БРАК
Следующие сведения относительно брака Абдул-Баха любезно сообщены автору одним из персидских историков движения бахаи.
"В юности Абдул-Баха вопрос о подходящем для него браке, естественно, представлял большой интерес для всех верующих, и многие семьи лелеяли надежду удостоиться этой высокой чести. Однако долгое время Абдул-Баха не проявлял склонности к браку, и никто не понимал причину этого.
Впоследствии стало известно, что одной девушке было предназначено стать супругой Абдул-Баха. Эта девушка родилась согласно благословению, которое получили ее родители от Баба, в Исфагане.
Ее отец, Мирза Мухаммад Али, был дядей двух известных мучеников, один из них был прозван "Королем! Мучеников", а другой "Возлюбленным Мучеников", а сама она принадлежала к одной из больших и знатных семей Исфагана. Когда Баб находился в Исфагане, у Мирзы Мухаммад Али не было детей и жена его сильно тосковала по ребенку. Услышав об этом, Баб дал ему часть своей пищи и велел поделиться с супругой. После того, как они съели эту пищу, в скором времени стало очевидно, что их долго лелеянная надежда стать родителями близка к осуществлению, и вскоре родилась у них дочь, которую нарекли Монире Ханум.23 Позже родился у них сын, которого назвали Мирза Яхья, а потом и другие дети.
Отец Монире умер, ее двоюродные братья были замучены Зелле-Султаном и муллами, и семья за принадлежность к бахаи стала подвергаться большим несправедливостям и жестоким преследованиям. Тогда Бахаулла позволил Монире и ее брату Мирзе Яхье приехать под его защиту в Акку.
Бахаулла и Его жена Навваб, мать Абдул-Баха, проявили столько ласки и любви к Монире, что все поняли их желание, чтобы она стала супругой Абдул-Баха. Желание отца и матери стало также желанием Абдул-Баха. Он почувствовал к Монире любовь, которая была взаимной, и вскоре они соединились браком.
Этот брак оказался чрезвычайно счастливым и гармоничным. Из родившихся у них детей четыре дочери пережили суровости жестокого заключения и своей прекрасной жизнью, отданной делу Учения, стали любимцами тех, кто имел счастье их" знать.
ЦЕНТР ЗАВЕТА
Бахаулла много раз указывал, что после Него Абдул-Баха призван руководить учением. Об этом Он упоминает также за несколько лет до Своей смерти и, в Своей священной книге "Китаб-и-Агдас". Во многих случаях Он называл Абдул-Баха Центром Своего Завета, Величайшей Ветвью, Ветвью от Древнего Корня.
Обыкновенно Он говорил о Нем как об "Учителе" и требовал от всей семьи оказывать Ему особенное уважение. В Своем Духовном Завещании Он ясно. выразил Свою волю, чтобы все обращались и повиновались Абдул-Баха.
После смерти Благословенной Красоты (как обыкновенно называли Бахауллу вся Его семья и верующие) Абдул-Баха занял положение, которое ясно указал Ему Его отец-главы движения и авторитетного Толкователя учения. Против этого восстали некоторые из Его родственников и другие лица, ставшие в оппозицию против Абдул-Баха, подобно тому, как Собхи-Азаль к Бахаулле.
Они старались посеять раздоры среди верующих, и когда им это не удалось, стали возводить ложные обвинения против Абдул-Баха перед турецким правительством.
Согласно воле отца, Абдул-Баха выстроил на горе Кармель, выше города Хайфы, здание, предназначенное быть местом вечного покоя для останков Баба, в котором имелось и несколько комнат для собраний и богослужений.
Но противники доложили властям, что Абдул-Баха и Его последователи думают, укрепившись там, отказаться от повиновения правительству и попытаться завладеть соседней областью Сирии.
ВОЗОБНОВЛЕНИЕ СУРОВОСТЕЙ ЗАКЛЮЧЕНИЯ
Вследствие разных ложных донесений Абдул-Баха и Его семье, которые уже в течение 20 лет имели право свободно передвигаться в окрестностях Акки, в 1901 г. опять был запрещен выезд из города в течение семи лет. Это, однако, не помешало Ему распространить учение Бахауллы по всей Азии, Европе, Америке. Министр Гораций Холе пишет об этом периоде следующее:
"К Абдул-Баха, как к учителю и другу, приходили мужчины и женщины различных рас, религий и национальностей; сидели за Его столом, как любимые гости, задавали Ему вопросы относительно общественной, духовной или нравственной стороны той жизненной программы, которая каждому была особенно дорога; и после пребывания, продолжавшегося от нескольких часов до многих месяцев, они возвращались домой, вдохновленные, возрожденные, просветленные. В мире не было ни одного подобного гостеприимного дома. За его порогом смягчались суровые кастовые нравы Индии, от расовых предрассудков между евреями, христианами, магометанами оставалось одно лишь воспоминание: всякие обычаи и условности, за исключением искренних, сердечных отношений, не имели доступа туда, где царствовала лишь объединяющая всех любовь хозяина дома.
Здесь напрашивается сравнение с королем Артуром и его круглым столом, но с Артуром, который возводил в рыцарство не только мужчин, но и женщин, и посылал их не с мечом, а со Словом". (Современная социальная религия, стр. 171.)
В течение этих лет Абдул-Баха вел огромную переписку со своими последователями и интересующимися учением, рассеянными по всему свету. В этой работе Ему много помогали Его дочери, несколько переводчиков и секретарей.
Много времени Он отдавал посещению на дому больных, и в беднейших кварталах Акки Учитель был самым желанным гостем. Паломник, посетивший в это время Акку, пишет:
"Абдул-Баха каждую пятницу, утром, раздавал бедным милостыню. От Своего собственного скудного запаса Он давал понемногу всякому нуждающемуся, который приходил просить помощи. Сегодня утром около ста человек стояли в очереди, сидели на земле, а кто не мог ходить, ползком добирался до дома Абдул-Баха.
И это собрание человеческих существ не поддается описанию. Мужчины и женщины, дети, бедные, измученные, с безнадежностью на лицах, полураздетые, много калек, слепых, настоящих нищих - все ожидают пока из дверей не покажется Абдул-Баха.
Быстро переходя от одного к другому, Он останавливается, чтобы сказать слово симпатии и одобрения, опустить мелкие монеты в протянутую руку, погладить по лицу ребенка, взять за руку старую женщину, которая ухватилась за складки Его одежды, когда Он проходит, говоря о духовном свете слепому, спрашивая о тех, которые были слишком слабы и больны, чтобы прийти за своей долей, и посылая км их часть вместе со словами любви и поддержки".
Знакомство с Абдул-Баха, стр. 13
Личные потребности Абдул-Баха были ничтожно малы. Он работал о утра до ночи и довольствовался простой пищей два раза в день. Его гардероб был скромен, одежда недорога... Он не мог допустить мысли жить в роскоши, в то время когда другие нуждаются.
Он питал сильную любовь к детям, цветам и красотам природы. Каждое утро, около шести или семи часов, вся Его семья собиралась к утреннему чаю, и в то время, когда Учитель пил чай, Его маленькие дети пели молитвы. Торнтон Чейз пишет об этих детях:
"Подобных детей я не видел никогда: таких вежливых, неэгоистичных, внимательных к другим, ненавязчивых, умных и отказывающихся от маленьких вещей, которые так любят дети".
В Галилее, стр. 51
"Служение цветам" было одним из элементов жизни в Акке, и оттуда каждый пилигрим уносил в памяти благоухание цветов. Мистер Лукас пишет:
"Удивительно видеть Учителя, когда он вдыхает запах цветов. Кажется будто запах гиацинтов, когда Он склоняется к цветам, о чем-то говорит ему: Он внимает им так, как будто бы старается уловить прекрасное созвучие".
Краткий отчет о моем посещении Акки, стр. 26
Он любил дарить своим бесчисленным посетителям прекрасные благоухающие цветы. Мистер Торнтон Чейз передает свои впечатления о тюремной жизни в Акке:
"Пять дней мы находились в этих стенах, запертые вместе с тем, кто живет в этой Величайшей Тюрьме. Это тюрьма мира, любви и служения. Там нет других желаний, кроме желания добра человечеству, мира всем людям, познания Бога как Отца, и признания прав людей как Его созданий, Его детей.
На самом же деле настоящая тюрьма, удушливая атмосфера, отчуждение от всего того, чего желают все верные сердца, стесненные условия-все это существует за этими каменными стенами, внутри же их царит свобода и чистое дыхание Духа Божьего. Там нет места печали, волнениям, огорчениям и беспокойствам о мирских делах".
В Галилее, стр. 24
Для большинства людей трудности тюремной жизни являются тяжелыми несчастьями, но для Абдул-Баха они не были чем-то ужасным. Вот что Он писал в заключении:
"Не печальтесь о моем заключении и несчастье, ибо эта тюрьма-мой прекрасный сад, моя райская обитель и мой трон господства среди людей. Мои страдания в тюрьме есть корона моя, в которой я блистаю среди справедливых.
Всякий может быть счастлив в состоянии комфорта, покоя, успеха, здоровья, удовольствия и радости, но только тот, кто счастлив несмотря на огорчения, лишения и болезни, имеет право называться благородным".
Достарыңызбен бөлісу: |