Зельцер С. Д. Александрович Брянцев / Общ ред и вступит ст. С. Д. Дрейдена. М.: Вто, 1962. 292 с

{124} VIII

Александр Александрович внес в дело построения детского театра пример исключительной дисциплинированности и взыскательности в большом и малом, высокого чувства ответственности, огромного терпения, скромности, демократизма. В таком театре совершенно естественным было для актера, вчера исполнявшего главную роль, сегодня — играть в толпе. Профессиональное чванство не могло иметь места в этой среде. При таком руководителе в коллективе, естественно, не было места белоручкам, выскочкам, «аристократам духа». И хотя Александр Александрович очень мягок и терпим (зачастую даже слишком терпим как руководитель), коллектив вокруг него неизменно формируется как абсолютно трудовое, дисциплинированное, культурное содружество людей, свободных от того сугубо мещанского, что имеет подчас место за кулисами театров. Люди здесь серьезно увлечены делом, требовательны к себе и к товарищам, по-настоящему заняты совершенствованием мастерства.

В периодической печати первых лет Ленинградского ТЮЗа можно найти многочисленные упоминания о многообразных творческих встречах тюзян на так называемых «четвергах», «пятницах», где каждому члену театрального коллектива предоставлена была возможность показывать свои внеплановые работы как актерские, так и режиссерские.

Александр Александрович во многом воспитывал коллектив театра личным примером: гуманным отношением к каждому и исключительной требовательностью к себе, простотой и доступностью — двери его кабинета были всегда открыты для каждого.

Так уже повелось, что на генеральных репетициях помогать в окончательной установке освещения приходит он сам.

«На генеральной репетиции, — вспоминает Б. В. Зон, — Александр Александрович никогда не “принимает” у очередного режиссера новую постановку, как это обычно делается главными режиссерами: он просто приходит и помогает там, где затирает…»

Идет речь о конструкции для того или иного спектакля, которая должна быть максимально экономной и выразительной, и {125} Александр Александрович со всем своим огромным практическим опытом оказывается вплотную втянут в эту работу. В любом цехе — он подлинный мастер.

Трудовая близость Александра Александровича ко всем цехам театрального организма вносит еще одну отличительную черту в характер тюзовского коллектива.

Александр Александрович неутомимо стремится воспитывать в коллективе любовь к труду театра, любовь к труду, о которой с таким увлечением писал в своих воспоминаниях В. И. Немирович-Данченко: «Труд театра — вот что мы, люди театра, любили больше всего на свете. Труд упорный, настойчивый, многоликий, наполняющий все закулисье сверху донизу… Труд мучительный, жертвенный, часто неблагодарный до отчаяния и тем не менее труд, от которого актер, раз ему отдавшись, не захочет оторваться никогда в жизни»⁸⁹.

Безотказность отдачи А. А. Брянцевым всех своих сил и знаний, многообразных навыков и умений и театру в целом и каждому из сотрудников театра в частности, неизменно вызывала и вызывает в коллективе чувство глубокого и сердечного уважения к своему руководителю, уважения, лишенного малейшего оттенка какого-либо служебного «чинопочитания». Этим чувством был окрашен, в частности, памятный вечер 25 летия сценической деятельности Брянцева (1929 год), который превратился в ТЮЗе в замечательный праздник. К нему готовились вечерами. Каждый вкладывал все свое умение, талант. Писались стихи, готовилось особое оформление сцены и зала. Всем коллективом пели на этом вечере шутливо-торжественную кантату:

И головою и плечом
Вы потрудились четверть века,
Приветствуем в Вас горячо
Художника и человека!

И осветитель, и актер,

В форме дружеской шутки констатировались далеко не шуточные, не подлежавшие оспариванию факты общественно-творческой характеристики А. А. Брянцева, его роль и место в коллективе.

Следует при этом подчеркнуть, что под словом «коллектив» в ТЮЗе всегда понималось объединение не только артистов, но и {126} сотрудников всех, в том числе технических, цехов театра. Это характерное свойство «брянцевской школы» театра определяло стиль работы ТЮЗа и в первые годы его существования и в дальнейшем, о чем справедливо говорилось тридцать лет спустя после открытия театра участниками «межтюзовского» совещания по вопросам воспитания коллектива детского театра.

«Первое, с чего мне хотелось начать, это то обстоятельство, что коллектив театра совершенно правильно, как мне кажется, рассматривается не только как творческий цех актеров, а как коллектив людей, работающих в театре, — указывал А. А. Скрябин. — Отсюда настоящая любовь и творческая атмосфера охватывает тебя с первого же входа в театр. Это чувствуется в совершенно изумляющей работе постановочной части, в колоссальной выдумке, в молниеносных перестановках, которые происходят на глазах у зрителей. Чувствуется такая любовь, такая преданность и тщательность, что это невольно покоряет…»⁹⁰

… Так постепенно складывалось то, что может быть названо традициями тюзовского коллектива. Но коллектив — живое, вечно обогащаемое новыми впечатлениями, подверженное изменениям в связи с обстоятельствами времени, приходом новых лиц, объединение живых людей. Постоянным в коллективе, — если он является подлинно таковым, — должно быть единство цели. Но даже при этом обязательном качестве степень активности, общей устремленности всех членов коллектива к достижению цели далеко не постоянна. Проблема коллектива, сохранения его единства и полноценности творческого состояния стоит перед каждым театром.

Говоря о ТЮЗе, следует отметить, что в разные периоды своей жизни он знал и радости подъема, и горечь поражений. Он ведал и чреватое опасностями состояние длительной остановки, когда внешне все было как будто благополучно и в потоке новых спектаклей появлялись даже хорошие и все же, несмотря на это, творческого движения вперед в театре не ощущалось.

Однако даже в такие периоды у тюзян оказывалось достаточно потенциальных сил, чтобы выбиться из застоя.

Ленинградский ТЮЗ с первых лет своей деятельности справедливо считается кузницей творческих кадров. Имена многих одаренных актеров, режиссеров, художников запечатлены в живой, еще не писаной истории строительства ленинградского детского театра. Мы пока назвали лишь немногих, лишь первых из начинавших. Справедливо было бы значительно увеличить список имен.

{127} Наряду с уже названными ветеранами тюзовского коллектива в нем начинали свою артистическую жизнь широко известные актеры — Н. Черкасов, Б. Чирков, Б. Блинов, В. Полицеймако; в ТЮЗе нашла свое призвание группа блестящих артисток-травести — Т. Волкова, К. Пугачева, А. Охитина, Е. Уварова. Здесь определились как режиссеры Б. Зон и Евг. Гаккель, начинали свой путь театральных художников В. Бейер и М. Григорьев.

Здесь, в Ленинградском ТЮЗе, выросли и работают по сегодня, являясь подлинными мастерами советского художественно-педагогического театра, такие одаренные актеры, как народная артистка РСФСР Н. Казаринова, заслуженные артисты РСФСР П. Денисова, Л. Жукова, А. Тимофеева, А. Гаврилов, А. Кожевников, Н. Карамышев, Г. Тейх, М. Шифман, артисты С. Иртлач, З. Савицкая, О. Черкасова, Р. Лебедев, Е. Шевченко и многие другие; в студиях театра поколение за поколением воспитывается смена актерской молодежи. Режиссуру театра ныне представляют народный артист РСФСР Л. Макарьев, П. Вейсбрем, С. Димант, Г. Каганов, художники — заслуженный деятель искусств РСФСР Н. Иванова, Г. Берман.

Развиваясь, Ленинградский ТЮЗ не только растит свои кадры, но и передает многих своих творческих работников в другие театры нашей страны — и детские и взрослые. Из недр его выходят и целые творческие коллективы. Так рождаются Областной ТЮЗ и Новый ТЮЗ в Ленинграде, Новосибирский ТЮЗ, Архангельский, Петрозаводский театры юных зрителей; в 1960 году почти весь выпуск студии Ленинградского театра юных зрителей был передан ТЮЗу, открывавшемуся в гор. Калинине. В Ленинграде нет ни одного драматического театра, среди работников которого не было бы воспитанников Ленинградского ТЮЗа.

* * *

Когда у кого-либо из тюзян случается беда, коллектив оборачивается к нему любящей семьей, внимательной и терпеливой.

Долго, мучительно умирала молодая актриса Валя Кондратьева; тюзяне переживали это, как личное горе; сменяя друг друга, дежурили при ней неотступно долгие часы, дни, недели.

Болел любимый товарищ — артист, директор театра В. И. Яковлев, — всем коллективом искали средства помочь ему.

В коллективной биографии тюзян есть отдельные индивидуальные «подвиги сердца», напоминание о которых представляется {128} закономерным в рассказе об А. А. Брянцеве, личный «почерк» которого в немалой мере определил законы жизни коллектива.

Прекрасный тюзовский актер и золотой человек Федор Александрович Чагин (1876 – 1953) неожиданно, в расцвете сил начинает терять память — «западают» отдельные слова и целые фразы… Из боязни, что это может случиться на репетиции или, не дай бог, на спектакле, он напряженно, до предела, только об этом и думает. Репетиции и, главное, спектакли становятся для него сплошной пыткой. Актер не столько забывает, как боится забыть…

На помощь ему приходит Алексей Абрамович Нарский (1882 – 1960). Он заучивает наизусть текст всех ролей своего товарища и незримо, — прячась за сценой, — но всегда поблизости к играющему Чагину, присутствует на всех спектаклях, и все это для того, чтобы в нужный момент предупредить провал, подсказать забытое слово. Само сознание того, что друг, готовый тотчас же прийти на помощь, вблизи, дает Чагину силы и необходимое спокойствие, чтобы уверенно исполнять роль.

И еще о Нарском. Своей второй работой, помимо актерской, он сам для себя избрал работу по созданию — без чьей-либо помощи и финансирования — уникального тюзовского музея. С удивительной энергией и тщательностью он годами собирает материалы и в результате создает первоклассное хранилище истории ЛенТЮЗа в документах. До последних своих дней семидесятипятилетний Алексей Абрамович, уже выйдя на пенсию, изо дня в день, в непогоду и холод, ездил с далеких Островов, из Дома ветеранов сцены — к себе «на службу» без зарплаты, на работу в «свой» тюзовский музей.

Актриса ТЮЗа А. Маркелова одна воспитала единственного сына. В первый год войны ему исполнилось девятнадцать лет. Он ушел на фронт… В день, когда ее вызвали повесткой в Березниковский военкомат, в ТЮЗе уже знали, что юноша убит. Решено было заменить спектакль «Бедность не порок» другим, чтобы освободить мать, только что узнавшую о гибели единственного сына, от обязанности играть. Она наотрез отказалась от этого. Вечером, едва держась на ногах от горя, явилась в театр; молча оделась, загримировалась и вышла на сцену…

И еще один случай. Сотрудница театра — Эльвира Львовна Белопольская не уехала с театром в эвакуацию, осталась в осажденном Ленинграде. Муж, мать и единственная дочь ее умерли от голода. Молодая женщина переехала в помещение ТЮЗа на Моховой, жила «на казарменном положении», несла дежурства… «Для войны» этого показалось мало. Она поступает письмоносцем. {129} Голодная, с распухшими ногами, она ходит из дома в дом, разнося письма. Изо дня в день ей приходится подниматься по темным лестницам, входить в пустые, покинутые жильцами квартиры… Кому передать письмо — самодельный треугольник, быть может — долгожданную весть с фронта? Она идет в домоуправление, узнает адрес, куда эвакуирована семья из такой квартиры. Она распечатывает письмо, чтобы узнать номер полевой почты, имя и фамилию отправителя. Она пишет сама, сообщая, куда уехала семья; семье отправляет его письмо с просьбой подтвердить получение его по адресу: Моховая, 35. Так у нее образуется целая канцелярия, «справочное бюро» — систематически действующая «организация» по восстановлению связей тех, кто на фронте, с затерявшимися в метелях войны близкими.

Деятельность скромного письмоносца становится известной, управлением связи ей объявляется официальная благодарность в приказе. Но высшей благодарностью для нее были уже лично ей посланные письма — сотни писем с фронта и от эвакуированных жен, матерей и детей.

9 мая 1946 года, в первый послевоенный День Победы, к Эльвире Львовне постучали. В квартиру вошла незнакомая пара — муж и жена, спросили, она ли тот самый письмоносец, который им в суровое время войны помог разыскать друг друга. «Мы не хотим, — сказали они, — этот праздник Победы встретить без вас. Мы вам обязаны тем, что вместе. Мы просим провести этот день с нами в нашей семье, как самый родной нам человек».

Моральный облик тюзовского коллектива, утвердившаяся в нем атмосфера настоящей человечности имеют, как нам кажется, своим первоисточником (и как бы идут от них) душевные качества ведущих работников и прежде всего — его руководителя.

Люди, вступавшие в ТЮЗ с чистыми намерениями и доброй волей, принимали эти качества как нечто тюзовски обязательное. Эти черты тем самым становились характерными и органическими чертами коллектива в целом.

Почти каждый из тюзян хранит в своей памяти обстоятельства впечатляющих встреч с Брянцевым.

… Нынешний главный художник ТЮЗа Наталья Иванова начинала свою творческую жизнь в качестве самостоятельного художника в Старорусском ТЮЗе. ТЮЗ этот был подарком государства Старой Руссе за хорошо поставленную работу по народному образованию.

{130} Коллектив был молодой и горячий, люди собственными руками делали все, помогая возникновению театра в духе «брянцевского ТЮЗа», с которым специально ездили знакомиться.

«… Приложила свои усилия к открытию Старорусского театра и я, — рассказывает Наталья Иванова, — оформляя зал и фойе, подготовляя оформление первого спектакля. К открытию ждали А. А. Брянцева, всесоюзного тюзовского старосту — он должен был “принять” наш новорожденный детский театр, благословить на дальнейшую жизнь. Я столько слышала от товарищей о Ленинградском ТЮЗе и его руководителе, что с именем Брянцева у меня связывалось представление о чем-то величественно-большом, подавляющем своею мудростью: он все знает, все умеет, все может. И вот он приехал и появляется в театре, окруженный нашими старшими товарищами. Я, в то время совсем юная, застенчивая, наблюдаю в сторонке, избегая личного общения, и глазам своим не верю: вместо созданного моим воображением импозантного общетюзовского старейшины — небольшой, очень простой, очень скромный человек с бородкой. Вместо “руководящих” указаний он немедленно, как бы засучив рукава, входит во все самые будничные дела — товарищески помогает монтировщику, электроосветителю, бродит по зрительному залу — хорошо ли видно со всех мест, взбегает на сцену — удобно ли актеру…

Прошел год. Я приехала в Ленинград устраивать свою жизнь художницы. В день приезда, проходя мимо ТЮЗа, увидела объявление: “Требуется маляр” — и немедленно предложила свои услуги, а через три дня, облачившись в рабочий костюм, начала свою ленинградскую “жизнь в искусстве”. Александр Александрович не узнал во мне старорусскую тюзовскую художницу, а я не напомнила ему о себе. Моя личная жизнь складывалась трудно. Чтобы жить и работать в Ленинграде, я рассталась с годовалой дочкой, оставив ее у моей одинокой матери в Старой Руссе; средств, кроме скромной зарплаты маляра, у меня не было, крыши над головой — тоже и надежд — никаких… Между тем я страшно тосковала по ребенку, просто не могла жить без него.

Брянцев увидел меня на тюзовской актерской лестнице стоящей с ведром и кистью, с опухшими от слез и бессонницы глазами, остановил и спросил, что со мной. Я уклонилась от разговора, попросту — сбежала: считала, что не имею права что-либо просить от театра, сама ничего еще ему не дав. Александр Александрович разыскал меня и заставил рассказать о себе. Оказалось, это легко — такая им была проявлена осторожность, такое суровое, деловое участие. С того дня я почувствовала, что у меня есть родной {131} человек, который не перестает думать о том, как мне помочь. Так и случилось. Усилиями Брянцева мои личные дела были устроены; я получила возможность соединиться с дочкой, жить с ней и с матерью в Ленинграде, спокойно работать. Александр Александрович следил за моей работой незаметно, при первой возможности доверил мне, скромному маляру, самостоятельное оформление спектакля, ненавязчиво, как бы мимоходом и скромно помогая мне как настоящий товарищ и учитель.

С удивительной щедростью он передавал мне свой огромный опыт и знания. Практическое общение с Александром Александровичем дает ощущение пройденного университета. У Александра Александровича абсолютный слух на правду. Я с ним никогда не спорю. Даже когда знаю, что права: понимаю, что он хочет вытянуть из меня больше. “То же, но совершеннее”, — говорит он. Он всегда может помочь в работе — это сила опыта, мудрости, подлинного знания; ничего не навязывая, он обогащает…»

Думается, что в искреннем рассказе талантливой художницы, ныне отмеченной званием заслуженного деятеля искусств РСФСР, оживают характерные черты «закулисного» А. А. Брянцева.

Многие из тюзян, рассказывая об истории своего прихода в ТЮЗ и приводя многочисленные случаи внимания, человеческого тепла, идущего от Александра Александровича и коллектива, воспринимают это как нечто, обязывающее и их соответственно вести себя так не только по отношению к Брянцеву лично или к отдельным товарищам, но и к театру в целом.