ремонте. Но в некоторых во­енкоматах списки все-таки сохранились, и когда читаешь их, сверяешь данные, убеждаешься, что потери были огромные. О жертвах, которые были во всякого рода локаль­ных военных конфлик­тах, где участвовали наши солдаты, сведения тоже ми­нимальные.

Наше государство един­ственное в мире, кото­рое истратило миллиарды рублей на всякого рода мемориалы, вечные огни, салюты, митинги, парады. Но долгое время не выделяло ничего на захоронение остан­ков солдат, найденных во время поисковых экспедиций на полях сражений. Только в 1995 г. в связи с 50-летием Победы от государства на эти цели ста­ли перепадать какие-то деньги. Было наконец-то при­знано, что поисковики не туристы, шата­ющиеся по лесам, а люди, вносящие огромную лепту в дело увековечения памяти о погибших.

Интересен и такой факт. Миллион со­ветских солдат, попав­ших в плен, оказались в партизанских отрядах, силах Сопротивления. Они продолжали воевать, своей кровью поливали чужие зем­ли до прихода союзных войск. Но об этой цене войны тоже мало говорится. Многих партизан даже не считают участника­ми войны.

Госчиновники, отправляя солдат в «горячие точки», всегда прикры­валось словами о воинском долге. А что такое воинский долг? Любое выполнение приказа командира? Что такое армия, для чего она существует в стране? В чьих интересах воюет? Кому нужна была Афганская война? А чеченская? Кто понесёт отвественность за их развязывание? Кто, наконец, подсчитает, какова истинная цена войны? Или так и не остановится счёт погибших солдат, вдов и сирот?

Во время Великой Отечественной войны политруки говорили защитникам Отечества: «Идите в бой, а Родина вас не забудет!» На похоронах, митингах, торжественных собраниях ораторы не устают повторять: «Наша Память о погибших за Родину священна!» Лейтмотивом литературных произведений, посвященных той войне, стали фразы, сказанные искренне, от всей души и от своего имени поэтессой О.Бергольц («Никто не забыт и ничто не забыто!») и поэтом Р.Рождественским («Вспомним всех поименно...»). Эти слова, как клятва, написаны на граните мемориальных кладбищ, на символических обелисках и на скромных памятниках над братскими могилами. Но можно ли сказать, что по прошествии шести десятилетий после Победы смысл тех фраз остался в силе? Действительно ли НИКТО не забыт?

Да, для увековечения памяти павших защитников Отечества сделано немало. В России и за ее пределами построено столько мемориалов, что средств, стройматериалов и сил, затраченных на их установку, хватило бы на восстановление целой европейской страны. Стоит вспомнить Мамаев Курган, мемориал на Поклонной горе в Москве или казанский парк Победы. Почти в каждом крупном населенном пункте есть свой Вечный огонь (в Казани их уже 4). И вновь в преддверии 60-летия Победы основные средства планируется затратить на очередные мраморные монументы.

Трудно оспаривать значение монументальной формы памяти. Но стоит задуматься - ТА ЛИ ЭТО ПАМЯТЬ? Имеем ли мы право воздвигать все новые грандиозные курганы, поминальные часовни, не обращая внимания на то, что до сих пор не захоронены сотни тысяч защитников Родины, что миллионы их имен так и не увековечены ни на обелисках, ни даже в Книгах Памяти?! Имеет ли смысл зажигать очередной Вечный огонь рядом с тем местом, где по окопам и воронкам белеют останки погибших на поле брани бойцов? Имеем ли мы моральное право тратить миллионы рублей на гранит и бетон, пока не разосланы извещения с указанием обстоятельств гибели солдат их семьям? Если не матерям и вдовам, которые так и не дождались, то хотя бы детям и внукам.

Специальной государственной службы, имеющей задачу с документальной точностью, используя все имеющиеся в военных архивах документы, ответить на такие обращения ни в СССР, ни в России не было. Комиссии, которые создавались в Министерстве обороны, в правительстве даже не пытались в полном объеме изучить массив документов о боевых потерях Советской Армии, который был засекречен в фондах военных архивов. В годы горбачевской перестройки, казалось бы, была создана такая комиссия во главе с Волкогоновым. Она так и называлась «по розыску пропавших без вести», но только не советских солдат, а иностранных граждан, погибших на нашей территории.

А вдовы и дети миллионов погибших на фронте получают из военкоматов стандартные отписки на бланках военных архивов: «В списках не значится» или «Сведений о гибели нет»... В отличие от чиновников, поисковики - люди, для которых слова «никто не забыт» - не дежурная фраза, а постоянное напоминание о невыполненном долге. Получая сотни и тысячи писем с мольбой о помощи, мы понимаем, что родственникам погибшего солдата нужен не очередной грандиозный мемориал, а хотя бы краткая информация о дате и месте гибели, возвращение доброго имени человека, ушедшего защищать Родину. Замечу: не наемничать где-то в чужих странах, а проливать кровь за свободу Отечества. Кто, если не государство, должен возвращать этот долг чести?

Если у нашего государства есть стремление увековечить своих защитников, показать сегодняшним солдатам, что память погибшего за родину священна, логичнее было бы не мемориалы строить, а делать то, чем приходится заниматься поисковикам.

Во-первых, разослать семьям погибших извещения с указанием места гибели. Хотя бы те, что есть в военных архивах. Не засекречивать списки потерь, а рассылать их по военкоматам, которые призывали погибших на фронт.

Во-вторых, сведения о бойцах, попавших в плен, изъятые в немецких архивах в конце войны (с указанием не только обратного адреса, но и имен родителей) не хранить в архивах, а считать основанием для назначения пенсии по потере кормильца.

В-третьих, захоронить погибших солдат. Всех, не зависимо от звания, национальности и места гибели. Не засыпать их в окопах, не объявлять «мемориаль­ными зонами» усыпанные останками людей поля и леса, а хоронить в могилах. Над каждой могилой ставить знаки и фиксировать их на картах местных военкоматов.

В-четвертых, создать государственную структуру, которая бы квалифицированно и постоянно занималась розыском сведений о военнослужащих, считающихся «пропавшими без вести».

В последнее время в СМИ все чаще удается услышать упоминание о деятельности «Снежного десанта», который участвует в экспедициях с целью захоронения погибших солдат. В том-то и дело, что на все вузы Казани такой отряд остался лишь в КГПУ. Да и его бойцы ограничились поездками в Ленинградскую область.

Факты свидетельствуют, что государственные чиновники разных ведомств, даже превратившись в частных предпринимателей, затрачивая миллионы бюджетных рублей, не могут решить проблему увековечения памяти. Пора менять сам подход к проблеме, направить основное внимание, силы и средства не на воздвижение монументов, а на возвращение памяти о конкретных защитниках Отечества. Необходимо деньги налогоплательщиков тратить на оплату труда поисковиков-общественников, сотрудников музеев и архивов, активистов советов ветеранов. Словом, энтузиастов, все эти годы возвращающих долг павшим. Долг, который обязана была вернуть Родина. То самое Отечество, ради свободы которого пролита кровь десятков миллионов граждан всех стран СНГ.

СОБИРАТЕЛЬ КАМНЕЙ

20 лет журналист и исследователь

развенчивает мифы о войне

«Некрофил», «собира­тель костей»... Заслуженный ра­ботник культуры Татарстана, ла­уреат Государственной премии республики в области науки и культуры, журналист, редактор издательства. И все это о нем - о Михаиле Черепано­ве, одном из отцов-основателей татарстанской книги «Память». О человеке, посвятившем более 20 лет развенчанию ми­фов - о войне, о героизме и пре­дательстве, о великом и низмен­ном.

Поразительно, но той правде жизни, к которой он приобщил­ся за годы, оказывается, не чуж­ды просто фантастические пере­вертыши. За примерами далеко ходить не надо. Семья самого Михаила Валерьевича яркое то­му подтверждение.

- Два года назад, - улыбается Черепанов, - я своему отцу рас­крыл «страшную» семейную тайну...

До войны семья отца жила в Тюмен­ской области. Отсюда уходил на фронт в 1941 г. дед Михаил Иванович, школьный учитель, оставив на руках у жены троих детей. Получив похоронку, пого­ревала будущая бабушка, попла­кала, да потом здраво рассудила: горе - горем, а детей поднимать надо, одной с тремя мало­летками не справиться. Вы­шла замуж, родила мальчика. А в один прекрасный день дверь из­бы отворилась и... на пороге появился он, оплаканный и «похо­роненный». Увидев жену с младенцем на руках, чужого мужика в горнице, Михаил Иванович понял всё без слов.

- Вышли оба мужа во двор, - рассказывает Черепанов, - и ста­ли выяснять отношения. Люди были с понятием, потому обо­шлось без кулаков. «Твоих дети­шек трое, мой один, - говорит второй муж. - По совести, мне и уходить. Так и сделаю, ежели поклянешься моего любить, как собственного». Дед дал слово и его сдержал: в младшеньком ду­ши не чаял, в свое время настоял, чтобы правнука, сына моего, Вя­чеславом назвали - в честь дядь­ки. А соперник как ушел в тот день, так больше никог­да о себе не заявлял.

Оказывает­ся, дед был в плену, потом бежал, сражался в бельгийском Сопро­тивлении. Особой тайны из этой исто­рии в семье не делали. Просто недавнее открытие Михаила Ва­лерьевича, случившееся в архи­вах Тюменского областного уп­равления ФСБ, заставило семью посмотреть на историю в ином свете. Выяснилось, что дед-то тоже свой «скелет в шкафу» имел. Была у него в Бельгии же­на, дочка итальянского горного инженера Елизавета Ракози, ро­дившая ему девочку. Так у Чере­панова два года назад обнаружи­лась заграничная тетка. Правда, найти ее пока не удалось.

Чистка налета позолоты с ис­тории - работа черновая, кро­потливая. Благодаря ей и настойчивости казанских следо­пытов широкой общественнос­ти стало известно, что в 1942 г. под Любанью в Ленинград­ской области немцы применяли иприт, отравляющий газ, запрещенный еще во время Первой мировой войны; что ок­леветанная 2-я Ударная армия могла бы воспользоваться ра­диоуправляемыми фугасами, спасти себя ценой жизни мест­ного населения, но, по решению генерала Власова, на это не по­шла; что «наркомовские» 100 граммов перед атакой значи­тельно повышали потери бой­цов; что в день Победы в под­разделении, потерявшем за всю войну 9 человек, насмерть отравились спиртом 162; что немцы берегли своих солдат, вывозили их из-под обстрела; что попавшие в плен предатели-власовцы не покаялись, не пали на колени, а предпочли погибнуть под гусе­ницами танка; что легендарному казанцу Михаилу Петровичу Девятаеву звезду Героя Совет­ского Союза дали не за побег из фашистского плена...

- Девятаев - это особый слу­чай! - воодушевляется Михаил Валерьевич. - Я его хоро­шо знал. За год до своей кончи­ны он рассказал мне о том, что героем он стал благода­ря Сергею Королеву. Конструк­тор тогда работал над ракетами, а Девятаев прилетел из плена как раз на самолете-сопроводи­теле ФАУ-2! За такой подарок и выхлопотал ученый награду для мужественного летчика.

Говорят, что война не закон­чена, пока не похоронен послед­ний погибший на ней солдат. Се­годня у Мясного Бора и на Нев­ском пятачке вместе с Черепано­вым ведут поисковые работы девчонки и парни из казанского педуниверситета. «Заканчивают» войну. Ведь кому-то разбрасы­вать камни, а кому-то собирать...