1718 мая 2012 года Нижний Новгород 2012 ббк 63. 211 И 91 Редакционная коллегия

ББК 63.211

И 91
Редакционная коллегия:

к.и.н. Кауркин Р.В., д.и.н. Сапон В.П., к.и.н. Стряпихина А.А.,

В настоящий сборник влючены труды участников международной научной конференции, организованной в Нижегородском государственном педагогическом университете им. Козьмы Минина в мае 2012 года.

Сборник содержит статьи и публикации документов, которые освещают различные аспекты феномена источника как ключевого элемента исторического познания.

Для специалистов, занимающся проблемами истории, культурологии, религиоведения, для студентов гуманитарных факультетов, всех интересующихся историей.

© НГПУ им. Козьмы Минина, 2012

Русский народ является одним из древнейших народов Европы. В настоящее время уже ни у кого не вызывает сомнения то, что его история начинается задолго до образования Киевской Руси. И тысячу раз прав доктор исторических наук, профессор Е.В. Кузнецов, заявляющий, что «древняя (докиевская) история славян и руссов в её этногенетическом аспекте заслуживает того, чтобы быть написанной полно и детально» 1.

Среди вопросов, связанных с догосударственным периодом русской истории, одно из важнейших мест занимает вопрос о существовании у славян письменности в языческий период. Без его окончательного решения наши знания о древней Руси будут оставаться неполными.

Уже В.Н. Татищев был глубоко убеждён в том, что «славяне задолго до Христа и славяно-руссы собственно до Владимира письмо имели» 2. Из советских учёных первым к этой проблеме обратился Л.В. Черепнин, который пришёл к заключению, что восточные славяне ещё задолго до принятия христианства «пользовались какими-то знаками письменности» 3. П.Я. Черных, обобщив факты, накопленные наукой к середине ХХ столетия, сформулировал принципиально важный вывод о том, что«восточные славяне с древнейшего времени умели писать» и что «можно говорить о непрерывной (с доисторической эпохи) письменной традиции на территории древней Руси» 4. Болгарский учёный Е. Георгиев обратил внимание на то, что такие слова как «письмо», «писать», «читать», «книга» и некоторые подобные им являются общими для всех славянских языков, что свидетельствует о древности этих слов и, следовательно, подтверждает умение славян читать и писать «очень давно, ещё прежде, чем зажить самостоятельной жизнью в новосозданных славянских державах» 5.

На обширной территории, принадлежавшей некогда древней Руси, и далеко за её пределами учёными и простыми любителями старины обнаружен целый ряд предметов самого разного предназначения с имеющимися на них надписями, о которых мы практически с полной уверенностью можем утверждать, что они принадлежат славянам и написаны по-славянски. Однако их прочтение вызывает очень серьёзные затруднения, поскольку письменные знаки этих надписей не принадлежат ни кириллице, ни глаголице, а какой-то совершенно иной, оригинальной письменности. К тому же, как предполагают учёные, у славян ещё задолго до появления известных нам алфавитов и унифицированной системы письма уже существовало несколько независимых друг от друга письменностей. В научной литературе долгое время держалось мнение о том, что из-за своей фрагментарности и принадлежности к разным системам эти надписи не поддаются расшифровке. И лишь в последние годы отдельные учёные (Г.С. Гриневич, М.Л. Серяков, В.А. Чудинов и некоторые другие) стали публиковать свои результаты прочтения памятников исконной русской письменности. Петербургский учёный М.Л. Серяков отметил её необычайное сходство с древнеиндийской письменностью брахми и выдвинул гипотезу о происхождении брахми и исконной русской письменности из единого источника. В соответствии с этим предположением, корни русской письменности должны уходить, как минимум, во II-е тысячелетие до н.э., а то и в более отдалённые времена 6. Если гипотеза М.Л. Серякова окажется верна, то это позволит учёным заглянуть в самые глубины общеиндоевропейской истории и поможет дать ответы на многие вопросы, связанные с происхождением индоевропейцев вообще и русского народа, в частности.

Черноризец Храбр в сказании «О письменах», относящемся к IX – началу Х вв., назвал письмо, которым пользовались славяне ещё задолго до принятия христианства, «чертами и резами»: «Прежде убо словене не имеху кънигъ, ну чрьтами и резами чьтяху и гатаху, погани суще» 7. Видимо, о подобного же рода письменных знаках поведал нам и Абу-л-Фарадж Мухаммед Ибн-аби-Якуб – арабский автор второй половины Х в., более известный под прозвищем эль-Недим (или Ибн-ан-Надим), в своей «Книге росписи наукам»: «Мне рассказывал один, на правдивость коего я полагаюсь, что один из царей горы Кабк (Кавказ. – Ю.А.) послал его к царю Русов; он утверждал, что они имеют письмена, вырезываемые на дереве. Он же показал мне кусок белого дерева, на котором были изображения; не знаю, были ли они слова или отдельные буквы, подобно этому» 8. Эль-Недим приложил к своему сообщению перерисовку этой записи, которая стала известна русским учёным в 1836 г. и с тех пор неоднократно воспроизводилась в различных изданиях и подвергалась изучению.

Анализируя древнейшие письменные знаки славян, Г.С. Гриневич пришёл к выводу, что письмо типа «черт и резов» принадлежит к слоговому письму. Исследовав 25 надписей, найденных на территории расселения восточных и западных славян, он насчитал 240 знаков, из которых 116 были знаками разными, исключая разделительные и ограничительные, а также знаки веса и иероглифы (рисунчатые знаки). Такое количество письменных знаков слишком велико для фонетического письма и недостаточно для словесно-слогового, но вполне соответствует письму слоговому. Этот вывод он подкрепил обнаруженным в ряде надписей косым штрихом, стоящим обычно в нижней части строки справа от письменного знака и очень напоминающим значок «вирам» из индийского слогового письма, который ставился у последнего знака слова (или слога), показывая, что он оканчивается на согласный, а не на гласный звук. Использование этого значка имеет смысл только в слоговой письменности. Кроме того, наличие «вирама» позволило предположить, что для письма типа «черт и резов» характерны лишь открытые слоги типа СГ (согласный плюс гласный) и Г (гласный), а его расположение справа от письменного знака указало на направление письма – слева направо 9. Последнее обстоятельство весьма важно, поскольку известны попытки читать подобное письмо наоборот – справа налево.

Следует заметить, что попытки Гриневича прочитать по-славянски многие древнейшие памятники письменности (в частности, знаменитый Фестский диск) получили негативную оценку у специалистов. Однако нельзя не признать, что разработанная им методика прочтения славянского письма типа «черт и резов» заслуживает внимания. В частности, она позволила автору настоящей статьи прочитать надпись на так называемом Пневищинском камне. История Пневищинского камня изложена в сборнике «Полоцко-Витебская старина» за 1916 г. и вкратце сводится к следующему. В 1873 г. в местечке Романове Горецкого уезда Могилёвской губернии строилась каменная церковь. Камни для этой цели привозили из других местностей. И вот в куче камней, привезённых из деревни Пневищи, оказался один гранитный валун с высеченными на нём с двух сторон непонятными знаками. В длину он был около одного метра, в ширину и высоту – по две трети метра, весил около 500 кг. Камнем заинтересовался любитель старины князь А.М. Дондуков-Корсаков, который приобрел его и перевёз в своё имение в г. Смоленск. По его поручению, местность, откуда был доставлен этот камень, была тщательно осмотрена, и оказалось, что в окрестностях деревни, на полях нельзя найти ни одного камня, а те, что были привезены крестьянами, общим весом около 33 тонн, лежали в одной куче, покрытые землёй и кустарником.

Напрашивается вывод, что эти камни были сюда доставлены в очень давние времена специально для сооружения каменного кургана (керна), на веpxу которого и был установлен валун с надписью.



Рис. 1.

Дондуков-Корсаков сделал рисунок этого валуна (рис. 1) и показал его учёным, съехавшимся в 1874 г. в Киев на 3-й археологический съезд. Надпись на камне вызвала интерес у учёного из Моравии, доктора Г. Ванкеля, который специально приехал в Смоленск, в имение князя, осмотрел камень и сделал собственную копию надписи (рис. 2). К великому сожалению, буквально через час после его отъезда в имении произошёл пожар, каретный сарай, в котором стоял камень, сгорел, а сам гранитный валун рассыпался на мелкие кусочки. Так исчез этот памятник старины, от которого остались лишь рисунки, сделанные двумя различными людьми.

Вскоре за расшифровку надписи взялся А. Мюллер – библиотекарь из моравского городка Ольмюц. В Пневищинском камне он увидел следы пребывания близ Смоленска ... финикийцев, а надпись посчитал выполненной «семитическим письмом» и часть её прочитал следующим образом: «Памятник Ваала. Здесь мы его выдолбили (высекли)» 10. Такое «прочтение» нужно признать абсолютной бессмыслицей, поскольку невозможно объяснить, чем обычный камень напомнил господину Мюллеру одного из главных финикийских богов, почему «памятник Ваалу» оказался на славянской территории, почему этот библиотекарь решил читать надпись по-еврейски и, наконец, для чего нужно было выполнять такую трудоёмкую работу, чтобы высечь на камне фразу, лишённую всякой информативности? Что касается надписи на обратной стороне, то она вообще не поддалась его расшифровке.



Рис. 2.

Поскольку камень не сохранился, а сделанное Дондуковым-Корсаковым описание было опубликовано в местном, малоизвестном сборнике, о надписи на долгие годы забыли, и лишь в последние 1,5 десятилетия она вновь стала привлекать к себе внимание учёных и дилетантов.

Так М.Л. Серяков в книге, посвящённой русской дохристианской письменности, приводит свой вариант прочтения этой надписи.: «А граду прави/ть/ наряд Одари теперь род Щека, к/ои/ мог ущити/ть/ роту а//». На другой стороне: «Вот княже речь да/л/». Интерпретируется эта надпись им как княжеское завещание радимичам: «[Когда я умру – ?], граду хранить порядок [вариант: устройство] [Боже – ?] одари теперь род Щека, который мог защитить справедливость [вариант: клятву] а// Вот княже речь дал» 11. Подобная интерпретация выглядит слишком вольной, надуманной и малопонятной. К тому же, целая строка, состоящая из шести знаков, вообще не поддалась прочтению. Непонятым оказался знак, напоминающий рыбу. Ошибочно прочитав в надписи имя Щека и пойдя у него не поводу, автор так же ошибочно произвёл датировку этого памятника исконного русского письма VI-VII веками.

В.А. Чудинов уверен, что в этой надписи «речь идёт о воровстве заготовленной рыбы, видимо, вяленой». Текст им прочитывается следующим образом: «Въ лете ночь дълога. В ночь же! Въ ночь ты будь вь ево заводи, и его рыбу режь, бери, вози и ешь!» 12. Весьма сомнительно, чтобы два мелких ночных воришки выбрали для обмена тайной информацией столь оригинальный (и, опять же, невероятно трудоёмкий) способ.

А.А. Бычков вообще склоняется к мысли, что пневищинская надпись написана скандинавскими рунами, которые от времени стёрлись, и поэтому возможность её прочтения сведена к минимуму 13.

Но, тем не менее, надпись на Пневищинском камне поддаётся прочтению и вполне осмысленному историческому и лингвистическому комментарию, если исходить из того, что выполнена она чертами и резами, т.е. русским докириллическим письмом – причём, письмом слоговым (а не фонетическим, как ошибочно посчитали вышеуказанные авторы). Все знаки этой надписи можно найти в «Сводной таблице знаков праславянской письменности», опубликованной Г.С. Гриневичем 14.

Пожалуй, самый странный знак на этой стороне камня – последний, одиннадцатый. У Дондукова-Корсакова его нет. Почему? Может быть, он посчитал его тоже за образовавшиеся на камне трещинки и не счёл нужным перерисовывать их? Но тогда почему же Ванкель так тщательно изобразил его на своём рисунке? А если это письменный знак, то какой? У Гриневича ни в одной таблице похожего нет. Единственное решение, позволяющее прочитать этот знак, – признать горизонтальную черту вверху за титло (надстрочный знак, указывающий на сокращённое слово), а основной знак, то есть нижнюю часть, – за первый слог СЬ обстоятельственного наречия «сьдесь», которое в результате действия фонетических законов падения редуцированных гласных и озвончения согласных позднее примет форму «здесь». Вся фраза первой стороны Пневищинского камня читается так: «Поляньчи, носити рыбно сьдесь», то есть поляне, проживавшие на этой территории, должны были приносить сюда, на это место во время полюдья рыбу и рыбную продукцию.

Основные письменные знаки на обратной стороне камня на рисунках обоих авторов практически совпадают. Иx можно разделить на четыре группы. Первую группу составляют знаки, расположенные в левой части. Их, следуя сводной таблице Гриневича, можно прочитать как: «И-НО РА-БИ» («иное – рабы»), – то есть для рабов требования несколько иные. Над этой строчкой имеются eщё две вертикальные искривлённые чёрточки, но это, несомненно, тоже трещинки, которые не следует принимать во внимание (кстати, их не рассматривал и Серяков). Что же требовалось от рабов? Ответ на это даётся во второй и третьей группах знаков.

Знаки второй группы состоят из четырёх частей: шесть знаков - вверху, два – под ними, один (на рисунке Ванкеля) - ещё ниже и самый крупный, напоминающий рыбу, - сбоку. Первую часть упомянутый выше Серяков, идя ошибочным путём, попытался было прочитать как «Ререк» и отождествить с именем знаменитого Рюрика, но отказался и в результате получил набор звуков «раераерок», лишённый какого-либо смысла; в конце концов, он вынужден был констатировать: «Верхняя строчка... не поддается удовлетворительной интерпретации, во всяком случае, в настоящее время»17. Однако, если признать это письмо слоговым, то и она прочитывается довольно успешно. В этой строке первый, третий и пятый знаки читаются как И, второй и четвёртый – как ВО (или БО) и шестой – как НЬ. Первый знак второй (средней) части обозначает, несомненно, слог И. Во втором знаке, скорее всего, стёрлось и осталось незамеченным соединение внизу, и, если его восстановить, то он будет соответствовать слогу ДЕ. Нижний знак у Дондукова-Корсакова вообще отсутствует, в то время как у Ванкеля он изображён в виде зигзага и очень похож на слог ТИ. Чёрточки слева принимать во внимание не следует – вероятно, это трещины или царапины (поэтому их и проигнорировал Дондуков-Корсаков). Эти три строки читаются следующим образом: «И ВОИ БОИНЬ, И ДЕТИ». «Вои» – это, понятно, воины (например, в Лаврентьевской летописи написано: «Володимеръ же собра вои многи ... и поиде на Рогъволода» 18). Что же такое «боинь» (или «бойне»)? В академическом «Словаре русского языка XI–XVII вв.» одно из значений слова «бой» объясняется как «оружие, вооружение»; следовательно, слово «боини» нужно понимать как «вооружённые», которое в родительном падеже множественного числа даёт форму «боинь». В словосочетании «и вои боинь» нашло отражение связанное с категорией лица грамматическое явление, заключающееся в совпадении в некоторых случаях форм винительного и родительного падежа (как и в приведённом выше примере из Лаврентьевской летописи: «собра вои»). Слово «дети» вышеуказанный словарь определяет как «молодые слуги, дружинники».

Таким образом, пневищинская надпись читается следующим образом: «Поляньчи, носити рыбно сьдесь. Ино раби: и вои бойне, и дети, рыбу гарьву, и дищь». То есть полянам предписывалось приносить во время полюдья сюда, на это место, к керну, рыбу (рыбную продукцию). А рабы, кроме того, должны были поставлять князю вооружённых воинов и молодых слуг, а также рыбу гарьву (гарвиз) и дичь.

Как видно, поляне поставлены в особое, гораздо более лёгкое положение; надпись, обращённая к ним, высечена на одной стороне, а надпись, регламентирующая обязанности «рабов», – на другой. Поляне не включены в понятие «раби», и это понятно: они были представителями господствующего племени. Кто же здесь назван рабами? Для ответа на этот вопрос надо обратиться к истории.

Известно, что русские князья осенью отправлялись с дружинниками к подчинённым племенам на полюдье. Ещё княгиня Ольга установила уроки – обязанности, которые нужно было выполнять к определённому сроку, «будет ли то уплата известной суммы денег, известного количества каких-нибудь вещей или какая-нибудь работа» 20. Дань доставлялась к определённому месту: «По всей Земле оставила она [Ольга. – Ю.А.] следы свои, повсюду виднелись учреждённые ею погосты» 21. Видимо, одно из таких мест находилось и близ деревни Пневищи на земле радимичей, которых ещё князь Олег обложил данью. Однако некоторые отдалённые племена со временем перестали платить дань. Например, вятичи, которые попали в зависимость от киевского князя при Святославе, воспользовавшись уходом последнего в Болгарию и последовавшей после его смерти княжеской междоусобицей, перестали платить дань Киеву. Таким же образом, видимо, поступила и часть радимичей. В 981 г. князь Владимир, как сообщает летописец, организовал поход в землю вятичей, победил их «и възложи на нь дань _<..._>, яко же и ω(те)ць его имаше» 22, то есть возложил на них такую же дань, какую брал его отец Святослав. В следующем году вятичи восстали, и вновь Владимир пошёл на них и победил их вторично. А в 984 г. он пошёл на радимичей, послав впереди себя своего воеводу по прозвищу Волчий Хвост, и тот встретил радимичей на реке Пищане (Песчаной) и победил их. «Tемь и Русь, – пишет летописец, – корятся Радимичемь, глаголюще: “Пищанци волчья хвоста бегають”» 23, то есть с тех пор на Руси укоряют радимичей, что пищанцы бегают от «волчьего хвоста».

Любопытно, что отголосок этих событий жил в украинском фольклоре ещё во второй половине XIX в., когда Н.И. Костомаров записал весеннюю песню с такими словами:

«Пищано, Пищанiно,

По березi ходило...

Iшов вовк мимо дiвок,

Усiм дiвкам шапку зняв...» 24.

Во времена Костомарова первоначальный смысл предания о покорении радимичей был уже утерян, но всё-таки остались волк («вовк») и название небольшой речки Пищани, протекающей неподалёку от современного города Славгорода (Белоруссия) и впадающей в реку Сожь. Это лишний раз подтверждает мысль о том, что в фольклоре, в том числе и в мифотворчестве, очень многое является отголоском реальных исторических событий.

Радимичи были расселены на очень обширной территории, и немыслимо предположить, что все они отказались платить дань киевскому князю. Если бы это сделали радимичи, жившие по Днепру, они тотчас же были бы наказаны и приведены к послушанию. Очевидно, это могли сделать те, которые жили в глубинке, вдали от главной водной магистрали. В таком случае карательный поход, предпринятый великим киевским князем Владимиром, преследовал важную политическую цель: доказать и этим радимичам, что они должны находиться в зависимости от Киева и покоряться княжеской власти. И именно их и называет Пневищинский камень рабами. Кстати, Дондуков-Корсаков сообщает, что в десяти верстах от деревни Пневищи имеется селение под названием Городец (то есть укрепленное), что может свидетельствовать о пребывании в этом месте русской рати, поскольку во всех покоряемых землях князья оставляли отряд, которому поручалось следить за порядком в той местности и взимать дань. А в одной версте от Пневищ стояла деревня Песочная, что тождественно названию Песчаная (Пищана). Можно предположить, что она некогда составляла центр «пищанцев», о которых писала летопись. Если это действительно так, то воевода Волчий Хвост воздвиг из камней памятник около самого центра мятежных радимичей, которых великий киевский князь назвал своими рабами, и, чтобы впредь не забывались, велел на камне высечь напоминание об их обязанностях по отношению к государственной власти и водрузить его на каменный керн (рис. 4 и 5).




Рис. 4.



Рис. 5.
Датировка надписи на Пневищинском камне концом Х века подтверждается и данными исторической грамматики. Дело в том, что в надписи нашло отражение начало процесса падения редуцированных гласных. Например, в слове «рыбно» уже произошла утрата редуцированного ъ, поэтому знак № 9 (рис. 3), по Гриневичу, означает Б(-) без ъ. В то же время, в слове «сьдесь» ещё не произошло озвончения первого согласного ввиду ещё сохранившегося редуцированного ь, хотя именно в подобных позициях (абсолютно слабых, то есть там, где слабые редуцированные никогда не чередовались с сильными) они перестали звучать раньше всего. Этот факт показывает, что отмеченный процесс ещё только начался и был далёк от завершения. А история утраты редуцированных как самостоятельных гласных фонем живой восточнославянской речью берёт начало в конце Х – начале XI вв 25.

Таким образом, расшифровка надписи, сделанной в конце Х века на Пневищинском камне, позволила проиллюстрировать некоторые страницы не только нашей отечественной истории, но и истории русского языка и русской письменности, продемонстрировала распространённость и удивительную живучесть исконной русской письменности типа «черт и резов», о которой сообщал черноризец Храбр в сказании «О письменах» и начала которой, как и историко-этнические корни русского народа, уходят далеко в глубины тысячелетий.